Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2014
Юрий Кублановский
– поэт, публицист, эссеист, критик, искусствовед – родился в 1947 г. в
Рыбинске. Один из организаторов неофициальной поэтической группы СМОГ. Автор
двух десятков поэтических книг, лауреат многих литературных премий, среди
которых Премия Александра Солженицина (2003) и Новая
Пушкинская премия (2006). Живет в Москве.
Одиночество
В
то и дело затемняемом тучами кабинете
ветхой
дачи прежнее вспоминаю,
будто
загребаю веслом по Лете,
не
шумя, поверхность её сминаю.
Были
в нашем отрочестве чернила
в
чашечках и с оттенком ила.
Там
герой войны под базарной аркой,
подвязав
под локоть рукав тельняшки,
побирался
летней порою жаркой
и,
боясь облавы, паслись дворняжки.
А
старухи в застиранном и немарком
Продавали
ягоды и ромашки.
Разобраться
с нищим, видать, мешали
лень
и водка лбам из комендатуры.
А
собаки лаяли и визжали,
попадая
в короб вонючей фуры.
Всех,
кто жил тогда, всё, что прежде было,
по-хозяйски
время употребило.
Без
вины, как водится, виноватых
где
потом я только не повидал –
мужиков
небритых, дедов поддатых,
да
и сам порядочный аксакал.
Так
что вроде скалиться не пристало
на
пространство, будто пространства мало.
Негодую,
стало быть, существую.
Третий
день за окном листву
треплет
ветер, зелёную и седую,
а
она всё держится на плаву.
23.VI. 2013
Боевик
Телеэкран шалит
с непобедимым Брюсом.
Весь его нам раскрыт
неприхотливый быт
с кокой и перекусом.
Некогда с милой спать,
но, разминувшись с пулей,
время за горло брать
весь криминальный улей.
Знает ли Брюс о том,
что его карта бита?
Вон за моим окном
вырос дворец бандита,
что прессовал братву,
нынче ж волну отката,
то бишь, его ботву,
гонит в офшор куда-то.
Весь до корней волос
став человеком слова,
помнящим, что в мороз
звёзды родятся снова,
с доверием к холодам,
сверху идущим к
нам,
я не заклеил рам.
Так что у здешних троп –
с фирменною пробежкой,
жалостно морща лоб,
и голливудский коп
стал бы заштатной пешкой.
13.XI.2012, Переделкино
Зевс и Даная
Памяти Аси Богемской
Дождь
оборвался рано
душным
июльским днём.
Хочешь,
на Тициана
встретимся
и пойдём?
Страждущую Данаю,
может
быть, там в момент
издалека
узнаю,
словно
опять студент
преет
над Кватроченто
в
сессию, как в страду.
И
сновидений лента
с
влюбчивостью в ладу.
Сколько
прерывных нитей
в
щели струилось штор
и
не сбылось наитий,
чаемых до сих пор!
Ветер
с волхонских горок
пух
тополей принёс.
Стал
я – ведь путь мой долог –
сед
до корней волос.
И
приближаясь к краю
жизненного
плато,
страждущую Данаю
стал
забывать… Зато
выучился
без толку,
как
не умели встарь,
в
заводях бара долго
пить
золотой вискарь.
Август 2013
Пожар сердца
Утром,
когда ненастно,
ветрено
и ветвисто,
точный самодиагноз
юного
футуриста
я
почему-то часто
стал
вспоминать на скате
жизни
не безучастно,
а
как больной в палате.
Точно
не помню даты
жизни,
но так бывало:
и
у меня когда-то
слева
в груди пылало.
Да
и теперь, похоже,
что-то
там тлеет тоже,
как
огонёк спиртовки
иль
приходской бытовки.
Долгой
зимою сонной
я,
воротясь с терраски,
тёплой
водой с лимоном
залил
больные связки…
Кажется,
дольше века
угли
того пожара
тлеют
под толщей снега
и
не дают угара.
2013
Шотландское кладбище
На
позеленевших надгробьях,
под
разным углом из земли растущих,
утрачена
чёткость лирических эпитафий,
плиты,
патиной лишаёв покрытые –
в
цвет травы, и воздуха, и ограды, –
практически безымянны.
Тех
же оттенков и горельеф, выступающий из стены:
отец
семейства – в парике и пуговка у колена,
дама
в платье, подвязанном под самую грудь,
послушный,
лет четырёх, ребенок.
Кто
это? Не по разу всё осмотрел вокруг,
но
вместо букв остались одни щербинки,
тёмные,
цвета ила.
Вот
ведь куда занесла судьба,
как
извилисто мною распорядилась:
воздух
сырой, с подмесом океанической соли,
церковная
дверь заколоченная, без ручки,
кладбище
неизвестных, забытых лиц,
чьи
имена, возможно, убереглись
в
заархивированных метрических книгах,
но
только не тут,
где
их почиют останки.
.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
При
слове Шекспир представляем кровь на клинке
вместе
с небосклоном в закатный час,
колтуны
в пеньке
волос
и так много значащую для нас
утопленницу
в венке.
Но
мне примстилось, что именно тут
на
сыром и влажном кладбище
недалеко
от прибоя
уж
скорее место суровым его героям:
мыслителям,
воинам и изгоям,
чем
добродетельному семейству
с
заметной тягой к эпикурейству.
Тем
паче что над обрывом замок
в
такую пору
никак
не кажется новоделом
и
зовёт меня, астматика, вдруг признаться,
что
я всё еще о-го-го,
и
взбежать по скату тропы легко
на
ложе,
с которого не подняться.
Май
2013