(Марианна Ионова. Мэрилин; Песня)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 8, 2014
Евгения
Риц
родилась и живет в Нижнем Новгороде. Поэт, литературный критик. Кандидат
философских наук. Автор двух книг стихов. Публиковалась в литературных
журналах, антологии «Братская колыбель», на сайтах «Сетевая словесность»,
«Молодая русская литература». Участник интернет-сообщества
«Полутона».
МАРИАННА ИОНОВА. МЭРИЛИН. – М: РУССКИЙ ГУЛЛИВЕР, 2013.
МАРИАННА ИОНОВА. ПЕСНЯ // НОВЫЙ МИР, 2014, №1.
Основной импульс в книге Марианны Ионовой «Мэрилин» – поймать смутное, мерцающее течение жизни, найти закон, управляющий логикой событий. Закон этот писательница одновременно находит и не находит. Не находит потому, что нет событий, которым можно было бы приписать какую-то логику. А находит – потому что сам управляющий жизнью закон все-таки есть: «В жизни никогда ничего не происходит. Жизнь сама происходит. Происходит от меня, и от Толи, и от ребят, играющих в баскетбол на баскетбольной площадке…»
Но, несмотря на то что в книге «ничего не происходит» – то есть не происходит того, что автор и герои готовы зафиксировать как событие, – случается в ней всякое – в том банальном смысле, что входящие в сборник рассказы и повесть вполне нарративны, поддаются пересказу, и почти всегда понятно, «чем кончилось». Скорее, «ничего не происходит» – это именно ничего не фиксируется, ничего не статично: событию противопоставлено действие, течение, имеющее источник, первопричину. Фиксация, фотография определяют конечность существования, застывшую покадровую фрагментарность: «Фотография больше, чем живопись, знает о смерти», но Марианна Ионова – не фотограф, а живописец и пишет она не о смерти, а о жизни. О жизни, которая происходит от.
Таким образом, основная стилистическая примета метода Марианны Ионовой, которую в предисловии к книге «Мэрилин»
Стиль, язык Марианны Ионовой очень импрессионистичны. Это смена мгновенных впечатлений, мелочей, углов и шероховатостей, вдруг выхваченных вспышкой из потока действительности, причем вспышки эти направлены больше не на предметы как таковые, а на человека, его психологическое состояние: «Губы у него были чуть раздвинуты, словно он готовился шептать»; «Спиной он почувствовал усталость, как будто на нем сзади повис кто-то тяжелый и любящий».
Истоки такого стиля, конечно, надо искать в прозе русского импрессионизма, в первую очередь – учитывая то, что Марианна Ионова достаточно явно проговаривает свою позицию как православного автора, – Ивана Шмелева и Бориса Зайцева. Однако еще более близким ориентиром здесь оказываются язык и мировидение Юрия Олеши с его сосредоточенностью на точности мелких деталей и психологических характеристик. С Олешей прозу Марианны Ионовой роднит и особая ирония, горьковатая, но не надрывная, сосредоточенная всякий раз на протагонисте.
В современной или сравнительно современной прозе по мироощущению и связанной с ним манере письма наиболее близкими Марианне Ионовой авторами оказываются православные прозаики Ольга Комарова (погибшая в конце ХХ века) и Майя Кучерская.
Картина мира в прозе Ионовой определяется как языковым своеобразием (речь как взгляд), так и особым типом героя. Во всех рассказах книги в качестве протагониста выведен один и тот же персонаж, хотя и под разными именами и с разными подробностями биографии, а в повести «Таня Блюменбаум» этот же тип личности показан в развитии.
Герои Ионовой – юродивые, чудаки, донкихоты. Об этом пишет Андрей Тавров в предисловии к книге: «На фоне большинства обывателей, клерков, деловых и хороших людей (их огромной гипнотической силы) эти персонажи явно выглядят как белые вороны, раздражающие даже своих доброжелателей… Герои и героини Марианны Ионовой – фигуры из того же славного ряда. Те же самые хрупкие посланцы/посланницы с вестью для них самих не очень еще понятной и внятной, а самое главное, что как бы с непосильной, явно не предназначенной для этих негероических по своей природе плеч ношей».
Персонажи Марианны Ионовой совершенно лишены материальных и/или социально одобряемых интересов. Имея хорошее образование, они работают слесарями или вовсе не работают, переезжают из города в деревню, ценных вещей у них нет, любовные отношения их со стороны окружающих выглядят мезальянсом: большинство героинь Марианны Ионовой, молодых женщин, влюбляется в тех самых слесарей-нестяжателей, намного их старше, да и любовь эта чаще если и не безответная, то все-таки не вполне взаимная.
Главное стремление этих героинь и героев – исполнять чужие желания. Этот сюжетный поворот встречается в нескольких рассказах и в повести. Но это стремление помочь воплощается чаще не материалистически – в подарках или помощи, а с помощью магических действий.
Одной из граней этого безоглядного альтруизма оказывается сексуальность, прежде всего женская. Высшее воплощение женственности и одновременно жертвенности – Мэрилин Монро, наделенная особым даром раздаривания себя. Ее воплощением, Мэрилин наших дней, оказывается Валя, не вполне психически здоровая и не юная уже девственница, которая приводит в свой дом бомжа, предлагает ему сначала поесть и помыться, а потом и заняться сексом, но не потому, что ей самой это хоть сколько-нибудь интересно, а просто из жалости.
То, что это предложение и вообще поведение – не просто блажь, а вполне отчетливое выражение жизненной позиции, доказывается перекличкой имен. В следующим за «Мэрилин» рассказе «Последние гастроли аргонавтов в Колхиде» героя, всю жизнь играющего Дон Кихота на сцене, тоже зовут Валя. Мэрилин – это Дон Кихот наших дней.
Казалось бы, позиция нестяжательства и альтруизма является безоговорочно ценной. Но позиция самой Марианны Ионовой отнюдь не столь однозначна. В повести «Таня Блюменбаум» подобный тип героя раскрывается более подробно, в том числе и во взаимодействии с другими людьми.
Героиня повести – Таня, двадцатичетырехлетняя девушка, с незаконченным философским образованием, нигде не работающая, выживающая на копейки, которые ей дает отец. Таня очень тонкий, эрудированный человек, прекрасно чувствующий литературу, к тому же верующая. Перед нами настоящая хихикомори, она же – в данном случае – птица Божия, которая не сеет, не жнет, а сыта бывает.
Таня влюблена в своего бывшего преподавателя Вадима Давидовича, но встречает Юрия, второго главного героя повести, к которому у нее тоже вспыхивает чувство, и они начинают жить вместе.
Юрий, который намного старше своей возлюбленной, годится ей в отцы, одновременно и очень похож на Таню, и противопоставлен ей: постепенно оказывается, что от реальности он не так оторван, как Таня, и настаивает, чтобы героиня работала – не денег ради, а хотя бы для самореализации. Позиция Юрия кажется насилием, и Таня ему – в соответствии с положением птицы Божией – возражает: «Да тихое и безмолвное житие поживе во всяком благочестии и чистоте. А для этого работать необязательно». Человек существует не для пользы: «Мы абсолютно бесполезны. Другое дело, что полезность – порочная категория».
Но то, что выглядит на первый взгляд противопоставлением юродивой боговдохновенности и лишь поверхностно интеллектуализированного мещанства, на самом деле не столь черно и бело. Юрий любит Таню, заботится о ней, в рассуждения о духовном он не впадает, но при этом он, несомненно, добрый человек. Чего стоит только его визит к Вадиму Давидовичу, чтобы уговорить того поддержать впавшую в депрессию Таню. (Заметим, что при этом счастливый соперник ни о счастье своем, ни о соперничестве не догадывается и вообще одну из своих многочисленных студенток не помнит – Танина великая любовь в этот момент подается несколько в ироническом духе, заставляет вспомнить героинь девичьих романов.)
А Таня Юрия мучает, осознанно или неосознанно, постоянными разговорами о Вадиме Давидовиче, несдержанностью, истериками. Таня – искренняя и чистая душа, но оборотная сторона такой чистоты – слепота по отношению к ближнему, жестокость.
То, что некая высшая моральная ценность не только на стороне Тани, но и на стороне Юрия, доказывает и тот факт, что священник, к которому героиня ходит исповедоваться, одобряет появившиеся в ее жизни отношения. Там, где Марианна Ионова говорит о церкви, о православии, ее интонация всегда серьезна, иронический флер развеивается, иносказания отступают, а значит, можно сделать вывод, что здесь отец Николай выражает именно позицию автора: «Из того, что вы рассказываете… вырисовывается портрет человека в общем и целом порядочного и настроенного семейственно. Если он сделает вам предложение, думаю, вам стоило бы его принять… А в целом могу сказать вот что… Устроенность вашей, скажем так, женской судьбы, хоть и имеет сейчас временную, как я надеюсь, форму сожительства, в одном отношении точно пошло вам на пользу. – О. Николай посмотрел Тане в лицо, чего она каждый раз ждала и не дожидалась. – У вас появились понятные грехи».
Слово «понятные», выделенное курсивом самой Марианной Ионовой, может быть, ключевое для всей книги, а не только для повести «Таня Блюменбаум». От надмирности благих намерений (которые не приводят ни в ад, ни вообще куда-либо: Таня – не фея цветов, и бумажный журавлик высоко не взлетит) героиня переходит к обычной земной человечности.
Повесть «Песня» опубликована и, видимо, написана после выхода книги «Мэрилин». Во многом она может быть прочитана как эпилог к книге и в то же время представляет собой развитие авторских идей на новом уровне – и этически, и художественно.
Язык повести сохраняет присущую Марианне Ионовой образность, а в композиционном плане «Песня» сложнее, чем работы из книги. Повествование не линейное и четко структурированное, взгляд на события – которые, как и раньше, вовсе не «события» – дается изнутри и одновременно извне. Это – повесть-полилог, причем субъектами полилогическогодискурса выступают как разные персонажи, так и один и тот же (главная героиня повести Мария – и «я», и «она»).
Герои «Песни» ищут путь к обретению себя и находят его в православии. Но если для персонажей «Мэрилин» вера, являясь непреложной, остается чем-то абстрактным (или так предстает читателю – герои ходят в церковь, но что там находят, не раскрывается; это либо понятно по умолчанию, либо по умолчанию же непонятно), то для Марии и Олега из «Песни» она наполняется вполне конкретным чувством – благодарностью. И боговдохновенная благодарность к Мирозданию начинается со вполне земной. Для Марии это благодарность к родителям. Олегу же, чтобы научиться быть благодарным и обрести веру, приходится сначала осознать собственную неблагодарность. Он сам – такой, казалось бы, одухотворенно-прозрачный художник – в начале пути оказывается неблагодарным нищим из своего дипломного спектакля «Газель и неблагодарный нищий».
От раздаривания – самоупоенного блеска, предложения себя миру в качестве безусловной ценности – к благодарности – принятию мира и людей в нем – движется человеческая душа. И обретает Дар.