Повесть
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2016
Александр Турханов родился в 1968 году в с. Привольное Казахской ССР. Окончил
Иркутское училище искусств по классу фортепиано и Литературный институт.
Финалист Детской международной премии им. В.П. Крапивина (2010), Всероссийского
конкурса на лучшее произведение для детей и юношества «Книгуру»
(2011), Международного конкурса им. С. Михалкова (2014). Лауреат Международного
конкурса имени С. Михалкова (2016). Преподает фортепиано в детской музыкальной
школе. Живет в Москве.
Виктория Лебедева – прозаик, литературный редактор. Окончила МИРЭА
и Литературный институт. Публикуется в журналах «Октябрь», «Дружба народов»,
«Новый мир» и других. Автор нескольких книг для взрослых и детей. Живет в
Москве.
Текст публикуется в сокращении.
Глава
1
Родители Даньки Логинова были мостостроителями. Когда они отправлялись в командировку, Данька перебирался к деду. Месяц назад они опять уехали – на целых полгода, в Северную Африку, и двенадцатилетие пришлось отмечать без них.
Деда звали Иван
Иванович, Данька его обожал и уважал. И гордился. Иван Иванович был высок и
подтянут, носил густую седую бороду и любил джинсы,
длинные вьющиеся волосы собирал сзади в хвост. Когда он проносился по городу на
своем «харлее», в открытом шлеме и косухе, с ревущим
из динамиков органным Бахом, полицейские отдавали ему честь.
Данькин одноклассник
Петька Гаврилов, в просторечии Гаврила, когда хотел поиздеваться, говорил, что
дед похож на Деда Мороза на мотоцикле. Но Данька не обижался – потому что это была
правда.
В день рождения Данька
проснулся рано. Оглядел комнату в поисках подарка, даже заглянул под кровать,
но ничего не увидел. Утро было серым и дождливым. По карнизу стучал дождь. Намокшие
листья клена под окном уныло повисли. Настроение вмиг испортилось. На кухне уже
возился дед, по обыкновению вполголоса напевая. Было слышно, как на плите
что-то шкварчит и фыркает.
Данька поплелся на
кухню.
– С днем рождения,
дружище! – сказал дед через плечо.
Он был в переднике с
ромашками и защитного цвета бандане. Данька хмыкнул.
– Что кислый такой? Нос
с пола подбери! – усмехнулся дед.
На тарелке уже дымились
оладьи, в стакан был налит апельсиновый сок.
– Гадостная какая
погода, – бубнил Данька, уплетая завтрак. – Нет чтобы солнце. И что я такой
невезучий?!
– Будет тебе солнце, –
пообещал дед. – Вот выйдем на улицу – и будет.
– Откуда знаешь? –
спросил Данька с набитым ртом.
– Увидишь. Но после
завтрака марш за уроки.
– Что-о-о?! – Данька
даже рот открыл от удивления, и оттуда вывалился непрожеванный кусок. – Какие
уроки с утра в день рождения?!
– Самые настоящие, –
веселился дед.
– Я лучше вечером, –
поморщился Данька. – Какой нормальный человек по утрам уроки делает?
– Вот ты и будешь
первым нормальным человеком. И вообще… На вечер у нас другие планы.
– Какие? – насторожился
внук.
– Узнаешь, когда всё
выучишь. Что задали?
– Былину про Илью
Муромца и Соловья-разбойника. Прочитать и рисунок по ней нарисовать. Зачем
рисунок, не пойму… чего мы, маленькие?
– И всё?
– Нет, еще математика и
общага, – вздохнул Данька. Не день рождения, а сплошное несчастье.
Когда математика и
обществознание были выучены, дед заглянул в комнату.
– Как ты? – спросил он.
– Много осталось?
– Былина, – буркнул
Данька.
– Ну и читай. Да
поживее. Нас ждут великие дела.
– Трудно сказать
какие?.. А давай сначала дела, потом уроки?
– Первым делом, первым
делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом… – пропел дед. – Читай, не
отлынивай!
– Ну дед… – заканючил
Данька. – Мульт же есть по этой былине. Давай я лучше
еще раз мульт посмотрю.
– Ловко придумано, –
усмехнулся дед. – Рисовать он не маленький, а мультики смотреть ему самое оно.
– Не-е… – протянул
Данька. – Не в том дело. Там язык… корявый какой-то и слова непонятные…
Вообще-то Данька любил
читать: про космос, про пиратов, про приключения. И совсем не любил читать то,
что задавали по программе.
– Сам ты корявый. – Дед
взъерошил внуку волосы. – Читай.
Данька вздохнул. Если
дед сказал «читай», теперь не отвертеться. Насчет чтения дед – кремень и всегда
говорит, что мужчина умён от книг.
Данька склонился над
книгой, стал читать:
Из
того ли то из города из Мурома,
Из того села да Карачарова
выезжал удаленький дородный добрый молодец.
Он стоял заутреню во Муроме,
А и к обеденке поспеть хотел он в стольный
Киев-град…
После того как уроки
были сделаны, вышли из дома. Выглянуло солнце, лужи засветились. Клен под
порывом ветра отряхнулся, как собака после купания, обдав Даньку и деда
фонтаном брызг. Во дворе было пусто, как всегда в воскресенье, лишь возились на
детской площадке воробьи и голуби, перетягивая раскисшую горбушку. Черный кот с
белым ухом примостился поблизости на качелях и внимательно следил за птицами.
Данька замедлил шаг, чтобы понаблюдать, как он будет охотиться, но, пока шли
через двор, кот не двинулся с места, а птицы вели себя так, словно никакой
опасности рядом нет.
На центральной улице
было шумно. Неслись машины, на остановках толпился народ, с воем прокатила мимо
«скорая»… Данька стал догадываться, куда ведет его дед, и сердце забилось чаще
– «Неужели скутер?!» О скутере он мечтал целую вечность, приставал и к деду, и
к родителям. Но ему объясняли: чтобы водить скутер, нужны права. Права получают
в автошколе. Только никто Даньку в автошколу не примет, ведь ему еще нет
восемнадцати.
– Ничего себе –
восемнадцати! – горевал Данька. – Это ж сколько еще ждать!
– Совсем немного, –
смеялись взрослые.
– Ага, немного! Целых
семь лет!
– Время быстро летит, –
говорили ему. – Не успеешь оглянуться, а оно уже прошло.
Но в то, что время
летит быстро, Данька не верил. Он по опыту знал, какими длинными бывают не
только недели, но и просто дни, и даже часы. А тут – семь лет! Гоняют же другие
пацаны на скутерах без всяких прав, и ничего. Чем он-то хуже? Он бы знаете как
аккуратно ездил!
Данька с надеждой глянул
на деда. Но Иван Иванович только ухмыльнулся в бороду. Явно шли в гаражи – но
зачем? Данька постарался внутренне настроиться, что скутер ему не светит. «Будем
кататься на “харлее”», – решил про себя. И от этой
мысли стало легче, потому что мечтать о несбыточном хоть и здорово, но очень
тяжело.
В гараже было два
места. На одном парковалась «тойота» отца, на другом – дедов мотоцикл. В углу
стояли велосипеды – сколько их за всю жизнь скопилось в семье. Даже Данькин
самый первый «Дружок» пылился тут.
У двери дед попросил
Даньку закрыть глаза, а сам взял его за руку. Опять сердце затрепетало –
«Все-таки скутер?!» А когда можно стало уже смотреть, он в один миг испытал
много чувств, которые пронеслись подобно ветру, – удивление, разочарование,
радость и восторг.
Это не был скутер,
конечно, нет. Но это был настоящий горный велосипед, как у мамы и папы, – на
таких они ездили в велопоходы. У велосипеда была
яркая красно-белая рама, толстые колеса с новенькой черной резиной, пластиковые
крылья вразлет, блестящие дисковые тормоза, мягкая вилка, багажник, чтобы можно
было везти с собой снаряжение, передний и задний фонари и даже настоящий велокомпьютер!
Про деда Данька совсем
забыл, а когда поднял глаза, тот стоял, облокотившись на руль своего мотоцикла,
и с улыбкой смотрел на внука.
– Класс! – выдохнул
Данька.
– Летом с родителями в
поход поедешь, – сказал дед. – А сейчас пошли потренируемся, а то что же ты у
нас нераскатанный.
Он разгреб в углу
какие-то ящики и выкатил свой велосипед. У него тоже был хороший велик, но
старый. Дед в последний раз был в походе с велоклубом,
когда Данька ходил под стол пешком. Но уж сегодня они устроят настоящие покатушки!
Данька повел подарок к
выходу. Велосипед весело стрекотал и ловил отражателем солнечных зайцев.
Гаражный пес Волк кинулся было под колеса с лаем, но быстро узнал Даньку и
завилял всем телом, а потом плюхнулся на землю и подставил брюхо. Это был
отличный день рождения, определенно!
Глава
2
Пока шли, дед объяснял,
как переключаются скорости. Их было двадцать четыре, а на прошлом Данькином –
всего семь. Теперь-то он разгонится как следует! А главное – ездить на новом велике можно прямо сейчас, а не ждать до восемнадцати.
Выйдя за гаражи, Данька
сразу хотел рвануть побыстрее, но дед не разрешил.
– В парке погоняем, –
сказал он. – Новая техника существо капризное и требует почтительного
отношения. Прежде чем нестись сломя голову, освойся сперва с тормозами.
Данька горячо кивнул, и
они не торопясь покатили в парк. Какое же это было счастье – видеть, как под
колесами раскручивается дорога, а счетчик на компьютере показывает сначала пятнадцать,
потом семнадцать, потом – целых двадцать два километра в час! Дед понемногу
отстал. Да и забыл Данька про деда. Встречный ветер бил упругой струей в лицо,
Данька жмурился от солнца; от скорости и восторга перехватывало дыхание.
– Дорогу! – кричал он
нерасторопным прохожим, забыв про звонок. – Доро-о-огу!
И люди шарахались по
обочинам.
Дед ждал у выхода из
парка.
– Дед, велик –
супер! – восхищался Данька. – Я знаешь с какой скоростью ехал? Во! – И он с
гордостью продемонстрировал компьютер, где чернела цифра двадцать девять.
Дед рассмеялся:
– Посмотрим, как ты завтра в школу пойдешь.
Может статься, с кровати не встанешь с непривычки.
До гаража Данька
добрался на полусогнутых, но деду жаловаться не стал, а старательно делал вид,
что всё ему нипочем. И (ура!) дед разрешил оставить велик дома, чтобы утром
ехать на нем в школу. Даже пристежку свою дал. Данька представлял, как завтра
лихо въедет в ворота и не спеша, солидно на глазах у одноклассников пристегнет
его к велосипедной стойке во дворе.
Уже был вечер, солнце
мягко подкрашивало розовым все вокруг. Счастливый Данька шагал домой рядом с
дедом и вел велосипед за руль.
После ужина поговорили
с родителями по скайпу. Данька взахлеб рассказывал о подарке. Родители
пообещали, что летом все вместе поедут кататься в Воеводину. Звучало так
красиво, что Данька забыл спросить, где это. А потом дед вручил Даньке еще один
подарок – от папы с мамой. Оказывается, он уже неделю прятал его на антресолях,
в коробке из-под ботинок. Это была статуэтка из слоновой кости. Молодой человек
в ниспадающей до земли одежде сидел на коленях. Голова его была немного
опущена, глаза прикрыты, руки он поднял и пальцами слегка сжал виски.
– Что это за чудик? –
спросил Данька, повертев статуэтку в руках.
– Сам ты чудик! –
рассмеялась мама.
– Бог Обатала –
верховное божество в африканском пантеоне, он породил землю и людей, – объяснил
папа. – Между прочим, очень важный молодой человек, чтоб ты понимал! – И дальше
он зачитал по бумажке: – Обатала олицетворяет собой чистоту, высокую мораль и
этику, приносит ясность и понимание сущего. А еще он дает лучший совет и
помогает во времена больших трудностей.
– А он… зачем вообще? – спросил Данька
осторожно.
– Ну как это зачем, –
начал объяснять папа. – Если, к примеру, остаться наедине с этим богом и как
следует прислушаться, можно услышать его голос.
– То есть это говорящая
статуэтка? – не понял Данька.
– Не совсем. Но вроде
того, да. Только надо очень хорошо прислушиваться. И чтобы ничего тебя не
отвлекало.
Данька задумался.
– Все-таки я не
понимаю, пап… – сказал он после паузы. – Вот, допустим, услышу я этот самый
голос… А зачем?
– Эх ты! Плохо
слушаешь! Я же говорю – дает лучший совет в тяжелые времена.
– А… – протянул Данька.
– Ясно.
Было неловко перед
родителями, но по сравнению с подарком деда статуэтка показалось ему
бесполезной игрушкой.
Они простились. Надо
было ложиться спать, ведь завтра в школу. А наутро, когда Данька поднялся и
стал собираться, он вспомнил, что так и не нарисовал картинку по былине. Но
было поздно это исправлять.
Глава
3
Про настроение Данька
думал так: хорошее настроение – это когда ты полностью экипирован и тебе ничего
не страшно. А плохое – когда ты чуть не голый и самый маленький камешек может
больно ранить. Вот вчера, например, у Даньки с утра было ужасное настроение: и
уроки, и дождь, и подарков не видно. А сегодня утром, когда Данька выкатил из
подъезда новенький велик, настроение было отличное, и всё казалось нипочем.
К школе Данька
подкатил, когда во дворе было много народу. Его появление произвело
впечатление. Пока пристегивал велосипед к стойке, его окружили не только
одноклассники, но и некоторые парни из старших. Жали на переключатели
скоростей, рассматривали со знанием дела навеску, включали-выключали фонари.
– Здорово!
– говорили одни.
– Классно! – говорили
другие.
– Прикольный! –
говорили третьи.
Данька был страшно
горд. Он снял компьютер, фонари и неспешно спрятал в школьный рюкзак, еще раз проверил,
надежно ли закрыт замок, и стал пробираться сквозь кольцо восхищенных зрителей.
Он сейчас казался сам себе ужасно мужественным.
Данька победно
огляделся и увидел, как во двор входит Гаврилов. И тут же вся мужественность
куда-то улетучилась. Данька его побаивался: тот был намного сильнее и вечно
всех троллил. Гаврила протолкался к велосипеду,
осмотрел придирчиво. Спросил коротко:
– Чей такой
навороченный?
Все стали
переглядываться и немножечко отступать от Даньки, и он остался стоять один со
своим великом.
– Твой, что ли? –
спросил Гаврила.
– Ну, предположим, мой,
– ответил Данька, стараясь (не очень успешно) напустить на себя безразличный
вид.
– Хорошая машина! –
похвалил Гаврила. – Одобряю. Порулить дашь?
Данька пожал плечами.
Внутри у него сделалось холодно от нехорошего предчувствия.
– Так дашь или нет? –
повторил Гаврила и опустил руку на руль, брякнул велосипедным звонком.
Данька уже открыл рот,
чтобы объяснить, почему это плохая идея, как по двору покатился, вслед за
велосипедным, звонок к первому уроку.
– После поговорим, –
резюмировал Гаврила.
У самого кабинета к
Даньке подскочила Снежанка Белова.
– Данечка,
Данечка, а у нас новенькая! – затараторила она. –
Знаешь какая? Вот такая… – Снежанка сделала томное лицо, а руки сложила на
груди, будто молится.
– Ну и что… – буркнул
Данька с досадой. – Пошли быстрей, и так уже опоздали!
Вечно эта Снежанка
вертится перед глазами. Как будто нарочно подкарауливает. А после уроков поет
сладким голосом: «До свиданья, Данечка!» А пацаны
ржут. Сколько раз говорил ей, чтобы перестала обзывать его Данечкой!
Но Снежанка продолжает звать его так назло.
Новенькую он увидел
сразу, как только вошел в класс. Она стояла около преподавательского стола и
спокойно и весело разглядывала новых одноклассников. Она была очень худенькая,
и черное длинное платье делало ее еще более хрупкой. Темные, чуть вьющиеся
волосы были забраны в пышный хвост – и черные глаза на смуглом лице. Данька
застыл в дверях, Снежанка пребольно ткнула его в спину.
– Что замер, Данечка? – зашептала громко. – Новенькая понравилась?
– Логинов, Белова! –
сказала математичка, глядя поверх очков. – Вам, может быть, третий звонок дать,
как в театре?
Класс грохнул. Данька
только тогда понял, что все это время стоял, рассматривая новенькую… Вот
позорище!
– Садитесь, садитесь!
Время идет! – поторопила математичка. – Новая тема!
Данька шмыгнул на свое
место на галерке, а Снежанка гордо прошествовала на свое.
Петька Гаврилов ухмыльнулся, обернувшись на
Даньку; ему, подхихикивая, зашептал что-то Протасик. Но самое ужасное, что и
новенькая заметила этот его столбняк. И теперь сама смотрела на Даньку – очень
внимательно, прямо в глаза. От этого взгляда Даньке хотелось провалиться сквозь
землю.
– Итак, все собрались,
отлично! – сказала математичка, поднимаясь. – Позвольте представить вашу новую
одноклассницу, Карину Карапетян…
– Карина Карапетян! –
зашептал Протасик Гаврилову. – Кар-кар! И, смотри, даже черная как ворона!
Он шептал совсем тихо,
но Данька прекрасно его услышал и разозлился еще сильнее.
– Кар-кар!
Карина-ворона! – хохотнул Гаврила в ответ. Он не рассчитал, и реплика неловко
повисла в тишине.
– Гаврилов! – гаркнула
математичка. – Не стоит испытывать мое терпение, у меня его на Логинова едва
хватило!
В классе опять засмеялись.
А Карина Карапетян метнула на Гаврилу стремительный насмешливый взгляд, но
промолчала.
– Садись, садись! –
математичка подтолкнула Карину в спину. – Во-он туда!
И новенькая села на
свободное место рядом со Снежанкой.
Протасик опять начал
что-то шептать на ухо Гаврилову, но тот уже не реагировал, и Данька мог бы
поклясться, что Гаврила – тролль и гроза всего живого – был сейчас смущен.
Математичка подошла незаметно, как умела в школе только она, и встала за плечом
у шепчущего Протасика, прокручивая указку в руках. Класс, наблюдающий, как она
крадется, тихонько зафыркал в тетрадки.
– Кхм!
– прокашлялась она в кулак, так что Протасик, бедняга, аж подпрыгнул. – Олег
Протасов! Добро пожаловать к доске!
И Протасику, делать
нечего, пришлось топать к доске. Но Даньке не было жалко Протасика, ему вовсе
было не до Протасика. Как ни старался он не смотреть в сторону новенькой, но
как-то само получалось, что он косился в сторону Карины
и Снежанки: Карина весь
урок старательно записывала что-то в тетрадь, а Снежанка, как всегда, едва шею
не свернула, строя Даньке глазки. В общем, опять довольно глупо получилось.
Глава
4
Последним уроком была
литература. Лариса Леонидовна спросила, кто прочел былину. Все подняли руки –
даже Гаврилов, хоть и неохотно. Не подняла руку только новенькая.
Лариса Леонидовна
посмотрела на нее:
– Познакомимся? Встань,
пожалуйста, представься.
– Меня зовут Карина
Карапетян, – сказала новенькая.
– Из какой школы ты к
нам перевелась? Ты из нашего города?
– Мы переехали из Вардане.
– Это где же, в
Армении? – спросила Лариса Леонидовна неуверенно.
– Нет, это на юге.
Около Сочи. А в Армении я родилась и жила еще до школы. В Севкаре…
– Карина немного смутилась. – Честно говоря, я уже не
очень это помню.
– Я же говорю,
как-кар-кар! – зашептал Протасик на ухо Гавриле. – Карина
Карапетян из Севкара!
– Да отвянь ты, достал уже, – отмахнулся тот. Ему совершенно не
улыбалось, чтобы над ним ржали, как на математике. Да и девчонка вроде
нормальная была, красивая даже.
– Вот как! – сказала
Лариса Леонидовна. – Ну, садись. А мы продолжим урок. Что былину прочли, это вы
у меня молодцы. А кто проиллюстрировал?
Теперь руки подняли
только девчонки. А из мальчишек – один Протасик (это было неудивительно, он
всегда выполнял все задания).
– Однако… Тут наблюдается
явное разделение по гендерному признаку, – улыбнулась Лариса Леонидовна. –
Интересно, отчего бы? Гаврилов, просвети нас.
Гаврилов шумно поднялся
и чуть не опрокинул стул. Стоял, молчал и сопел.
– А он просто не знает,
что такое гендерный! – мстительно сказал Данька.
И действительно,
словарный запас Гаврилова оставлял желать.
– Гендерный – значит по
половому признаку! – тут же встрял Протасик.
– Спасибо, Протасов, –
сказала Лариса Леонидовна холодно, а в классе, конечно, захихикали, услышав про
половой признак. – Однако я обращалась к Гаврилову. Петя, отчего ты не сделал
иллюстрацию?
– А зачем? – спросил
Гаврила с вызовом и покосился на новенькую. – У нас же литература, а не
рисование!
– Верно, Гаврилов. У нас
литература. Но скажи, только честно, разве ты никогда не видел книжек с
картинками? Или ты даже в детстве книжек не читал?
Гаврила молчал, сверлил
глазами пустую классную доску.
– Вот что я вам скажу,
дорогие мои! – сказала Лариса Леонидовна. – Книга – это не только текст. И
работает над ней не один только автор. Процесс книгоиздания – долгий и
трудоемкий. Особенно когда речь об иллюстрированных изданиях – а былины обычно
иллюстрируют. Я хочу, чтобы ваши уроки стали чуть более интересными, а для
этого нужно уметь смотреть чуть более широко. Ну и, конечно, мне бы очень
хотелось знать – а какими вы видите их? Илью Муромца, Соловья-разбойника… Но
ладно. Раз не получилось с рисованием, давайте займемся скучным пересказом. Гаврилов,
мы все внимание. Надеюсь, ты не станешь спорить, что пересказ имеет к уроку
литературы непосредственное отношение?
Она наклонилась над
журналом, но Данька заметил, что ничего она там не пишет, а просто слишком
разволновалась, ругая Гаврилу, и теперь жалеет и старается это скрыть. Она была
совсем молодая и ужасно впечатлительная – поставит кому-нибудь двойку и сама
хуже двоечника расстроится.
– Расскажу, – вздохнул
Гаврила, подойдя к доске. – Басня. Про Соловья-разбойника.
– Былина, – поправила
учительница.
– Ну былина…
– Только про
Соловья-разбойника?
– Про Илью Муромца еще.
Про Илью Муромца и Соловья-разбойника.
– Очень хорошо.
Рассказывай.
– Ну, если коротко… –
начал Гаврилов. – Соловей-разбойник нападал на русские деревни. От свиста его
случался смерч…
– Что, прости, случалось
от его свиста? – переспросила Лариса Леонидовна.
– Ну… смерч… – повторил
Гаврилов неуверенно и для наглядности покрутил пальцем в воздухе, изображая
воронку.
В классе захихикали.
– Понятно. Продолжай, –
разрешила учительница.
– Илья взял его в плен.
– Кого?
– Соловья-разбойника,
конечно. Но потом оказалось, что князь киевский разбойника выпустил.
– А зачем? – спросила
Лариса Леонидовна весело.
– Ну… За взятку. Власть
же, она же… всегда… Ну, и тогда – тоже…
Смех усилился.
– И чем дело кончилось?
– спросила учительница.
– Да чем… Илья
Муромец службу бросил, а Соловей-разбойник украл всю казну…
В классе уже откровенно
ржали. Гаврилов погрозил в сторону парт кулаком.
– Ох, Петя, – сказала
учительница. – И что мне с тобой делать?
Гаврилов пожал плечами
– мол, чего такого-то?
– За то, что не читал
былину, выходит тебе двойка. За краткий, но емкий пересказ полнометражного
мультфильма телекомпании «Мельница» – пятерка. Итого три. Садись, Гаврилов. И,
знаешь… иной раз лучше нарисовать, вот честное слово!
После Гаврилы был
вызван к доске Олег Протасов. Тот вышел с большим листом бумаги, на который с
обложки книги по внеклассному чтению были скопированы Илья Муромец на коне и
Соловей-разбойник, который, сидя на громадном пне, свистом пытался остановить
богатыря. Даже зайцы, бегущие от этого ужасного свиста с поджатыми ушами, были
тщательно сведены.
– Неплохой рисунок, –
сказала Лариса Леонидовна. – Только зачем же было срисовывать? Я ведь не
просила точного повторения.
– Я подумал, так
вернее, Лариса Леонидовна, – отрапортовал Протасик и расплылся в улыбке.
– Хорошо, – сказала
учительница. – Рассказывай былину.
Данька мог бы
поклясться, что она немножко поморщилась.
– Из того ли то из
города из Мурома… – как по писаному затараторил Протасик ровным голосом, и,
когда добрался до «птицы черного ворона», который «не пролетывает»
над данной местностью, учительница его остановила.
– Я всю былину могу, –
заверил Протасик.
– Не сомневаюсь. У тебя
очень хорошая память… и усидчивость. А своими словами можешь рассказать, что
дальше случилось?
Протасик напрягся.
– Не можешь… – заметно
было, что учительница расстроилась.
– А ему зачем? –
усмехнулся Гаврилов. – Вон как шпарит. Мне бы такую память, я бы давно
отличником был.
– Каждому свое, –
сказала Лариса Леонидовна. – Садись, Олег. Пять. С минусом.
Явно Протасику обидно
было за минус, но он покорно сел на место.
– Ты зафиг мне врал, что мультфильм точно по былине, дебил? –
зашептал ему Гаврилов и потихоньку подсунул кулак под самый нос.
– Сам дебил! –
огрызнулся Протасик испуганно. – Ты какой смотрел-то? Новый? А надо было
старый, советский!
– Карина, ты, конечно,
задание выполнить не успела? Ты ведь сегодня у нас первый день? – спросила
учительница у новенькой.
– Первый. Но я читала
эту былину. А рисунок сейчас могу нарисовать, хотите?
– Сейчас? – удивилась
Лариса Леонидовна. – А ты успеешь?
– Успею, – коротко
кивнула новенькая.
– Тебе, может быть,
дать карандаши, бумагу… – Лариса Леонидовна совсем растерялась.
– Я на доске могу, –
сказала новенькая.
Она рисовала быстро и
умело. Все как завороженные следили за ее рукой. В том, как рождался на глазах
у всех рисунок – из невнятных меловых штришков, из стремительных линий – было
что-то магическое. В классе сделалось тихо-тихо, только мел стучал по доске.
Сначала появилось
суровое лицо богатыря со сдвинутыми над переносицей густыми бровями и мощными
скулами, потом его обрамил шлем. Наметились плечи, руки – одна упиралась в невидимое
препятствие перед собой, и было видно, как она напряжена. Затем нарисовалось
туловище в кольчуге, ноги в остроносых сапогах. Богатырь стоял, немного
согнувшись вперед, как будто пытался пройти сквозь ветер. Затем новенькая
несколькими крупными линиями нарисовала пень, а над ним стала постепенно
проявляться голова разбойника. Никто не спускал с Карины Карапетян глаз. И с
каждым новым штрихом в классе, медленно и неуклонно нарастая, стал подниматься
шум. Кто-то хмыкнул, кто-то хихикнул, задвигались стулья, зашаркали по полу
ноги, кто-то привстал, кто-то поднялся из-за парты и шагнул ближе к доске. Новенькая
добавила еще два-три штриха – и отошла в сторону.
Класс взорвался смехом.
Даже Лариса Леонидовна не смогла сдержать улыбки, хоть про себя и подумала, что
это совершенно непедагогично. С доски смотрел на них, скорчив лицо, будто
вот-вот чихнет, Петька Гаврилов. Сходство было поразительное. У Даньки даже нос
зачесался – так ему тоже захотелось чихнуть.
Не смеялся один
Гаврилов. Он угрюмо глянул на портрет, на одноклассников. Потом на новенькую, а
та в ответ только улыбнулась вполне по-дружески.
Прозвенел звонок. Все
шумно и весело начали толкаться у выхода.
Глава
5
Данька вылетел из
класса и со всех ног бросился во двор к велосипеду. Он надеялся, что карикатура
на доске отвлекла Гаврилу и тот забыл, как утром просил покататься.
Отстегивался Данька торопливо, оглядываясь каждую секунду на школьные двери,
тугой замок дедовой пристежки никак не срабатывал. Трудно объяснить, почему ему
так не хотелось давать велосипед Гаврилову. Ну действительно, чего такого? И вот
наконец замок отщелкнулся, пристежка тяжело сползла
по колесу и повисла на спицах. Данька выдернул ее, запихал кое-как в рюкзак и
уже держал руки на руле, выталкивая велик из стойки задним ходом, когда за
спиной нарисовался Гаврилов и властно придержал машину за седло.
– Дай порулить! Забыл?
– сказал он то ли с угрозой, то ли с обидой.
Данька дернул велосипед
вперед, пытаясь стряхнуть лапу Гаврилы – да где там.
– Отвянь!
– сказал Данька тихо, но твердо. – В другой раз.
– Тебе жалко? – Гаврила
крепче вцепился в седло.
Они некоторое время
молча сверлили друг друга глазами и перетягивали велик. И тут Данька заметил,
что на крыльце появилась Карина и с ней зануда Снежанка – она, конечно, что-то
такое новенькой нашептывала и чуть не пальцем показывала в их с Гаврилой
сторону. Девочки спустились с крыльца и тоже подошли к велосипеду.
– Ой, Данечка! – закудахтала Снежанка. – Ой, какой величек! На багажнике прокатишь?
– Не прокачу. Он до
двадцати пяти кило, – буркнул Данька.
– Фу, как грубо! –
Снежанка надула губки. – Ну, прокати хоть Карину – она вон какая легкая!
И тут Данька
почувствовал, что краснеет. Как бы врезал сейчас дуре
Снежанке, ей-богу. Но нельзя – девчонка.
– Не прокатит, – сказал
Гаврилов насмешливо и покосился на новенькую. – Он у нас жадноват. Даже порулить
не дает.
– Да бери! Что мне,
жалко! – сказал Данька с досадой и отпустил руль. Переднее колесо резко
вильнуло, девчонки с визгом отскочили. То есть Снежанка отскочила с визгом, а
Карина молча шагнула в сторону.
– Внимание! Снимаю! –
гаркнул сзади Протасик и выставил свой смартфон на вытянутой руке. – Аттракцион
века! На арене Петр Гаврилов и его железный конь!
Откуда Протасик взялся,
вообще непонятно. Данька мог поклясться, что еще минуту назад его не было во
дворе.
Петька Гаврилов
взгромоздился на велосипед и раскланялся – он выделывался перед новенькой, ежу
понятно. А та стояла спокойно и наблюдала сцену с вежливым равнодушием,
похлопывая по острым коленкам пакетиком с книжками, и это еще больше распаляло
Гаврилу.
Он рванул с места и
полетел по двору за угол школы, там лихо развернулся, едва не свалившись,
разогнался со всей дури, впрыгнул на бордюр и погнал по вытоптанному школьному
газону, подняв волну опавших листьев.
Сердце Данькино
стучало, как бешеное: он чувствовал, все это добром не кончится.
– Ну хватит уже,
покатался! – сказал он себе под нос – так тихо, что никто не услышал.
Одноклассники улюлюкали
с крыльца, подбадривая Гаврилу, а тот знай носился по двору. Снежанка
показательно ахала, закрывая глаза ладонями – типа ей страшно, Протасик снимал
– он вечно все снимал на свой смартфон и потом вешал в сеть.
Видно, во дворе Гавриле
уже надоело, и, сделав очередной круг перед крыльцом, он полетел к школьным
воротам. Они, как всегда, были заперты, а открыта только узкая боковая калитка
между двумя массивными кирпичными колоннами.
– Стой!!! – закричали с
крыльца.
Оттуда был хорошо виден
проем калитки, куда сейчас въезжала детская коляска, которую толкала перед
собой молодая мамочка. Снежанка оглушительно завизжала – уже по-настоящему, а
Гаврила, в последний момент резко затормозив и вильнув в сторону, впаялся в металлическую решетку – все произошло так быстро,
что Данька толком ничего не понял.
У калитки началась куча
мала. Гаврила тяжело слез с велика, морщась от боли. У него были рассажены руки
и порваны штаны на бедре. А впрочем, он легко отделался. Велик беспомощно
торчал передним колесом в решетке – по самый руль.
Их обступили
одноклассники. Испуганная, с побелевшим лицом, мамочка вкатила коляску во двор
– перед ней смущенно расступались – и заозиралась.
Взгляд ее остановился на Карине.
– Каринэ,
что тут происходит? – спросила она растерянно. – С тобой все в порядке?
– Все хорошо, мам, –
ответила новенькая спокойно. – Мальчики новый велосипед обкатывают.
Она махнула растерянной
Снежанке рукой, бросила сочувственный взгляд на
Даньку, и они покинули двор – Карина, мама и коляска, – и спящий в коляске
младший брат даже не проснулся – просто удивительно. На Гаврилу Карина и не
взглянула, будто его в природе не существует.
Данька на ватных ногах подошел к велосипеду.
На первый взгляд все было более-менее в порядке.
– Блин… – только и
сказал Гаврила, заметив Даньку. – Ты извини, лады? Я их правда не видел…
Данька молча прошел
мимо и присел на корточки перед великом. Рама была сильно поцарапана, но вроде
это и всё. И когда уже страх стал отпускать, Данька заметил, что один тормозной
тросик порван и болтается, путаясь в спицах.
– О! – сказал Гаврила.
– У меня так струна на гитаре висела, когда лопнула. Наверное, зацепился, когда
врезался.
Данька гневно сверкнул
на Гаврилова глазами. Струна у него! Ну не гад, а?!
– Глупо получилось, –
заметил Гаврила как бы про себя. – Я не хотел, Дань. Правда.
– Ну ты козел, – тихо
процедил Данька сквозь зубы.
– Да куплю я тебе новый
тросик! И тормоза починю, не вопрос!.. – сказал Гаврила. – Ну накосячил, ну бывает!
Он был искренне
расстроен, только Данька, ослепленный обидой, едва ли это понимал.
– Козел! – опять
прошептал Данька, с ненавистью глядя в глаза одноклассника.
– Эй, ты… полегче, –
взгляд Гаврилы сделался жестким. – Говорю же, я не нарочно. Понял?
– Нарочно! У тебя всё
нарочно!
– Что ты гонишь… В
морду захотел?!
– Попробуй… – Данька
весь подобрался.
– Думаешь, не
попробую?!
Они бы точно сцепились,
если бы не Лариса Леонидовна. Она сбежала с крыльца и подошла к группе,
толкущейся у велосипеда.
– Ребята, что
произошло? Никто не пострадал? – спросила встревоженно.
– Не, нормально всё, –
заверил Гаврилов, пряча ободранные руки в карманы порванных штанов.
– Все в порядке, Лариса
Леонидовна, – нехотя сказал и Данька. – Тормоза вот немножко того, а так всё в
порядке.
– А Протасов все на
телефон записал! – встряла Снежанка, но Гаврилов и Данька так на нее
посмотрели, что она немедленно заткнулась.
– Точно не нужна
помощь? – спросила учительница недоверчиво. – Я как ваш классный руководитель…
– …за нас отвечаете, –
договорили за нее нестройным хором.
– Вот именно!
– Ладно, пойду я, –
сказал Данька специально для учительницы. – Еще чиниться.
Он, ни на кого не
глядя, высвободил велосипед и покатил со двора – и только теперь заметил, что
на переднем колесе образовалась приличная восьмерка и две спицы сломаны. Что он
чувствовал – трудно объяснить. Все его эмоции перекрывала такая злость на
Гаврилова, что, кажется, прибил бы. На глаза помимо воли навернулись слезы, но
теперь это было уже не страшно, Данька шел один, а если твоих слез никто не
видел, то их как будто и не было.
А в это время во дворе
школы Петя Гаврилов поймал за шкирку своего приятеля Олега Протасова и
пригрозил:
– Вывесишь сегодняшнюю
запись в сеть – урою!
Глава
6
В гаражи Данька
прикатил велосипед уже под вечер. Другое дело, если бы он ехал – тогда бы минут
за двадцать был на месте. Но как поедешь, когда задний тормоз оборван и спицы в
стороны?
Волк, увидев Даньку, плюхнулся
на спину и поднял вверх лапы, чтобы почесали, но Данька за своими мрачными
мыслями потопал мимо – туда, где за распахнутой дверью гаража дед возился с
мотоциклом.
Он вышел, молча
осмотрел внука, велосипед. Только и сказал:
– Эк ты его! Мо-ло-де-ец!
Данька терпеть не мог,
когда Иван Иванович таким тоном называл его «молодцом»: обычно это означало,
что Данька крупно напортачил. Про себя он решил ничего деду не рассказывать,
пока тот сам не спросит, – и вроде пока обошлось.
– Пойдем! – коротко
скомандовал дед. – Велосипед с собой!
И они пошли в конец
ряда, к старинному приятелю деда, Сергеичу.
Дед и Сергеич дружили
еще с юности, вместе учились в институте, потом работали в одном НИИ и гаражи
построили в один год, по соседству. Сергеич был, по выражению деда, «золотых
дел мастер» – мог отремонтировать что угодно.
Данька любил бывать у
Сергеича в гараже. Здесь пахло бензином и машинным маслом, по стенам тянулись
какие-то детали, висел инструмент. И всегда по углам стояли один-два мотоцикла
на починку – их пригоняли в гараж друзья младшего сына, Никиты (Никита был
убежденным байкером).
Сергеич осмотрел велик,
потеребил усы и постановил, что «ничего страшного не случилось и через недельку
будет как новенький».
– Через неделю?! –
расстроился Данька. Он-то надеялся, такой волшебник, как Сергеич, в два счета
все починит.
– Прыткий какой! –
Сергеич усмехнулся. – Тросика велосипедного нет у меня. Да и спицы вправлять –
тут тоже, скажем так, спецоборудование нужно. И я даже знаю, у кого его занять,
только ни сегодня, ни завтра это не получится. Терпи!
Данька вздохнул, но раз
Сергеич говорит через недельку, значит, раньше никак.
– Тросик завтра куплю,
– сказал Сергеичу дед.
– Где это он так? –
тихонько, чтобы Данька не слышал, поинтересовался Сергеич.
– Да шут его знает, –
пожал плечами дед. – Сам цел – да и слава богу.
Данька меж тем
пробрался вглубь гаража и уселся на заднее сиденье «хонды». Послышался шум
мотоцикла, и через какое-то время в мастерскую вошел Никита. Подбросил шлем к
потолку, как мячик, поймал. Было Никите немного за двадцать, и потому,
наверное, Даньке было с ним проще, чем со взрослыми дедовыми приятелями. Никиту
он знал с самого раннего детства. Именно Никита, когда Даньке было пять лет,
научил его кататься на велосипеде.
– Что такой мрачный? –
спросил Никита и нахлобучил Даньке шлем. – Неприятности?
Данька не ответил,
только опустил стекло, чтобы никто не видел, как сильно он расстроен.
– Ты запомни, Данька.
Неприятности – это как лужи на дороге, – сказал Никита. – Если можешь объехать
– объезжай. Если нет – дуй прямо. В крайнем случае обольешься, но это мелочи.
Данька улыбнулся, но
опять не ответил.
– Твой? – Никита кивнул
на велик. – Красивый.
– Ага, красивый… Куда
уж красивее.
– Сломался?
– Так… – махнул рукой Данька.
– Сергеич… ой, в смысле, твой папа говорит, через неделю будет как новенький.
– Раз Сергеич говорит –
будет! – рассмеялся Никита и щелкнул Даньку по шлему.
По дороге домой Данька
изо всех сил молчал. Но не таков был дед, чтобы совсем не вмешаться. Дома,
когда сели за ужин, он начал расспрашивать, что да как. Данька сначала юлил и
увиливал, потом твердил, как заведенный, что он упал и он нечаянно, но дед не
отставал, приговаривал, что за нечаянно бьют отчаянно, а взрослому мальчику,
если он действительно не виноват, скрывать нечего.
– Данила, ты меня давно
знаешь? – спросил он наконец.
– Ну давно, – насупился
Данька.
– Вот именно. А значит,
знаешь, что из-за стола не выйдешь, пока я от тебя внятного объяснения не
услышу!
Это была правда – дед
теперь ни за что не отстанет. И тут Данька решился на крайнюю меру. Он
рассказал все как было, но так, будто это не Гаврила, а он сам врезался в
калитку, пропуская коляску. Все это Данька выпалил залпом, не останавливаясь,
глазами буравя полупустую тарелку и покалывая вилкой полкотлеты.
– И что же, не
поранился? – уточнил дед.
– Н-нет… – растерялся
Данька.
– Везучий ты человек! –
усмехнулся Иван Иванович.
– Ага, – кивнул Данька.
– Наверное.
Вроде бы все прошло
нормально. Он ненавидел врать деду, но и сказать про Гаврилу никак не мог:
получилось бы, что он жалуется, а дед всегда говорил, что мужчина жаловаться не
должен и что доносчику первый кнут (что бы это ни значило). А так вроде и
правду сказал, и человека не выдал…
– Ты, выходит, у нас
герой, – сказал после паузы Иван Иванович.
– Я? – растерялся
Данька. – Почему?
– Ну как же… Не просто
так новый велик угробил. Мать с младенцем спасал. Как не герой-то! – И
непонятно было, смеется дед или серьезно.
Кровь бросилась Даньке
в лицо. Про то, что Гаврила герой, он уж точно не думал, а думал, что Гаврила понтовщик и гад. А теперь выходило, что он как будто
присвоил себе чужой добрый поступок…
Дед еще раз внимательно
посмотрел на Даньку, но больше не стал его расспрашивать, и Данька мог бы
поклясться, что еще ни разу с таким огромным облегчением не выскакивал из-за
стола.
Глава
7
Ночью Данька долго не
мог уснуть. Злость жгла его.
И как это Гавриле
всегда удавалось остаться молодцом? Испортил чужую вещь, и раз – герой! А
Данька, получается, приписал себе чужой героический поступок. Дед ведь ему не
поверил. Недаром он усмехнулся, когда сказал, что внук везучий, раз ни царапины
не осталось… Он вспомнил насмешливый взгляд деда, и его бросило в жар. Выходит,
он перед дедом не только врун, но и подлец? Или даже вор?!
Вместе с чувством стыда
опять накатила злоба. Мало того, что Гаврила сначала хотел выставить его
жадюгой перед новенькой, так еще и велик разбил. И Каринкину
маму, наверное, напугал до смерти. Герой, ну конечно! И как теперь быть? Как
сказать деду, что это не он врезался в решетку, а Петька? Что вообще хуже –
когда ты трус или когда вор? И если Петька не сшиб эту дурацкую коляску, то
теперь он совсем-совсем не виноват, да? Несправедливо!
Данька немного прошелся
по комнате, чтобы успокоиться.
Сквозь приоткрытую штору
светил фонарь, тускло освещая подоконник и краешек стола с компьютером и
наваленными в беспорядке учебниками. На подоконнике сидел печальный Обатала,
прижав руки к вискам. Вот именно – самое время хвататься за голову… Данька
подошел, взял статуэтку, повертел.
Ничего особенного. Не
будь она родительским подарком, Данька с легким сердцем забросил бы ее куда
подальше. Но он скучал по родителям. Папа сейчас бы нашел во всей этой истории
что-нибудь забавное – факт. «Скорее бы опять лето!» – подумал Данька. Он
бережно поставил статуэтку обратно на подоконник. Сам лег на диван и стал
смотреть на освещенного луной Обатала. Что там папа насочинял про голос бога в
трудные времена? Вечно у него так… рассказывает, рассказывает – и вообще
непонятно, когда он серьезно, а когда шутит. Данька изо всех сил прислушался, даже
зажмурился от усердия. Но ничего такого не услышал. Во дворе играла музыка.
Мелодии не было, а стучали, как в шаманский бубен – бум, бум, бум, – басы и
барабаны.
Данька натянул до
подбородка одеяло. Бумканье мешало думать. Кулаки
сами собой сжимались. Вот бы сейчас тут оказался Гаврила! Данька бы ему врезал.
Жаль, что не сделал этого сразу. Данька представил, как точно и сильно бьет
Гаврилу кулаком в челюсть – как настоящий боксер на ринге. Ра-аз! И Гаврила
катится ему под ноги. С каким уважением тогда поглядела бы на Даньку новенькая!
А то, получается, повел себя как хлюпик. Ему велик угробили, а он промолчал в
тряпочку. Данька зажмурился. Раз! Раз! Раз! Кулаком! С левой! С правой! Чтобы
кровь носом и фингал наплыл! Будет знать, как ломать
чужие велосипеды! Пусть валяется в пыли и просит пощады! Данька живо представил
себе эту картину и улыбнулся.
И вдруг ему показалось,
что в комнате кто-то тихо вздохнул. Он аж подскочил от неожиданности. Замер,
прислушался – и во все глаза стал смотреть на силуэт статуэтки. Фонарь светил
ей в спину, и длинная черная тень лежала на подоконнике. Даньке показалось, что
она шевельнулась. Тут за окном хлопнули дверцы, музыка сдвинулась с места,
приблизилась, тени веером заскользили по потолку, а потом сделалось совсем
тихо. Внезапный страх отпустил, оставив после себя неприятный холодок.
– Да ну вас всех! –
буркнул Данька и завернулся в одеяло с головой.
Ему опять стало
тоскливо. Размечтался… Ну конечно! Так Гаврила и даст сбить себя с ног!
«Если бы да кабы во рту
бы росли грибы, то был бы не рот, а целый огород…» – это дед тоже всегда
говорил. И про «после драки кулаками не машут». У него всяких поговорок было
больше, чем в поисковике Яндекса.
Глава
8
История с велосипедом
быстро замялась, и в школе все было как обычно. Гаврила с Протасиком
на переменах доставали новенькую, каркая ей вслед и изображая пикирующих ворон
– только не больно ее достанешь, она, кажется, вообще на эту парочку не
реагировала, а в целом вела себя с ними, как и с другими, ровно-дружелюбно.
Оттого оба выглядели круглыми дураками.
Данька очень уважал
новенькую за это. И немножко ей завидовал: как-то так вышло с этой карикатурой,
что она запросто уложила Гаврилова на обе лопатки, без всякой драки.
Даньке хотелось подойти
к Карине, сказать что-нибудь хорошее – что она круто рисует, например, – но,
как назло, вокруг постоянно увивалась Снежанка. Она как тень следовала за новой
подружкой и постоянно что-то ей нашептывала – а можно представить, что нашепчет
Снежанка Белова, если постарается. «Вот бы и мне так рисовать, – мечтал Данька.
– Я бы тогда Гаврилу так изобразил – родная мама не узнала бы». Но, увы, по
рисованию у Даньки выше четверки дело не продвигалось, и он с этим давно
смирился.
В пятницу после уроков
Данька отправился в гаражи. Это хорошо, что Сергеич починил велик к выходным:
можно будет погонять в свое удовольствие. И черта с два он теперь попрется на велике в школу.
Четыре остановки можно и пешочком.
Данька шел через сквер,
прямо по газону, пиная яркие кленовые пятерни, оранжевые и желтые, погруженный
в свои мысли, и не сразу увидел одноклассников.
Гаврилов сидел высоко
на дереве, Протасик пятился задом от Карины, а та стояла на месте, протянув
руку, и просила с обычным своим дружелюбным спокойствием:
– Олег, отдай…
пожалуйста!
– Смотри, Гаврила, –
она и волшебные слова знает, а не только рисовать! – ухмыльнулся Протасик.
Сумка взлетела. Гаврила
поймал ее, повесил на сучок повыше, ловко и быстро спустился по стволу,
спрыгнул на землю. И они пошли прочь руки в брюки.
Карина подошла к
дереву, задрала голову. Потом с сомнением оглядела свое платье – юбка
раздувалась на ветру, облепляла коленки. Сумка висела высоко. Данька сразу
понял, что снять ее сама новенькая не сможет.
– Эй, вернитесь! – громко
сказала новенькая вслед Гавриле и Протасику. – Слышите? Лучше снимите сумку!
– А то что? – оглянулся
Гаврила.
– Ничего, – сказала
Карина.
– Вот сама и снимай. А
мы посмотрим, – поддакнул Протасик. – И запишем для истории! – И он наставил на
Карину смартфон.
– Ребята, что я вам
сделала? – спросила Карина. В голосе ее было искреннее удивление.
– Да так, ничего.
Воспитательная мера, – отозвался Гаврилов снисходительно. – Чтобы карикатуры
больше не рисовала!
– Я же пошутила.
– Мы тоже шутим.
– Вот именно… мы тоже
шутим!
– Ну и ладно. – Карина
вдруг решительно отвернулась и стала уходить.
– Ты куда это? –
растерялся Гаврила. – А сумка?
– Пусть висит, –
бросила Карина через плечо.
– Эй, подожди! –
крикнул Данька ей вслед.
Эти трое были так друг другом
увлечены, что заметили его только сейчас.
Карина обернулась,
посмотрела с любопытством. Гаврила с Протасиком
остались где стояли и удивленно на него уставились – откуда взялся? Данька
медленно подошел к дереву, на ходу скидывая рюкзак и спиной ощущая взгляды
одноклассников. Коснувшись ствола, он забеспокоился, сможет ли взобраться на
дерево легко, – сейчас ему очень не хотелось быть неловким и неуклюжим. Но
подпрыгнул, ухватился за нижнюю ветку, подтянулся, перебирая ногами по стволу,
и скоро был около сумки. Отцепил, сбросил Карине прямо в подставленные руки.
– Спасибо! – сказала
она. – Ты меня очень выручил.
Мысленно Данька
ликовал, но виду не подал. Он медленно спустился, поднял рюкзак. Быстро глянул
на Карину.
– Да ты у нас
супергерой! – хмыкнул Протасик.
Данька не ответил. Он
уже собирался идти своей дорогой – и прямо чувствовал, как это было бы
правильно и хорошо сейчас, просто пойти своей дорогой, – и ушел бы наверняка,
если бы Гаврила с издевкой не крикнул ему в спину:
– Что, Логинов, добренький,
да? Или на девочку запал?
Вся злость на
Гаврилова, накопившаяся аж с понедельника, обрушилась на Даньку. Он отшвырнул
рюкзак и кинулся на одноклассника. Но через мгновение – и даже не понял как –
был схвачен в охапку и повален в листья.
Данька попробовал
вырваться, но Гаврила взгромоздился на него, больно прижимая плечи к земле, а
коленями зажав Данькины руки так, что тот не мог ими пошевелить. Данька
попробовал изловчиться и пнуть Гаврилу в спину. Но ничего не получилось –
Гаврила только сильнее надавил ему на грудь, и Данька закашлялся.
Протасик, как всегда,
топтался вокруг со своим смартфоном, выбирая ракурс получше. Даньке стало так
обидно за свое унизительное положение, что захотелось завыть.
Он зажмурился и
перестал дергаться. Потом открыл глаза и посмотрел прямо на противника.
Удивительно, но Даньке показалось, что никакого торжества победы во взгляде
Гаврилы нет. Он даже не смеялся.
– Всё? Успокоился? –
спросил Гаврила.
– Пусти… – прошептал
Данька зло.
– Ладно.
Гаврила поднялся,
отступил. Потом, не глядя ни на кого, взял школьную сумку, перекинул через
плечо и пошел прочь. Протасик спрятал смартфон в карман и побежал за приятелем.
Глава
9
Сергеич не обманул –
велик действительно стал как новенький, не осталось даже царапины на раме, но,
вместо того чтобы погонять по парку, как собирался, Данька поехал сразу домой и
уткнулся в компьютер.
Первым делом зашел на
страницу Протасика ВКонтакте
и стал прокручивать последние ролики. Драки, слава богу, на странице не было. «Пока
не было…» – мрачно подумал Данька. Его мучил стыд. Он не понимал, как вышло,
что Гаврила одной левой уложил его и даже не запыхался. Может, он приемы
знает?.. Едва ли. Занимайся Гаврила какой-нибудь борьбой, об этом в классе все
давно были бы в курсе, и если не от него самого, то хотя бы от Протасика
узнали, он со своим смартфоном в каждой бочке затычка… Эх. И чего бы Протасику
не записать, как Данька сумку Карины с дерева вызволяет? Вот была бы запись!
Он, когда на дерево лез, такую легкость чувствовал – как Робин Гуд какой-то, раз
– и взлетел до самого верха. Но, понятно, с его счастьем этого ничего Протасик
не снимал, а зато когда Данька кулем валялся на земле и трепыхался, как карась,
– это пожалуйста!
Он начал было играть в танчики, но бой его не увлек – каждые три минуты Данька лез
проверять, не появилось ли в сети свидетельство его позора. Дед позвал ужинать,
а Данька только отмахнулся и отозвался лишь на «третье строгое приглашение с
занесением в личное дело». Наскоро попихал в себя
еду, давясь и обжигаясь, – и опять за компьютер. Иван Иванович ходил, ходил, не
вмешивался, но потом не выдержал и спросил:
– Ты письма, что ли,
ждешь? От девочки?
Данька закатил глаза… О
боги! И он туда же!
Обатала сидел себе на
подоконнике – такой маленький и нелепый в своих длинных одеждах.
– Хоть бы помог, раз ты
вправду бог! – сказал ему Данька и за голову повернул статуэтку лицом к себе. –
Ну, чего молчишь-то?
Но Обатала сидел как ни
в чем не бывало, лишь макушка под лампочкой светилась.
Так Данька промаялся аж
до полуночи и лег, только когда дед начал злиться, но сразу, понятное дело, не
уснул: все представлял себе, как в листьях валяется, слабый и беспомощный, а
Гаврилов на нем верхом сидит, и под утро эти картины, одна другой ужаснее,
переросли в тревожный сон. Проснулся раньше деда и опять помчался за компьютер.
Записи не было.
Суббота была бы как
пятница, если бы дед не выставил Даньку с велосипедом на улицу «раскатываться».
– Ну дед, ну не хочу я!
– слабо отбивался Данька.
А погода, ровно назло,
стояла отличная – сухая и солнечная, – и объяснить, почему в такую погоду дома
лучше, было невозможно. Да и деда обижать не хотелось. Поэтому Данька нервно покружил
по парку минут сорок без всякого удовольствия и вернулся. К счастью, дед уже
куда-то ушел и больше его не дергал. То есть его и дергать было не нужно, если
по правде. Дергался он и сам преотлично – еще как!
В воскресенье Данька
стал немножко спокойнее. Он начал верить, что Протасик не вывесит драку. Мало
ли что могло с той записью случиться – не ту кнопку нажал или удалил случайно. Или
там не видно, кто кого бьет, а потому и интереса никакого. Или, может, Гаврила
запретил. Снежанка же шепнула Даньке, что Гаврила Протасику не дал вешать, как
в калитку врезался на велике? Ну вот! Явно она не
врала (не то что обычно), Данька сам видел тогда Протасика со смартфоном, а про
велик в сети тоже потом ни гу-гу. И он стал робко надеяться, что Гаврила и в
этот раз остановил своего приятеля. Ну ведь правда – они в тот раз были с Протасиком неправы. Подумаешь, карикатура – над
девчонкой-то зачем издеваться? Да еще над такой мелкой и тощей. Это ж не
Снежанка какая-нибудь, которая сама кому хочешь наваляет при случае.
Он вспомнил, как
растерянная новенькая топчется под деревом, и стало еще тяжелее. Ведь как
красиво все могло бы обернуться при других обстоятельствах! Чертов Гаврила!
Чертов Протасик!
Время шло. День тянулся
медленно, как контрольная по математике. В восемь заглянул Данька в интернет –
не было видео, в девять – не было. Не было и в десять. И только примерно без четверти
одиннадцать, когда уже отпустило, когда поверилось, будто все обошлось и
останется между ними, когда Данька уже расстелил постель и собрал рюкзак на
завтра…
Ох, как же глупо он
выглядел! Как по-идиотски брыкался, задирая ноги! Как трепыхал
руками! И как легко возвышался над ним Гаврилов – будто всю жизнь на нем верхом
просидел!
«Вот Протасик гад!» –
думал Данька. Нашел время, когда все с выходных вернулись и в сеть полезли свои
странички проверять! И, главное, сразу лайки посыпались от одноклассников, издевательские
комментарии и смайлы.
Хотелось орать от
бессилия. Круто бы, к примеру, было завтра заболеть. А что? Например, ангина и
температура сорок. Очень бы кстати!
Глава
10
Под утро Даньке
приснился Обатала. Там, во сне, он был нормального человеческого роста и даже,
скорее, высокий. Он ходил по комнате из угла в угол, и его непонятная хламида –
то ли накидка, то ли халат – волочилась по паласу.
– Ты чего? – спросил
Данька, приподнимаясь на локте.
Но Обатала не
обернулся. Его шаги все убыстрялись, убыстрялись, и скоро он мелькал перед
глазами, как привидение.
– Да ну тебя! –
обиделся Данька. – Какой от тебя прок?
– Когда не знаешь, что
делать, лучше не делать ничего, – отозвался Обатала.
– Очень умно! –
огрызнулся Данька. – Дед то же самое всегда говорит!
– И правильно! –
ответил Обатала и наконец-то оглянулся. Лицо его стремительно заросло бородой –
точь-в-точь как у Ивана Ивановича. – Чем махать кулаками попусту, лучше
помолчать и подумать!
Голос Обатала сделался
тоже дедов, на голове оказалась повязана бандана.
– Дед? – нерешительно
позвал Данька и проснулся.
Через разомкнутые
занавески сочилось серенькое осеннее утро. Статуэтка стояла на прежнем месте –
как была, – маленькая и нелепая.
Данька поплелся
умываться. Он действительно не знал, как вести себя в классе, а думать об этом
уже не мог – голова взорвется. Поэтому решил, как советовал во сне дед-Обатала,
не предпринимать пока ничего, а там видно будет.
Метод оказался не так
уж плох. Самое трудное было делать вид, что ничего не произошло, и молчать, потому
Данька пришел в школу буквально за пять минут до первого урока.
Как назло, в раздевалке
толпились одноклассники. И Гаврилов, конечно, был тут как тут.
– Здорово!
– сказал он как ни в чем не бывало.
Данька растерялся. Во наглый!
Он замер на полсекунды, посмотрел Гавриле в глаза и прошел мимо. Одноклассники
зашушукались, за спиной послышались смешки.
Как черт из табакерки
выскочила из-за вешалок Снежанка. Она, конечно, уже знала про драку.
– Ой, Данечка, как ты себя чувствуешь? Тебе было больно, да? –
затараторила она. – Очень больно, да?
Данька покраснел от
злости и напряжения, но и тут промолчал.
– Больно, зато
бесплатно! – встрял Протасик.
Он предусмотрительно
держался подальше от Даньки и поближе к Гаврилову.
– Бесплатное любишь? –
неожиданно спросил Гаврила и, обхватив его за шею, пригнул.
Голова Протасика
торчала у Гаврилы под мышкой, как футбольный мяч, а зад отклячился,
словно специально для пинка. Мальчишки заржали, девчонки заахали.
– Пусти, идиот! –
выдавил Протасик, обеими руками пытаясь разжать захват, но не тут-то было –
Гаврилов его крепко держал.
В конце коридора
послышалось громкое цоканье каблуков, и появилась директриса со стопкой
пластиковых папок в руках. Она щурилась, сканируя помещение на предмет возможных
нарушений.
– Ладно, живи пока! –
усмехнулся Гаврилов и, щелкнув Протасика свободной рукой по лбу, отпустил.
Вся сцена выглядела как
шутка, но и тут Даньке почудилась издевка лично над ним. Так же беспомощно, как
сейчас Протасик, он пытался скинуть с себя Гаврилу в пятницу – и не смог.
Прозвенел звонок, все
потянулись по кабинетам.
На большой перемене,
когда все понемногу стали собираться на литературу, Снежанка подсела к Карине,
что-то, по обыкновению, рисующей, и заглянула в ее бумажку – да как заорет на
весь класс:
– Ой, круто! Ой, не
могу! Какие забавные!
И картинно сложилась
пополам, демонстрируя, как ей смешно-смешно.
Листочек пошел по
рукам. По мере того как он продвигался, одноклассники начинали смеяться и
коситься в сторону Даньки, который сидел за своей партой, зажав уши ладонями, и
делал вид, будто повторяет урок, и в сторону Гаврилы, который на галерке
рубился в телефоне в какую-то игрушку.
Данька, хоть
старательно делал вид, что это его не касается, краем глаза следил за
передвижением бумажки. Улыбки его очень беспокоили.
Но вот рисунок лег
перед ним. Его положила дрожащей рукой тихоня Юля Головина и отбежала в
сторону, точно Данька сейчас будет ее бить.
Они были очень похоже
нарисованы – Данька и Гаврила. Только тела у них были, как у борцов сумо. Борцы
вцепились друг в друга под деревом, уперлись крепко лбами и руками. По рисунку
было понятно, кто победит. Выражение лица у Гаврилы было сосредоточенным и
упрямым. А у Даньки – растерянным. Такая растерянность не оставляла шанса на
победу.
Трудно сказать, что
почувствовал Данька, увидев рисунок. Это был тот еще букетик. А самое обидное –
он ведь помочь новенькой хотел, а она издевается! Такая же, как все. Дура!
Данька поднял голову и
встретился взглядом с Гаврилой. Тот шагнул к Даньке, выдернул у него из рук
листок и стал рассматривать.
– А что? Похоже! –
сказал и бросил листочек Даньке на парту. – Молодец, Карина-карикатуристка!
Карина улыбнулась
Гаврилову, а он ей. Даньку с тех улыбочек аж передернуло.
– Протасов особенно удался!
– сказал Гаврила.
«Протасов? – растерялся
Данька. – Где Протасов?»
Он, не прикасаясь к
листку, скосил на него глаза – и только сейчас заметил крошечного червяка с
видеокамерой, ведущего съемку с ветки дерева над головой у сумоистов.
Червячок дрожал и таращился, и непонятно, каким чудом он удерживал камеру –
рук-то у него не было. И он правда был вылитый Протасик.
Но и тут Даньке не
стало смешно.
Он глянул на Гаврилова.
Петька смотрел в упор и ухмылялся. Эта ухмылка Даньку окончательно взбесила. Он
вскочил и, едва не опрокинув парту, кинулся к нему, расталкивая одноклассников.
Но Гаврила встретил его сильным ударом в грудь. В глазах у Даньки потемнело. Он
отлетел и осел под парту.
Снежанка оказалась тут
как тут. Стала поднимать, отряхивать и охать.
– Да уйди ты! – крикнул
Данька и вскочил на ноги.
Ни Гаврилы, ни
Протасика в классе уже не было. Он вернулся к своему столу, сел, обхватил
голову руками – точно как Обатала. Сейчас он хотел только одного – провалиться
сквозь землю и умереть.
Вдруг к нему подсела
Карина, потянула за рукав. Данька отвернулся.
– Данила, прости, –
сказала Карина тихо. – Я не думала, что так получится.
Данька молчал, считал
про себя до десяти и назад, как научил однажды Никита – чтобы быстро
успокоиться и не наделать глупостей.
– Я же просто пошутить
хотела. И всё. Думала, вы помиритесь.
Данька обернулся,
потряс у нее перед носом рисунком:
– По-твоему, это способ
все уладить, да?
Карина растерянно
пожала плечами:
– Так смешно же… А
когда смешно, то всегда…
Но Данька не дослушал.
Ему не хотелось ее слушать – ни ее, ни кого бы то ни было другого. Он резко
поднялся, схватил рюкзак и выскочил из класса, едва не сбив с ног входящую в
кабинет Ларису Леонидовну, и всю литературу отсиживался в мужском туалете. Ни
прямой, ни обратный счет не помогали успокоиться, а даже наоборот.
– Что с Логиновым?! –
спросила учительница у старосты Ивановой после урока. Но та молодец, нашлась.
Страшным шепотом и по страшному секрету объяснила: «Живот у него болит! С самого
утра!» – так что ничего за прогул Даньке не было.
На последнем уроке
Данька передал Гавриле записку. Написал: «Не уходи. Будем драться». Потом
подумал и добавил: «Каждый день будем драться». Гаврила прочитал, посмотрел на
Даньку с любопытством и кивнул.
Принять такое решение
было нелегко. Уже написав записку, Данька не сразу ее отдал. Он понимал: стоит
выпустить ее из рук и назад пути не будет. Но накопленная ярость требовала
выхода. И Данька решился. Он знал, что Гаврила намного сильнее. Пусть. Он
больше не позволит сбить себя с ног – умрет, а не позволит. И смеяться над
собой никому не даст – ни Гавриле, ни Протасику, ни предательнице Карине.
Глава
11
Данька собирался
подождать Гаврилу во дворе или за оградой. Но, как назло, зануда Белова
привязалась после уроков со своими ахами-охами, насилу отделался. Поэтому,
когда он вышел из школы, Гаврила уже стоял у калитки, подпирая колонну плечом.
Рядом вертелся Протасик. Очередная волна злости поднялась в груди. Хотелось
сказать что-нибудь едкое по поводу этого вечного эскорта, только от волнения
никакой толковой и хлесткой фразы не придумывалось – и это было еще обиднее.
Но когда он подошел,
случилось странное. Обернувшись к Протасику, Гаврилов сказал:
– Давай, Олег, пока.
Это дело между нами.
И Данька, и Протасик замерли
от неожиданности. Тон меж тем у Гаврилы был такой, что Протасов не решился
спорить.
– Куда пойдем? –
спросил Гаврилов.
Данька пожал плечами:
– Все равно.
Помолчали. Пауза
неловко затягивалась.
– Может, в сквер? –
предложил наконец Гаврилов.
И они пошли в сквер.
Данька понимал, что
Петьку ему не победить – вон какой здоровый. Ну и что. Сколько можно его
бояться, в самом деле? Он будет драться, пока или сам не погибнет, или Гаврила
не запросит пощады.
Не сговариваясь,
остановились под деревом, откуда Данька снимал сумку Карины. Встали друг против
друга. Народу в сквере опять не было – как всегда в будни.
Только теперь Данька
сообразил, что не представляет, как начать драку. Гаврила стоял спокойно,
смотрел изучающе и первым не нападал. Данька медленно подошел к Гавриле,
несильно толкнул в плечо, весь собравшись, в любой момент ожидая ответного
удара. Но Гаврила только чуть покачнулся, а отвечать не стал. Данька опять
толкнул его в плечо, уже сильнее. Опять ноль реакции.
– Ты чего? – спросил
Данька растерянно. – Давай дерись.
– А это уже драка? –
хмыкнул Гаврила. – Я не понял.
– Ах ты гад! – Данька
размахнулся – и тут же оказался на земле, а Гаврила сверху, как в прошлый раз.
Только сейчас Гаврила не стал его удерживать, а сразу поднялся и отошел.
Данька вскочил и опять
бросился на противника. И вновь оказался на земле. Теперь Гаврила навалился на
него всем весом, предплечьем надавил на шею. Данька захрипел, вцепился
Гаврилову в руку, пытаясь ослабить удушающий захват. Но Гаврила вдруг сам
отпустил его.
На этот раз Данька
поднялся уже не так быстро. С трудом перевел дыхание. Руки ослабли, в коленях
чувствовалась дрожь. Но все равно он опять кинулся в бой. На ходу замахнулся –
и ему удалось вскользь зацепить Гаврилу по лицу. Но тот руку перехватил, пребольно
дернул вниз и в сторону и заломил ее за спину так, что Данька согнулся пополам.
Он теперь не отпускал, а давил сильнее, заставляя Даньку согнуться до земли. В
глазах потемнело от резкой боли. Данька застонал, но тут же оборвал стон и
покрепче стиснул зубы.
– Ну что? Может,
хватит? – поинтересовался Гаврилов.
Данька изловчился и
пяткой сильно пнул противника по ноге. Тот охнул и, отпустив Даньку, запрыгал в
сторону. Данька хотел опять броситься на него, но рука плетью висела вдоль
тела. Он стал яростно ее тереть – «ну давай же, оживай!» – и все косился на
Гаврилу. Тот остановился неподалеку. Тоже потер ушибленное место.
– Ничего так. – Он
вдруг улыбнулся. – Ловко пинаешься! Ты не безнадежен.
– Еще получишь, –
выдохнул Данька.
– Попробуй, –
усмехнулся Гаврила.
Данька будто ждал этой
усмешки. Он из последних сил разбежался – и напоролся на резко выставленное
вперед колено. Удар пришелся в солнечное сплетение. Данька повалился, стал
хватать воздух ртом, а воздух все не проходил в легкие. Гаврила рывком поднял
его на ноги, заставил приседать и вновь вставать.
– Дыши, дурак! – кричал
он. – Вдохни и задержи дыхание. Давай!
Наконец Данька смог
вдохнуть, через миг задышал, сначала с трудом, потом все легче и глубже.
– Как ты? – спросил
Гаврилов.
– Нормально, –
прошептал Данька. – Погоди немного. Сейчас опять начнем.
– Опять? – в голосе
одноклассника слышалось неподдельное удивление.
– Начнем… сейчас…
отдышусь только, – кивнул Данька.
– Ну… ладно… Как
скажешь, – протянул Гаврилов и, пожав плечами, отошел. Прислонился к дереву
спиной со скучающим видом.
Данька потер грудь.
Сделал несколько глубоких вдохов. Дышать было немного трудно, но уже терпимо.
Он хотел опять броситься на Гаврилу, но тот его опередил. Он подскочил так быстро,
что Данька вообще не успел среагировать, но бить не стал, а так же стремительно
отскочил, чуть согнувшись. Данька запоздало махнул рукой, но ударить не успел.
– Понял, да? – крикнул
Гаврила. – Понял, что я сейчас сделал?
Данька смотрел
растерянно. Если честно, он не понял ни этого движения, ни вопроса.
– Тоже мне боец, – не
отставал Гаврила. – Смотри! Я подскочил к тебе с самой твоей уязвимой стороны.
У тебя рука болит, да?
– Ну…
– Ты ею отбиваться не
можешь, так? Я это знаю – и пользуюсь. Пока ты повернешься, я тебя уже тыщу раз уделаю.
– Ну и что? – насупился
Данька. – Ну, уделай, раз ты такой крутой.
– А-а-а, – отмахнулся
Гаврила, – неохота.
– Что неохота? – не
понял Данька.
– Драться неохота. Вот
если бы ты умел, тогда другое дело. А так – неохота.
Данька засопел. Он тут
бьется до последней капли крови, а Петьке, видите ли, неохота! Ну не сволочь?!
Гаврила смотрел на
Даньку изучающе, потом спросил:
– Хочешь поучимся?
– В смысле? – не понял
Данька.
– Ну, драться.
Поучимся. А уж потом и подеремся как люди.
– Что значит поучимся?
– растерялся Данька. – У кого?
– Да у меня! Вот ты
тупишь! Да и мне тоже много чего поотрабатывать надо.
Я тут придумал кое-что. Только если одному – ерунда выходит. Надо с кем-то. Ну
как? Давай?
Данька пожал плечами. К
такому повороту он был не готов.
– Ладно, я пойду, –
сказал Гаврила. – Мне еще в магазин. А то мать навтыкает.
Завтра поговорим, лады?
Гаврила протянул Даньке
руку, и тот машинально ее пожал.
И вот уже Гаврила,
закинув сумку на плечо, быстро уходил через сквер, а Данька, растерянный, стоял
под деревом и смотрел вслед своему странному сопернику.
Глава
12
Растерянность – вот
слово, которым можно было охарактеризовать Данькино состояние в тот день. Он
привык видеть в Гаврилове если не врага, то человека, от которого всегда можно
ожидать неприятностей. Вот и теперь в его предложении Даньке чудился какой-то
подвох.
Об этом он думал всю
дорогу до дома. Обдумывал и дома, отчего параграф по физике никак не лез в
голову и приходилось читать его уже по четвертому кругу. Подумать было о чем.
Данька попробовал вспомнить все случаи, когда они с Гаврилой ссорились. Но, к
своему удивлению, понял, что если не брать в расчет последние события, то,
начиная с первого класса, серьезно подрались они с Гавриловым только два раза.
Во втором классе
родители привезли Даньке новый телефон. На уроках Данька его прятал в рюкзак, а
на переменах резался в морской бой. И вот однажды на перемене Гаврила подскочил
и телефон выхватил. Данька погнался за ним, толкнул в спину. Тот споткнулся, телефон
вылетел из рук. Продолжая бежать по инерции, Петька на него наступил – и
раздавил экран, понятное дело. Даже во втором классе он был всех крупнее и выше
чуть не на голову. Данька тогда кинулся на Гаврилу с кулаками, и тот его побил.
Другой случай был в
прошлом году. Гаврила на перемене носился как реактивный, зацепился за какую-то
ерунду и здорово порвал брюки. Снежанка Белова была рядом, первая это увидела и
громко стала над ним смеяться. А потом и на уроке донимала его и громко шептала,
перегнувшись через проход: «Тебе не дует? Ножку не застудишь?» Весь класс,
конечно, хихикал, а Гаврила потихоньку грозил Беловой кулаком. Но она только
закатывала глаза, притворно вздыхала и говорила, что ведь она за него просто
беспокоится, что же он ей кулаком-то? На следующий день Протасик нашептывал
что-то Гавриле с заговорщическим видом первые три урока. А после большой
перемены Снежанка уселась на свое место – и приклеилась к стулу намертво.
Сначала она попыталась встать самостоятельно, но ничего не получилось… то есть
получилось – вместе со стулом. Она поднималась, и за платьем тянулся, громыхая,
стул, спинка тыкалась в поясницу. Подружки стали ей помогать. Даже лили на
платье воду, пытаясь его отмочить от сиденья, но не тут-то было. Девчонки суетились,
Снежанка рыдала, а парни гоготали. Наконец их удалось разлучить – Снежанку и стул. Староста Иванова просто отрезала ножницами
кусок подола. Понятно, платью была хана. Белова с ревом выскочила из класса,
прикрываясь сзади сумкой, и в тот день на уроках больше не появилась.
Вот был шухер! Никто не сомневался, что это Гаврила отомстил
Беловой, но свидетелей, что именно он намазал стул клеем, не было. Конечно,
педагоги спрашивали, кто это сделал. Даже директриса приходила, цокая
каблуками, и гневно тыкала в передние ряды указкой, как рапирой. Но все
молчали.
Белова появилась в
школе только через день. Достала из сумки учебник, подошла к Гавриле, который
сидел к ней спиной, и с размаху треснула его по башке. Гаврила схватился за
голову, вскочил и, не глядя, махнул кулачищем. Это вышло мгновенно и как-то
непроизвольно – раз, и Снежанка уже летит по проходу и обрушивается между
партами… Девчонки кинулись поднимать Снежанку. Та
больно ударилась головой о ножку стола и опять ревела в голос.
– Ой, – сказал Гаврилов
растерянно. – Я не хотел… Сорри… Не ожидал просто…
– Не хотел?! Не хотел?!
– рыдала Снежанка, с трудом поднимаясь. – Да я тебя… да я тебе знаешь что?! Да
я все папе расскажу! Он тебя вообще уроет!!!
Данька смотрел на ее
залитое слезами лицо. Ему сделалось жаль Снежанку,
хоть они и не ладили. Он подошел к Гавриле и с размаху врезал ему по уху.
Гаврила тут же на него с удовольствием переключился, скрутил и надавал по шее.
Лариса Леонидовна потом говорила: «Я с вами поседею!» и «Вы вообще озверели!»
На этом все и
закончилось – для всех, но только не для Даньки. Теперь Белова прохода ему не
давала, называя «своим рыцарем» и «защитником», и вообще выставляла на
посмешище. Данька сначала бесился и сам подумывал, не поколотить ли Белову,
потом по-хорошему просил оставить его в покое. А потом плюнул и постарался не
обращать на нее внимания.
Как-то так вышло, что с
того случая Данька стал считать Гаврилу своим врагом. И все, что бы Гаврила ни
сделал, воспринималось теперь со знаком «минус». А сегодня, когда дрались, он
вдруг подумал, что, может быть, Гаврилов никакой не враг. Странное было
ощущение – дерешься с человеком, надо бить, бороться и все такое, а про себя
думаешь: «А вообще он ничего, нормальный, оказывается»… Бывает же!
Данька взял Обатала с
подоконника, завалился на диван. Лысая голова бога слегка запылилась, потому
что Данька с дедом были не фанаты убираться. Эх… был бы отец дома… присел бы сейчас
рядом, взъерошил Даньке волосы и сказал, как всегда: «Ты полюби думать, Данька.
Думать – это всегда хорошо».
Скоро пришел дед, сели
ужинать. Данька долго мялся, потом не выдержал, спросил:
– Дед, у тебя враги
есть?
Дед перестал жевать,
посмотрел на внука:
– Сейчас нет. Или я о
них ничего не знаю.
– Как это? – не понял
Данька.
– У взрослых все
просто, – улыбнулся Иван Иванович. – Можно не общаться с теми, кто тебе
неприятен. Тогда и врагов не будет.
– А если не получается
не общаться? Если приходится? – допытывался Данька.
– Тогда надо хорошо
понаблюдать за таким человеком и подумать – на самом ли деле он тебе враг?
Знаешь, личных врагов не так уж много. А если вдруг многие тебя недолюбливают
или избегают – значит, что-то не так в тебе самом.
– А в детстве у тебя
были враги?
– А как же! В
детстве-то как без врагов! – Иван Иванович рассмеялся. – С некоторыми до сих
пор дружим.
Данька не стал
переспрашивать. Дед иной раз выражался туманно, но как-то так получалось, что
через некоторое время смысл сказанного прояснялся и все, что казалось глупо или
странно, оказывалось очень даже правильно.
Дед помолчал, потом
спросил:
– А что это ты про
врагов? Случилось чего?
– Да не… так… –
уклонился Данька.
– Не говоришь – не
надо. Сам разбирайся. Не маленький. Только запомни: если хочешь понять, враг
перед тобой или нет, постарайся быть объективным. Вдруг ты сам где-нибудь
напортачил? А теперь марш за уроки!
Данька поплелся в свою
комнату.
«Враг ли мне Гаврилов?»
– спросил он самого себя, оставшись один.
Вот Петька здорово
дерется. Данька тоже хочет так научиться. А для чего? Чтобы побить Петьку. И
что же получается – Гаврилов сам ему предлагает поучиться драться, чтобы потом
Данька его же и побил?..
– Ничего не понимаю! –
воскликнул Данька.
– Думай. Не маленький!
– раздался голос прямо над ухом.
Данька замер. Ему показалось,
это отец сказал. Он всегда твердил: «Думай, думай!» И было непонятно – то ли
правда Данька услышал сейчас эту фразу, то ли она прозвучала у него в памяти.
На кухне лилась вода – Иван Иванович мыл посуду.
Данька медленно
обернулся к Обатала. Тот по-прежнему сидел, опустив голову и сжав виски. Только
теперь Данька в его безразличии засомневался. Подошел, взял в руки и заглянул
богу в лицо. И чем дольше смотрел, тем больше волновался: ему казалось, что
Обатала вот-вот поднимет веки и посмотрит ему прямо в глаза.
Глава
13
На следующий день
Данька все ждал, что они с Гаврилой продолжат разговор, ведь толком ничего не
решили. Ну, допустим, они будут тренироваться. Где? Когда? По часу или по два?
Вечером или сразу после уроков? Все это нужно обсудить, думал Данька. Но
Гаврилов, ровно назло, молчал.
Утром они наспех
кивнули друг другу и разошлись. Потом звонок. Первым уроком была история, а у исторички не забалуешься, так что Данька немного отвлекся.
Но потом-то была физкультура! Казалось бы, договаривайся не хочу. Но нет.
Гаврилов как ни в чем не бывало бегал по кругу, прыгал в длину и метал мячик –
быстрее всех и дальше всех, разумеется. И уже злость брала – будто он нарочно
рисуется перед Данькой, а от серьезного разговора специально уходит.
После урока в
раздевалке Данька почти заговорил с ним, но тут подвалил вездесущий Протасик и
давай девчонок обсуждать. Он потихонечку записал, как они прыгают, и теперь
глумился – особенно над неповоротливой Снежанкой. Та
не столько прыгала, сколько ойкала и всплескивала руками. Ее светлые волосы,
собранные сзади в конский хвост, мотались из стороны в сторону. Снежанка
выглядела старше других девчонок, а вела себя как малолетка. Парни смотрели
видео и смеялись. Протасик всем желающим эту запись прокрутил по нескольку раз,
но Данька глянул мельком и отвернулся. Будто у человека других дел нету!
Записывает, записывает… Летописец хренов!
На математике была
контрольная, но Данька все сильнее думал о Гавриле и насажал нелепых ошибок –
он это уже потом понял, когда тетрадку сдал. Обидно было до ужаса. И на
биологии едва не схлопотал трояк, потому что, отвечая, постоянно терял мысль. А
он ведь учил! Но Гаврилову было все как с гуся вода. Он преспокойно тусовался
на переменах с другими ребятами, играл в телефон, доставал девчонок и на Даньку
ни разу не взглянул.
К последнему уроку
Данька рассудил так: если Гаврила избегает разговора, значит, никакое это было
не предложение вместе тренироваться, а обычная подстава. Только не на того
напал! Не хочет тренироваться – его право. Все равно Данька от него не
отстанет. Конечно, не хотелось при ребятах, но не было теперь другого выхода,
как подойти к Петьке сразу после звонка и опять вызвать на бой.
До звонка Данька еле
досидел, и только раздался долгожданный звук, как он хлопнул впередисидящего
Гаврилова по плечу и выкрикнул:
– Разговор есть!
Он не хотел кричать,
это само получилось, но весь класс, как по команде, повернулся в их сторону и
замер.
– Кхм!
– выразительно кашлянула Лариса Леонидовна. – Логинов, обрати, пожалуйста,
внимание – я еще никого не отпустила.
Данька покраснел как
рак. Да что ж не везет-то так, а?! А учительница продолжала:
– Повторяю, если кто-то
не слышал… – тут она, разумеется, строго посмотрела на Даньку, – что в пятницу
у нас в школе пройдет концерт ко Дню учителя. И нашему классу выпала честь
оформить актовый зал.
– А чего нам-то? –
крикнул с последней парты Марат Сибгатуллин, вскакивая с места.
– Марат, о твоей
патологической лени в последнее время среди учителей ходят легенды, – заметила
ему Лариса Леонидовна. – Сядь, пожалуйста, и дослушай.
– Я не ленивый, я
практичный! – буркнул Марат, плюхаясь на место. – У меня футбол через сорок
минут!
Он занимался в
спортивной школе, и, зная об этом, учителя никогда его лишний раз не
задерживали. Но все равно при любом намеке на дополнительные мероприятия
Сибгатуллин возмущался громче всех.
– Итак, подготовка
актового зала. Во-первых, плакат для сцены. Большой. Примерно вот такой… –
Лариса Леонидовна полезла за шкаф и достала оттуда рулон ватмана, развернула.
– Фига се! –
присвистнул Сибгатуллин. – Это уж точно до вечера!
– Маратик, а ты
рисовать-то умеешь? – фыркнула Снежанка, обернувшись.
– Лично я – не умею! –
отчеканил Марат. – Но тут дело принципа!
Лариса Леонидовна, не
обращая внимания на эту перепалку, продолжала:
– Карина! Я очень на
тебя рассчитываю. Справишься?
Новенькая приподнялась
и тихонько кивнула. Она была смущена.
– Вот и отлично. Гуашь,
карандаши и прочее я выдам тебе чуть позже… Ты ведь не торопишься?
Новенькая помотала
головой.
– Что касается остальных…
– начала Лариса Леонидовна.
Но Даньке было не до
нее. Он подергал Петьку за рукав.
– Ну? – повернулся
Петька.
– Все остается в силе.
Все как было, понял? Идем после уроков биться, – громким шепотом сказал Данька.
– Понял?
Протасик навострил уши.
Он, конечно, уже знал про «вызов». Петька в прошлый раз бросил записку на
столе, а Протасик подобрал. И даже сфотографировал для истории.
– Да понял я, понял! –
отозвался Петька тоже громким шепотом. – Только погоди, а? Давай дослушаем,
чего Ларилеона задумала…
– Ларилеона – какая
прелесть! – вклинилась Лариса Леонидовна. – Всю жизнь мечтала, чтобы ученики
дали мне какое-нибудь симпатичное прозвище. Сам придумал?
Класс смущенно
захихикал, Петька опустил голову и засопел.
Лариса Леонидовна об
этом знать не могла, а прозвище придумалось еще в прошлом году, на первом же
уроке литературы. И уже никто не помнил, кто его выдумал первым, но точно
кто-то из девчонок. Уж больно красиво вышло – как у эльфийской принцессы.
– Я так понимаю,
Логинов и Гаврилов, у вас какие-то срочные совместные дела? – спросила Лариса
Леонидовна.
Данька и Петька
промолчали напряженно.
– Ну хорошо. Не хотите
говорить – не надо. Однако я дам вам возможность пообщаться, раз такая спешка,
что нет силы дослушать учителя. После нашего маленького собрания останетесь в
классе помогать Карапетян.
Карина бросила в их
сторону стремительный взгляд и опять опустила глаза.
– Ой, а можно я тоже
Карине помогу? – крикнула Белова и затрясла поднятой рукой.
– Снежана, ты мне нужна
в актовом зале. Мы будем делать гирлянду из воздушных шаров.
– Шарики надувать? –
уточнили с задних парт не то обиженно, не то возмущенно.
– Вот именно. Шарики.
– Давайте я лучше в
классе останусь, – предложил Протасик солидно. – Запечатлею, как Карапетян
плакат рисовать будет.
Карина как-то сжалась и
даже едва заметно помотала головой.
– Спасибо, Олег. Но это
не самая удачная мысль, – ответила Лариса Леонидовна в тон ему. – Творческому
процессу лучше не мешать… Правильно, Карина?
Карина с облегчением
закивала.
– Ничего. Тебе и в зале
найдется дело. Тем более что шарики – не единственное нам задание. Кто не хочет
надувать шарики, помоет полы и расставит стулья!
– Ну-у! – возмущенно
загудел класс.
– Не «ну», а День
учителя. Раз в году бывает. Как Новый год! – парировала Лариса Леонидовна. –
Карапетян, Гаврилов, Логинов – в классе. Сибгатуллин,
марш на футбол, бедный страдалец. Остальные за мной! Снежана, сейчас пройдешь
со мной в учительскую за воздушными шарами. И не забываем позвонить родителям,
что задерживаемся!
Она пошла из класса, а
за ней потянулись остальные, на ходу вытаскивая из карманов и портфелей
телефоны и набирая номера и эсэмэски. Только Данька, Гаврила и Карина остались
на своих местах.
Как только последний
одноклассник вышел за дверь, Данька поднялся, пересел напротив Гаврилова. Тот
смотрел насмешливо и с любопытством – и молчал. Опять вся злость хлынула Даньке
в голову. Он сжал кулаки, стал подниматься, готовый броситься на врага.
– Да подожди ты! –
сказал Гаврила. – Вот же баран какой!
– Я баран?! –
задохнулся от возмущения Данька.
– Нет, я! – хмыкнул
Гаврила и вдруг сказал совсем спокойно: – Проверял тебя просто, Дань. Все
нормально. Идем сегодня тренироваться.
– Проверял он! –
буркнул Данька. Злость понемногу отступала, но все равно было досадно. Нет бы
подошел как человек, сказал бы… Проверял он!
– Я думал, что вот я
тебе предложил тренироваться, – начал объяснять Гаврилов, – а сам молчу. Ты
подумаешь, что всё – раз не хочу с тобой махаться, то это тебе как отмазка. И
ты больше не полезешь. А ты ничего – не передумал.
Данька внутренне
вздохнул с облегчением. Но виду не подал, а сказал важно:
– Куда пойдем? Давай
где обычно?
– Давай! – легко
согласился Гаврила.
За своим важным мужским
разговором они совсем забыли про новенькую. А та сидела, растерянно глядя перед
собой, и ничего не рисовала. Ватман по-прежнему лежал на учительском столе.
Петька первый обернулся и кивком показал Даньке на Карину. Оба как по команде
поднялись и подошли поближе.
– Ты… чего?.. – спросил
Данька.
Карина молчала.
– Это потому, что
Ларилеона забыла краски оставить? – догадался Петька. – Да брось! Я знаю, где
лежат! И кисточки, и банка для воды! – И он полез в шкаф.
Но Карина никак не
отреагировала ни на его вопрос, ни на его порыв.
– Может, случилось
чего? – осторожно уточнил Данька.
Карина яростно замотала
головой.
– А тогда чего?
Карина пожала плечами.
– Ну ты… говори тогда…
чем помогать-то?
Карина промолчала.
Повисла неловкая пауза. Только Петька громыхал чем-то в шкафу, разыскивая
кисточки и гуашь.
– А ты где так рисовать
научилась? – наконец спросил Данька.
– Я в художественной
школе учусь, – вздохнула Карина. – С шести лет.
– Класс! Здорово
рисуешь.
– Спасибо. Только
совсем не здорово. По-дурацки я рисую! – Удивительно, но в ее голосе
чувствовалась злость.
Петька принес краски,
кисточки, банку, выгрузил на парту перед Кариной, спросил недоуменно:
– Что тут у вас?
– Ничего не по-дурацки!
– возразил Данька. – Вон как ты нас вывела тогда… Правда, Гаврилов?
– Ага! Рисуешь супер! –
согласился Гаврила. – Мне бы так!
– Ничего и не супер. А
по-дурацки, – опять возразила Карина упрямо. – Дают нам, к примеру, задание
нарисовать голову Юлия Цезаря. Я рисую. Очень стараюсь. А получается директор художественной
школы… И вот так всегда!
Данька хмыкнул. Гаврила
посмотрел на новенькую с сочувствием.
– А что я поделаю, если
он правда похож?! Вам вот смешно, – вздохнула Карина.
Петька выразительно
ткнул Даньку в бок, чтобы тот перестал хмыкать. Но Карина, кажется, ничего не
заметила. Она продолжала говорить, уставившись перед собой:
– Или натюрморт пишем.
Яблоки на подносе, груши, виноград. Я опять стараюсь. А в итоге получается,
будто бабки на лавочке болтают. Или вот пейзаж. Вроде похоже все рисую, как
вижу. Реку, дерево, дом с трубой… Но обязательно из этого пейзажа какое-нибудь
смешное лицо выглядывает. Я его не замечаю сама, пока рисую. Мне потом другие
показывают…
Данька и Гаврила
молчали. Они не очень понимали новенькую. Все, что она рассказывала, казалось
им ужасно круто, а она почему-то переживала. Странные эти девчонки!
– Я и тебя тогда не
хотела, когда по былине рисовали. – Карина подняла глаза на Петьку и посмотрела
виновато. – Случайно вышло…
– Да брось! – сказал
Петька великодушно.
– Похоже ведь было, –
подтвердил и Данька. – И совсем даже не обидно!
– Да, а с сумоистами? – Карина перевела взгляд на него.
– И с сумоистами не обидно! – выпалил Данька с готовностью.
Новенькая смотрела
недоверчиво, хоть ничего не знала про «вызов».
– Мне учитель по
рисунку говорит – талант у тебя такой. Ты уж с ним смирись, – вздохнула она. –
Ну вот как мне этот плакат рисовать, а? Я нарисую, а учителя обидятся все! У
взрослых вообще с юмором как-то не очень, я это давно поняла… Прав ваш Протасов
– ворона и есть ворона.
Услышав про Протасика,
Данька нахмурился.
– Протасик – сам
ворона! – возразил Петька и отчего-то смутился. – То есть ворон…
То есть ворон… В общем, ну я не знаю… Как правильно сказать,
когда ворона – мужского рода?
Карина наконец-то
улыбнулась.
– А ты учителей не
рисуй, – предложил Данька. – Ты учеников рисуй. Да хоть нас с Гавриловым. Мы-то
уж точно теперь не обидимся. Правда, Гаврилов?
– Точняк!
Логинов дело говорит! – подтвердил Гаврила. – Учителей рисовать – себе дороже.
Не поймут. А у нас с юмором все о’кей.
Они принесли воды,
помогли Карине устроить ватман на сдвинутых партах, и все вместе принялись за
дело. Она рисовала карандашом, а они потом раскрашивали, как скажет, – и через
пару часов совместными усилиями произвели довольно симпатичный плакат, на
котором толпа школьников из их шестого «А», с цветами и транспарантами,
приветствовала предполагавшихся где-то за кадром учителей. Все вышли ужасно
забавными, особенно Сибгатуллин, который реял сбоку в виде почти бесплотного
призрака, зажав в кулаке тощий нарцисс. Рисовать было весело, Лариса Леонидовна
их очень хвалила и немедленно понесла плакат в учительскую хвастать, растопырив
за уголки.
Они втроем вышли из
школы – самыми последними. Шарики давно были надуты, стулья расставлены и полы
вымыты, одноклассники разбежались по домам. Постояли, помолчали. Опять сделалось
немного неловко. В воротах появилась Каринина мама с
коляской. Брат истошно пищал внутри, и она его раскачивала на ходу немного
раздраженно.
– Каринэ,
где тебя носит?! – крикнула она от калитки. – Сколько раз просить, чтобы
предупреждала?!
– Ну, я побегу? – спросила
Карина, переводя взгляд с одного на другого. – Спасибо вам. Вы мне очень
помогли!
И она легко сбежала по
ступенькам. А Данька и Петька остались. Смотрели, как они с мамой и коляской
уходят по улице и заворачивают за угол, молчали.
– Вот ей теперь влетит…
– сказал Данька. – Бедная.
– Не… Не влетит.
Нашлась же. У меня мать тоже всегда так – сперва наорет и тут же забудет. Лишь
бы жив-здоров, – возразил Гаврилов.
– Ну что… пошли? –
спросил Данька, выжидательно глянув на него.
– Ну… пошли… –
отозвался тот.
И они пошли.
Глава
14
– Мы двигаемся не
просто так! – объяснял Гаврила, пока шагали по улице. – У каждого движения свои
законы, против них не попрешь!
– Ну, законы… так я же
их не нарушаю, – отвечал Данька.
– Ты не понимаешь! – горячился
Гаврила. – Вот смотри: если ты сделаешь шаг правой ногой, то потом обязательно
шагнешь левой. Мы же не прыгаем на одной ноге, правда? – Он для наглядности
запрыгал на одной ноге. – Неудобно, да? А уж бежать на одной ноге – вообще
бред. – Гаврила ускорил прыжки и чуть не запахал носом.
– Ага, – кивнул Данька.
– Какой же это бег?
– Вот именно! Или,
например, чтобы ударить сверху, надо сначала поднять руку. Ты же не сможешь
ударить сверху, когда рука внизу?
– Не смогу, –
согласился Данька.
– Это я все к чему? –
объяснил Гаврилов. – Тебе, Дань, надо учиться контролировать свои движения.
– Так я и контролирую,
– сказал Данька.
– Не-а. То есть
контролируешь, конечно, когда все тихо-мирно. А в драке, прости, Дань… В
драке, Дань, думать надо, а не только кулаками размахивать.
Данька напрягся, но
промолчал. Вообще-то Гаврилов дело говорил. По части драки у него был опыт куда
побольше, а Даньку воспитывали в том духе, что любой спор можно решить словами,
а не кулаками.
– Надо предвидеть
действия соперника, исходя из его первого движения! – продолжал Гаврила. –
Угадать, что будет дальше, просчитать в голове свои движения и погасить атаку,
если противник первым на тебя бросится. А если нападать придется тебе, то перед
атакой надо подумать – а как он будет защищаться? Опять же – исходя из законов
движения человеческого тела.
«Во чешет! –
уважительно думал Данька про себя. – Прям как “Шерлок Холмс. Игра теней”!»
А Гаврила говорил и
говорил. Про то, как движутся руки, ноги, как крутится голова, как человек
прыгает, как отталкивается от земли. Данька слушал. И чем больше Гаврила
говорил, тем меньше он понимал, как, собственно, они будут тренироваться.
– Вперед человек может
низко наклониться, а назад нет, – говорил Петька, для наглядности наклоняясь
вперед, потом назад. – А если он сильнее назад наклонится, то его легче будет с
ног сбить.
Прохожие с недоумением
смотрели, как Гаврилов прыгает, гнется во все стороны, пинает воздух,
приседает, показывая, как уходит от удара, вновь вскакивает и бьет в пустоту
перед собой встречным прямым. Данька шел рядом и удивлялся: таким он Петьку еще
не видел.
У «Карининого
дерева» – так этот злополучный клен про себя окрестил Данька – Гаврила скинул
сумку, снял школьный пиджак. Данька последовал его примеру.
– Это все была теория,
– сказал Петька. – Теперь практика. Главное – просчитать действия перед атакой.
Если ты даже оказался в блоке, всегда можно вывернуться. Надо только знать
слабые места того, с кем дерешься. А еще – куда он будет падать.
– А это зачем?
– Ну как зачем?! Чтобы
завершить атаку!
– Ты, что ли, учился
где-то? Ну… драться? – спросил Данька. – На бокс, что ли, ходил?
– Да не, какой бокс… я
так, – ответил Гаврила уклончиво. – Хорош болтать. Вот смотри… – Он подошел к
Даньке. – Вот я тебя бью в грудь. – Медленно показал, как бьет Даньку в грудь.
– Куда будешь падать?
Данька пожал плечами.
– А нападающий должен
знать, куда упадет противник после удара, – нравоучительно сказал Гаврила. – Ты
станешь падать или назад, или вперед согнувшись. И надо в голове эти варианты держать.
А главное, не упустить первое движение. Потому что если назад, то я делаю шаг
за тобой и чуть вбок… Давай, падай, – скомандовал Гаврила и подтолкнул Даньку.
Данька попятился. А
Гаврила вдруг оказался у него слева, подставил подножку и толкнул Даньку в
грудь. Данька не удержался, стал падать, но Гаврила его поддержал – и Данька
только присел.
– Понял, да? – спросил
Гаврила, помогая ему подняться. – Или ты будешь падать вперед. Тогда я все
сделаю по-другому. – Он опять изобразил, будто бьет Даньку в грудь.
Данька схватился за
живот и стал наклоняться вперед. А Гаврила положил ладони ему на затылок и
подставил под самый нос согнутую коленку. Данька едва не ткнулся в нее.
Выпрямился.
– Понял? Теперь понял?
– торжествовал Гаврила. – А представляешь, если со всей силы на голову надавить
да врезать ногой! Победа в два удара.
– Круто! – воскликнул
Данька. – А нос-то не сломается?
– Запросто! Я же и
говорю! Но там много разных способов – захваты, зажимы. Это все надо
отрабатывать. Вместе. Одному не получается. Но отрабатывать – это потом.
Главное понять одно… Нет, два главных понять….
– Ну?
– Нет. Все-таки одно
главное. А остальное потом.
– Да что главное-то? –
воскликнул Данька в нетерпении. – Ты говори уже!
– Главное – сначала
думать, а потом делать!
– Тоже мне великая
мысль! – усмехнулся Данька. – Это вон все взрослые твердят. Начиная с детского
сада.
– Ну и что? Не все, что
говорят взрослые, ерунда! – изрек Петька, и вид у него был прямо как у
профессора. – За себя подумать любой дурак может. А вот за другого – это
сложнее.
Данька был немало
удивлен – и это ему Петька Гаврилов говорит, который, сколько Данька его
помнит, сначала делает, а уже потом думает? Данька улыбнулся. Но Гаврилов
истолковал его улыбку по-своему.
– Помнишь, как я тебя
повалил? А ты мог спокойно вырваться, между прочим.
Данька помнил, конечно.
Воспоминание неприятно его кольнуло. Улыбка сошла с лица. Петька шагнул к
Даньке:
– Хочешь, покажу как?
– Как?
– Для тебя же главное
было до меня добежать. А там будь что будет, да? И замахиваться ты начал
поздно, я это видел. И пока ты еще не замахнулся, я к тебе навстречу шагнул и
захватил за плечи. Ты даже руку поднять не успел. Помнишь? – Он слегка сжал
Данькины плечи, показывая.
Данька сделал вялую
попытку вывернуться, но сдержался и решил дослушать. Дед всегда твердил про
«тяжело в учении, легко в бою». Уж теперь он потерпит и поучится – дело чести.
– А я тебя уже сжал! –
Гаврила стиснул Даньку. – Ты же не крепко стоял на месте, а бежал – и прыгнул.
А я тебя зажал, чуть приподнял и на землю бросил… Это легко было. Считай, ты
сам упал, я только слегка помог, – сказал Петька и улыбнулся. Улыбка у Гаврилы
была совсем не обидная, и Данька тоже улыбнулся.
Они стали отрабатывать
этот прием. Данька бежал к Гавриле. Тот хватал его за плечи и ронял на землю.
При этом объясняя, что Данька должен был сделать, чтобы не подставиться. И раз,
и другой, и третий Данька оказывался на земле. А на четвертый, уже почти
добежав, резко согнулся и боднул Петьку головой в живот. Тот не удержал
равновесия и повалился на спину.
– Ага! – запрыгал
Данька. – Победа!
Гаврила медленно
поднялся.
– Ты чего бодаешься? Мы
же захват отрабатывали, а ты бодаешься.
– Какой захват? –
торжествовал Данька. – Это ты захват отрабатывал. А я – нападение! Может, я
просто усыплял твою бдительность. А потом бац – провел приемчик.
– Захват! – упрямо
повторил Гаврила.
– Нападение! – возразил
Данька и добавил примирительно: – По правде, я в последнюю секунду решил так
сделать. В самую-самую последнюю.
– Вот! – воскликнул Гаврила.
– В этом и трудность. Я по тому, как ты двинулся ко мне, все просчитал. А ты
раз – и все изменил. Ты ведь точно в последнюю секунду решил движение поменять,
да?
– Ага, – подтвердил
Данька.
– Вот потому я тебя и
не вычислил, – вздохнул Гаврила.
Потом они отрабатывали
захват сзади за шею.
– Самое важное, чтобы
противник потерял равновесие, – объяснял Гаврила. – А потом по обстоятельствам.
Данька подходил к
Гавриле, хватал его сзади за шею. Тот быстро наклонялся, и Данька оказывался
висящим у него за спиной – в довольно беспомощном положении. Другое дело, когда
нападал Гаврила. Он был на полголовы выше, большой и тяжелый, шею будто тисками
сдавливал. И сколько Данька ни наклонялся вперед, оторвать Гаврилу от земли не
получалось, и он быстро вымотался.
– Не идет у тебя этот
прием. – Гаврила прекратил нападение. – Давай придумаем другое. Надо применить
болевой шок! Вот я тебя захватываю. А ты меня пяткой по коленке. Попробуем?
Гаврила опять сзади
захватил Даньку за шею, сжал так сильно, что у того аж в глазах потемнело.
Данька стал лягаться, но по коленке попасть не мог. Тогда он изловчился и со
всей силы наступил Гавриле на ногу – прямо на пальцы.
Тот сразу бросил
душить. Запрыгал в сторону.
– Совсем дурак?! –
закричал Гаврила. – Больно же! Это же тренировка! Кто на тренировке так
наступает?!
Он сел на землю, снял
кроссовку и носок, стал рассматривать пострадавшую ногу. Пальцы и правда
покраснели, даже немного припухли.
– Видишь, да? – спросил
Гаврила.
– А что ты сжал так
сильно? – буркнул Данька. – Мне вообще дышать было нечем!
– Это я еще несильно, –
заверил Петька.
Он еще помял пальцы,
обулся. Поднялся, чуть прихрамывая. Данька следил за ним. Он вспомнил, как в
начале тренировки Петька с важным видом хвастал, что все просчитать может. Выходит,
не все можно просчитать. А можно и по пальцам получить! Данька хмыкнул. Гаврила
покосился на него – и тоже хмыкнул.
– Слушай, с тобой
тренироваться – один прикол. То ты бодаешься, то лягаешься, как этот… – Он
замолчал, подыскивая слово.
– Как бодлягатор? – подсказал Данька.
– Точно, – важно кивнул
Петька.
А потом вдруг
подскочил, пнул Даньку и стал удирать по аллейке. Данька погнался за ним. Но
Гаврилу попробуй догони, даже когда хромает. Так они носились по скверу, пока
не выдохлись и не остановились, красные и запыхавшиеся.
– Всё, тренировка
окончена, – переводя дыхание, сказал Гаврила. – Для первого раза ничего так
получилась.
– Во! – Данька поднял
вверх большой палец
Глава
15
Через неделю Данька
Логинов уже не мог вспомнить, что раньше так напрягало его в личности Петьки
Гаврилова. Петька оказался классный – сильный и самостоятельный. Мог помочь,
если проблема какая-то, а мог и по шее отвесить запросто, если его доставать.
Он никогда сам не начинал ссору – Данька только теперь это понял.
Данька выматывался на
тренировках и спал очень крепко, так что никакие праздные мысли про Обатала в
голову больше не лезли. Статуэтка пылилась на столе и служила теперь чем-то
вроде пресс-папье – под ней копились обрывки и клочки, на которых Данька решал
примеры и задачки.
В школе Данька с
Петькой по старой памяти почти не общались. Не потому, что боялись обнаружить
свою дружбу. Просто эти тренировки… не хотелось никому о них болтать. Вроде
тайна такая. И хоть они с Петькой уже взрослые, а тайны – для малолеток, но все
равно… Могли же быть у двух взрослых людей свои дела, куда посторонним хода
нет, правда?
Дед Иван Иванович
косился на внука с любопытством – то думал человек о важном, маялся, а то вдруг
как подменили. И ест нормально, и спит крепко, и даже посуду за собой мыть не
забывает – удивительно. Но он ни о чем не спрашивал. Поддержка в беде хороша, а
раз беды нет, тогда и нечего пытать. Захочет – сам расскажет.
В среду дед ушел в
гараж совсем рано, и Данька, накануне намахавшись на
тренировке до дрожи в мышцах, проспал. Он бежал в школу ко второму уроку и
мысленно представлял, что скажет историчка и какой
жирный влепит ему двояк, если сегодня он напорется на нее в коридоре. Он
высчитывал на бегу, как ловчее сегодня перемещаться из кабинета в кабинет, чтобы
риск встречи оказался минимальным, но когда он, предусмотрительно дождавшись
звонка на первую перемену в раздевалке под вешалкой, смешался наконец с
одноклассниками, все расчеты благополучно вылетели из головы.
Что-то явно произошло,
а он все пропустил.
Тихая Юля ходила как в
воду опущенная. Она и так-то лишний раз головы не поднимала, а сегодня и вовсе
складывалось ощущение, что она пытается раствориться в воздухе и сделаться невидимкой.
Все одноклассники о чем-то шептались, Сибгатуллин с независимым видом топтался
ото всех отдельно, а Протасика девчонки в открытую несколько раз назвали
придурком.
– Да что случилось-то?!
– недоумевал Данька.
Белова тут же оказалась
рядом и выложила ему всю историю. Наверняка больше половины наврала, но и
оставшейся части, в общем, хватало.
– А он ей дружить
предложил! – тараторила Снежанка, наседая на Даньку. – А она ему и говорит: ну
давай, почему нет! Потому что он же футболист, с ним любая девчонка дружить
согласится…
– Ну и что, что
футболист? – перебивал Данька.
– А то! Круто, вот что!
– кипятилась Снежанка. – И вот идут они такие по парку, а тут Протасик со своим
смартфоном!
– Ну и что?
– А то! Они же не
просто так шли, они за ручку держались! – объясняла Снежанка. – Представляешь,
Юлька Головина и Сибгатуллин – за ручку?! – И она победно сделала Даньке
глазки.
Данька поморщился:
– Ну и что?!
– Что ты заладил свое
«ну и что»? Какие же мальчики тупые! – вздохнула Снежанка. – Вот шли они такие
за ручку, никого не трогали. А Протасов взял и записал. И в сеть слил!
Про сеть – это Данька
хорошо понимал. Он отлично помнил запись драки, которая до сих пор висела у
Протасика на странице. Запись – это неприятно, факт. Но все равно – чего Юлька такая?
Ну и застукали. Ну и подумаешь.
– А Сибгатуллин, как
видео в сети посмотрел, сегодня пришел и заявил Юльке перед первым уроком, что
он, вообще-то, пошутил! – закончила Снежанка. – И что он просто хотел ее подразнить.
А про дружбу – это все вранье!
– Вот придурок! – не
удержался Данька. – Но это ж Сибгатуллин. Он вообще только о себе думает.
– Да он-то ладно.
Струсил просто, – объяснила Снежанка авторитетно. – А Протасов… вот кто
действительно сволочь!
Прозвенел звонок, и все
начали шумно рассаживаться. Учительница математики, хоть была с юмором и многое
ученикам с рук спускала, терпеть не могла топотни в классе после звонка.
Дверь кабинета
открылась, учительница вошла. Все встали, сели.
– Новая тема! – сказала
математичка. Она взяла мел, линейку и стала чертить на доске треугольники.
Протасик что-то
зашептал Петьке на ухо, тот отмахнулся. Протасик опять пытался что-то сказать,
но без толку. Данька наблюдал, что будет дальше, и силился расслышать, что там
Протасов бормочет. Тут вдруг Протасик обернулся к нему и прошипел неожиданно
зло:
– Чего вылупился?
– Я? – оторопел Данька.
– Слушай, Петь! –
Протасов ткнул Гаврилова в плечо. – Мне кажется или Логинов нюх потерял? Может
быть, ему вломить? Как считаешь?
– Да пошел ты! – сказал
Петька громко, на весь класс.
– Я бы вас попросила, господа!
– математичка повернулась к классу. – Вы же не в подворотне!
– Марина Сергеевна,
можно я пересяду? – спросил Гаврилов, поднимаясь.
– Пересядешь?.. Куда? –
растерялась учительница.
– Ну… Хотя бы к
Логинову.
– Хорошо… садись… –
Математичка пожала плечами. – Вы сегодня загадочные какие-то, ей-богу.
Случилось что-то?
Никто не ответил. Класс
молча наблюдал, как Гаврилов сгребает вещи и пересаживается на одну парту
назад, а Протасик провожает его растерянным взглядом, – и дальше урок пошел
своим чередом, только неугомонная Снежанка что-то шептала и шептала на ухо
Карине, мешая той разбирать новую теорему.
Глава
16
Олег Протасов шел по
улице, по обыкновению уткнувшись в смартфон. Иногда он на кого-нибудь
натыкался, бормотал извинения и шагал дальше. Он был страшно обижен на Гаврилу.
Даже не за то, что тот фактически послал его – к такому повороту будущий
репортер должен быть готов всегда, – а за то, что Гаврила сделал это публично.
Этого не прощают. Он чувствовал такую злость, что хотелось… драться? Нет, не
драться. Цивилизованные люди не дерутся, на кулаках выясняют отношения одни
гопники – Олег Протасов это твердо знал. А вот поучить зарвавшегося приятеля –
этого он хотел. Только пока не придумал как.
Он шел, смотрел запись
драки между Гавриловым и Логиновым. Вот Гаврила подмял под себя Даньку и
повалил на землю – почти мгновенно. Драться Гаврилов здорово умел, в этом
смысле с ним было лучше не связываться – именно поэтому Олег Протасов
предпочитал с ним дружить. Это был рациональный подход, взрослый. Олег Протасов
считал себя взрослым – куда взрослее всех одноклассников вместе взятых. На их
детских обидках и разборочках
было так легко отрабатывать наблюдательность и умение найти слабое место. Но
теперь всё. Наигрались. Однако поквитаться за пережитое унижение – это был
вопрос чести. Он все смотрел и смотрел, как Гаврилов сгребает Логинова и
бросает на землю. Вот же сильный кабан. Как такому отомстишь?
И вдруг на пути его
возникло препятствие – чей-то широкий торс.
Не отрываясь от
смартфона, Протасов шагнул в сторону – и уперся во второй такой же торс. Он
шагнул еще, прямо на газон. Тот, кто загораживал ему дорогу, сделал шаг туда
же. Над ухом раздался издевательский голос:
– Куда это мы
собрались?
Протасик поднял голову
и увидел братьев Лосевых – знаменитых на всю школу Лосей. От неожиданности
смартфон выскользнул из рук и упал в пожухлую траву. Младший Лось живо его
поднял.
– Отдай! – неуверенно
сказал Протасик, протягивая дрожащую руку за аппаратом, и прибавил: –
Пожалуйста…
– О! Да он вежливый! –
Младший Лось заржал, старший подхватил.
В школе никто их ни по
фамилии, ни тем более по именам не называл – кроме, конечно, учителей. Звали
просто Лосями. «Старший Лось» и «младший Лось». Оба учились в девятом классе.
Братья Лосевы были похожи. Одевались они примерно одинаково, оба были
широкоплечи и коренасты, но младший Лось носил высветленную челку до бровей, а
старший Лось стригся почти наголо. Вот и все различие. В остальном же были они
как две капли: двоечники, хулиганы, хамы. Толстые губы, носы картошкой, маленькие
настороженные глазки, низкие лбы.
Запись заинтересовала
младшего Лося, и он тут же стал совать смартфон брату.
– Что это за клоуны? –
спросил тот.
– Одноклассники, – едва
слышно прошептал Протасик.
– Что мямлишь? Громче
говори.
– Одноклассники, – чуть
громче сказал Протасик.
– Понятно, – протянул
младший Лось. – А что за цирк они устроили?
– Ну, так… – Протасик
поежился под его взглядом. – Дерутся они.
– Ничего так аппаратик,
– сказал старший Лось, отбирая у младшего смартфон и взвешивая на ладони. –
Навороченный. И стоит нормально, я такой в магазине видел.
У Протасика сердце ушло
в пятки. Он стоял, боясь шевельнуться. То есть не боясь – его как будто
парализовало. Даже и захотел бы протянуть сейчас руку и забрать свой аппарат, а
не смог бы.
– Нет, ты
представляешь, Серега, – сказал старший Лось младшему, – у меня такого нет. У
тебя – нет. А у этого – есть. Где справедливость?!
– Нет справедливости, –
согласился младший Лось.
– Вот тебе зачем такой
навороченный? – обратился старший к Протасику. – Видео тупое снимать? А может,
кому другому для более серьезных дел надо? Не думал об этом?
Протасик молчал. На
висках выступил холодный пот, руки сделались ледяными.
– Может, подаришь? –
весело спросил старший.
– Подари человеку
телефон! – подхватил младший. – Восстанови справедливость! А мы в долгу не
останемся, ты нас знаешь.
Протасик молчал. Лосей
раньше он видел только издали. Но слышал о них много – как все в школе. И, как
все в школе, панически их боялся. Это была та еще команда. Учителя чуть не молились,
чтобы братья Лосевы поскорее выпустились. Но, ровно
назло, старший застрял на второй год в восьмом классе, и с тех пор злополучная
парочка воссоединилась, к ужасу одноклассников и педсостава.
Лоси доставали всех,
кто имел несчастье встретиться им на пути. Все пропавшие из карманов в
раздевалке деньги и ценные предметы, все срезанные пуговицы и сваленные на пол
куртки приписывали им. Ходил слух, что это именно они звонят в полицию и врут,
будто школа заминирована. Но их ни разу не поймали с поличным, хоть и велось
из-за этих звонков настоящее следствие.
Никто не сомневался,
что телефонные террористы именно Лоси, – начиная от малышни и до директора. Но
не пойман – не вор. К тому же от Лосей старались держаться подальше: это были
сильные ребята, злые и хитрые. Так что если и были свидетели, все молчали как
рыбы. Все помнили случай, когда в прошлом году родители перевели семиклассника
в другую школу. Где-то он перешел дорогу Лосям. И они стали его травить. Но все
это делалось по-тихому, без свидетелей. Так что и захочешь доказать – не
докажешь.
– Чего заткнулся? –
ухмыльнулся младший. – Телефончик-то подаришь, нет?
Протасик молчал. Он
испугался до онемения. А кто бы не испугался на его месте? Лоси если чего-то
захотят, то обязательно добьются.
– Серег, глянь, что тут
у него! – перебил старший, показывая брату экранчик.
– Чистый Рэмбо!
– «Не уходи. Будем
драться. Каждый день будем драться», – прочитал младший. – Что это за бред у
тебя?
– Почему бред… Он его
правда вызвал, – едва слышно сказал Протасик.
– Кто кого вызвал? –
переспросили братья хором. У них даже голоса были похожи.
– Логинов Гаврилова, –
объяснил Протасик.
– А кто это?
– Ну… те, кто дерется…
вы же сами видели.
– Гаврилов – который
сверху? – уточнил старший.
Протасик кивнул.
– А Логинов – это
мелкий, который записку написал?
Протасик опять кивнул.
– Уважуха,
– сказал старший. – Только ему без шансов.
– А чего дерутся-то? –
спросил младший Лось.
Протасик пожал плечами.
– Нам вообще-то по
барабану, из-за чего у них там разборки… – начал было старший Лось, но потом
задумался на мгновение и вдруг развеселился: – А может, и нет. Не по барабану.
Да, Серег? – И он многозначительно посмотрел на брата. – Слушай, у меня мысль!
Но это потом. Сначала с этим закончим!
Он не спеша подошел к
Протасику, с дружелюбной улыбочкой протягивая ему двумя пальцами смартфон, но в
последний момент, как фокусник, сунул аппарат в карман куртки и резко вывернул
Протасику руку. Протасик заорал.
– Больно, что ли? –
весело спросил старший Лось. – Да брось! Я же легонько. Я же только чуть-чуть!
– и еще сильнее заломил руку.
Протасик поскуливал. Он
уже не мог ни о чем думать, даже о смартфоне, а только о том, чтобы уйти от
Лосей невредимым и чтобы никто не узнал об этом случае.
– Ладно, мелкий, вали, –
ухмыльнулся младший. – Лёх, отпусти его нафиг.
Старший отпустил
Протасика, слегка его подтолкнув вперед, и тот ткнулся коленками в траву –
совсем не больно, но очень унизительно и очень страшно.
– И телефончик забирай.
Мы сегодня добрые. – Старший Лось выудил из кармана смартфон и бросил перед Протасиком – как косточку перед собакой.
Младший хотел было
пнуть Протасика напоследок, но старший поймал его за рукав. Сказал:
– Пусть катится. А там
посмотрим.
Протасик вскочил,
схватил смартфон и, даже не отряхнув коленей, быстро пошел прочь – почти
побежал. Он не верил своему счастью.
– Эй, мелкий, стоять! –
крикнул вслед старший Лось.
Протасик замер, боясь
обернуться.
– Из какого ты
класса-то?
– Из шестого «А», –
тихо ответил Протасик, так и не решившись обернуться.
– Понятненько,
– хмыкнул младший. – А теперь пошел отсюда! Пока мы не передумали, – и
засвистел.
Протасика этим свистом
будто с места сорвало. Он помчался так быстро, как только мог. Вдогонку неслись
свист, гогот и улюлюканье.
Глава
17
На следующий день на
уроке литературы закрывали тему былин и переходили к новому разделу. Был
контрольный урок. К нему надо было дома написать сочинение, а в классе выйти к
доске и рассказать, кто о ком писал и почему выбрал именно этого героя.
Данька прочитал несколько
былин: об Илье, Добрыне, Алеше Поповиче, о Батыге и о
Святогоре. Сначала было трудно продираться сквозь
необычный язык, особенно раздражали повторы, но потом привык. Для сочинения он
выбрал Садко. А на уроке сказал, что ему нравится, когда в обычной жизни
случаются приключения.
– Не просто
приключения, а фантастические приключения, – уточнил Данька. – Вот как Садко
взял и спустился на дно озера. Классно ведь?
– Пожалуй, неплохо, –
согласилась Лариса Леонидовна. – Но иногда самые обыкновенные вещи удивляют
даже больше, чем фантастика.
– Это вряд ли! –
возразил кто-то с задних парт.
– Почему же вряд ли?
Например, совпадения.
– Ну… – загудели в
классе. – Совпадения – это просто!
– Так, да не совсем, –
улыбнулась учительница. – Вот я например… В прошлом году, зимой, бежала к вам
на урок, опаздывала. Поскользнулась и упала. Знаете, где за углом всегда зимой
ледяная дорожка накатана? И оторвалась у меня пуговица от пальто…
В классе тихонько
захихикали.
– Я, конечно, стала
искать ее, жалко ведь пуговицы. Но не нашла. А уже звонок вот-вот. И я побежала
дальше.
– Ну и в чем
совпадение? – спросил Сибгатуллин лениво, немного растягивая слова.
– А про совпадение,
Марат, речь впереди. После работы шла я домой той же дорогой – и опять поскользнулась.
На том же самом месте…
– Ушиблись? – охнула
Снежанка Белова.
– А вот и нет! – Лариса
Леонидовна победно оглядела класс. – Пуговицу нашла!
– А у меня папа с мамой
в один день родились, – сказала староста Иванова. – Только папа на шесть лет старше.
– А мы раньше снимали
квартиру номер двадцать один – целых два раза, и сейчас опять двадцать первую
снимаем, – добавила Карина. – Наша первая двадцать первая квартира была вообще
в другом городе!
– А мы с сестрой
однажды мобильные утром перепутали, и она чуть со своим парнем из-за этого не
поругалась. Потому что он ей звонит, а там я! – выпалил Максик.
Он был самый низенький в классе, и иначе как Максиком
никто его не звал.
Протасов вздохнул.
Сестра Максика училась в одном классе с Лосями…
Совпадение… Совпадения – это далеко не всегда так миленько и забавненько, как они все тут рассуждают. И что бы ему не
пойти вчера другой дорогой?! Хорошенькое совпадение – когда и с Гаврилой
поругался, так что даже заступиться некому, и тут сразу Лоси…
– А я вчера пятьсот
рублей нашел! – сказал Сибгатуллин.
Класс завистливо
зашелестел. «Дуракам счастье!» – зло подумал Протасов и еще раз вздохнул. Нет
бы ему вместо Лосей вчера эти пятьсот рублей! Чем он хуже Сибгатуллина?
– Вот и я говорю! В
жизни фантастического намного больше, чем в самых фантастических фантастиках, –
сказала Лариса Леонидовна с улыбкой.
Данька до сих пор стоял
у доски и уже не очень понимал, что он тут делает.
– Ой, – спохватилась
учительница. – Садись, Логинов, садись!
Данька прошел на свое
место, а к доске вызвали Белову. Героем ее был Микула Селянинович,
и Снежанка, не сводя с Даньки глаз, стала
рассказывать, какой Микула сильный, добрый и великодушный. Дура!
Потом вызывали
остальных, по очереди.
Как только отзвенел
звонок, Протасик наспех побросал в рюкзак учебники и первым выскочил из класса.
Еще утром он посмотрел, что и у шестых, и у девятых классов по шесть уроков, и
очень боялся опять столкнуться с братьями Лосевыми. Только это был напрасный
страх. Лоси еще на большой перемене смылись из школы.
Глава
18
С Гаврилой договорились
встретиться через три часа на старом месте. Дед, уходя утром, велел Даньке
начистить картошки к ужину, а Данька, понятное дело, вспомнил об этом в
последнюю минуту, и теперь, хоть и чистил ее кое-как на космической скорости,
он все равно опаздывал – и ему было стыдно. Иван Иванович говорил, что точность
– вежливость королей. Король не король, а за непунктуальность Даньке всегда от
него доставалось.
Когда запыхавшийся
Данька, который бежал всю дорогу до места встречи, влетел в сквер, он с
удивлением обнаружил, что Гаврила не один. С ним тусовались два каких-то
здоровых парня, и, только пробежав еще несколько метров, Данька узнал Лосей. Он
забеспокоился сразу, безотчетно, хотя вели себя Лоси вроде бы мирно и даже улыбались.
Он перешел с бега на
шаг и теперь старался выровнять дыхание, чтобы выглядеть спокойным.
– А вот и второй, –
осклабился на Даньку старший Лось. – Давай по-быстрому, разговор есть.
Данька вопросительно
глянул на Гаврилу. Тот растерянно пожал плечами.
– Хлиповат.
Или ничего? Как думаешь? – спросил старший у брата, разглядывая Даньку.
– Зато упрямый, –
ответил младший.
– Это верно. Интрига,
однако, – кивнул старший. – Тоже не последнее дело.
Данька с Гаврилой ничего
не понимали. Но беспокойство усилилось. Что за ерунда?
– Ладно. Давайте к
делу, пацаны, – обратился к ним старший Лось. – Мы тут узнали, у вас тут типа
борьба…
– Не на жизнь, а на
смерть, – вставил с ухмылочкой младший.
– Вот… И у нас к вам
деловое предложение! – Старший Лосев явно подражал сейчас какому-то киногерою,
но от волнения Данька никак не мог вспомнить какому. – Что зря кулаками махать?
Надо пользу людям приносить. А так и вы счеты сведете, и нам хорошо.
– Схема простая, –
подхватил младший Лось. – Мы тут кое-кого позовем. Создадим базовый вклад. С
него победитель получит… к примеру, пятнадцать процентов. А побежденный – пять.
С одной ставки… Ну а что делать? – развел он руками. – Зато в следующий раз
будет стимул победить, верно?
Данька смотрел на
братьев и все думал – из какого, ну из какого же это фильма? Он это уже видел,
но где? И он ничего не понимал – какие проценты, какой вклад? Глянул опять на
Гаврилу в поисках объяснения. Тот стоял, широко расставив ноги и наклонив
голову, и исподлобья смотрел на Лосей.
– Ну вы поняли, да? –
подхватил старший. – Сейчас вы просто морду друг другу бьете. А будете – за
деньги. И вам хорошо – заработаете. На мороженое. – Он хохотнул. – И нам
хорошо. Мы тоже заработаем. Что скажете? Согласны? Только чтобы по-взрослому
драться, без халтуры!
Данька смотрел
растерянно. Он все понял. Петька медленно тронулся с места, кивнул Даньке –
пойдем.
– Э-э-э! Ты куда
собрался? – крикнул старший Лось, а младший больно ухватил Даньку за плечо.
Данька хотел сбросить
руку, но не вышло – младший только сильнее сжимал хватку, а клешни у него были
будь здоров, с короткими мощными пальцами, с широкой ладонью.
– Ты подержи его, –
велел старший Лось младшему, кивнув на Даньку. – А я с этим разберусь.
– Давай. Держу! –
Младший еще поднажал.
Даньке было больно, но
он терпел.
Старший шагнул к
Гавриле, встал напротив.
– Я пока по-хорошему
говорю. Не выводи меня, понял? С нами лучше не связываться. Задавим, уроды!
Соглашайтесь давайте, – тихо процедил старший.
У Даньки от его голоса
мороз пробежал по коже. Видно было, что и Петька в замешательстве. Стоял как
вкопанный и смотрел на Лося. Иногда он так глазел на учителей, когда ему
доставался вопрос, на который он не мог ответить.
– Ну?.. – старший Лось
придвинулся к Гавриле.
– Мы не будем, – сказал
Петька. Даньке показалось, что голос у него при этом дрогнул. Или не
показалось? – Поищите кого другого.
– Мы вообще тренируемся
просто! – вставил Данька. Он сказал это громко и как-то задорно, хотя душа у
него, честно сказать, была даже не в пятках, а ушла вообще куда-то в землю.
– Тренируются они, –
ухмыльнулся младший и так надавил на плечо, что Данька присел. – Тренировки –
это хорошо. Вы уж потренируйтесь. Но чтобы завтра бились как следует.
– Особенно ты. –
Старший вдруг резко повернулся и указал пальцем на Даньку. – Я на тебя ставить
буду. Понял?
– Чего это? –
осклабился младший. – Зря. Пролетишь. Второй кабанистее.
– А в воспитательных
целях, – ответил старший. – Так что думайте, пацаны. Крепко думайте. А чтобы
вам лучше думалось…
Старший подмигнул
брату. В тот же миг Данька задохнулся от боли и рухнул на землю. Уже падая, он
заметил, что и Петьку старший Лось повалил и стал пинать. Данька зажмурился,
ожидая нового удара. Но удара не было.
Когда ожидание
сделалось невыносимым, он приоткрыл глаза и увидел, что Лоси уходят, оживленно
переговариваясь. Старший на ходу обернулся и весело крикнул через плечо:
– Ну и про все молчим,
пацаны. А то… вы же нас знаете!
– С нами дружить надо!
– в тон брату прибавил младший.
Глава
19
Дома Данька не находил
себе места. Сел за уроки, но никак не получалось сосредоточиться, даже
простейшая задачка про двух велосипедистов, ехавших навстречу друг другу из
пункта А в пункт Б со скоростью 15 и 12 км/ч никак не хотела решаться. Данька
только пялился в учебник и думал, что это какие-то очень медленные
велосипедисты, на нормальном велике можно легко разогнаться
до двадцати пяти. Или, может, они ехали в горку?
Он отложил учебник и
решил поиграть на компьютере – и тоже как-то не пошло. На фоне
братьев Лосей безобидные виртуальные монстры выглядели немножко комично. Данька
зло палил по ним, смотрел, как те разлетаются в кровавые клочья, и не только не
отпускало, а становилось даже еще страшнее.
Он пошел на кухню,
поставил вариться картошку. Дед всегда говорил – если не знаешь, что делать,
делай что-нибудь полезное. Посуды была полная раковина – Данька так торопился
на встречу с Гаврилой, что не успел убрать за собой после обеда. Он тщательно
вымыл тарелку, вилку, чашку, сковородку, в которой разогревал макароны
по-флотски. Вытер. Расставил все по местам. Картошка еще даже не закипела.
Данька смахнул в ладонь крошки с обеденного стола. Поколебавшись, взялся за
веник и совок, подмел. Картошка лениво булькала в кастрюле, но была как
каменная. Протер полы. Картошка кипела, но была все еще сырая.
Время продвигалось
медленно-медленно, как будто кто-то тянул его назад, схватившись за стрелки
часов обеими руками.
Данька побрел в свою
комнату, аккуратно разложил учебники по краю стола, сходил намочил тряпку, вытер
пыль с компьютера, с подоконника, и с книжных полок, и со статуэтки Обатала, и
даже со всех мелких сувенирчиков, расставленных тут и там еще с тех времен,
когда была жива бабушка. Поправил плед на диване. Огляделся. Вроде все в
порядке. Посмотрел на задумчивого божка. Взял его в руки, еще раз машинально
обтер лысую голову тряпкой. Опять задумался о сегодняшней встрече с Лосями.
Пока они с Гаврилой шли
домой, то всё гадали, как Лоси про них узнали. Протасик? Хотел отомстить
Гавриле и натравил Лосей? Едва ли. Во-первых, это надо быть совсем сволочью.
Во-вторых, к Лосям просто так не подойдешь и не попросишь – страшно. Какие
могут быть дела у Протасика с Лосями?
– Протасик трус, –
сказал Гаврила. – А трусы – они осторожные.
– Ага, – кивнул Данька
не очень уверенно.
Дед говорил, что больше
всего надо опасаться трусов: они больнее всего кусают и всегда действуют
исподтишка. «Это в открытую на бой идут сильные и смелые люди. А трус – он за
углом подкарауливает» – так говорил дед.
Потом они решили, что
Лоси просто увидели запись у Протасика на странице – она ведь в свободном
доступе. Может, перепостил кто-то или лайкнул из их приятелей – вот и наткнулись на нее случайно.
Да и сегодня в сквере – мало ли какие у них могли быть там дела? Не нарочно же
они их ждали, в самом деле! А тут увидели Петьку, вспомнили запись – вот и
придумали свой тотализатор.
– Только сегодня про
совпадения говорили, – поежился Данька и посмотрел на Обатала укоризненно. –
Тоже совпадение? Как-то много совпадений!
Еще Данька подумал, совсем
как Протасик накануне, что совпадения бывают не только приятные. Вот если бы
мама Карины пришла за ней минут на пять попозже, или хоть на две, Гаврила бы не
врезался в калитку, не сломал велосипед, и сейчас ничего этого вообще не было
бы… Хотя, если с другой стороны посмотреть… они бы с Петькой сейчас не дружили.
В общем, непонятно.
Данька повозил
пылесосом по паласу и решил, что в комнате у него теперь порядок. Сходил на
кухню, слил готовую картошку. Укутал, как дед учил, газетами, чтобы не остыла.
Что еще? Тревога не отпускала. Пошел прибираться в библиотеку, прихватив
зачем-то с собой Обатала. Потолки в дедовой квартире были высокие – метра три.
И от пола до потолка тянулись стеллажи с книгами. А на стене над креслами
висели картинки и фотографии в рамках. Их деду привозили из велопоходов
родители.
Когда-то это была
мамина комната. А потом мама вышла замуж за Данькиного папу, переехала, и
комната освободилась. Тогда бабушка предложила сделать тут библиотеку, «а то
вечно книги по всем углам разбросаны». Данька бабушку не помнил. Она умерла
десять лет назад.
В библиотеке Данька сел
в дедово кресло, не выпуская из рук Обатала, и все обтирал его машинально уже
почти высохшей тряпкой. Оглядел стеллажи с книгами, картинки на стене. Последними
тут появились открытки-репродукции австрийского художника Фриденсрайха Хундертвассера – родители в прошлом году привезли из Вены.
У этого Хундертвассера рисунки были очень яркие и радостные, но
непонятные. На одной два человечка на тандеме пробирались по какому-то полосатому
тоннелю. Данька не сразу понял, что никакой это не тоннель, а змея. Огромный
удав проглотил двух велосипедистов! И теперь они катили от хвоста к голове. Две
трети пути остались позади.
Данька спросил у деда,
как велосипедисты попали в удава.
– А это и не удав, –
усмехнулся в бороду Иван Иванович.
– Как не удав? –
удивился Данька. – Вон же удав нарисован!
– Это, Данька,
метафора. Велосипедисты – это мы. А удав – это наши проблемы. Проблемы нас
окружают, мы пробираемся через них, как эти велосипедисты. Но выход обязательно
есть. Видишь – еще немножко, и они выкатятся через пасть.
Сегодня Данька смотрел
на открытку и думал, что велосипедисты – это они с Гаврилой. А удав – это Лоси.
И хоть Лоси их заглотили, но они все равно выберутся. Главное, держаться вместе
и не сворачивать. А то удав их переварит – и дело с концом.
«Что же делать?!» –
лихорадочно думал Данька. Понятно, они ни за что не согласятся на предложение
Лосей. Так они решили с Гаврилой. Потому что они не петухи и не собаки, а люди.
Но легко было сказать. Оба отлично понимали, что Лоси не отстанут.
Данька с тоской
посмотрел за окно. Погода, будто назло, испортилась – шел дождь, нудный и
серый, как и положено осенью. Капли ползли по стеклу медленно и печально, точно
слезы по щекам. И деревья, намокшие под дождем, стояли не шевелясь, уже
полуголые, в обрывках желтой парадной одежки.
– Всё к одному, –
вздохнул Данька и посмотрел на Обатала. – Ты же бог. Ну помоги, тебе жалко, что
ли? Теперь уж точно совсем плохо дело…. Придумай что-нибудь, чтобы они
отвязались. Ты можешь, я знаю…
Завозился ключ во
входной двери. Данька вышел в коридор. Дверь распахнулась, и за спиной у деда
кто-то громко крикнул на лестничной площадке:
– Конечно помогу!
Голос гулко покатился по
подъезду: «…помогу, могу, могу…», заполняя пространство за пределами квартиры.
Данька вздрогнул. Во все глаза посмотрел на деда. Потом на Обатала – и вновь на
деда. Иван Иванович вошел, запер замок, спросил:
– Ты чего так
уставился? Будто привидение увидел.
Но Данька не ответил. А
ушел в свою комнату, поставил Обатала на стол, наклонился к нему и прошептал:
– Спасибо!
Глава
20
Утром Данька едва
притронулся к завтраку. Иван Иванович покосился на внука, но опять ничего не
спросил.
На подходе к школе сердце
начало скакать как бешеное, а в ногах сделалось такое ощущение, будто он
отсидел их обе. Данька переставлял их с трудом и чувствовал себя каким-то
журавлем, шагающим по болоту. Он стоял на переходе и ждал зеленого, оставалось
пройти только зебру и метров десять вдоль школьного забора, а там смешаться с
учениками и быть относительно спокойным. Но примерно в середине этого короткого
пути маячили братья Лосевы. Старший сидел на корточках, привалившись спиной к
кирпичной колонне, младший стоял напротив. Кажется, они пока не заметили
Даньку. Что было делать? Свернуть? Бежать до следующего перехода и подходить к
школе задами?
Пока Данька размышлял,
светофор переключился и потянулась новая томительная минута, отделяющая его от
Лосей. Едва он увидел их у забора, сразу понял, что они дежурят там нарочно –
ждут его и Гаврилу.
– Здравствуй, Данечка! – сказали за спиной так громко и неожиданно, что
он едва не подпрыгнул.
Снежанка кокетливо
улыбалась, заправляя за ухо выбившийся локон.
– А помоги мне нести
рюкзак! Тяжелый! – И она сбросила с плеча свой розовый девчоночий рюкзачок,
весь в каких-то котиках и стразиках, протянула
Даньке.
Тот взял его за лямки и
растерянно посмотрел на Снежанку. Он был так занят
своими мыслями, что даже разозлиться на нее сил не было.
– Ну что же ты, пойдем!
– сказала Снежанка капризно. – Зеленый же!
И они пошли. Данька –
на ватных от страха ногах, с розовым рюкзачком, бьющим по колену при каждом
шаге, а Снежанка – щебеча что-то, чего Данька не слышал и не понимал, и
улыбаясь во весь рот.
Метр, другой, третий,
четвертый – и они поравнялись с Лосями. Те лишь лениво покосились на Даньку и
проводили его глазами. Младший смотрел насмешливо, старший – вроде бы равнодушно.
Данька подумал, что так
же смотрит Волк в гаражах на приближающихся чужаков, перед тем как броситься им
под ноги с угрожающим лаем.
Но нет, никто ни на
кого не бросился. Они со Снежанкой спокойно прошли
мимо и оказались на школьном дворе.
– Вот, держи! – Данька
протянул ей рюкзак.
Они уже поднимались по
ступенькам.
– Ну Данечка, ну донеси до класса! – протянула Снежанка. – А то
какой же ты рыцарь, если на полдороге бросаешь даму?
На «рыцаря и даму»
Данька поморщился, но понес рюкзак дальше. Он и вправду был тяжелый. У дверей
их нагнал запыхавшийся Гаврилов. Он появился вообще с какой-то непонятной стороны,
и вид у него был взъерошенный.
– Ты видел, да? – тихо
спросил он у Даньки.
Тот сразу понял, о чем
речь, и коротко кивнул. Снежанка растерянно переводила взгляд с одного на
другого.
– Ладно, потом! –
сказал Гаврила и убежал вперед.
Снежанка шла по
коридору с видом победительницы – наконец-то свершилось! Ее преданный рыцарь
Данька Логинов перестал бегать от судьбы и, смотрите, несет рюкзак! «Вот дура»,
– обреченно думал Данька. А все-таки он был ей благодарен. Лоси не тронули его
только потому, что он шел с девчонкой. Даже они не нарушали этого неписаного
кодекса чести.
На уроках Гаврилов и
Данька слушали плохо. Данька впервые в жизни схлопотал трояк на истории. Они
всё шептались, решая, как поступить, но ничего не придумали, а пока решили
везде ходить вместе, потому что вдвоем в любом случае безопаснее.
Всю большую перемену
они просидели в кабинете русского-литературы и даже не пошли за булочками.
Ларилеона, проверяющая за столом какие-то тетради, временами удивленно
поднимала на них взгляд – тогда они делали вид, что играют.
– Е-два! – говорил
Гаврила.
– Ранен! – говорил
Данька.
И Ларилеона опять
возвращалась к своим тетрадкам.
После уроков Снежанка
все намекала, что вот она, а вот ее тяжелый рюкзак, но Данька настолько был
взвинчен ожиданием, что вовсе перестал ей отвечать, и она ушла обиженная,
поджав губки. Карина подошла и прямо спросила, что случилось, но они
неопределенно отмахнулись – мол, ерунда, ничего особенного.
Из школы выходили как
партизаны. Крались по двору за калитку, потом осторожно высунулись и
осмотрелись. Лосей нигде не было видно. Домой чуть не бежали и разошлись на
углу, откуда Гавриле оставалось пройти еще три дома, а Даньке – только
перебежать детскую площадку.
В выходные, к счастью, погода
была достаточно отвратительная, и не пришлось придумывать для деда причину,
почему Данька не гуляет и не катается. Уроки не учились, еда не лезла в горло,
снились ночью какие-то ужасы.
Списывались с Гаврилой ВКонтакте. Гаврила бодрился. Писал Даньке – мол, погоди,
время пройдет и Лоси, может быть, забудут про тотализатор. Тоже бойцовский клуб
выдумали! Но оба понимали, что нет, не забудут.
В понедельник Гаврила
зашел за Данькой и они отправились в школу вместе. Специально тянули время, до
звонка оставалось буквально три минуты. Однако младший Лось все-таки поймал их
у входа и спросил с гнусной улыбочкой:
– Ребятишки, вы про нас
не забыли?
– Да пошел ты! –
буркнул Гаврилов и протопал мимо, а Данька юркнул следом. Он слышал, как
младший Лось процедил им в спину:
– Ну всё, теперь вы
точно попали!
На переменах из класса
в класс пришлось перемещаться короткими перебежками, а уходить из школы – через
черный ход. Но на следующее утро их все равно подловили. Лоси дежурили не у
школы, где полно родителей и учителей, – они вычислили, с какой стороны Данька
и Гаврила приходят, и тормознули их за продуктовым магазином, около мусорных
контейнеров.
– Ну-ка шагаем сюда,
мимо не проходим! – скомандовал старший. Он тоже улыбался. Гаденькая улыбочка –
это, похоже, было у них семейное.
Данька с Петькой стояли
на месте, молча смотрели на Лосей. Младший подошел развязно – и вдруг, резко
выкинув руку вперед, ударил Петьку по лицу. Тот почти увернулся, но кулак все
равно задел по скуле – довольно сильно.
– Это чтобы ты лишний
раз рот не открывал! – гоготнул младший.
– Куда это вы
сливаетесь все время? Не слышали, что старших нужно слушаться? – говорил меж
тем его брат.
Данька смотрел на
гладко выбритый череп старшего Лося и видел два коротких белых шрама над
оттопыренным ухом. Щека Гаврилы покраснела от удара. Но он не пытался бить в
ответ, а только стоял, широко расставив ноги, и было видно, как он напряжен и
сосредоточен. Данька понимал – это не из трусости. Сдержаться сейчас – это было
лучше для всех.
– Вы хоть понимаете,
чудики, что попали на денежки? – продолжал старший. Он ходил перед ними
туда-сюда и разглагольствовал, бурно жестикулируя. – На вас, на козлят,
серьезные люди бабки поставили! Серьезные люди ждут честного боя! А вы что же,
решили их кинуть, так получается? – Он остановился и посмотрел на Гаврилу,
потом на Даньку.
Глазки у него были
серые, водянистые, злые, а нос расплющенный – явно сломан. Может быть, даже не
один раз.
– Мы же сказали, что
отказываемся, – тихо, но твердо ответил Гаврила. – В первый же день.
– Так это что же?! Ты
хочешь сказать, что я сам облажался? Я?! – взвизгнул старший Лось.
Он шагнул к Петьке и
схватил его за ворот. Стал сгребать ткань в кулак, так что рубашка больно
впилась в шею.
– Мы же объяснили, мы
просто тренируемся! – выкрикнул Данька.
Он понимал, что это
звучит по-детски и, наверное, глупо, но стоять и помалкивать, когда нападают на
Гаврилу, не мог.
– Это ничего! Это мы
поправим! – заржал младший Лось.
Он выкинул вперед кулак
– и дальше Данька видел только темноту перед глазами, а потом – темную кровь в
ладони, подставленной к носу, свою собственную. Боль началась позже. Он стоял
согнувшись и думал только о том, как бы не запачкать свитер и штаны, а то в
школе заметят. Когда он выпрямился, то увидел, что Петька сидит на коленях, в
раскисших листьях, размазанных по асфальту, и смотрит перед собой пустым
взглядом. Он обеими руками держался за живот. Когда он разомкнул руки и
поднялся, Данька увидел у него на куртке рифленый след от берца – чуть ниже
солнечного сплетения.
Братья Лосевы уходили,
похохатывая, – и вот скрылись за углом.
Они юркнули в школу уже
после звонка и помчались в туалет, приводить себя в порядок. Первый урок
пришлось прогулять. Данька надергал салфеток, намочил холодной водой и держал у
носа, пока кровь не утихла. Он смотрел в зеркало и никак не мог решить, заметен
след удара или нет. Вроде нос немного припух, но это и всё. Петька отмыл куртку
и колени. Теперь он держал куртку под сушилкой для рук. Сушилка гудела с
тоскливым присвистом. Куртка сохла быстро, но все равно на ней остались разводы
от воды.
– Теперь стирать. Мать
оборётся, – сказал Петька с досадой.
Отчего-то эта простая
реплика немного разрядила обстановку. Они глянули друг на друга и рассмеялись.
– Во мы попали, да? –
сказал Данька сквозь смех.
– Да вообще! – сквозь
смех отозвался Петька.
На последней перемене,
как ни прятались, старший Лось отыскал Даньку и велел иметь в виду, что, если
они сегодня после шестого урока не появятся в сквере, пусть пеняют на себя. Но
в сквер они, конечно, не пошли, а вместо этого увязались провожать Снежанку – вдвоем, чем ее, скорее, озадачили, а не
обрадовали.
– Данечка,
а что у тебя с носом? – спросила Снежанка встревоженно. – Ты что, подрался?
«Ох, ну что за человек!
– расстроился Данька. – Ну всё увидит, что не надо!» Вообще-то он бы лучше
пошел провожать Карину. Но за той до сих пор приходила мама.
Довели Снежанку до подъезда и наспех попрощались, а она так и
стояла растерянная, глядя вслед странной парочке и пиная свой розовый рюкзак
коленками. А Петька с Данькой шли и молчали. Что они могли друг другу сказать?
Они не знали, что с ними будет завтра.
Глава
21
Так прошла неделя,
началась следующая. Как ни старались Данька и Гаврила избегать встречи с
Лосями, это им редко удавалось. Они были хитрые, братья Лосевы, всегда
подкарауливали где-нибудь в городе. И они больше не били по лицу. А под одеждой
не видно было тех синяков, которые прирастали после каждого нового
столкновения.
Но и Данька, и Гаврила
знали – просить помощи не у кого, а жаловаться бесполезно. Свидетелей не было.
Со стороны история с тотализатором и бойцовским клубом казалась нелепой цитатой
из какого-нибудь иностранного блокбастера. Кто бы поверил в этот бред? Друзьям
казалось, никто.
Данькин страх рос, рос,
рос, пока не достиг предела, за которым вышел на одну монотонную прямую. Это
было странное ощущение, когда опасность рождает не столько ужас, сколько скуку,
что вот, опять одно и то же, и сколько можно? Он хотел поговорить об этом с
Петькой, но не сумел подобрать подходящих слов.
Данька стал потихоньку
носить с собой велосипедную пристежку деда. Это была тяжелая цепь с увесистым
замком на конце, она выглядела довольно устрашающе и, пожалуй, действительно
могла бы стать серьезным оружием, но как-то так выходило, что ни разу не
получилось пустить ее в ход, потому что доставать цепь из рюкзака было слишком
долго, а встречи с Лосями начинались и заканчивались стремительно и всегда
неожиданно.
Они возвращались,
проводив домой Снежанку. Это сделалось уже традицией.
Погода выправилась, лужи подсохли. В небе стояло неяркое осеннее солнце. Оно
уже почти не грело, но все-таки поднимало настроение. Как бы ни было тяжело, а
хотелось подставить ему лицо и улыбнуться – непроизвольная реакция.
– Знаешь, – начал Данька.
– Меня все это уже достало.
– Согласен, – отозвался
Гаврила.
– И я думаю, ничего мы
не добьемся, если будем дальше от Лосей бегать.
– Согласен, – опять
отозвался Петька. – Будет только хуже.
– Вот именно.
– Ты думаешь о том же, о
чем и я? – Петька остановился, внимательно посмотрел на Даньку.
Данька кивнул. Молча
вынул из рюкзака велосипедную пристежку, намотал на кулак.
– А у меня – вот! –
Гаврила вынул из портфеля армейский ремень с тяжелой пряжкой. – От отца
остался.
– Хорошая вещь, –
похвалил Данька, рассматривая ремень.
– Если они нас еще раз
тронут, мы больше не должны стоять как бараны, – сказал Гаврила. – Их двое, нас
двое. Если подумать, не такие уж они сильные. Помнишь, как ты меня тогда пяткой
по пальцам?
– Ну, – кивнул Данька.
– У всех есть слабое
место, – продолжал Гаврила. – Надо только его найти… надо понять!
Правда, Данька тоже
думал об этом. Может быть, немного другими словами.
– Может, нам их
вызвать? – спросил Гаврила. – Ну… как ты вызвал меня.
– Зачем? – Данька
улыбнулся. – Эти сами припрутся, их и вызывать не надо!
В этот момент, легки на
помине, в конце улицы нарисовались братья Лосевы.
– Вау!
Какие люди! – Младший Лось раскинул руки и развязной походочкой
пошел навстречу. Его выбеленная челка падала на глаза, придавая широкой ухмылке
особенную гнусность.
Старший Лось потирал
руки:
– Ну что? Приступим к
воспитательному процессу?
Вся улица вдруг
проявилась у Даньки перед глазами – как будто на нее внезапно навели резкость.
По дороге проезжали редкие машины. К подъезду вперевалку ковыляла старушка,
ведя на поводке юркого карликового пуделя. Две женщины сидели на лавочке, не в
такт раскачивая перед собой детские коляски. В песке на детской площадке
копалась малышня. Желтые листья, уже подернутые ржавчиной гниения, лежали под
деревьями. У контейнеров громыхал дворник в оранжевом жилете.
Данька сбросил рюкзак,
покрепче намотал на руку пристежку и пошел навстречу Лосям. Гаврила тоже
оставил школьную сумку и двинулся следом, раскачивая солдатский ремень.
– О! Какие мы смелые! –
осклабился младший Лось.
Старший быстро
осмотрелся, глянул на брата, едва заметно покачал головой. Младший понял,
шагнул назад, не сводя с Даньки взгляда. Данька тоже их понял: Лоси не хотят
ввязываться в драку при людях, не в их правилах биться в открытую.
Но Данька знал – нет!
Нужно драться здесь и сейчас! Нельзя уступать!
Весь страх, накопленный
за последние дни, сейчас превратился в ненависть к Лосям. Хотелось только
драться, драться, вкладывая в удары всю эту ненависть.
Кажется, то же чувствовал
и Петька. Он первый кинулся на старшего, раскручивая над головой ремень.
Старший увернулся и ловким ударом врезал Петьке по лицу. Тот покачнулся, но
устоял на ногах. Лось больше не стал нападать, а повернулся и побежал. Гаврила
кинулся следом. Данька хотел крикнуть, чтобы он остановился, что это разводка.
Лось просто хочет увести его с улицы туда, где не будет свидетелей. Но тут к
нему подскочил второй, да так быстро, что Данька не успел поднять руку с
намотанной вокруг кисти пристежкой. Удар ногой по ребрам сшиб его на землю. Но
добивать его младший Лось не стал, а, воровато оглядевшись, потрусил за угол
дома, где скрылись Петька и старший брат.
Данька поднялся. Он
видел, что одна из женщин поднялась с лавочки и что-то кричит дворнику,
указывая на Даньку. Но тот ее не слышал из-за грохота контейнера. Данька
отвернулся и, несмотря на боль в боку, кинулся вслед за младшим Лосем – ведь
там Петька один на один с ними обоими. Они забьют его в два счета, втихаря, и
ничего потом не докажешь. Данька, заворачивая за дом, уже не видел, как в конце
улицы показались два мотоцикла. Не видел, как женщина, оставив коляску на
попечение подруги, выскочила на обочину, размахивая руками.
Данька заскочил за
угол. На эту сторону не выходили ни балконы, ни подъезды. Глухой зеленый забор
тянулся за домом, вдоль него вилась среди редких тополей едва видимая тропка.
Петька лежал поперек тропинки, обхватив голову руками, а братья вдвоем пинали
его, и было понятно, что это больше не шуточки и не угрозы. Они били всерьез, с
перекошенными злобой лицами, с которых сошли дежурные улыбочки.
– Убью! – заорал
Данька.
Он покрепче сжал
пристежку, быстро наклонился, свободной рукой подобрал камень. Пошел на Лосей.
Те сразу оставили Гаврилу, повернулись. Данька увидел у старшего Лося Петькин ремень.
Но ему уже было не до осторожности. Страх перед Лосями пропал, но навалился
другой – страх за Гаврилу. Тот не поднялся, когда Лоси оставили его, а лишь
слабо пошевелился и застонал.
Этот стон придал Даньке
решимости, и он метнул в сторону братьев камень, а потом кинулся на них сам,
раскручивая пристежку в руке. Удары посыпались на него сразу – жесткие,
тяжелые. В глазах потемнело, но Данька бил, бил, бил, не понимая, куда бьет,
думая лишь об одном – только бы не упасть, только не упасть. Он потерял
пристежку – и даже не заметил как.
Как бы отчаянно ни
сопротивлялся Данька, Лоси были гораздо сильнее, и их было двое. Он тоже не
выдержал града ударов. Ноги подкосились, и он повалился на землю в нескольких
метрах от Гаврилы. И, падая, услышал, как загрохотало все вокруг, будто гром во
время грозы. Ему казалось, это гремит у него в голове – она болела вся целиком,
от подбородка и до макушки.
Удары неожиданно
прекратились.
– Стоять! – бухнул
тяжеленный бас.
Данька услышал чей-от испуганный
вскрик. Он приподнял голову и открыл глаза. И в двух шагах от себя неожиданно
увидел Никиту.
– Так это же Данька, Николаич! – присвистнул тот.
– Та-а-ак!
– опять бухнул бас.
Данька медленно
поднялся, посмотрел на Никиту. Потом обернулся туда, где оставался лежать его
друг. Петька тоже поднялся и стоял, немного пошатываясь и держась рукой за
левый бок.
Лоси были тут же – их
держал за шиворот, как кутят, Егор Николаевич.
Егора Николаевича
Данька тоже знал давно, это был старый приятель деда и Сергеича. Росту он был
за два метра, носил, как и дед, густую бороду, но заплетал ее в косичку, и,
когда гнал на своей «хонде» по улице, косичка эта смешно трепыхалась у него за
плечом. У Егора Николаевича был такой силы и густоты бас, что, когда он говорил,
казалось, будто это и не человек вовсе, а порыкивает на низких нотах какой-то
неведомый зверь, и невольно хотелось присесть, втянув голову в плечи.
– Вы как? – спросил
Никита.
Петька лишь шмыгнул
носом. А на Даньку вдруг навалилась такая усталость, что он присел под дерево,
опустил голову на руки. Ни говорить, ни двигаться не хотелось. По щекам непроизвольно
потекли слезы. Но это не были слезы страха или безысходности. Это были злые,
жгучие слезы внезапного облегчения. Данька с силой смахнул их. Резко поднялся.
Подошел к старшему Лосю и со всей силы врезал ему в глаз. Тот затрепыхался в
ручище Егора Николаевича, однако вырваться не смог. Затих, посмотрел на Даньку,
заморгал. И вдруг Данька понял, что Лось боится. И не просто боится – он в
панике. Эта перемена в таком сильном и дерзком Лосе, таком беспощадном и
жестоком с теми, кто слабее, Даньку покоробила. Он сплюнул под ноги и отошел.
– Так что случилось-то?
– спросил Никита. – За что они вас? Что не поделили?
Данька посмотрел на
Никиту. С минуту раздумывал. А потом все рассказал – про тренировки, про
тотализатор. И как Лоси пытались заставить их драться между собой, чтобы на
этом заработать.
– Киношек насмотрелись?
– спросил Лосей Никита, когда Данька перестал рассказывать. И вдруг весело
крикнул: – Эй, Николаич, ты осторожнее давай! А то
мало ли!
– Я маленько. Поучить
просто, – бухнул Егор Николаевич, легко приподнял братьев над землей и как
следует встряхнул. А потом резко разжал руки – и братья повалились на землю,
стукнувшись лбами.
– А-а-а-а… – закричал
младший.
– У-у-у-у… – застонал
старший.
– А теперь заткнулись и
послушали, – склонился над ними Никита. Лоси сразу замолчали. – Пацаны эти под
нашей защитой. Ясно? Если мы еще раз узнаем, что вы хотя бы посмотрели в их
сторону, вам кранты. Ясно? Ясно, я вас спрашиваю?!
– Ясно, – нехотя
пробубнили Лоси вразнобой. Они больше не казались страшными, а под ногами у
Егора Николаевича имели и вовсе жалкий вид.
– И еще. Это тоже
запомните, – продолжал Никита. – Ходите и молитесь, чтобы ни один волос с их
головы не упал. А если упадет, мы будем знать, кто виноват. Вы! Ты и ты. – Он
ткнул в них пальцем. – Это понятно?
Лоси кивнули. А Данька
подумал, что и Никита говорит сейчас как в кино, но опять не смог вспомнить в
каком.
– Вот и хорошо. А то
знаю я таких шустрых. Отомстить еще, чего доброго, захотите. Только мы вам не
советуем. А теперь валите отсюда. Быстро.
Лоси вскочили и не
оглядываясь помчались вдоль дома.
– Все хорошо, мальчики?
– вдруг раздался встревоженный женский голос.
Все обернулись. К ним
подходила одна из тех женщин, что сидели с колясками во дворе. В руках она
несла Данькин рюкзак и Петькину сумку.
– Спасибо вам, –
улыбнулся Никита. – Мы вовремя успели.
– Вот и хорошо. А то
они как сцепились, аж страшно стало, – сказала женщина.
Она смотрела на побитых
друзей с жалостью. Никита забрал у нее вещи.
– Кошмар, что делается!
– поохала женщина. – Такие здоровые лбы и на таких маленьких напали!
Тут Данька был
категорически не согласен. Ничего они не маленькие! Петька вон Никиты всего на
полголовы ниже! Данька нагнулся, подобрал пристежку, повертел в руках, Петька
поднял с земли отцовский ремень.
– Ты только глянь на
них, Николаич, – улыбнулся Никита. – Вооружены до
зубов.
Данька с Гаврилой
посмотрели друг на друга и засмеялись.
– Я побегу! У меня там дети!
– заторопилась женщина. Она не понимала, что тут происходит и тем более чего в
этом смешного.
Скоро они выехали со
двора. Данька сел с Никитой, Петька с Егором Николаевичем. Выкатили на улицу,
прибавили газу. Данька подставлял побитое лицо тугому встречному ветру.
Смотрел, как уносятся назад дома, машины, прохожие на тротуарах. Махал рукой
Петьке, когда байк Егора Николаевича равнялся с ними. Было весело наблюдать за
лицом Гаврилы – шальным от восторга и радости. Да и сам Данька чувствовал себя
сейчас абсолютно счастливым человеком.
Они вылетели на
центральную улицу и покатили вдоль тротуара.
По тротуару шли Карина
с мамой. Мама толкала перед собой коляску и что-то выговаривала дочери.
– Эй, Карина! – заорал
ей Петька, так что новенькая аж подпрыгнула от неожиданности.
– Привет! – крикнул и
Данька.
Мгновение – и они
пронеслись мимо. А младший брат в коляске проснулся и запищал.
Глава
22
Егор Николаевич и
Никита, сделав небольшой круг по улицам, чтобы ребята немного отвлеклись и
взбодрились, отвезли их домой к Даньке и сдали с рук на руки Ивану Ивановичу.
– Данила?! – только и
сказал тот, когда увидел в дверях побитого внука.
Под глазом у Даньки
расплывался желто-фиолетовый бланш, бровь была рассечена, нижняя губа до сих
пор немного кровоточила, а костяшки пальцев были рассажены. За внуком в
прихожую вошел Петька в еще более плачевном виде.
Иван Иванович отступил
вглубь коридора, освобождая место, и следом в прихожую вошел Никита, а за ним –
Егор Николаевич, загородив проход своими мощными плечами.
– Вот, принимай! –
пробасил он.
– У шпаны отбили, в
соседнем квартале, – добавил Никита.
Иван Иванович только
удивленно молчал, переводя взгляд с Даньки на Петьку и обратно. Те были сильно
потрепанные, но довольные.
– Бились как львы! –
усмехнулся Егор Николаевич.
– Не! Рядом с ними даже
львы отдыхают! – сказал Никита. – Ну ладно, герои. Бывайте! – Он подал руку
сначала Петьке, потом Даньке, крепко пожал. – В следующем сезоне еще
прокатимся, а?
Петька и Данька
закивали. Егор Николаевич тоже потряс их ладони своими огромными ручищами, и
Данька едва удержался, чтобы не поморщиться: руки после драки болели.
Когда входная дверь
закрылась, Иван Иванович повел друзей в ванную отмываться и обрабатывать раны.
Он, по обыкновению, ни о чем не спрашивал, но это пока. Он отлично понимал, что
сначала надо дать мальчишкам прийти в себя. Поэтому, поколдовав с йодом,
перекисью и пластырем, отправил обоих в Данькину комнату, а сам принялся
готовить ужин.
Петька с любопытством
осматривался – потыкал компьютер, провел рукой по корешкам книг, сел на диван,
попрыгал. Опять поднялся, походил по комнате. Данька с удивлением понял, что
друг стесняется.
– Это у тебя кто? –
спросил он, показывая на Обатала.
– Африканский бог.
Родители на день рождения подарили.
– Тяжеленький… – Гаврила
покачал статуэтку на ладони. – А где они?
– В Африке.
– Прямо в Африке?! Ого!
– удивился Петька.
Данька пожал плечами:
– А чего такого? Они
вечно по командировкам. А я тут, у деда.
Гаврила щелкнул бога по
носу.
– А у меня отец года
три назад как поехал в командировку, так с тех пор ни ответа ни привета. На
Новый год иногда звонит, и всё… У него глаза закрыты, что ли? Почему?
Даньке хотелось
рассказать другу, что Обатала иногда разговаривает с ним. То есть как
разговаривает… как будто отвечает на какие-то важные вопросы, но только не
совсем своим голосом, а то голосом отца, то деда, то даже его собственным,
Данькиным. Захотелось объяснить, что, когда остаешься со своей проблемой один
на один, это ужасно важно – знать, будто рядом есть кто-то сильнее и мудрее,
который сможет все решить за тебя, потому что решать самому – страшно,
страшнее, наверное, чем самая страшная беда… и как же хочется переложить
решение на кого-нибудь другого. Когда не знаешь, что делать, это, пожалуй, не
самый глупый выход – послушаться того, кто сильней и мудрей… хотя бы верховного
африканского бога, который даст знак, намекнет: мол, все обойдется… А почему
нет? Ведь крикнул же кто-то «Помогу!» – тогда, в коридоре. И вот, пожалуйста, –
когда настала совсем труба, помощь явилась, откуда не ждали… Потом-то, конечно,
все это кажется смешным. Сейчас – уже смешно. А два часа назад? И… вдруг правда
это Обатала вытащил их сегодня, послав на помощь Никиту и Егора Николаевича?
Или не он? Ведь говорил же Иван Иванович – «на бога надейся, а сам не плошай».
Одна из самых любимых его поговорок… В общем, все было слишком сложно, потому
Данька ничего этого объяснять не стал: уж он-то знал, что стоит открыть рот,
тут же и запутаешься. Бывают у человека всякие такие мысли, которые в голове
лучше звучат.
– Ты чего молчишь-то? –
спросил Гаврила.
– Да так… вспомнил кое
о чем, – смутился Данька.
– О Лосях? – Гаврила
улыбнулся. От улыбки разбитая губа начала опять кровить.
– Вроде того… – сказал
Данька уклончиво.
– А… хочешь скажу? –
спросил Гаврила. – Как другу?
– Давай.
– Знаешь, как я их
боялся? – Петька осторожно потрогал припухшую губу и уставился на пальцы,
выпачканные кровью. – Еще как!
Тут пришел дед и увел
их на кухню обедать.
Подождав, пока они
поедят, и уже наливая чай, он промежду прочим скомандовал:
– Теперь рассказывайте.
Слушаю.
И друзья, перебивая
друг друга, кое-где привирая – не без этого, – а кое-где и умалчивая, все
рассказали.
– Орлы! – Дед показал
большой палец.
Было непонятно, смеется
он или правда хвалит. Данька с Гаврилой переглянулись. Все-таки, наверное,
хвалит.
Сидели гордые и
довольные собой, хлюпали горячим чаем, заедали печеньем. А потом Гаврила
спохватился, что ему давно пора домой, потому что мать иначе голову открутит, и
все пошли провожать его в коридор.
В коридоре пылился
велик, который за историей с Лосями оказался забыт на долгих три недели. Данька
даже в гараж его не отогнал – просто из головы вон.
– Пока нормальные
деньки, может, покатались бы? – спросил дед. – Нечего дома штаны просиживать.
– А что? Точно! Давай завтра после уроков в
парке погоняем! – подхватил Данька. – Ты этот возьмешь, а я на старом еще могу,
нормально.
– Не-е-е… – протянул
Гаврила, смущенно опуская голову. – Покатался один раз. Спасибо большое…
– Да ладно! Ерунда! – сказал
Данька великодушно.
– Ага… ерунда, –
пробормотал Петька и присел завязать шнурки. – Я думал, ты меня за него…
порвешь… как этот… как Тузик грелку!
Теперь смутился и
Данька. А ведь правда! Из-за велика все и началось.
Иван Иванович посмотрел
на одного, на другого – и усмехнулся в бороду. Данька стал делать Гавриле знаки
– мол, заткнись, не пали. Но тот трудился над шнурками и продолжал бубнить, не
поднимая головы:
– Как я его… в калитку…
Помнишь? Не… Ну нафиг. Покатался уже…
– Спасая женщину с
ребенком? – насмешливо уточнил дед, выразительно глядя на Даньку. Данька готов
был сквозь землю провалиться. То есть сквозь пол – этажом ниже.
– Разогнался как дурак,
– продолжал Гаврила, вставая. Он теперь смотрел на Ивана Ивановича. – А тут Каринкина мама с колясочкой такая идет. Ну я и врезался.
Честное слово, это не нарочно!
– Вот так подвиги чаще
всего и совершаются, не нарочно, – улыбнулся дед. – Раз – и подвиг. Согласен,
Дань?
Но внук опустил голову
и молчал – только уши горели.
Когда Гаврила ушел, дед
опять посмотрел на внука.
– Я нечаянно, дед. Я не
хотел тебе врать, – пробормотал тот.
Иван Иванович подошел в
Даньке, взъерошил ему волосы.
– Боялся человека
заложить? Это правильно. Только ты запомни, вранье – оно и есть вранье. Всегда
наружу вылезет. Есть у вранья такое ценное свойство.
Данька поднял взгляд на
деда. Но дед вовсе не читал мораль – он улыбался.
– Какой вывод? –
спросил он весело.
– Не врать, – сказал
Данька.
– Ну, по возможности. –
Дед опять потрепал Даньку по волосам.
– Ты только это… ты родителям
не говори… ну, про это вот про всё… А то они расстроятся, мама вообще в панике
будет…– тихо попросил Данька.
– Да уж не скажу, –
пообещал дед. – Только впредь, пожалуйста, предупреждай меня сразу, если влез
куда. Чтобы не доводить до крайностей. А теперь марш за уроки.
Данька ушел в свою
комнату. Быстро расправился с домашним заданием, плюхнулся на диван, прикрыл
глаза. И сразу почувствовал, как устал за сегодняшний день. Лицо, руки, ноги –
все болело. Но это ничего. Это скоро пройдет. Зато Лоси их теперь не тронут.
Факт!
Он по привычке
прислушался, но в комнате было тихо.
– Молчишь? – спросил у
Обатала. И через мгновение прибавил: – Ну и молчи.
С тем и уснул.
Глава
23
Наутро Данька и Гаврилов
пришли в класс последними и застали странную картину. Протасик спиной пятился
по проходу к доске, а на него шли девчонки, подняв над головами у кого что было:
смартфоны, телефоны с видеокамерами, планшеты. Была тут даже пара цифровых
«мыльниц».
Протасик неловко
оступался и бормотал:
– Вы чего? Вы чего
вообще?!
Он заметно нервничал и
вид имел бледный – в прямом и переносном смысле.
Петька с Данькой
переглянулись – что здесь происходит-то?
– Помните, он девчонок
на физре записал? – объяснил Максик.
– Как они в длину прыгают?
– Ну помним. Ну и
что?.. – Петька с Данькой только плечами пожали. Мол, нам бы их проблемы.
Девчонки надвигались,
угрожающе подняв свои гаджеты над головами, запись шла. Зрелище было
жутковатое. Почти все они были выше Протасика и крупнее, и он выглядел перед
ними жалким червяком. Девочки наступали по проходу, гневно галдя, пока Протасик
не забился в угол, за треногу с хлорофитумом и
традесканцией.
– Ну вы чего?! Хватит
уже! – бормотал Протасик. – Чего такого?!
– Он эти прыжки потом
нарезал, склеил и в ускоренной записи в сеть кинул, – продолжал Максик. – Под музыку из шоу Бенни Хилла… Прикольно
получилось, чего они взъелись-то?
К счастью, девочки,
занятые расправой над Протасовым, этой реплики не слышали – иначе досталось бы
и Максику.
– Я учусь на репортера,
поняли?! – выкрикнул Протасик и попытался пробиться на волю.
Не тут-то было.
Девчонки стояли плечом к плечу.
– Никакой ты не
репортер! Ты – папарацци! – выкрикнула Юля Головина.
Она больше всех злилась
на Протасика и теперь наступала в первых рядах. Ее белый телефончик был нацелен
ему в самый нос.
Прозвенел звонок. В
класс вошла математичка, выразительно покашляла в кулак – ноль эмоций. Она
покашляла сильнее.
Мальчишки заозирались и тихонько стали расползаться по местам, а
девочки, увлеченные расправой, даже не оглянулись.
– Дамы! – гаркнула
математичка. – Я к вам обращаюсь или как?!
Тут девочки наконец-то
оглянулись – и прыснули по местам.
Последним из своего
укрытия выбрался Протасик. Он был явно напуган и едва не обрушил цветы.
Математичка проводила его долгим взглядом поверх очков и спросила:
– Что здесь происходит?
Девчонки хором
загалдели, так что вообще ни слова не разобрать, и только Белова, заглушив
всех, громко крикнула:
– Так ему и надо!
– Понятно, – сказала
математичка. – А теперь мы выпустили пар и давайте немножечко поучимся. Просто
для разнообразия, да?
Девчонки пристыженно
замолчали и опустили носы в тетрадки. Учительница обвела класс глазами,
подсчитывая, все ли на местах, и, увидев Петьку и Даньку, только и сказала:
– О господи!
Все обернулись.
Друзья и правда были
хороши. Фингалы их за ночь почернели по центру и
пожелтели по краям.
– Бандитская пуля,
Марина Сергеевна! – бодро отрапортовал Гаврилов.
– Да уж вижу… – вздохнула
математичка. – Об этом я даже спрашивать не буду, иначе мы сегодня останемся
вовсе без урока, а у нас новая тема.
Она поднялась с места и
стала рисовать на доске формулы. В классе наконец-то стало тихо.
В конце урока к ним на
парту перебросили сложенный вчетверо тетрадный листок. Данька и Петька,
улыбающиеся во весь рот, но как есть побитые, с симметричными фингалами, с растрепанными на ветру волосами, мчали на
странном мотоцикле. У него было два руля и общее заднее колесо, и вся
конструкция напоминала рака, протянувшего вперед две мощные клешни.
– Ну а что? – шепнул
Петька. – А похоже!
– Согласен! – кивнул
Данька.
– Разговорчики! –
строго сказала математичка.
И, не давая ей
продолжить, запел звонок на перемену.