Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 4, 2017
Роман Рубанов родился в 1982 году в деревне Стрекалово Хомутовского района Курской области. Окончил факультет теологии и религиоведения Курского государственного университета. Главный режиссер КТЦ «Звездный», актер Курского театра юного зрителя «Ровесник». Автор двух поэтических книг. Лауреат литературной премии им. Риммы Казаковой «Начало» (2013). Стипендиат Государственной стипендии Министерства Культуры РФ.
***
Так тихо едем, что пейзаж не вздрогнет,
не надо ни объятий, ни словес –
окно, за ним плывущая дорога
и точка – одинокий человек.
Откуда он? Но наползает строчка
леска на опустевший горизонт.
А вдруг умрет душа? И станешь точкой.
Безвестной точкой, вросшей в чернозем.
***
Заметает. Дорожки топчи не топчи –
Заметет. Снег похрустывать будет, поскрипывать.
И дрова заведут разговоры в печи.
Будут петли дверные на выдохе всхлипывать.
Будут тени плясать. Будут сумерки петь.
Будет в кране вода горевать и позвякивать.
Будет пол под моими шагами скрипеть.
Будут ходики время по кругу вышагивать.
Я в проеме застыну дверном не дыша,
Глаз привыкнет, увижу потом, как
Пассажиром проспавшим свой поезд душа
Станет долго метаться в потемках.
***
Ну откуда зима в этом городе?
Все иллюзия. Самообман.
Мы стоим на пронзительном холоде
Как последние из могикан.
Собирается в долгом молчании
Эта грусть, эта горечь во рту.
Мы – подстрочные примечания,
Объяснения на ветру.
Никуда нам не деться от этого.
Догорим. Разойдутся пути.
От несказанного до неспетого
Стоит только шагнуть и пойти
И, за елями скрывшись за синими,
Потеряться в холодной ночи.
А пока мы стоим, ты спроси меня
Хоть о чем-нибудь. Не молчи.
***
Лед на реке не сошел темно-серый.
Парк у реки неприкаян и гол.
Словно в кимвалы защелкали: «Веруй!»
Неугомонные – дрозд и щегол.
Веруй в сошедшие воды и всходы,
Первые почки в скуфейках дьячков,
Первые весточки грустной свободы,
По капиллярам несущие кровь.
Веруй в домашнее чудо природы –
Свет, прорастающий лампочки из.
Даже при полном отсутствии сроду
Не прекратится привычная жизнь.
Тихий монтер над электрощитами
Будет искусственной молнии средь,
Модули чинно меняя местами,
На новолуние медью звенеть.
Труд его, знает, не будет напрасен.
Ловко трехгранной отверткой махнет,
Скажет: «Да будет!» И будет прекрасен
Свет, под которым ломается лед.
***
Вдоль трамвайной линии пешком.
Запахи и звуки осязая.
Все постичь. Все ощутить глазами.
Все вместить. И в шуме городском
Вдруг расслышать, как молчит туман,
Как смеется божий одуванчик,
Как чего-то сочиняет мальчик,
Веруя в живой самообман,
Как воркуют вербы, как пыхтят
Жесткие травинки под асфальтом,
Как на Воскресенском храме смальта
Отражает устремленный взгляд…
Все увидеть и не просмотреть
Ни одной детали. Ни единой.
Целиком. Нельзя наполовину
Жить, наполовину умереть.
Целость – вот что нужно разобрать
В этом шуме, гомоне и гаме,
Каждый звук, как в музыкальной гамме,
Хоть губами, но посмаковать.
Каждый звук пусть будет даровит.
Пусть блестят заезженные рельсы.
Жизнь повсюду дышит по-апрельски
И поднять над миром норовит.
Прадед
В сорок первом под Смоленском, в октябре,
По дороге в медсанбат, не дотянув,
От смертельной раны вышло умереть,
Будто старость этой смертью обманув.
Шла дорога, грязь урчала, ливень лил,
Скрип телеги до печенок доставал,
И мой прадед Сухоруков Михаил
В той телеге под Смоленском умирал.
А жена его в деревне ждет-пождет
И баюкает детишек: «Ваш отец
Возвернется, его пуля не возьмет,
Возвернется, как войне придет конец».
Похоронку не неси ей, почтальон,
Милосердия Господь не отменял,
Пусть не знает, как под липким ливнем он
Под Смоленском в той телеге умирал,
Как под пушечный и под небесный гром
С ним бойцы прощались, думая, навек.
Под Смоленском тем дождливым октябрем
Навсегда расстался с телом человек.
А душа, она бессмертна, и ее
В твердь земную на покой не запереть.
Над Смоленском херувимский хор поет,
Будто прадеда оплакивает смерть.
И когда в раю, средь савана и крыл
(ведь никто не отменял убитым рай),
Вдруг архангела окликнут: «Михаил!»
И мой прадед обернется невзначай.
Apollinaris
Полюшке
Глупости про журавлей и синиц в руках –
Выдумка, равно как сказки про смерть или старость.
Жизнь – это хождение на руках,
Жизнь – это музыка имени – Apollinaris.
Видишь холмы, что сегодня так велики, –
Завтра с землей сровняются, и с размахом
Глина обрушится по берегам реки.
Но не печалься, в конце концов – все из праха…
Дудочка тростниковая – пой, голосок
Твой удивительно чист, хоть и нот не знает.
Видишь, как рыбка выплыла на песок, –
Ты ей кричишь: «Лети!» И она взлетает.
***
Ни дождей в сентябре, ни холодных ветров.
Воздух плотный, как сотканное полотно.
И по парку слоняется школьник Петров,
Все не веря, что осень и в школу уж, но
Это осень. За шиворот – хвать: «Кто таков?
Ну-ка марш, над таблицей штаны протирать»,
И нестройные полчища учеников
Выступают в свой первый-последний парад.
Он их видит, идущих, уже со спины,
Как опрятны они от макушек до пят.
Миг – из парка Героев Гражданской войны
Духовые оркестры на юг улетят.
***
Юре Лунину
Запорошил Звенигород
Снег серебром и золотом,
Так что теперь звенит город,
Как монастырский колокол.
Снегу, как чуду всякому,
Вышли радеть из обители
Дьяки и иподьяконы,
Певчие, потребители,
Частные предприниматели
И весь церковный причет,
Словно пришло понимание
Некогда сказанной притчи.
Что это все? К чему это –
Просто все очень просто –
С неба идут поэты
Трезвые, как апостолы.
***
Ходящий во свете – не ходит во тьме.
На свет отозвался – и сердце уж там.
Я знаю, ты где-то тоскуешь о мне,
не пишешь, а хочешь устами к устам…
Но все расстояния – суть ремесло.
Сдвигая границы меж явью и сном,
В биение сердца безмолвие слов
Влетает, как голубь в окно.
Светильник стоит на столе. На стене
три тени: твоя, и моя, и Его.
Я знаю, ты так тосковала о мне:
надеясь всего, не ища своего.
Теперь же мы смотрим глазами в глаза.
И что мне еще пожелать? Ничего…
И все, что еще не успели сказать, –
во власти Его.