Опубликовано в журнале Октябрь, номер 11, 2015
Кирилл Захаров – главный библиограф Российской государственной детской библиотеки, обозреватель сайта «Библиогид», участник экспертного совета Всероссийского
конкурса «Книгуру». Живет в Москве.
Детский мир и чтение советского периода теперь нередко представляются
статичным, безмятежным пространством, свободным от
суетного и сиюминутного. Многие переиздания у нынешних взрослых вызывают
чувство ностальгии, они предлагают их уже своим детям в качестве неких осколков
идеального мира. Между тем и в советское время детская литература реагировала
на актуальные проблемы, хотя рефлексировала, конечно,
иначе. Можно выделить несколько «периодов» такого рефлексирования, но в
обзорном и конспективном тексте сделать подобное будет затруднительно.
Обойдемся констатацией очевидного: начиная с перестройки, детская литература
вступила в новые, иные отношения с современностью. Стали появляться книги,
которые еще недавно представить было нельзя.
Один из самых простых примеров – «Бизнес крокодила Гены» Эдуарда
Успенского. Уже название сообщает об изменившемся характере взаимодействия с
действительностью, о переменах в самой этой действительности. Книги популярных
детских писателей (те же Успенский, Булычев,
Крапивин) населяются киллерами, рэкетирами,
экстрасенсами. Можно дойти до внелитературных примеров: юбилейные выпуски
мультсериала «Ну, погоди!» у многих вызывали недоумение и отторжение. Отголоски
ситуации перелома, когда «современное» активно, почти экспансивно внедрялось в
тексты, легко обнаружить в книгах сегодняшних авторов. Более того, подобное до
сих пор вызывает отторжение у (чаще взрослого) читателя. И отторжение это нередко
укладывается в простое предубеждение: «новомодную» книгу подозревают в разных
грехах, не всегда внимательно с ней ознакомившись.
Рассказ об изменениях, мутациях в детской литературе – и тайных, почти
невидимых, и резких, периода слома эпох – может быть весьма разнообразен и
подробен, но выходит далеко за рамки данной статьи. Ее задача в том, чтобы
рассмотреть, каким образом «актуальное», уже постсоветское, проявляется и
преломляется в произведениях шести современных авторов, как современность
влияет на тексты, как тексты, в свою очередь, могут повлиять на нее. Этот
разговор ни в коем случае не очерчивает весь спектр возможностей современной
литературы для детей и подростков, но по крайней мере
может дать о них некоторое представление. Стоит отметить, что все
представленные здесь авторы видятся интересными и достойными, и в этом смысле
выбор далек от случайности.
Едва речь заходит о связи современности с текущей детской литературой,
как первыми вспоминаются имена Андрея Жвалевского и
Евгении Пастернак. Творческий союз, который можно считать одним автором (как
говорят сами Андрей и Евгения, «авторов двое, писатель – один»), сделал
«сегодняшнее» главным материалом своих книг. Произведения Жвалевского
и Пастернак подчеркнуто современны, всегда
перекликаются с каким-либо актуальным явлением, будь то игра (квест), проблема социальная или речевая (сленг). Характер
текстов – развлекательный, и здесь чувствуется стремление уловить «нерв»
времени. Внимание читателя, привыкшего отдыхать и развлекаться, привлекают к серьезным
вопросам.
Любопытна схема, по которой сделана самая, наверное, знаменитая книга
соавторов – «Время всегда хорошее»[1]. В пределах
одного произведения сталкиваются два пространства: реальность актуального, даже
еще не случившегося, и реальность прошлого. Девочка из 2018 года попадает в год
1980-й, а мальчик из советского прошлого проделывает обратный путь.
Бесхитростный мотив путешествия во времени, сочетаясь с описанием периодов
хорошо знакомых и не слишком отдаленных, дает ощутимый эффект.
Для советского школьника серьезная проблема – научиться пользоваться
компьютером. Он не понимает, как можно не иметь представления о «райкоме», зато
легко и подробно отвечает на уроках устно, что для его одноклассников 2018 года
– задача не из легких. А у девочки из «сегодня» (или даже «завтра») вызывает
недоумение мода тридцатилетней давности, отсутствие многих продуктов, зато
проблемы, кажущиеся ее сверстникам из прошлого предельно важными, она легко
отвергает. Следуя за героями, юный читатель понимает, насколько все
изменилось, и это создает прекрасный повод для важного разговора со взрослыми.
В определенном смысле подобному методу близка «работа» с современностью в
произведениях Аи эН (Крестьевой).
Вернее, в ее наиболее заметном произведении «Библия в SMSках»[2]
(возможно, впрочем, что его потеснит
цикл «Мутангелы»[3] ). Текст также построен на контрастах, причем
множественных, и самый очевидный – столкновение «неприкосновенной», сакральной
тематики с узнаваемой повседневностью, проявленной в молодежном сленге. Каждая
глава открывается «выдержкой из SMS-переписки двух молодых людей», как скоро
становится понятно, героев книги. Их небрежная речь в столкновении с библейской
лексикой рождает почти взрывной эффект. Более того, многих библейских тем и
образов один из переписывающихся просто не понимает, он иронизирует или
пытается их расшифровать, исходя из своих представлений. Этот ход, во-первых,
усиливает контраст, высветляя «актуальное»,
во-вторых, соотносится с одним из лозунгов книги: «Думай Своей
Головой».
Совет работает на нескольких уровнях. Герой пытается самостоятельно
обдумать непонятные выдержки из непонятной книги. В значительной степени здесь
проявляется эффект амбивалентности, свойственный тексту: пусть даже герой
легкомысленный и не слишком симпатичный – он все-таки думает. Читатель, в свою
очередь, может поразмыслить над действительностью, в которой существуют
персонажи, далекие от веры (стоит учесть, что это наша привычная
действительность). Одновременно можно самостоятельно задуматься над алогизмом
многих библейских ситуаций и таким образом включиться в диалог.
Иначе, в чем-то мягче, но при этом не менее интересно, современность отражается
в книгах Евгении Басовой (Илги Понорницкой).
Повесть «Эй, Рыбка!»[4] содержит мотивы и сцены, которые невозможно
было представить в подростковой книге советского периода. Речь идет о
телесности. Текст Понорницкой сигнализирует об
изменившихся границах допустимого, нигде, впрочем, не
вторгаясь в сомнительное. Книга далека от пошлости: оставаясь во многом
поэтичной, она, как ни парадоксально, приближается к лучшим из советских
подростковых повестей. Понорницкая не превращает
телесное в часть болезненной действительности; по крайней мере
оно годится на эту роль меньше, чем многое другое. Пробуждающийся пол тревожит
героиню – чуть нелепую, угловатую и благородную девочку, – но смешные, подчас
шокирующие вопросы совершенно естественно проистекают из ее простодушного и
трогательного взгляда на мир.
Несколько проще в случае с повестью «Открытые окна»[5]
, которая будто разламывается надвое. Первая часть – условно злободневная –
повествует о мальчике, впавшем в компьютерную зависимость, вторая – условно
традиционная – о путешествии в деревню. История с зависимостью с некоторых пор
может считаться вполне привычной, а у противопоставления города и деревни еще
более долгая биография. Такие контрасты и «актуальность» едва ли назовешь
заостренными: скорее, они выступают в роли декорации. Талант Басовой
проявляется в том, как убедительно она показывает, что мир подлинных чувств
никогда не изменяется; еще – в умении автора говорить о переживаниях и
характерах, многое не называя напрямую, заставляя читателя вслушиваться в речь
и понимать душевное состояние героев.
Говоря об Артуре Гиваргизове, вторгаешься в
совершенно иную область. Книги одного из самых известных современных авторов,
пишущих для детей, не слишком грешат актуальностью в предметном и образном
плане: школы, музыкальные инструменты, врачи, милиционеры и космонавты – набор
в чем-то даже консервативный. Но если обратить внимание на организацию текста в
сочетании с его адресацией, становится ясно, что эти сочинения в достаточной
степени необычны и современны.
К примеру, само появление «Контрольного диктанта и древнегреческой
трагедии»[6] было невозможным до определенного периода.
Сборник пьес, адресованный детям, и, более того, сборник пьес именно для
чтения, насыщенный множеством ироничных авторских ремарок, которые почти невозможно реализовать в инсценировке. До девяностых
подобная книга считалась бы либо нонсенсом, либо событием, либо тем и другим
сразу. Да и среди текстов девяностых найти подобное довольно трудно. Кстати,
сам жанр – пьесы («весь мир театр») – подчеркивает обычную для гиваргизовских текстов тонкую, деликатную, но от этого не
менее яркую игровую атмосферу, разрушающую стереотипы. Взрослые и дети здесь
часто обмениваются ролями, при этом абсурд ситуаций осмеивает абсурдные ритуалы
«серьезного» мира. Можно предположить – и часто предполагают, – что таким
образом продолжается прерванная «обэриутская» линия в
детской литературе, однако подобный взгляд требует существенных оговорок[7]
.
Наконец, в случае двух авторов можно говорить почти что о «вычитании»
современности, поэтому они в определенной степени
противоположны тем, с которых этот список начинался. Однако их тексты обращены
именно к сегодняшнему читателю, способны дать ему очень многое, и в этом смысле
отчетливо актуальны.
Творчество Станислава Востокова представлено самыми разными текстами. К
примеру, действие «Секретного пса»[8] происходит в современных городских декорациях,
а сама книга отчасти продолжает линию, начатую Эдуардом Успенским. Но с
некоторых пор у Востокова прослеживается тяготение к своего рода эскапизму: его герои ведут тихий и
созерцательный образ жизни, радуясь забредшему в деревню лосю или поселившейся
на крыше вороне. Прилетевший вертолет здесь выглядит гостем из чуждой
реальности. Все это можно было бы назвать благодушной попыткой «пасторали», но
от иронии удерживает мудрая, спокойная и твердая интонация автора. Эскапизм в
данном случае выглядит не попыткой бегства, а поиском истинной природы
человека.
Самой заметной книгой своеобразного цикла можно считать «Зимнюю дверь»[9]
, которая продолжилась «Рябиновым солнцем»[10]
. Эти тексты представляют наиболее чистый эксперимент по «вычитанию»
современности. Их интонацию развивает новая повесть «Фрося Коровина»[11]
. Героев Востокова можно назвать свободными или исцеленными, они совсем не
похожи на доморощенных пророков или сомнительных «прозревших»; читатель видит
людей естественных в своей целостности. Можно сказать, что в книгах Востокова
современность присутствует, отсутствуя: как тревожная и кризисная ситуация,
вынесенная за скобки. Вероятно, с этим можно увязать и четкую лаконичность
языка автора.
Многое в книгах Востокова заставляет вспомнить Коваля. К наследованию тех
же традиций тяготеет Мария Ботева, прямо цитирующая в
повести «Мороженое в вафельных стаканчиках»[12]
слова из «Самой легкой лодки в мире». Но
если герои Востокова обрели гармонию, герои Ботевой
словно стремятся обрести ее, задаваясь вопросами, сомневаясь и ударяясь
о мир. У Востокова кризис вынесен за скобки, у Ботевой
он в некотором смысле соприроден тексту, не являясь
при этом трагическим. Сама речь – временами запинающаяся, сбивчивая, при этом
до наивности простая – необычно (по крайней мере для
детского и юношеского чтения) свидетельствует о постоянном становлении как
героев, так и языка, местами «вспоминающего», «перебивающего», «поправляющего»
себя. Не совсем привычное, хотя и не доходящее до радикальных экспериментов
устройство высказывания и текста составляет еще одну грань «актуальности» Ботевой. В этом смысле ее тексты перекликаются с гиваргизовскими, хотя, конечно, трудно найти авторов, более
несхожих.
Строго говоря, повседневного в текстах Ботевой
много, но оно существует на неких общих основаниях, не как что-то, требующее
специального внимания. Акцент смещен на переживания героя, его речь, интонацию,
а действительность иногда приобретает вневременные, почти мифологические черты.
«Световая азбука»[13] может оказаться ключом к пониманию: при
несомненной простоте эта книга наполнена авторскими мифами, сплетением бытового и сновидчески-ирреального.
Знакомясь со многими миниатюрами Ботевой,
адресованными как детям, так и взрослым, трудно отделаться от ощущения, что при
множестве «кризисов» и сбивчивой растерянности языка надо всем царят
организующие спокойствие и безопасность, а испытания ведут к обретению
целостного мироощущения.
Даже небольшое количество рассмотренных произведений
дает возможность обнаружить четыре (по меньшей мере) направления «работы» с
актуальным – как в плане насыщения книг реалиями сегодняшнего дня, так и в
плане организации самого текста.
1) Книги Андрея Жвалевского и Евгении
Пастернак, а также «Библия в SMSках»
Аи эН предполагают активное насыщение текстов
подробностями, игру на контрастах, интригующую динамичность и
развлекательность. Здесь словно продолжаются опыты девяностых, но на более
убедительном уровне: следование за современностью, активно меняющимся языком
выглядит не самоцелью, а разумным методом, подчиненным воле автора.
2) У Евгении Басовой современные темы и реалии соседствуют с глубоко
лиричной интонацией; актуальное служит еще одним
поводом поговорить о неизменном.
3) Необычные в формальном отношении, игровые тексты Артура Гиваргизова либо продолжают прерванную «обэриутскую»
линию в детской литературе, либо создают в детском сегменте что-то
принципиально новое.
4) Своеобразное «вычитание» современности у Станислава Востокова и Марии Ботевой приводит к созданию в некотором смысле вневременных
текстов, нацеленных на выявление подлинной, целостной природы человека, а в
случае Ботевой – и к помещению опыта повседневности в
некую фундаментальную картину.
Вопросы контакта литературы и современности, их
взаимопроникновения, отражения в книгах примет сегодняшнего дня (вплоть до
вполне житейских), а также влияния литературы на современного ей читателя
неизменно остаются в ряду вечных. Наверное, пока существует литература
вообще, будут кипеть страсти по поводу ее актуальности. Но даже в этой ситуации
книги для детей стали территорией совершенно особой: их адресат – это не только
отчетливое «сегодня». «Дети – наше будущее» гласит расхожая истина, и очевидно,
что детский и подростковый текст во многих своих измерениях просто обречен вступать в перекличку с тем, что принято считать
настоящим, и даже заглядывать в грядущее. Понятно, что в наши дни это
происходит иначе, чем несколько десятков лет назад. Для того чтобы ответить,
как именно, одной статьи явно недостаточно. Поэтому к практике наблюдения за
всеми возможными превращениями «современного» в текстах, адресованных детям,
очень хотелось бы вернуться.
[1] Жвалевский А.,
Пастернак Е. Время всегда хорошее. – М.: Время, 2009.
[2] Ая эН. Библия в SMSках.
– М.: Время, 2012.
[3] Ая эН. Уровень Пи: роман. – М.: РОСМЭН, 2015.
[4] Понорницкая И. Эй,
Рыбка! – М.: Самокат, 2011.
[5] Басова Е. Уезжающие и остающиеся: три
повести. – М.: КомпасГид, 2014.
[6] Гиваргизов А.
Контрольный диктант и древнегреческая трагедия. – М.: Самокат, 2009.
[7] См. текст Марии Порядиной
на сайте «Библиогид»:
http://bibliogid.ru/podrobno/154-artur-givargizov-my-tak-pokhozhi
[8] Востоков С. Секретный пес. – М.: Самокат,
2013.
[9] Востоков С. Зимняя дверь. – М.: Самокат,
2011.
[10] Востоков С. Рябиновое солнце. – М.:
Самокат, 2013.
[11] Востоков С. Фрося Коровина. – М.: «Клевер-Медиа-Групп», 2014.
[12] Ботева М.
Мороженое в вафельных стаканчиках: три повести. – М.: КомпасГид,
2013.
[13] Ботева М. Световая
азбука; Две сестры, два ветра: сказки. – М.: Новое литературное обозрение,
2005.