Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 2016
Василий Владимирский – критик, прозаик и журналист.
Родился в Ленинграде, живет в Санкт-Петербурге. Окончил Российский
государственный педагогический университет имени А.И. Герцена. Автор
многочисленных статей и рецензий о фантастической литературе, составитель
книжных серий и жанровых антологий. За литературную критику удостоен премий
«Серебряный кадуцей» (2001), «Бронзовый кадуцей» (2004), «Хлёсткий критик»
(2012), за прозу – премии
«Интерпресскон» (2009).
Первые статьи о деградации и скорой смерти научной фантастики стали появляться в прессе задолго до того, как термин science fiction вошел в широкий обиход. С тех пор на этом пятачке не потоптался только ленивый. Гораздо реже речь заходит о механизмах самообновления, встроенных в «жанровую» литературу, – тех самых, благодаря которым она преодолела многочисленные кризисы и благополучно дотянула до наших дней. Между тем разобраться, как именно работает эта замысловатая система рычагов и противовесов, пожалуй, самая важная задача, стоящая перед исследователями российской фантастики.
Выживание вида
«Книг много, а читать нечего» – этот лейтмотив звучит в разговорах любителей фантастики десятилетиями. Фигура речи, конечно: по подсчетам номинационной комиссии премии «Роскон» (Москва) только в 2015 году в свет вышло более шестисот новых фантастических романов русскоязычных авторов, не считая переизданий и допечаток, повестей и рассказов, электронных книг и переводов. Не сомневаюсь, что свои читатели есть у каждого из этих произведений: за четверть века наши писатели и издатели научились неплохо предугадывать запросы аудитории. Производство «жанровых» романов давно поставлено на поток и, несмотря на ощутимое падение тиражей, очевидно, окупается – в противном случае ни один вменяемый бизнесмен не стал бы затягивать этот «долгий и мучительный процесс».
Здесь-то и кроются корни проблемы. По объективным экономическим причинам «хэнд мэйд» не способен на равных конкурировать с конвейерным производством – идет ли речь о вязаных шарфах, разливном пиве или массовой культуре. Слишком медленно, слишком дорого, слишком неказистым выглядит продукт ручного производства в мире тщательно продуманного промышленного дизайна. Да, количество типовых блоков, из которых собраны романы «о попаданцах», «о магических школах», «о баронах и драконах», «о звездных десантниках и космических пауках», жестко ограничено, нарративные стратегии, риторические приемы, фабульные и сюжетные конструкции в «фантастическом мейнстриме» сводятся к нескольким общеизвестным формулам и паре десятков шаблонов. Зато «формульная» литература редко подводит читателя: за свои честно заработанные деньги он получает ровно то, что ему обещали. Все честно, баш на баш: словомельницы, описанные в хрестоматийном романе Фрица Лейбера «Серебряные яйцеглавы» (1958), работают штатно, без поломок и сбоев.
Так почему же разговоры про «нечего читать» не смолкают? Эволюционная биология – бездонный источник метафор и аналогий, объясняющих многое в нашей жизни. К примеру, биологи давно доказали, что популяция с низким внутривидовым разнообразием обречена. Если все поголовно мушки-дрозофилы чувствуют себя комфортно только при комнатной температуре – это эволюционный тупик. То же самое с литературой. Поменяются тренды, конъюнктура – и маргинальная проза, живущая на краю основного потока, не слишком интересующая сегодня издателей и читателей, даст всходы и проложит путь в будущее.
Вот с этой-то почти невидимой, уходящей в ультрафиолет частью литературного спектра в отечественной фантастике дела и впрямь обстоят неважно. Среди шестисот с лишним романов нонконформистские тексты, взламывающие канон, можно пересчитать по пальцам одной руки. Книг много, а читать нечего…
Уроки истории
Разумеется, торжество «формульной» литературы – явление не уникальное, не чисто российское, а вполне интернациональное. «Любопытный парадокс: научная фантастика, посвященная новизне и переменам, оказалась эмоционально привязана к старине и статус-кво», – писал в автобиографии «Новизна жизни» (2008) Джеймс Грэм Баллард, автор «Автокатастрофы» и «Затонувшего мира», «Высотки» и «Империи солнца». На протяжении двадцатого века англо-американская фантастика пережила несколько серьезных метаморфоз, каждый раз кардинально менявших ее облик. В 1930-х команда авторов, сплотившихся вокруг легендарного редактора Джона Вуда Кэмпбелла и его журнала Astounding Science Fiction: Айзек Азимов, Роберт Хайнлайн, Генри Каттнер, Клиффорд Саймак и многие другие, – перешла от простодушного восхищения чудесами науки и создания бесхитростных «космических вестернов» к изучению общества будущего, перепаханного новыми технологиями. В 1960-х «Новая волна» (Брайан Олдисс, Джеймс Грэм Баллард, Харлан Эллисон, Самуэль Дилени и т. д.), лидером которой стал британец Майкл Муркок, разрушила табу, связывавшие научную фантастику по рукам и ногам, обратилась к приемам большой, «взрослой» литературы, прорубила окно во «внутренний космос». Еще двадцать лет спустя, в 1980-х, американские киберпанки (Уильям Гибсон, Руди Рюкер, Джон Ширли, Майкл Суэнвик и прочие), вдохновленные Брюсом Стерлингом, большим поклонником советского агитпропа, «вывели высокие технологии на улицу», постмодернистски перемешали высокое и низкое, показали, какие безграничные возможности открываются перед человеком в мире хай-тека.
Эпатаж, вызов, провокация, потрясение основ неизбежно сопровождали каждую из этих революций, но в советской литературе для такого веселого и злого карнавала со взаимными упреками и звонкими манифестами по понятным причинам не было места. Литературовед Рафаил Нудельман, автор термина «философская фантастика» (под это определение он подводил произведения целого ряда фантастов-шестидесятников – от братьев Стругацких и Станислава Лема до Ольги Ларионовой и Севера Гансовского), получил суровый нагоняй в официальной прессе и чрез некоторое время эмигрировал из СССР. Редакция фантастики издательства «Молодая гвардия», поддерживавшая реформаторов в 1960-х, оказалась разгромлена, ключевые сотрудники уволены или переведены на другие направления. Даже на пике хрущевской оттепели сквозь частое сито Системы просачивались только отдельные авторы и отдельные книги. Следующее поколение советских фантастов, дебютировавшее в 1970-х (так называемая «четвертая волна»: Святослав Логинов, Андрей Столяров, Борис Штерн, Вячеслав Рыбаков, Любовь и Евгений Лукины, Андрей Лазарчук, Владимир Покровский, Михаил Успенский), публиковалось крайне нерегулярно, по рассказу в пятилетку, сочиняя преимущественно «в стол» и обмениваясь рукописями на Малеевском семинаре молодых писателей-фантастов и Ленинградском семинаре Б.Н. Стругацкого. В условиях всеобщей заорганизованности авторы нонконформистских, нестандартных произведений – Рыбаков с «Очагом на башне», Лазарчук с «Опоздавшими к лету», Покровский с «Танцами мужчин» или Столяров с «Вороном» – могли рассчитывать в лучшем случае на полуподпольное признание.
К чему этот исторический экскурс, не несущий ничего нового тем, кто худо-бедно разбирается в теме? Да к тому, что сама история свидетельствует: отечественная фантастика, в отличие от англо-американской, не имеет опыта противостояния доминирующей культуре. По крайней мере опыта противостояния осознанного, коллективного и успешного. И только ли фантастика? Складывается впечатление, что весь ресурс в этой сфере был выработан у нас в первой четверти двадцатого века, а учреждение Союза советских писателей в 1934-м поставило жирный крест на любых неконтролируемых экспериментах вплоть до 1980-х. То есть до того момента, когда отечественное сообщество любителей фантастики, читателей и писателей, оформилось в новое комьюнити, в просторечии именуемое фэндомом.
Между субкультурой и поп-культурой
Советский и российский фэндом 1980-х – начала 1990-х обладал всеми классическими признаками субкультуры: собственной системой ценностей, внутренней иерархией, стилем поведения, собственным языком. Часами обмениваться цитатами из Стругацких или имитировать их стиль (как Андрей Столяров в «Мечте Пандоры» или Александр Бушков в «Господах Альбатросах») считалось хорошим тоном. Тиражами от одного до нескольких сотен экземпляров печатались фэнзины, литературно-критические и информационно-публицистические самиздатовские газеты и журналы, в разных концах страны разворачивались многолюдные фестивали и семинары. Потенциальная энергия, накопившаяся за долгие годы андеграундного существования, стремительно преобразовывалась в кинетическую. Выходцы из фэндома первыми начали создавать независимые книжные издательства («Текст» в Москве, «Эридан» в Минске, Terra Fantastica в Санкт-Петербурге) и наперегонки печатать книги участников Малеевского и Ленинградского семинаров, годами пылившиеся «в столе». К сожалению, «праздник непослушания» продолжался недолго. Залежавшиеся рукописи быстро иссякли, а читатель сделал выбор в пользу переводной НФ и фэнтези, наводнивших рынок в изрядном количестве. Десятилетие спустя отечественная фантастика взяла реванш, успешно встроилась в индустрию, но фэндом уже никогда не стал прежним.
Беда в том, что со временем любая субкультура замыкается в себе, теряет связь с внешним миром, утрачивает способность оценивать свои достижения если не объективно, то по крайней мере беспристрастно. Иерархия ценностей «для внутреннего употребления» начинает восприниматься как абсолютное мерило, перспектива сжимается до узкого тоннеля, а там и вовсе стягивается в точку. Именно это произошло с отечественным сообществом любителей фантастики к середине нулевых. Тем более что на горизонте, в свете галогенных ламп, уже маячил смутный призрак поп-культуры, гламурный и соблазнительный в своей неприкрытой наготе…
Не сочтите лицемером, ханжой и занудой: к поп-культуре автор этих строк относится вполне толерантно – иначе писал бы не о фантастике, а об «Игре в бисер», «Защите Лужина» или «Поминках по Финнегану». Дело в другом. Главная задача поп-культуры – чисто коммерческая: с минимальными рисками выжать максимум средств из аудитории, увлеченной неким локальным феноменом. Группой «Ласковый май», компьютерной игрой «S.T.A.L.K.E.R.», эстетикой сталинского СССР, научной фантастикой – неважно. В этом нет ничего криминального: ни одна индустрия не откажется заработать на гиках, для которых «кто круче, Супермен или Бэтмен?» – вопрос жизни и смерти. Единственная проблема в том, что поп-культура крайне инертна: она идет на эксперименты только тогда, когда отказ чреват крупными финансовыми потерями. Удачный ход тиражируется до бесконечности, новаторство встречается в штыки – чтобы убедиться в этом, достаточно изучить список главных голливудских блокбастеров последних лет.
От субкультуры современная отечественная фантастика взяла альтернативную ценностную шкалу, на которой Сергей Лукьяненко стоит неизмеримо выше Антона Чехова, уверенность в собственной правоте, не вполне обоснованное чувство превосходства над другими массовыми жанрами – детективом, триллером, «дамским романом», военной прозой и т. д. От поп-культуры – пионерскую готовность на лету удовлетворить любой соцзаказ, отношение к тиражам и гонорарам как к главному мерилу успеха. Последнее десятилетие стрелка колеблется между двумя этими полюсами – пространства для эксперимента почти не осталось, и, чтобы расчистить его, понадобятся серьезные взрывные работы.
Великое Делание
Все это, конечно, не значит, что фантасты постперестроечной России не предпринимали попыток выбраться из накатанной колеи, начать «писать поперек линованного листа», как советовал Хуан Рамон Хименес. В первой половине 1990-х группа представителей той самой «четвертой волны» (Андрей Столяров, Андрей Лазарчук, Владимир Покровский) заявила о создании направления «турбореализм» и довольно подробно описала, чем именно тексты турбореалистов отличаются от традиционной фантастики, используя тяжеловесные неологизмы «надтекст», «метарелигия» и «эпикатастрофичность». В 2007–2008-х годах выход двух этапных антологий («Предчувствие “шестой волны”» в Санкт-Петербурге и «Цветной день» в Риге) дал критикам повод начать разговор о «цветной волне», в состав которой включали Дмитрия Колодана, Карину Шаинян, Шимуна Врочека, Ивана Наумова, Владимира Данихнова и других молодых фантастов, дебютировавших в начале нулевых. Примерно в то же время писатели Глеб Гусаков (публикуется под псевдонимом Ярослав Веров), Игорь Минаков и Антон Первушин начали шумную и энергичную кампанию «за возрождение научной фантастики», принесшую им ироническое прозвище «НФ-возрожденцы». Благодаря «возрожденцам» возникло малое издательство «Снежный Ком М», на первых порах немало сделавшее для авторов «неформатной» прозы: именно здесь вышли «2084» Мерси Шелли, «Письма полковнику» и «Пансионат» Яны Дубинянской, «Законы прикладной эвтаназии», «Сад Иеронима Босха» и «Легенды неизвестной Америки» Тима Скоренко, «Время Бармаглота» Дмитрия Колодана, «Гугенот» Андрея Хуснутдинова, «Девочка и мертвецы» Владимира Данихнова, «Глубокое бурение» Алексея Лукьянова и другие книги, не вписывающиеся в книжные серии крупных медиахолдингов.
Увы, ни одна из попыток побороть общую инерцию, задать принципиально новый вектор развития нашей фантастики не дала ощутимого результата. Манифесты сами по себе, «жанровая» литература – сама по себе. Как показывает опыт англо-американской фантастики двадцатого века, революционный прорыв может привести к победе только при определенном стечении обстоятельств – не уникальном, но достаточно редком. С одной стороны, должен появиться харизматический лидер с хорошо подвешенным языком, не боящийся рисковать и готовый к жесткой полемике. С другой стороны, необходима критическая масса «неформатных» и при этом художественно состоятельных текстов и группа авторов, готовых и впредь удерживать позиции вопреки всем соблазнам «формульной» литературы. Кроме того, любое успешное новаторское движение возникает как отрефлексированная альтернатива канону, но мало решить, против чего ты выступаешь, нужно в общих чертах осознать, что именно готов предложить взамен. Вещи по большому счету очевидные: литературный критик и переводчик Николай Караев писал об этом в своем блоге еще в 2011 году.
Но главное, успех немыслим без читателей, которым тоже до чертиков надоели навязшие на зубах «формулы», без аудитории, открытой для нового, остро «желающей странного». Такие читатели появляются в годы больших потрясений – в эпоху Великой депрессии и рузвельтовского «нового курса», рок-н-ролла и «детей цветов», международной разрядки и IT-революции. Для алхимического Великого Делания потенциальным реформаторам отечественной фантастики всякий раз не хватало какого-то важного элемента. Вместо эликсира вечной молодости получалась что-то странное – то желчегонная микстура, то этиловый спирт с запахом ракетного топлива. Сегодня внутривидовое разнообразие в «жанровой» литературе по-прежнему обеспечивают одиночки с «лица необщим выраженьем», от Марии Галиной и Елены Хаецкой до Владимира Данихнова и Шамиля Идиатуллина, малые издательства с крошечными тиражами да отдельные энтузиасты из числа журналистов и книжных обозревателей. Вероятно, наша фантастика еще не дошла до той точки, после которой обновление неизбежно. Время революционных переворотов в «фантастическом гетто» пока не наступило. Как, впрочем, и за его пределами.
Ну что ж, когда начнется, не пропустим.