Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2015
Денис
Хрусталёв – историк, родился в
Санкт-Петербурге. Окончил Санкт-Петербургский университет. Был архивистом,
археологом, коммерсантом, преподавал, путешествовал, стрелял из лука. Автор
многих монографий и научных статей по истории и искусствоведению.
Он бросил вызов себе и миру. Решил уехать в Шарм-эль-Шейх и уйти в Синайские горы навсегда. Потому что надо лезть в маршрутку номер четыре в восемь сорок пять, отстояв тревожную очередь и уткнувшись в плечо гражданина из Средней Азии; выпрыгивать на улице Красного Текстильщика и, упав в рабочее кресло, рассматривать экран с ненавистным «Аутлуком», мигающим красными флажками; нажимать «энтер», писать гадкие письма в юротдел, выслушать отповедь, думать о техзадании на второй квартал и отключать картинки в браузере, растягивая интернет-трафик до конца месяца; экономить на обеде, а вечером смотреть телевизор, переживая за события на Ближнем Востоке. Хватит!
Выход есть! Путь древних отшельников, народа Израиля и Моисея. Сквозь песчаные скалы Синая в Землю обетованную. Туда, где ждет прозрение, а может, и возрождение. Но надо не спугнуть, действовать скрытно. Дорога полна превратностей. Едва ли не каждый захочет помешать. В Каире беспорядки, в пустыне бедуины, везде враги. Они говорят – безопасность, но нам понятно – мешают: лишь бы никто не попал туда, где Бог его увидит.
А скажут, что ищет следы танков Моше Даяна; а скажут, что турист; а скажут, что из богатой России. Заподозрят, оболгут. Не тут-то было! Он все продумал и был готов. На работе отпросился незаметно, как и все – на новогодние праздники. Ну, на денек больше прихватил, за свой счет, как все. Отель выбрал вполне себе – старый, известный, помпезный. Рейс обычный, второго января. Никто ничего не заметил.
В аэропорту был тих. По прибытии послушно следовал за гидом. «Через дорогу направо автобус номер шестьдесят, багаж справа». Вселились уже за полночь по Москве, а по местному еще и поужинать успели. Он обошел все пять баров и взял в каждом по одной бутылке воды. Можно было взять пять сразу, но для вновь прибывшего это подозрительно. Сначала одну отнес в номер, потом другую. В промежутках улыбался. Всё без алкоголя. Ни-ни. Завтра важный день.
Утром белозубый гид собрал новеньких в митинг-руме и долго агитировал за дополнительные экзерсисы. Все должны были заполнить анкеты и купить хотя бы одну экскурсию. Он знал. Запасся деньгами ровно на этот трюк – сто евро. Плюс пятьдесят – НЗ. Заплатил за волшебный вип-тур с тройным снорклингом в Дахаб, но через неделю, чтобы раньше не спохватились. Остаток зашил в брюки. Нежно скрутил купюру в тонкую трубочку, сделал небольшой надрез в клапане ширинки и винтом засунул внутрь. Понятно, что не пригодится, но НЗ должен быть, как золотые часы, которые в случае чего можно обменять у аборигенов на жизнь.
Затем, как требовал любезный гид, закрыл все ценности (паспорт, телефон, обратный билет) в сейфе. Кодом выбрал цифры из даты своего рождения. Немедленно постарался их забыть. И начал непосредственную подготовку к побегу – осмотр территории.
Скалы буквально в зоне видимости. Километров пять. Марш-бросок меньше часа. Череда отелей – две узкие линии вдоль моря. Между ними дорога – самое опасное место. Везде блокпосты, охрана. Говорят, что ищут террористов, но на самом деле – его, таких, как он, тех, кто прорывается на Синай.
За второй линией отелей дома местных жителей – официантов, стюардов, поваров. Там их жены, дети. Очень опасно. Пройти незамеченным почти невозможно. Нужно буквально слиться с природой.
Но он приготовился. Форма НАТО, конечно, не для курорта. А он и взял только брюки и футболку. Причем охотничьего манера – с рекламой фирмы «Хойт». Ну, красивая футболка, и только. Чего странного? Вроде пронесло.
Нож в самолете везти побоялся. Стащил в ресторане. Вышло легко.
И наконец одеяло. Из номера. Скрутил двумя ремнями – за плечи. В рюкзаке только вода.
Встретив рассвет, выключил часы. Чуть посмотрел на них, положил на тумбочку – и захлопнул дверь. Всё!
Утомленный охранник отеля козырнул, выдавив ломаное «доброе утро». На улице подбежал таксист и предложил все, что угодно: от поездки в Сохо до гашиша и девочек. Он отмахнулся, громко впечатав подошву в асфальт. Его проводили два изумленных взгляда. Впереди был недостроенный гостиничный корпус. Голый бетон без дверей и отделки. Вокруг груды мусора, осока – возможно, папирус. Он перепрыгнул канаву и скрылся из виду. За стройкой оказалось пустынное плато, подпирающее горы. Летали беспечные обрывки полиэтилена. Раньше он думал, что так выглядит планета Кин-дза-дза. Теперь понял – это окрестности Шарм-эль-Шейха. Бескрайние поля бытового и строительного мусора, рассыпанного случайными кучками и раскиданного ветром на многие километры. Вместо последних вздохов – клочки упаковочной пленки, зацепившиеся за колючки редких кустиков. Органика выгорает – здесь бывает жарко. А синтетика лепится к ботинкам и порхает вокруг. Грань между заброшенной стройкой и свалкой неуловима.
Его ничто не смущало. Нужно было дойти до гор и укрыться за ними. Потом только победа. Он не жмурился. Смотрел под ноги, чтоб не налететь на кусок арматуры и не упасть в канаву. Солнце уже добавило яркости красноватому отливу приближающихся склонов. Ночь быстро отступала. И вдруг кто-то зарычал.
Он нервно оглянулся. В грудах мусора не было видно живых. Пакет «Версаче» трепыхался на утренних вздохах пустыни. Еще шаг. И снова рык. Она была впереди. Два горящих глаза на пятнистой шкуре. Не собака. Скорее шипела, чем рычала. Седая грива и плюшевые уши. Гиену он видел впервые. Подумал: «Ну, вот и препятствие. Ждал. Начались испытания. Прорвемся!»
Скорее всего, она бродила одна. Увидев летящий в нее камень, быстро ушла.
«Несложно, – подумал он. – Ведь прав!»
И зашагал ритмичней. Солнце здесь поднимается едва ли не быстрее, чем садится. А потом армейские посты начинают просматривать в бинокли окрестности. Бывают и в чистом поле будки, вышки, танки. Трудно подгадать, чтоб не наткнуться. Но ему повезло.
Справа остался жилой квартал местных. Из ворот вышла женщина в длинном платье и никабе. Отдалилась на десяток метров и замерла. Такое бывает. Может, задумалась, а может, засмотрелась. На фоне светлеющего горизонта ее черная фигура напоминала перст, указующий в небо.
Он притормозил. Прищурился. Просто вышла погулять. Ну и бог с ней!
До гор рукой подать. Заторопился. Почти бежал. У подножия первый большой камень дал тень. Там и спрятался. Успел.
Он буквально чувствовал, как все человечество оживилось у него за спиной. Пресса от Мадраса до Марселя пестрела заголовками: «Ушел!», «Скрылся!», «Ускользнул!» Вокруг засуетились египетские танки с разведгруппами и дрессированными гиенами. В Америке был заказан специальный вертолет с тепловизором. Космические спутники судорожно стали смещать свою орбиту к Синаю. Но это уже бесполезно. Надо только забежать за невысокий гребень первой горушки – и тю-тю. Он набрал воздуха. Черпнул горсть суглинка и вновь высыпал, подняв струйку пыли. Раз! И побежал. Вверх! Вверх. Гадкая сыпуха. Видно за километры. Все урчит и движется на неустойчивой поверхности склона. Пыль, шум, оползень. А отступать поздно. Тепловизоры наведены, гиены спущены с поводков, в танках чистят окуляры прицелов. Надо немного поднажать.
Плевая высота. Буквально холм. Дальше будет ой-ой-ой, а пока – предгорья. И какое мерзкое покрытие! Сущее болото с омутами и трясиной. Ноги вязнут. Ад! А солнце греет быстро. А потеет он обильно.
Вот камень, камень, камень. Сполз. Опять камень, обломок, скол, нуклеус, песок, шлак, мусор, нелепая пачка «Кэмел» за развалом. Мимо пролетел пакет «Пятерочка». Еще усилие! Последние метры помогал себе руками. Поранился. Облизал, сплюнул. На гребень то ли вполз, то ли впрыгнул. И обернулся.
Город-гостиница искрил белыми крышами среди пальм, оформляя волшебной рамой берег. Море сливалось голубизной с небом, выделявшимся лишь наличием облаков. Вдали проступал светло-оранжевый остров с конической скалой, напоминающей потухший вулкан. Его называют Тиран. Говорят, там некогда было независимое княжество с торговцами, пиратами, чудесами и богатствами. Сейчас он совершенно пуст. Лишь одинокая база ПВО и аэродром. Как-то хотели через него строить мост – великий арабский мост между Египтом и Саудовской Аравией, в обход Израиля, длиннющий и бесполезный – из пустыни в пустыню. Вовремя отказались. Теперь его достоинство – коралловые рифы, а доход – загорелые дайверы. И россыпи сокровищ в забытых пещерах.
Ночью Шарм светится как Лас-Вегас. Путаные узоры огней с полутонами от пальмовых листьев. Вблизи – базар, вдали – мираж. Но утром город становится унылым: поля недостроя с редкими деревьями. Только самолеты пролетают часто и низко. На фоне развалов нечистот вздувается здание аэропорта в формах бедуинского шатра – главный выдох ПЖ. Безлюдные коробки отелей своим изобилием подчеркивают перспективы курорта, оторванного от цивилизаций. А на берегу буржуазный вертеп – моря водки, лежбища телес, доступный разврат, липучий сервис и торжествующий комфорт в апогее – «олл инклюзив». За доллар сложат лебедя из полотенец, за пять – крокодила, а за сто можно плюнуть и растереть. Не надо покупать воздух для планеты Хануд за много КЦ – приезжайте в Шарм и прихватите сто баксов: мечты о демонстрации своего прирожденного превосходства вполне реализуемы по сходной цене. Любые ваши развратные фантазии в отдельно взятом отеле – да! А вокруг, конечно, забор. Он украшен морем и пальмами. Его охраняют улыбчивые солдаты с калашниковым или узи. А за ними – Синай.
Он повернулся спиной и сказал: «Прощай! Ты!» Так прямо громко и сказал. А начав спуск, крикнул, после чего упал на спину и покатился. Встал, побежал, опять упал. Катился и расплывался в улыбке, глупой, как зубная паста. Виды вокруг сразу стали четче. Контрасты – резче: склоны, отроги, ущелья. Туда!
В тот день он много шел и никого не видел. Вокруг был красный песок, развалы камней кораллового цвета и выжженные солнцем известняки. Иногда нога цеплялась за кусты.
«Это настоящая пустынь, – думал он. – Здесь обитают святые отшельники. Здесь на них нисходит Дух Святой…
И все же странно, что я не взял с собою Библию. Хотя бы Новый Завет. Ведь лежит где-то дома. Подарили как-то на улице. Компактный такой. На папиросной бумаге. Весу никакого. А на привале открыл бы. И читал. Здесь. На Синае! А как же? Такие беглецы только Библию на привалах и читают. Жаль, что не взял. Теперь сяду отдохнуть, укроюсь от солнца, а думать буду только о том, что вижу. Читал бы Евангелие и думал о том, что нужно. Эх-хе-хех. И «Гугл-мэп» не посмотрел. Где здесь пещеры заброшенные? Местные жители непросвещенные? Монастырь ведь Святой Екатерины где-то есть у подножия горы Моисея…»
Солнце припекало, внушая иллюзию лета. Он умылся водой из бутылки и бодро вскинул лицо. Жаркий луч лизнул зрачок. Зажмурился, раскинул руки. Пары вечности обволокли его. Захотелось упасть на них, понежиться. Ветерок из соседнего ущелья пах пряной солью. Возможно, счастье было рядом.
Он простоял так добрую минуту, осознав, что время теперь течет по неизведанным законам и его не сосчитать, едва почувствовать. Хотелось крикнуть «ура!» и восторженно посмотреть на собеседника. И он сделал это, выбрав для диалога соседний камень. Камень имел форму чернильного пятна, застывшего в формате 3D. Начинающий каллиграф просто опрокинул банку туши в момент, когда был застигнут невесомостью.
«Черный камень. Черный! Уже необычно, – подумал он. – Настоящая Кааба. А вокруг все красное… Ой! Это же Кааба! Моя! У пророка Мухаммеда была, теперь и у меня! Только он мусульманин… Да. Странно. Надо обдумать. Чуть позже. И запомнить место».
Он еще отпил воды и двинул дальше. Дорога давалась легко. Внезапно за отрогом проявилось шоссе. Промелькнул белый грузовик.
«Чур меня! Откуда? В таких местах?! Как можно?!»
Быстро перебежав асфальт, он постарался забыть увиденное. За соседней скалой все нормализовалось. Опять были только камни.
«Скоро наступит озарение. Подождем».
Он шел весь день, углубляясь в горы, загадочные и влекущие. Мысли роились вокруг слова «Успех» и похожих: Успел, Удача, Удалился, Устал, Упрел, Ухо с каплями пота, Уши, Ушу, Универсум… Везде заглавное «У», требующее глубоких выводов. Но выводы никак не рождались. Мучили его, но на свет ни-ни.
«Надо набраться терпения. Не место для мозговых штурмов».
Так пришел вечер. Он его уже ждал. Нашел славное место на вершине небольшого отрога – с прекрасным видом на закат. Примостил бутылку воды под голову и подложил под спину одеяло. Мышцы приятно ныли, голова кружилась.
И в эту ночь его испытывал бес. Он вдруг понял, что горд за себя. Что он прорвался, он сделал! Все менеджеры среднего звена там – на побережье, в чахлом Петербурге, в запое, на даче, с бабами и женами, а он ЗДЕСЬ. Он ушел. Сделал заявку на успех, который почти в руках. Как только взойдет солнце, он просветлеет. Нет! Он не будет проповедовать! Он просто все поймет. Его глаза заиграют бесчисленными красками мироздания. Он будет видеть предметы насквозь. И ничто не сможет поколебать его твердого знания. Но потом стало холодно.
Тепло пропало с последними лучами солнца. Он закутался в одеяло – помогло ненадолго. Поддувал ветерок. Холод заползал в каждую складку одежды. Он свернулся клубком. Спать не получалось. Встал и начал обкладывать себя камнями, одновременно выдавливая окоп. От работы согрелся. Закутался опять, закрыл глаза. В первую же попытку забытья снова пронзил холод. Лишь движения позволяли греться. Сначала вертелся, выдерживая длинные паузы, потом короткие; потом начал переворачиваться постоянно; вскоре он превратился в жужелицу и стал постепенно зарываться в песок; потом песок стал засыпать его сам – ноги, руки, рот, глаза; потом он стал его есть, методично перемалывая челюстями; потом встретил других жужелиц и обнял их, одна понравилась, и они переплелись; потом был безудержный секс; потом она предложила включить его в семью; потом его накормили и пришел главный – сел напротив и внимательно посмотрел в глаза, не улыбался, наклонил голову, как собака, и, облизав губы острым змеиным языком, спросил: «Поцелуемся?» – и он проснулся. Вокруг была адская темень. Между ног было мокро. Залито мочой оказалось и одеяло. Попытки отряхнуться не помогали. Он потанцевал и справил остатки в стороне. Потом свернул вещи и отполз к подножию холма. Отбежав сотню метров, уткнулся в большой камень. Показалось, что там меньше ветра. Присел на корточки и прижался к сухим частям одеяла. Остаток ночи провел в молитвенном покачивании.
Никогда прежде он так не ждал рассвета. Чуть посветлело, пошел. А солнце вставало медленнее прежнего. Вскоре он почти бежал. Спустя несколько столетий стало теплее. Еще через два века начало подпекать. Он разложил намоченные вещи и прилег рядом. А через минуту заснул.
В этот раз сон был пустым. Он нагрел на дневном солнце голову, которая отвечала болевыми спазмами. Все признаки тяжелого похмелья дополнила сухость во рту. Воды осталось полбутылки. Он смочил губы и свернул подсохшее одеяло. Все воняло. Понял, что это испытание, и пошел дальше. В этот день он вел себя как турист. Осматривал окрестности и экономил силы.
На пути образовалась каменная стенка. Точнее, четыре стенки, сложенные из сырцового кирпича на высоту плеч. Вероятно, это была основа для будущего дома – недострой. Внутри задавленная кучка прогорклой травы. Вообще было утоптано, но предположить, что в этом загоне кто-то живет, было нельзя. Он обосновался там на ночь. Отпил воды и укутался. Темнота опустилась мгновенно. Но сон не шел.
Неожиданно прилетела муха. Она очень хотела познакомиться. Жаждала близости, тепла, неги. Он выждал момент и убил ее.
В это время запылала луна, полная и наглая. Она ворвалась в глубину глаз и запретила любые мысли, кроме похабных. И он вспомнил ее, аккуратную и вежливую. Он немедленно ее раздел и внимательно осмотрел. Она делала вид, что не замечает. Ему было удобно, даже комфортно. Губы сами потянулись к ее плечу. Но потом стало холодно.
Его опять пронзил едкий пустынный холод. Он вспомнил черных жужелиц, подступила тошнота. Допил воду, забился в угол и уткнулся в фактурный кусок глины, потом еще раз, еще, еще. Лобная кость выдержала, но струйка крови стекла к переносице. Он встал и начал ходить вокруг. Так прошел заметный кусок времени.
Затем от звезд отделился самолет, мигнул сложной композицией огней и спикировал мимо, раздавив его потоком воздуха. Он упал и укрылся. Высунулся – никого не было. Так и уснул полусидя, с натянутым на голову одеялом.
Его разбудил удар палки. Попало ровно по левому уху. Вскочил, закрывая лицо руками, и не сразу понял, что происходит. Перед ним стоял бородатый мужчина в арабской галабее, с клетчатым платком на голове. Его недовольство происходящим выражалось в речитативе на непонятном наречии и рычании. Иногда бедуин гавкал и тыкал палкой, а потом накинул веревку ему на шею и вытащил за стены. Рядом оказалась группа людей, состоящая из женщин в парандже и грязно-оборванных детей обоего пола. Он не был предметом их интереса. Женщины увлеченно возились с разноцветными тюками, сваленными вместе с тремя усталыми верблюдами. Маленький мальчик сидел на канистре с водой и сосал палец. Девочка ковыряла песчаную заимку. Он едва их обозрел, как получил новый удар палкой промеж лопаток и свалился.
Бедуин был в гневе, бурчал и сетовал. Протащил его несколько десятков метров прочь от становища, подвел к оврагу, снял петлю, еще раз сильно огрел палкой и пнул, заставив свалиться. Он чувствовал себя виноватым, пытался что-то сказать, извиниться, но житель пустыни требовал только изгнания. И он ушел. От ударов везде болело. Надорванное ухо кровоточило. Одеяло было утрачено. Он бездумно брел несколько километров и понял, что это тупик: без воды он долго не протянет.
Надо было возвращаться или искать другого бедуина. Он влез на скалу и огляделся. Во все стороны тянулись красные отроги, местами почерневшие. Даже моря не увидел. Пить хотелось невыносимо. Он пошел обратно, но быстро понял, что совсем не помнит пути. Вокруг гукали незнакомые ущелья, копошились редкие кусты, ерзали невидимые пресмыкающиеся. Сначала казалось, что он идет не в том направлении, но потом встретился знакомый куст. Он застудился, ему теперь требовалось регулярно отливать, хотя жидкости становилось все меньше. Этот куст он уже окропил, а теперь встретил опять.
«…пока наконец шествие не наткнулось на кусок печенья, валявшийся на земле, и кузен Гарриса не побожился, что он уже видел его семь минут тому назад».
Так, в исследовании географических ориентиров прошел день. Вечер ударил острым приступом жажды. Необходимость поиска укрытия вызывала ужас. Ночь надвигалась как смерть. Он сложил из камней стенку и наломал мелкого сухостоя. Трава почти ничего не весила, была пустой, взлетала от малейшего дуновения, согреть не могла. Этой ночью у него наступило просветление.
Он перестал мочиться – нечем. Холод покрыл кожу чешуйчатой коркой, почерствевшей и обветрившейся. Она стягивала кожу. От любого движения чешуйки шелушились. Всплывали только слова на букву «ж»: Жажда, Жопа, Жидкий, Жизнь, Жалость, Жужелица… Он сыпал песок на ноги и находил в этом медитативное удовольствие. А потом вспомнил женщин, обжигающе теплых и вызывающе мягких, спящих, беседующих в кафе, никак не замечающих его, притихшего в сторонке и жадно глазеющего. Из ночной тьмы отделился кто-то и спросил: «Что ты тут делаешь?» Он покачал головой. Кто-то исчез.
На рассвете только волевое усилие позволило расправить сухожилия. На некоторое время в сгибах рук и ног осталась нудящая боль. Позвоночник пронзительно скрипнул. Но он не остановился – в то утро, встав, он шел только на восходящее солнце. В голове сохранилось лишь жужжание. Через пару часов действительно показался знакомый стан бедуина.
Он приблизился и встал на колени. Он стоял на коленях и молчал. Молчал и шевелил губами, выдавливая молитву: «Воды!» Первым его увидел верблюд и загудел беспокойно. Вышел глава семейства. Белая галабея блестела красками спасителя, в глазах плескался океан. Ему дали чашку жидкости с температурой парного молока, проткнувшей желудок не хуже свежего глинтвейна после лыжной прогулки. Он готов был продать душу за вторую чашку. Ему дали вторую, отвели в отдельный загон, положили на циновку и подперли беременной козой, пышущей жаром. Обняв животное, он замер в блаженной неге. Внутри козы уже шевелились козлята – это добавляло комфорту дополнительный сервис массажа. Его укрыли его же одеялом. Дальше было забытье, которое некоторые называют сном.
На следующее утро бедуин дал крынку молока и показал рукой на юго-восток. Он выпил, кивнул, потрепал холку козы и ушел. Путь казался проще, но так ни к чему и не привел. В полдень он повернул обратно. Кочевники его не ждали, но дали напиться и проводили к любимой козе. Утром история повторилась. Он опять пошел тем же путем. Ему казалось, что это стена, не пробив которую домой не вернуться.
Через час за спиной послышались шаги верблюда. Его нагнал знакомый бедуин. Он едва смог забраться на верблюда. Они ехали, пока не стало темнеть, и уперлись с шоссе. Верблюд присел, и он остался на асфальте один. Вытянув руку, вяло махнул. Потом еще раз. Еще раз! Еще!!! Потом его начало трясти. Он дергался в шаманских конвульсиях, бессистемно размахивая руками, жестикулируя и припрыгивая. В истерике повалился на обочину и заплакал.
Тормозящие покрышки выдали вместе с шуршанием клубы пыли, пропахшей дурным бензином. Кто-то выскочил и, подбежав, затараторил на арабском. Он медленно встал.
– Русский?
– Да.
– Что с тобой?
– Отстал от группы.
– Какой отель?
– «Альбатрос Каперна».
– Садись скорее. Господа, это ваш соотечественник. Отстал, заблудился… Воды хотите?
Его провели в конец салона. Две загорелые девушки фыркнули и отвели острые носики. Сердобольная бабушка протянула подсохший пряник. Кто-то ухнул: «Ну ни фига себе!» Подошел гид и уточнил фамилию, а потом долго разговаривал по телефону.
Когда туристы возвращаются с экскурсий по Синаю – из Святой Екатерины или Дахаба, – на блокпостах у Шарм-эль-Шейха их редко досматривают. Основные риски нападения там, в глубине пустыни. Там их сопровождает вооруженная охрана. А здесь встретить экстремиста сложно. В этот раз армейский патруль пропустил автобус беспрепятственно. Водитель долго развозил экскурсантов. Уже давно стемнело.
На ресепшне его встретил улыбающийся египтянин. Он попросил дубликат ключа от номера.
– Вы уезжаете? Сегодня? О, так поздно! Да! Ах! Уже половина десятого. У нас выписка только до двенадцати. Если опоздали даже на тридцать минут – надо платить шестьдесят долларов. К сожалению! Такие правила.
– У меня нет денег… шестидесяти долларов…
– Но таковы правила! Вы опоздали. Вам об этом говорили в день приезда. Мухаммед!
– Возможно. Но деньги закончились.
– Очень жаль. Такие правила. Я вынужден буду пригласить старшего менеджера. Простите. Но законы… правила… полиция…
– Секундочку!
Он сделал шаг назад, выпрямился, положил руку на ширинку и, не отводя глаз от администратора, рванул ее. Нагнувшись, порылся между ног и выдавил небольшую розоватую трубочку, пропахшую миазмами. Развернул. На стойку легли пятьдесят евро. Карандашная подпись «НЗ» пересекала водяной знак. Гостиничный сотрудник аккуратно разгладил купюру с двух сторон, сложил и убрал в карман.
– Вот ключ. Ваш трансфер через тридцать минут, господин Хрусталёв. – Египтянин торжественно улыбнулся. – Собрав вещи, можете ожидать в баре. Вам предложат алкогольные напитки местного производства. Платить больше не надо. Все включено.