Опубликовано в журнале Октябрь, номер 8, 2016
«В черный день просила хлеба»
ЕКАТЕРИНА ЯКОВЛЕВА. ДАЙ МНЕ ЦЕЛОЕ.
– МУРМАНСК: ИЗДАТЕЛЬ ИГОРЬ ОПИМАХ, 2015.
Екатерина Яковлева – автор из Мурманска, но поэзия ее вдохновлена сразу двумя северными регионами. В деревне Аристово Вологодской области жила бабушка Екатерины – Александра Александровна Михеева (Аввакумова). Именно ей и посвящена дебютная книга «Дай мне целое».
Стихи молодого автора кажутся очень простыми, даже безыскусными, а их мотивы и образы – давно известными в северной поэзии: деревня, природа, любовь… Однако первое впечатление обманчиво. Простота в стихах Яковлевой хорошо продумана, а традиционные мотивы и образы осмыслены с позиций поэта нового поколения.
Эту особенность отметил и поэт Василий Казанцев, лауреат Государственной премии России, автор предисловия к книге Яковлевой: «Нетрудно предположить, что некоторые из помещенных в этом сборнике стихов вызовут поверхностную критику: дескать, все это нам уже знакомо, все это – устаревшие мотивы. Вот взять, к примеру, стихотворение “Гриня”. Да, тема “деревенских дурачков”, поднятая в нем, наиболее активно разрабатывалась в русской литературе в шестидесятые – восьмидесятые годы прошлого века. Однако это не значит, что больше к ней возвращаться не имеет смысла. “Дурачки” никуда не делись. Екатерина по-новому осветила это явление нашей жизни. И, на мой взгляд, получилось у нее это хорошо».
Авторам такого склада, как Екатерина Яковлева, нередко достается именно «поверхностная критика», упускающая из виду, какое значительное достижение – вызвать сильнейший отклик у читателей с помощью наиболее распространенных в поэзии художественных приемов и средств.
Некоторые тексты Екатерины Яковлевой – это маленькие истории, почти притчи, но без агрессивного дидактизма. Таково заглавное стихотворение, начинающееся словами «В черный день просила хлеба я на паперти…», или «Спешил мальчишка малых лет…» Еще одна примечательная особенность: эти стихи-истории Яковлевой лучше всего цитировать не по строчке, не по четверостишию, а непременно целиком. Кажется, автор намеренно задумывал стихотворения-притчи неделимым, как монолит, целостным текстом.
В черный день просила хлеба
Я на паперти.
И прислал мне старец с неба
Стол со скатертью.
И отрезал половину
Хлеба свежего.
Бес меня толкает в спину
Зло и бешено!
Добрый хлеб тот отодвинув –
Обесценила.
«Мне не нужно половину.
Дай мне целое!»
Небо мне – как на замочки
Дверь закрытая…
Молвил старец: «Что ж ты, дочка?
Видно, сытая…»
И исчез – как будто не был,
Только видится:
Белый снег, как крошки хлеба,
С неба сыпется…
В стихах Екатерины Яковлевой самый сильный эмоциональный акцент чаще всего падает на последнее четверостишие, эмоциональный фон становится все более напряженным. Стихотворение «Клевер» – одно из самых пронзительных в этой книге, вдохновлено рассказами бабушки поэтессы, Александры Александровны Михеевой, о военном детстве. Военную тематику Екатерина Яковлева осмысляет как поэт XXI века. Конечно, тема Великой Отечественной войны очень распространена в российской поэзии, и еще более популярна она была в советский период, когда творили авторы военного поколения, поэтому кажется, что и здесь уже все сказано. Но в случае с Екатериной Яковлевой это снова иллюзия. Если вдуматься, то стихотворение «Клевер» могло появиться только в наши дни. Дело в том, что не только в голодном 1947 году, но и гораздо ранее именно в Вологодской области деревни пережили жесточайший голод, сравнимый с Ленинградской блокадой.
Вспоминает: в сорок пятом,
За извилистой рекой
Собирали с младшим братом
Клевер красный луговой.
Автор обращается к малоизвестному моменту истории, о котором крайне редко говорится и до сих пор. В советские времена этот факт замалчивали, и только поэт нового поколения, имеющий деревенские корни, мог создать стихи, подобные «Клеверу». Когда жители других регионов России слышат рассказы о страшном голоде именно военных лет, некоторые даже не верят. Однако факт остается фактом: у крестьян в таких объемах забирали для фронта продукты, что от голода умирали целыми семьями. Не только бабушка Екатерины Яковлевой поделилась воспоминаниями о клевере как о единственном продукте пропитания (но и его собирать было запрещено, так как он шел на корм скоту). Вот, к примеру, рассказ крестьянина Леонида Козлова (д. Гришино, Белозерский район, Вологодская область), записанный вологодским публицистом и писателем Анатолием Ехаловым: «Голод начался. Многие, кто послабже были, умерли, остальных озеро спасло да грибы из лесу. Как же так: в блокадном Ленинграде паек был: по 150 граммов хлеба на едока давали, а здесь в деревне все отобрали и бросили помирать. И помощи ждать неоткуда. Полное бесправие».
Сохранились и воспоминания генерал-майора Николая Афанасьевича Москвина: «По приказу Сталина я должен был сформировать армию в вологодских лесах, в деревне Чистая Баба… Новобранцы поступали со всего Советского Союза. Иногда поступали донесения, что некоторые из них умирали в дороге от истощения. Пришлось принять меры, чтобы прибывающие на службу остались живы и здоровы». Вологжанам было попросту нечем кормить эту армию новобранцев, они и себя-то прокормить после сдачи продуктов на фронт не могли. Чтобы спасти людей от дистрофии, генерал Москвин приказал вести охоту на лосей и медведей, а также варить настой из хвои.
Каждый читатель «Клевера» буквально «причащается» народной памяти, неподкупной и не зависящей от политики. В этой памяти до сих пор хранятся многочисленные были и предания о вологодской «деревенской блокаде». Вместе с бабой Надей читатели переживают драматический эпизод, который Екатерина Яковлева буквально вернула из Леты. И сделала она это с помощью средств поэзии. Строчки «Клевера»: «Снится бабе: немец пленный / Клевер варит в котелке» гораздо ярче свидетельствуют о победе, чем парад на Красной площади, они скажут нам о войне больше, чем многотомные и «многоумные» сочинения по истории Второй мировой.
Любовная лирика автора так же проста и сдержанна, как и стихотворения другого тематического ряда. Лирическая героиня Екатерины – это современная женщина, не принимающая навязанных социальных клише. Возможно, именно благодаря этой сдержанности, отсутствию даже намека на театральность, поэтессе удаются и стихи от лица мужчины.
Остается добавить, что стихи Екатерины Яковлевой высоко оценили на I Форуме молодых писателей Китая и России, прошедшем в Шанхае в конце ноября 2015 года. Некоторые тексты Екатерины переведены на китайский язык, а ее переводы по подстрочникам китайские поэты признали очень точными.
«Может прийти существо»
ПАВЕЛ ТИМОФЕЕВ.
АГЕНТЫ РАЗНЫХ ДЕРЖАВ: ИЗДАТЕЛЬСКИЕ РЕШЕНИЯ, 2015. (КНИГА ВЫШЛА В СЕРИИ «ТОМ
ПИСАТЕЛЕЙ» – ПРОЕКТ ВОЛОГОДСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ СРП.)
Книга Павла Тимофеева похожа на театр в стихах. Его лирический герой меняет личины, и каждый текст вологодского поэта – как выход на сцену. Очень показательно в этом плане стихотворение «Эстафета». Первое четверостишие в нем начинается строкой: «Я бомж, я лежу в лопухах за контейнером». Второе – «Я дворник – я мету, выгребаю, ругаюсь». Третье – «Я управдом». Четвертое – «Я начальник коммунальных служб города». Пятое – «Я мэр». Шестое – «А я братан нашей местной “бригады”». Шесть ролей примеряет на себя лирический герой на протяжении этого небольшого, в общем-то, текста, причем стихотворение закольцовывается, когда «братан нашей местной “бригады”» мечтает о судьбе бомжа. «Эстафета» – собирательный портрет общества, и автор готов попробовать себя в любой социальной роли. Примерно по такому же принципу выстроено «Отдохни…», полное желания покоя. Поэт успевает примерить чужой опыт, прежде чем вернуться к собственным переживаниям прошлого.
Мало того, и читатели тоже незаметно включаются в эту игру, становятся актерами в театре поэта. А не надо было нарушать авторский запрет: «Не открывай дверей – / Напустишь в дом зверей». Как только «дверь открыта» (то есть как только читатель начинает сочувствовать лирическому герою), приходят непрошеные гости-обманщики и начинается выступление. Внутренний мир человека – тоже сцена, к этой мысли автор подводит очень плавно. В постановках Павла Тимофеева не всегда ясно, где заканчивается волшебство и начинается реальность, а порою цирковое представление оборачивается трагедией.
Читая этого автора, вспоминаешь, что поэзия изначально предназначена для исполнения вслух со сцены. Многие его тексты зависят от интонирования, от восприятия чтеца. К примеру, «Мебельная сказка», повествующая о влюбленности двух шкафов, может быть подана со сцены и как комедия, и как драма, и как забавное детское стихотворение. К слову, авторское определение «сказка» не раз встречается в заголовках текстов – «Сказка о межпланетном контакте», «Сказка про заморского гостя», «Сказка про двух индейцев». Волшебство, магия нередко задают тон в поэзии Павла Тимофеева. В результате некоторые читатели и критики начинают воспринимать Павла Тимофеева как автора, пишущего для детей, а точнее, для подростков. Об этом в предисловии к «Агентам разных держав» пишет поэт, прозаик и критик Андрей Пермяков: «Один московский литератор в личном разговоре дал несколько высокомерное определение этим стихам: “подростковая поэзия”. Дескать, высказывание лишено обертонов, приемы несложны и слишком заметны. Я тогда поправил, но совсем чуть-чуть: “стихи для подростков”. И эта оценка была положительной. Для детей пишут, а подростки чем хуже?»
Если Павел Тимофеев когда-нибудь станет «поэтом для подростков», то место в литературных энциклопедиях ему обеспечено автоматически хотя бы потому, что в русской литературе таких поэтов можно перечесть на пальцах одной руки, причем большинство из них окажутся «поэтами с гитарой», такими, например, как Виктор Цой. Недаром Корней Иванович Чуковский русскую литературу вплоть до начала XX века называл «трагически бездетной». Напомним, что классики в большинстве своем (и поэты, и прозаики), писали не для подростков, а о подростках, причем, как правило, подростки были второстепенными персонажами в произведениях, а речь чаще всего шла об угнетении детей переходного возраста в несправедливо устроенном социуме (Николай Некрасов, Федор Достоевский и т. д.). Затем в начале XX века формируется целая плеяда детских поэтов, чьи фамилии известны каждому с дошкольного возраста (Маршак, Михалков, Барто и т. д.). Однако поэты, принятые «за своих» именно подростками, а не малышами, появляются лишь в конце XX века, и это в основном «поющие поэты», чаще всего рок-музыканты или рэперы, но и их в России очень немного.
Думается, совсем неслучайно так называемой «неформальной» подростковой субкультуре Павел Тимофеев посвящает ряд своих текстов, например, Waiting for the Sun («Памяти рок-звезды»), где использованы образы и цитаты из текстов Виктора Цоя и Джима Моррисона. Есть у него цикл рэп-текстов: «Балладный рэп», «Соседи» (рэп № 2), «Брат икс» (рэп № 3). (Кстати, они тоже прекрасно читаются вслух со сцены, как и положено рэп-композициям.)
И все бы ничего, но, как пишет Андрей Пермяков, «книга-то совсем не для подростков получилась». И он прав. Все дело в тех самых обертонах, которых творчество Тимофеева якобы лишено. Ничего подобного! «Агенты разных держав» – это, напротив, торжество обертонов и скрытых смыслов. Подростки их непременно почувствуют, но вот взрослые еще и поймут, оценят.
«Написан текст как-то от лица всех участников действия одновременно. Вернее – с пониманием того, как эти участники мыслят, и зачем так делают», – замечает Андрей Пермяков. И с автором предисловия трудно не согласиться. Можно взять для примера любое из уже названных выше стихотворений Тимофеева – поэт примеряет маски, и каждую из ролей он «играет» настолько достоверно, настолько точно до самого малого «обертона», что это уже поэзия не для подростков, а для людей, обладающих жизненным опытом и сформировавшимся художественным вкусом.
Впрочем, если когда-нибудь Павел Тимофеев все же захочет изменить вектор развития и сделает в своем творчестве акцент на «поэзию для подростков», то, скорее всего, у него получится стать «поэтом тинейджеров». Этот автор действительно обладает редчайшим талантом писать не только для взрослых. Пусть пока Павел Тимофеев идет другим путем, но кто знает? Выбор новой роли и на этот раз остается за самим поэтом.
«Не
пристало в любви объясняться родителям»
ПОЭТИЧЕСКИЙ АТЛАС РОССИИ. АНТОЛОГИЯ
СОВРЕМЕННОЙ ПОЭЗИИ / СОСТ. А.Ю. КОРОВИН, П.М. КРЮЧКОВ, – М.: СОВРЕМЕННАЯ
ЛИТЕРАТУРА, 2015.
Эта антология – путешествие в стихах и одновременно признание в любви, ненависти и даже в равнодушии к родине. В отношении ее слово «пафос» приобретает значение не разговорное («чрезмерная напыщенность»), а литературоведческое. Именно в этом смысле можно сказать, что «Поэтический атлас России» проникнут патриотическим пафосом.
Вот, к примеру, как объяснил это Александр Городницкий в «Слове о Питере»:
Что могу я сказать о родном своем Питере?
Не пристало в любви объясняться родителям,
С кем с момента рождения жили обыденно,
Без которых и жизни бы не было, видимо.
Каждому поэту без своего города, поселка, деревни «и жизни бы не было, видимо». Разделы этой антологии («Северо-Запад», «Центральная Россия», «Республика Крым», «Южная Россия», «Северный Кавказ», «Приволжье», «Урал», «Дальний Восток») средствами поэзии показывают нам, как огромна и многообразна наша страна. Каждый поэт атласа – первооткрыватель новых земель для читателей, а также первооткрыватель нового восприятия России.
Об отсутствии контекста для сравнения этой антологии с иными образцами предупреждают составители Андрей Коровин и Павел Крючков: «Приступая к работе над этой антологией, мы понимали, что аналогов ей – нет, что нас ждут открытия и сюрпризы. Что будет очень трудно и весьма интересно. Так и случилось. Конечно, похожие издания, посвященные отдельным городам, местностям и регионам (Москва, Санкт-Петербург, Вологда, Крым, Казань, Урал, Сибирь etc.), издавались и продолжают выходить в свет, – но чтобы вся Россия собралась в одном поэтическом томе, – подобное нам еще не встречалось».
В разделах публикуются стихи не только тех поэтов, для которых этот регион родной, но и авторов приезжих. То есть мы имеем взгляд как бы «изнутри и снаружи». Так, вечный спор не столько двух столиц, сколько двух типов российского мировоззрения, о котором много сказано, продолжился и на страницах антологии.
Вот снова из Александра Городницкого:
Что могу написать я сегодня о Питере,
Облысевший старик, «гражданин на дожитии»,
Сохранивший упрямость мышления косного
Посреди переменного мира московского?
Автор противопоставляет утонченный Петербург, «населенный писателями и провидцами», победившему «переменному миру московскому» – миру грубой коммерции и великодержавной политики. Питер для Александра Городницкого – константа национальной культуры, Москва – идеологический «флюгер», подвластный ветрам перемен.
И в этом же разделе стихотворение Максима Амелина, человека приезжего, для которого Питер – город не просто не родной, но даже враждебный. Первая часть текста начинается словами: «Мне в Петербурге холодно, – прости»; вторая – «Мне в Петербурге тесно…»; третья – «Мне в Петербурге страшно», четвертая – «Мне душно в Петербурге». Заканчивается текст:
Пусти меня, Петрополь, не тяни, –
моя душа с твоей, увы, в раздоре:
пускай горят и предвещают горе
другим твои прогорклые огни.
Как видим, вечный обмен любезностями между Питером и Москвой в истории нашей культуры не завершен и в XXI веке, этот спор имеет глубокую философскую подоплеку, в него втянуты не только петербуржцы и москвичи, но все россияне. И это лишь один из многих вопросов, поставленных участниками «Поэтического атласа России» перед аудиторией.
По понятным причинам Москве, Петербургу и другим мегаполисам в атласе уделяется больше внимания, нежели остальным уголкам страны, однако очень важно, что в антологии представлены и самые маленькие провинциальные города, и, что еще более важно, деревни. Правы составители: «…похожие издания, посвященные отдельным городам, местностям и регионам» выходят регулярно, но – увы! – нет поэтических сборников, посвященных той или иной деревне. И антология словно восстанавливает справедливость по отношению к сельской России.
Юрий Казарин, автор из деревни Каменка Свердловской области, посвящает своей малой родине стих, полный умиротворения, какого-то домашнего уюта и покоя:
Где-то за Каменкой плачет коза.
Снежный сугроб открывает глаза.
Ноздри, как бык, раздувает,
бога переобувает.
И тут же Дмитрий Гасин в разделе «Северо-Запад. Вологодская область» признается в любви к бабушкиному дому: в тексте «В деревне Воронино» поэт будто рассказывает сказку для детей:
Был бабушкин дом полон тайн и чудес!
За ним – государственный сказочный лес,
Где рыжий лесничий в сторожке.
Я знал, что он леший немножко.
Там с шишками ходики есть на стене:
За нами, мальчишками, смотрят оне.
И рюмки, бутылкины дети,
Пузато смеются в буфете.
При таких огромных объемах и таком колоссальном охвате естественным образом возникает вопрос: как составители атласа делали выбор, куда направить внимание читателя? Составители дают ответ: «О чем сожалеем? О том, как много замечательных стихотворений, имен, пространств и уголков России осталось за границами этой, принципиально “топонимической” книги. Иное лирическое стихотворение, где упоминался дорогой сердцу автора город или регион, мы с сожалением отклоняли именно потому, что топонимика почти бесследно исчезала в пространстве лирического высказывания. Иное – оттого, что “декоративность” в тексте начинала выглядеть как некая сверхзадача, и то, что на страницах авторского сборника смотрелось бы естественно, теряло свой колорит в общей композиции».
В этом особенность всех текстов антологии: о каком бы городе или деревне ни шла речь, они узнаваемы в стихотворениях, во всех произведениях атласа раскрывается своеобразие того или иного уголка России.
Что касается авторов, составители замечают: «Следует подчеркнуть, что в состав антологии вошли произведения современных нам авторов, работающих сегодня в отечественной литературе». Интересно, что фамилии ряда поэтов можно встретить лишь в одном каком-то разделе, другие же авторы посвящают стихи разным уголкам России. Так, Светлана Василенко адресовала тексты Ферапонтову монастырю в Вологодской области и Ямалу, Евгений Рейн – Петербургу и Крыму, Андрей Коровин – Подмосковью и Красноярску, Вадим Месяц – Астрахани, Сибири и Ливадии…
Но самый удивительный эффект атласа заключается в том, что благодаря ему убеждаешься: Россия – единая страна. В любом уголке страны люди сейчас переживают похожие исторические изменения, и неудивительно, что общие проблемы болезненно волнуют авторов антологии. Среди этих проблем и рост больших городов в ущерб провинции, и приезжие, не интегрированные в российскую культуру, и жестокость, и утрата самого понятия «родина».
Похоже, для того, чтоб мы узнали самих себя в абстрактном слове «россияне», и был создан «Поэтический атлас России».