Рассказ коллекционера
Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2014
«Меня
зовут Октябрь. Фамилию записывать не надо. Родился я, естественно, в октябре,
проживаю на улице Красного Октября. Да, вот на этой. Кроме названия, как видите,
на ней нет ничего красного. Раньше на ней хоть что-то красное иногда бывало, на
праздники, флаги там. Если серое и красное, значит, праздник, а если просто
серое, то обычный день. Красное уже двадцать лет как
исчезло. Висела одно время вон на том доме, на восьмом который, реклама МТС, во
весь торец, потом и ее сняли. Машины красные или занавески в окне – это не в
счет, цвет улицы не делают, не дают крупного цветового пятна, я ж художник.
Улица Красного Октября – ничего красного. А октябрь на ней как раз чувствуется,
всегда ощущается, не знаю почему. Географическое расположение такое, весь наш
Октябрьский район, он как бы в низине. За железкой раньше вообще болота были,
потом осушили и настроили пятиэтажек. Вот от этого и климат, что-то постоянно
накрапывает, и небо, даже когда голубое, все равно с серым отливом, я ж
художник, вижу. И листья – как зазеленеют, почти уже сразу желтеют. Непрерывная
осень, все время мокро. Лужи? Где, вот это? Это сейчас не лужи, это перешагнул,
и готово. А бывают такие, которые за квартал обходить
надо. Один раз женщина чуть не утонула. Возвращалась со дня рождения и не
рассчитала глубины. Вот и я говорю, ну и что, что нетрезвая? Могла попасться и
трезвая и тоже спокойно утонуть, еще обидней. А так и жива
осталась, и урок получила. Кажется, ну его, штаны закатай или юбку и валяй
вброд, а какая там глубина? Глубина ж на ней не нарисована. Может, полметра, а
может – привет семье, только пузыри пойдут. Такой вот здесь климат, мы уже
привыкли, непрерывный октябрь. Да, вот этот подъезд. А вот это опавшие листья,
как обещал. Насчет Красного Октября я в детстве к взрослым лез, почему красный,
что в нем такого красного. Они объясняют, что потому что революция, ее под
красным знаменем делали. А почему, говорю, под красным, а не синим или оранжевы – я в детстве оранжевое обожал. Они говорят, потому
что цвет крови. Красная кровь, красное знамя, в сумме получается Красный
Октябрь. А кровь, говорю, это ж плохо. Кровь я тогда, не считая телевизора, где
красный цвет изображался как серый, в настоящем виде почти не встречал, время
было уже мирное. И как встречу, то или больно, или неприятно. Колено если
расшибешь или анализ крови, терпишь, но все равно, что приятного? Поэтому и не
понимал, для чего знамя в ее честь красным делать. Потом мне уже продвинутые
люди сказали, что Красный Октябрь и, значит, знамя не из-за крови, а из-за
планеты Марс, ее цвет. А белый – цвет Венеры. Если между ними противостояние,
то на земле начинается битва между венерианцами и марсианцами. Не марсианами, а марсианцами,
это которых красный цвет притягивает. Три раза уже случалось такое, у меня
где-то даже записано точно, где и когда. Если на память, то в Англии, Алой и
Белой Розы, потом в Японии, не помню какие две династии, одна под красным
знаменем, а другая под белым. Ну вот и у нас. Да,
четвертый этаж, уже пришли».
Здесь
я отключаю диктофон, батарейка кончилась, а я, пока сдирал с себя туфли и
пристраивал куртку, и не заметил.
Итак,
его звали Октябрь. Фамилию он мне свою так и не назвал. Фамилии у людей с
такими необычными именами бывают, как правило, совершенно обычными, серийными.
Внешность была тоже как конвейерной сборки. Стандартный нос, глаза, обычный рот
и голос, тоже обычный и серый, как погода в тот день. Коллекционеры, как и
преступники или шпионы, имеют нечеткую внешность. Речь, разумеется, только о
крупных коллекционерах. А Октябрь был крупным коллекционером.
Коллекция
его начиналась уже в прихожей. Стены от пола до потолка заклеены маленькими
фотографиями, два на три. Сотни или даже тысячи серьезных лиц. Я спрашиваю,
неужели они все родились в октябре. Разумеется, отвечает Октябрь, все до
одного. Мы проделали огромную работу с паспортными столами, фотоателье,
библиотеками, долгие годы упорной работы. Нас интересовали не только которые
знаменитости вроде Есенина или Путина (тычет указкой в портретики над
вешалкой). Любой человек, родившийся в октябре, представляет для нас огромный
интерес. Я собираюсь спросить, кто эти «мы». Но Октябрь настойчиво стучит
указкой по одной фотографии и предлагает взглянуть. Я смотрю и узнаю себя. Моя
первая фотография на паспорт, я еще тогда даже не брился. Да-да, улыбается
Октябрь, никто не забыт и ничто не забыто. Чувствую себя польщенным, хотя
одновременно неловко, и слегка потею под свитером. Рассматриваю остальные фотографии.
Но Октябрь уже приглашает в комнату. Идемте, здесь интереснее.
Мы
попадаем в круглую комнату. Приглядываюсь, понимаю, что она овальная. Развешаны
пейзажи, подсвеченные скучным светом. Почти все называются «Октябрь». «Лес в
октябре». Успеваю насчитать пять «Рощ в октябре» и три «Ленина в Октябре».
Левитан, Шишкин, Серов, перечисляет Октябрь, все подлинники. Я останавливаюсь
перед картиной, изображающей дерево, дом и лужу с отражением дерева. Внизу
надпись «Ноябрь». Ошибка художника, поясняет Октябрь. Экспертиза установила,
что такой вид в том году и в той местности мог быть только в октябре. Если
интересуетесь, сейчас уточню, где это было. Я не интересуюсь. Коллекция
начинает немного утомлять. Гляжу на желтые деревья, серое небо, снова желтые
деревья и снова серое небо, только вот здесь оно голубее, а здесь оттенка
свежего бетона. Здесь улетают журавли, а здесь висит туча, а
может, и не туча, это уже неинтересно, и вообще, я, оказывается, не люблю
пейзажную живопись, хотя думал, что люблю.
Следующий
зал еще более странной формы. Узкий, с двумя ответвляющимися
коридорами, оба ведут в тупик. Я подхожу к Октябрю, он что-то
рассказывает возле витрины с книгами, и спрашиваю о форме комнаты. Это буква
«к», рисует в воздухе указкой, вторая буква в слове «Октябрь». Значит, первый
зал, догадываюсь, имел форму «о». Загибаю пальцы, понимаю, впереди меня ожидают
еще пять залов. Достаю из кармана мобильный, чтобы глянуть на время, утыкаюсь в
темный экран и вспоминаю, что перед началом осмотра Октябрь вежливо просил отключить.
Окон в комнате не видно; что сейчас, день, вечер? Сколько я уже здесь? Час,
два, три? Опускаюсь в кресло. Тут же возникает Октябрь. Это (легкий стук
указкой по спинке стула) то самое кресло, на котором Александр Сергеевич Пушкин
написал «Октябрь уж наступил – уж роща отряхает…». Я
вскакиваю, точно один из этих ужей меня сейчас цапнет.
Октябрь продолжает ходить с указкой и рассказывать о теме октября в литературе.
Скрываюсь в один из коридорчиков. Тянутся полки с журналом «Октябрь». Провожу
пальцем по корешкам и разглядываю фотоэкспозицию, знакомящую с историей журнала. У самой стены – выставка японских нэцке. Фигурки
изображают, как сообщается, постоянных авторов журнала. Нагибаюсь, разглядываю.
Андрей Волос с бородой Рудаки. Ирина Ермакова в кимоно, напоминающем тогу. Петр
Алешковский с флегматичной рыбой. Инга Кузнецова со спящими синицами. Какой-то
Афлатуни с буквами и яблоками: бородка, очечки и
узбекский кинжал из-за пазухи. Делаю ему рожу и отхожу от витрины. Сзади
надвигаются дыхание Октября и энергичный стук указки.
Проходим
еще два зала. В зале Т собрана хронология всех
октябрей в мировой истории. Все события, происходившие в этом месяце, великие,
важные, смешные. Долго, до затекания ног, стоим возле стенда, посвященного
Октябрьской революции. Октябрь спрашивает, не устал ли я. В следующем зале
отдохнем, обещает и исчезает за стендом.
Ни
фига мы в зале Я
не отдыхаем. Тоже мне отдых, ползать на карачках и кормить вонючих зверушек, которые оказались здесь только потому, что
родились в октябре. Хомяков я вообще не люблю. Кошка одна ничего, умная, но,
когда попытался погладить, посмотрела на меня как на идиота. Я, наверное, и правда выглядел как идиот. Вообще, начинаю понемногу
ненавидеть месяц, в котором родился. Особенно оказавшись в одной компании с
родившимися в нем морскими свинками. А как вам идея делать из них потом чучела?
Чучела стоят тут же, выше клеток. Чтобы зверушки видели, какая их ожидает
посмертная судьба. Зато Октябрь в белом халатике – когда только успел в него
нарядиться? – ходит и слюни пускает. Ути-пути, уси-пуси… Кошечки, собачки. Блошки, вошки.
В
зале Б я плюхаюсь в кресло, пусть в нем хоть десять
Пушкиных занимались любовью. Чему посвящен этот зал, мне уже по барабану.
Октябрь пару раз подзывал к стендам, но я изобразил глубокий сон, такой
глубокий, что даже начал по-настоящему засыпать, еще и свет мило погас. Но тут
загремела музыка, и меня буквально снесло ею с кресла. «Кармен», объявил
Октябрь, дирижируя указкой. Она что, тоже в октябре родилась? Нет, это Жорж
Бизе родился, зал посвящен музыке. Октябрь в концертном фраке с бабочкой
предлагает вернуться в кресло и насладиться еще чем-нибудь. Я как бы благодарю
и выражаю горячее желание пройти в следующий зал, чтобы скорее закончить этот
затянувшийся ад и вырваться на воздух. Правда, пройти самому у меня уже не
получается, ноги ватные, голова гудит, в глазах плавают инфузории. Октябрь
берет меня под руку и буксирует в следующий зал.
Зал
Р небольшой,
даже вздыхаю с облегчением. Темнота, прохлада, зеленоватый луч в тумане плавает.
Но сыровато и неуютно. Октябрь в мантии, похожей на рясу, чертит в тумане
какие-то знаки. Отталкиваюсь от ледяной стены, к которой он меня прислонил,
делаю пару шагов, осторожно интересуюсь, чему посвящен данный зал. Неожиданно
появляются какие-то люди, ходят в зеленоватом тумане и что-то бормочут. Это те,
кто умер в октябре, Октябрь опускает указку и вытирает лоб. Их собирать труднее
всего, многие в силу религиозных предрассудков предпочитают отправиться в
чистилище, чем к нам в музей, хотя условия у нас и лучше…
…Комната,
в которой я очнулся, похожа на помещение для вахтеров. Низкий потолок, диван,
запах пота и дешевого кофе. Засиженный мухами компьютер; на экране помаргивают
разные залы музея. Форма комнаты странная. Догадываюсь, что это и есть последний зал Ь. За компьютером спиной ко мне сидит
Октябрь. Ну что, пришли в себя? – разворачивается на крутящемся стуле, и я
вижу, что это не Октябрь, хотя и похож на него. А где Октябрь, спрашиваю. Я –
Октябрь, отвечает и снова к экрану. Я спускаю ноги с дивана и оглядываюсь. В
конце комнаты стоит еще один диван, на нем сидят двое мужчин, один, старик,
стрижет ногти, другой спит с открытым ртом. Ну что, пришли в себя, спрашивает
меня старик, отложив ножницы. Открывается дверь, входит, наконец, сам Октябрь:
ну что, пришли в себя? Да, почти выкрикиваю я. Спящий просыпается, подходит ко
мне, хлопает по плечу и спрашивает: ну что, пришли в себя? Не дожидаясь ответа,
протягивает ладонь: Октябрь.
Это
экспонаты последнего зала, поясняет «мой» Октябрь, садясь рядом на диван. Они
что, все Октябри? Да… Октябрь, обращается он к тому, что за компьютером:
организуйте нам, пожалуйста, кофе. Тот, за монитором, недовольно поднимается.
Да, они все Октябри, потому что все они были когда-то коллекционерами.
Создателями и хранителями этой уникальной коллекции. А потом они становились
экспонатами. Выставленными в этом небольшом, но уютном
зале. А вы, спрашиваю у Октября, вы тоже когда-нибудь станете экспонатом? Разумеется… Октябрь ставит кофе на тумбу возле дивана.
Попробуйте кофе, он тоже произведен в октябре, другого не держим. Разумеется,
тоже стану, и очень скоро. Вот прямо сегодня. Даже – прямо сейчас. Октябрь
кладет рядом с чашкой кофе указку, вытаскивает из кармана ключи. Мой срок,
поигрывает ключами, подошел к концу, коллекционером теперь будете вы. Многие
стороны, связанные с этим великим месяцем, пока не отражены. Так что у вас
будет много работы. Глоток кофе застывает у меня во рту. А если я откажусь?..
Меня
зовут Октябрь. Раньше меня звали по-другому, но пять лет назад я решил поменять
имя и не жалею об этом. Да, родился я, естественно, в октябре и проживаю на
улице Красного Октября. Кроме названия, как видите, на ней нет ничего красного.
Осторожно, лужа, лучше обойти! Несколько серых пятиэтажек, одна из них моя,
нет, не эта, а вон та, которая следующая. Раньше на ней хоть что-то красное
иногда бывало, на праздники, флаги вывешивали…