(Сергей Полотовский, Роман Козак. Пелевин и поколение пустоты)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2012
Ольга Степанянц родилась в Мурманске. Студентка факультета журналистики МГУ. Печаталась в «Книжном обозрении».
Ольга СТЕПАНЯНЦ
Залезть в голову писателя
СЕРГЕЙ ПОЛОТОВСКИЙ, РОМАН КОЗАК. ПЕЛЕВИН И ПОКОЛЕНИЕ ПУСТОТЫ. – М.: МАНН, ИВАНОВ И ФЕРБЕР, 2012.
Чуда не произошло, и сам Пелевин, конечно, не снизошел до общения со своими биографами и не поделился сентиментальными воспоминаниями своего детства, отрочества и юности. За неимением достоверной информации из первых уст, авторам – критику Сергею Полотовскому и журналисту Роману Козаку – пришлось исходить из догадок и предположений.
Биография, в частности, писательская – распространенный жанр, но единых принципов ее создания не существует. Луначарский, например, считал, что главная задача биографа – “передать дух эпохи, показать место героя в истории его времени”, и потому советовал студентам института литературы заполнять неизвестные страницы жизни персонажа “своими вероятностными фактами-предположениями”. А Годунов-Чердынцев из набоковского “Дара” предпочитал входить в медитативное состояние и проникать в сознание героя. Последний способ в силу своей эзотеричности очень в духе Пелевина, но едва ли понравился бы ему самому (“Кто тебе разрешал залезать ко мне в голову?” – спросил он художника Гермеса Зайготта во время путешествия по даосским монастырям). Полотовский и Козак прибегают к обоим способам, но делают это очень осторожно.
“Пелевин и поколение пустоты” – опыт первой биографии писателя, и заявлена она как книга-расследование. От самого героя авторов отделяет дистанция: основная масса фактического материала взята из разговоров и воспоминаний людей, которые были знакомы с Пелевиным через одно-два рукопожатия либо давно прекратили с ним общаться. Другие источники – вступительное сочинение в Литинститут, формуляры школьной библиотеки – исследователи добросовестно попытались собрать о нем все, что возможно, и сделать из этого выводы. И замечательно, что удалось избежать “желтого” оттенка, хотя один из авторов, Роман Козак, – автор скандальных журналистских расследований и главный редактор журнала о жизни российских звезд. Правда, глава, посвященная скрупулезному подсчету денег, заработанных писателем, все же вызывает нарекания этического характера.
Виктор Пелевин столь же загадочен и неизвестен, сколь широко популярен: имя его на слуху даже у тех, кто не интересуется современным литературным процессом. “Балерина – Волочкова, юморист – Петросян, борец с коррупцией – Навальный. Современный русский писатель? Пелевин”. Его непубличность – это своего рода минус-прием, который к тому же в лучших традициях постмодернизма каждый может толковать по-своему. Таким образом, философские эксперименты, которые писатель ставит в своих произведениях, перемещаются и в реальную жизнь. Один из самых популярных мифов о Пелевине – что его вовсе не существует. Эпитеты, которыми чаще всего характеризуют писателя – “влиятельный” и “загадочный”, – наводят на мысли о конспирологии – да и как не думать о ней в связи с именем создателя романа “Generation “П””, заставившего усомниться в реальности происходящих общественно-политических процессов и в том, кто на самом деле за ними стоит. Не все “очевидцы событий” согласились рассказывать о своем общении с Пелевиным, что уж вовсе вселяет какой-то мистический ужас, хотя наверняка этому есть рациональное объяснение. Авторы-исследователи стараются не поддаваться действию мифа и объяснить феномен популярности писателя: “Пелевин – своего рода проводник высокого в массы, коллективный психотерапевт, литературный Кашпировский. Той части российских граждан, которая посвящает свое время заботам нефтегазовой экономики, но по советской еще привычке страдает от каких-то интеллигентских комплексов, он позволяет чувствовать себя людьми, что называется, в теме”.
Но все же герой задает формат повествования о себе. Оглавление книги похоже на облако тегов: “Каскад бифуркаций”, “Мелафефон”, “Деньги”, “И Сорокин”, “Бог Пелевина”, “Толстоевщина”, а сам текст содержит что-то вроде гиперссылок, точно так же как многие пелевинские тексты рифмуются между собой.
Способ мыслить десятилетиями, в стиле программы “Намедни”, тоже находит здесь свое отражение. Пелевин характеризуется как человек девяностых, собравший примечательные приметы времени: увлечение боевыми искусствами, обязательная кожаная куртка и круг чтения – книги по дзен-буддизму и Кастанеда. Впрочем, “Пелевину явно немило лихолетье девяностых, которому он обязан своим успехом (если только человек может быть должником эпохи), но “стабильные” сырьевые двухтысячные ему еще менее любезны”. Помимо лично знакомых с писателем людей авторы поговорили с трендсеттерами (и в каком-то смысле демиургами) эпохи девяностых, среди которых, например, Леонид Парфенов и Сергей Шнуров. Их взгляд позволяет выходить на обобщения, из которых рождаются характеристики куда более яркие и интересные, чем “самый загадочный и закрытый писатель”, например, “любитель рифмования вымысла с реальностью и практически ровесник рок-н-ролла”. Шнуров говорит о Пелевине так: “Он создал язык из песен Гребенщикова и всей той ахинеи, что творилась в головах у перестроечных детей, всех этих залпом прочитанных “Роз мира””.
Так или иначе, биографическая часть книги, собранная будто бы из газетных вырезок, писем и документов, фрагментарна, обрывочна, полна предположений и апокрифов. Пелевин предстает в троллейбусном парке, с сигарой на концерте Егора Летова, в писательском особняке в Потсдаме, в Грюневальде, в лесу у воды… Впрочем, кое-что о прототипах и о том, как сформировался характерный пелевинский взгляд на вещи (“способность видеть во всем игровую компоненту и мифологические структуры”), мы все-таки узнаем. Но по-настоящему завеса, за которой находится приватная жизнь писателя, остается плотно задернутой. Поэтому часть, посвященная анализу его текстов, более интересна.
Исследователи рассматривают произведения в хронологическом порядке, прослеживают эволюцию, и выводы их нельзя назвать оригинальными: после “Чапаева и Пустоты” писатель не создал ничего, что было бы лучше или хотя бы столь же хорошо, а “в “П5” Пелевин не старался” вовсе. И все же заслугу писателя видят в создании нового типа героя – постсоветского человека. Общие рассуждения и интерпретации граничат с серьезным филологическим исследованием: Полотовский и Козак приводят классификацию пелевинских каламбуров (с комментариями и указанием контекста), а также – по пунктам – выделяют черты его прозы, проявившиеся в раннем творчестве и затем развившиеся в более крупных формах.
Говоря о литературном влиянии на Пелевина, в первую очередь вспоминают Карлоса Кастанеду. Авторы книги высказывают свежую мысль о влиянии Владимира Набокова: “На первый взгляд не самые близкие литераторы, а приглядишься – куда уж ближе”. И все же “ему важнее лавры не Набокова, но Борхеса – емкого, легко переводимого писателя новых интересных идей”. А оканчивается книга зарисовкой с премии “Национальный бестселлер”, когда “победил Прилепин. Но все ждали Пелевина”, – и это, пожалуй, красноречивее всех выводов.
В самом начале авторы заявляют о том, что попытаются найти ответ на вопросы: “что скрыто в книгах Пелевина между строк и какой истинный смысл его романов”, иными словами, “что хотел сказать автор”. Насколько удачной оказалась эта попытка “залезть в голову” писателя, судить сложно, потому что тайн и вопросов все равно остается больше, чем ответов. И не покидает ощущение, что это Пелевин смотрит на исследователей, как энтомолог через увеличительное стекло наблюдает за насекомыми (вот вам и Набоков), так же, как он описал коллективный отдых в Крыму сотрудников издательства “Миф” в повести “Жизнь насекомых”. По крайней мере, так утверждает один из очевидцев. Или эта история под стать названию издательства?
В любом случае биография действующего писателя – только срез, мгновенная фотография его бытия в определенный период, и никак не может быть законченным, целостным исследованием. Нисколько не умаляя труд авторов, собравших информацию, попытавшихся ее систематизировать, можно предположить, что это пока только черновик, выкройка для большего и академичного исследования о Пелевине. Но появится оно еще очень нескоро, а книга “Пелевин и поколение пустоты” есть уже сейчас, и она по-своему хороша для осмысления уже существующих текстов.
В известной степени эта книга не о Пелевине, а о его читателе. И на главный из заявленных вопросов: какова роль писателя в современном мире, когда настало время айпадов и андроидов, интернет-телевидения и фейсбука, предстоит ответить именно ему.