Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2015
Евгений Солонович – поэт, переводчик. Родился в Симферополе. Лауреат премии журнала «Октябрь» и ряда других литературных премий, в том числе Государственной премии Италии в области художественного перевода. Живет в Москве.
* * *
Заря раздувает костер –
и в частых прорехах завеса
тумана, и контуром леса
очерчена линия гор.
И отодвигается даль,
в дорогу впадает дорога,
в тревогу впадает тревога,
разлука впадает в печаль.
* * *
Маршруты сна –
не те, что наяву, –
ведут в необязательные дали:
то лунной ночью вдоль дворцов плыву
с венецианкою младой в гондоле,
то в неизвестном аэропорту,
за чашечкой остывшего макьято,
переступаю мысленно черту –
границу между «нынче» и «когда-то»,
и на передний план выходит явь,
навязывая вновь свои законы,
и, как местами их ни переставь,
они все те же, назубок знакомы,
и путь обратный, подчиняясь им,
нащупываю все равно откуда,
калика перехожий, пилигрим
(не в смысле богомолец), непоседа,
бродяга, путник, взявший в руки посох,
не думая о каверзных вопросах,
которые задаст в конце пути
вчерашний день.
Но как его найти,
вчерашний день?
* * *
…под памятный благовест вернувшийся август,
который уж год
тот самый, где стрелки замедлили ход,
где чет он же нечет,
где будущее на кону,
где время перечит себе самому,
где авансом вину
друг другу простили,
друг к другу припав, и устало
ночь длиться просили, не веря, что утро настало…
* * *
Перо скучающее очиню
и, с умным видом почесав в затылке,
две надписи под стрелки сочиню
взамен дождями смытых на развилке:
пойдешь направо, дескать, и тэдэ,
пойдешь налево, дескать, и тэдэ
(направо –
скажем, к станции ж/д,
налево –
к ближнему аэропорту,
чтоб тот, кто все послать захочет к черту,
не заблудился)…
Памяти Клауса
Клаудии, Франческе и Катерине
С Клаусом мы говорили по-итальянски
(он – с немецким акцентом, я – с никаким почти)
то на серьезные темы, то просто точили лясы,
спрашивали друг друга:
«А почему бы нам не зайти
в бар к Витторио выпить по кружке пива?»
Клаус любил с пеной, в отличие от меня,
мне вспоминалось:
Требуйте после отстоя долива… –
память не прохудилась,
советские штампы храня.
Попрощавшись: «Чао, Витторио», мы шли на виаМальпиги
есть приготовленный Клаусом знаменитый его гуляш,
в доме на виаМальпиги голодом не морили
гостя и не жалели спиртного – пили, бывало, аж
слишком, зато в подпитии как мы с Клаусом пели
…на пыльных тропинках останутся… например…
наши следы… –
мы столько советских песен успели
вдвоем перепеть! (Клаус был родом из ГДР.)
Франческа и Катерина, Клауса с Клаудией дочки,
в четыре слушали уха, как мы дружно поем.
Незабываемые денечки.
Без Клауса хуже поется.
Пелось лучше вдвоем.
* * *
Лауре Гаравалье
К берегу ночному подойду,
зачерпну из озера звезду,
чтобы так, что ни единый черт
не заметит, пронести на борт
самолета в бережной горсти
и через границу провезти
контрабандой в некий город, где
звездную ушанку на гвозде
не доест никак гурманка-моль,
рыбий мех стригущая под «ноль».
Так я думал, по-другому ли
ночью на другом краю земли,
впрочем, не таком уж и другом, –
там, где рады мне с моим сурком,
в городке, который имя Комо
делит с озером.
* * *
…а соседи по лестничной клетке –
кто с рогатиной, кто на гашетке
держит пальцы,
кто с кольтом,
кто с луком,
кто со свежим паническим слухом,
кто с винчестером,
кто с ятаганом,
кто с мачете,
с арканом,
с капканом,
кто с обрезом,
с заточкой,
с кастетом,
с топором,
с кулаком,
с арбалетом,
с полным ртом трехэтажного мата,
этот с палицей,
этот с мушкетом,
тот с повесткой явиться туда-то,
этот с дротиком,
тот с аркебузой,
тот с наганом под курткой кургузой,
тот с копьем,
этот с битой бейсбольной,
ну а тот держит кляп наготове, –
все с улыбочкой самодовольной.
Не пройти мимо жаждущих крови.
Не протиснуться.
Не протолкнуться.
Лишь одно остается –
проснуться.
Postscriptum
Для кого-то никто, для кого-то поэт, для кого-то
переводчик, родился тогда-то и там-то
(а точнее, в татарском Крыму, дальнем, как для Улисса Итака),
поступал, поступался, считался, сбивался со счета,
заводил, заводился (бывало, и с пол-оборота),
наступал по примеру других на любимые грабли,
меру знал, если врал (все когда-нибудь врали),
был когда-то на женщин и зелие падкий,
плод запретный вкушал, то несладкий, то сладкий,
«Краткий курс» изучал (слава богу, что краткий!),
похвалы получал, расточал, подвергался похулам,
посылал на три буквы (для чуткой цензуры – в болото),
наши мельницы сравнивал с мельницами Дон Кихота,
мысленно представляя идальго к рекорду
Гиннеса,
похвалиться не мог исключительной твердостью воли,
труса праздновал, но не кричал, что не дрогну под дулом
пистолета, нагана, винтовки, что в сытую морду
палача харкну кровью, бессильный от боли,
до восьмидесяти дотянуть, если честно, не думал,
дальше – кто его знает, а впрочем, а впрочем,
дальше проще всего
обойтись многоточием:
…
* * *
Волга обмелела, скоро в ступе
будет нечего толочь.
Доллар дорожает с евро вкупе,
на носу рождественская ночь,
грешная душа чудес взалкала,
по боку заемные лекала,
пусть за черевичками летит,
черта оседлав, кузнец Вакула
и не будет по дороге сбит
«Буком» ли, ракетой «воздух – воздух»,
пусть летит морозным небом в звездах,
пусть своей Оксане угодит.
Мы-то что? Не сеем и не пашем,
обсуждаем ценники, ворча,
и в аптеках терпеливо машем
социальной картой москвича.
Вместо снега месим реактивы –
смерть подметкам.
Месим – значит, живы.