(Кшиштоф Бакуш. Мое лимонное дерево).
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2012
Ксения Леонтьева родилась и живет в Москве. Студентка факультета журналистики МГУ.
Ксения ЛЕОНТЬЕВА
Некислая маска
КШИШТОФ БАКУШ. МОЕ ЛИМОННОЕ ДЕРЕВО. –
М.: АСТ, АСТРЕЛЬ, 2011
Автор этой интригующей новинки в яркой обложке никому не известен. В аннотации говорится, что это некий Кшиштоф Бакуш, финансист-миллиардер по профессии, и умалчивается, что еще он Ксения Букша, по крайней мере, по состоянию души. Разумеется, псевдоним-анаграмма дал автору прикрытие – этакую тюлевую паранджу, которая присутствует, но лицо хозяйки особо не скрывает. Возникает вопрос: зачем молодой писательнице, которая, кажется, обструкции в литературных кругах не подвергалась, да и вообще идет к широкому признанию шагом тихим, но уверенным, заниматься созданием кокетливых одноразовых масок?
Как минимум пара ответов напрашивается сразу. Ответ первый: просто так. Почему бы и не пошутить, если можно. Ответ второй можно найти, посвятив несколько минут знакомству с критическими отзывами на предыдущие произведениям Букши. Они, эти отзывы, бывают опять же двух разновидностей: те, в которых Ксению называют юным талантом, и те, в которых слова “юный” и “талант” берутся в кавычки. Можно предположить, что Ксения решила книгу написать, а под кавычки подвести кого-то другого, для пущей безопасности – вымышленного.
Но имперсонация Ксении Букши не только использует букшин авторский стиль, но и возвращается к темам, когда-то этим автором уже поднимавшимся. “Мое лимонное дерево” – это приправленный юмором уровня облегченных Ильфа и Петрова текст на тему поиска места в мире, любви и самого себя, время от времени размывающийся до глобальных рассуждений о жизни, Вселенной и всем таком. Знатоки творчества Букши утверждают, что нечто подобное можно было найти в ее же книжке “Дом, который построим мы”, вышедшей в 2004-м, а написанной в 2002-м. Все циклично, и, видимо, мировоззрение молодых авторов – не исключение. Букша вернулась к собственному опыту десятилетней давности, правда, попытавшись сделать вид, что это не она. Точнее, попытавшись сделать вид, что она попыталась сделать вид. Склонностью к периодическому раздвоению личности писательница поделилась и со своим лирическим героем: где-то ближе к середине книги Кшиштоф Бакуш делится переживаниями на тему злого двойника-близнеца, который вредил ему, плохо играя на бирже. Этот сюжетный ход тоже можно принять за ключ к разгадке тайны о появлении ненужного псевдонима и возвращении к уже использованным литературным приемам. Возможно, сама Ксения великодушно решила вновь прибегнуть к услугам злого близнеца, просто чтобы последний совсем не зачах от тоски и творческого бездействия.
Однако что сделано, то сделано, и кто бы из ментальных сущностей Ксении Букши ни был автором текста, книга написана и опубликована. В этой книге есть герой, и забудем на минуту о том, что он выдает себя за автора. Как-то раз Дмитрий Быков сказал, что “если бы Хлебников понимал что-нибудь в экономике, а Хармс с оптимизмом смотрел в будущее, то примерно так они бы и писали”. Нет никаких сомнений в том, что Букша с данным отзывом ознакомилась. Можно также предположить, что эти строки она истолковала как предложение повторить, ведь Хлебников-экономист и Хармс-оптимист в совокупности составят вполне точный портрет Кшиштофа Бакуша.
В предисловии за авторством еще одного довольно вымышленного персонажа сообщается, что “Мое лимонное дерево” – это мемуары Бакуша, написанные незадолго до смерти последнего. Благоразумно умертвив воображаемого миллиардера еще до знакомства с потенциальным читателем, Ксения окончательно избавила себя от всякой ответственности: если живой миллиардер, пусть даже воображаемый, еще может требовать правильного цитирования и некоторых процентных отчислений с публикации, то миллиардер мертвый ни писательницу, ни издателя уж точно не потревожит.
Как всякий порядочный автор мемуаров, Бакуш рассказывает о большей части своего пути с лирическими отступлениями и допущениями, попутно делясь с читателем жизненным опытом и житейской мудростью. Разумеется, любая житейская мудрость, выведенная этим шестидесятилетним американцем, является на самом деле плодом мыслительной деятельности чуть более, чем двадцатилетней русской писательницы, а потому нередко выглядит чересчур адаптированной к российским реалиям. К примеру, русская писательница, тонко играя на актуальности вопроса, учит соотечественников, что “пить надо на свои деньги, а выбираться отсюда – на своих ногах”. “Копить по копейке – это полная ерунда”, – добавляет она абзацем ниже, затрагивая вопрос еще более актуальный. Хотя повествование ведется от лица мужчины, крайняя чувствительность мировосприятия, которую он постоянно обнаруживает, не позволяет читателю забыть о том, что данное лицо – не более чем маска, а под маской прячется дама-поэт. Иногда дама-поэт, экономист по образованию, вспоминает, чему ее учили в институте, и выдает несколько пассажей, полных хлестких, с трудом поддающихся дешифровке, финансовых терминов. Но чаще она обращается к тому, к чему душа больше лежит, и делает воспоминания финансового магната исполненными поэтической тоской начитанной барышни. “Жизнь оседает на тебе как копоть, – изливает свою боль бумаге биржевой делец Кшиштоф Бакуш, – горький осадок накапливается и травит душу, из остатков усталости смерть шьет нам саван. И все, что было рано, становится поздно”.
Спустя примерно четверть книги главный герой дает краткую характеристику себе и своим способностям: “Я чувствую ритм. Я никому не поддаюсь и никого не боюсь. Я люблю перемены. Я знаю, как сосредоточиться. Но самое главное: у меня получается почти не быть”. Надо заметить, что по ходу действия он не только не обнаруживает никаких иных черт характера, кроме вышеперечисленных, но и вряд ли активно совершенствует уже упомянутые. Иными словами, своего героя Букша в один присест рисует широкими мазками решительных, раз и навсегда определенных цветов, впоследствии не утруждая себя возвращением к вопросу развития характера персонажа.
Иногда в романе встречаются старые, но по-прежнему работающие призывы к действию, отчего-то вызывающие неловкие ассоциации с классическими приемами НЛП: “Не жди. Делай сразу. Делай без предисловий. Делай без замаха. Просто бери и делай. Не знаешь – делай. Узнаешь, когда сделаешь…”.
И все же такая легкая игра мысли будет скорее интересна и понятна тем, кто сам еще не успел прийти к подобным умозаключениям и сделать соответствующие выводы. Иными словами, тем, кого с автором (настоящим, а не придуманным) разделяет разница не меньше, чем в половину поколения. Причем желательно и не больше, иначе периодически встречающиеся аллюзии и заботливо припрятанные автором между строк сюрпризы для неуглубленных эрудитов, просто не будут обнаружены и расшифрованы.
Впрочем, в случае с “Моим лимонным деревом” искать нужно не только между строк, не мешает пройтись и по поверхности. Главный герой вырастил сына, построил дом и ловко решил проблему дерева, но для Ксении Букши это растение с очень малой вероятностью станет вечнозеленым. Вряд ли можно утверждать, что книга писалась с прицелом на признание в качестве литературного шедевра, однако на звание хорошей литературной шутки она вполне может претендовать. Это была, конечно, одна из тех шуток, в которых только доля шутки, а прочие доли какие-то немного грустные. Зато если принять такое свойство литературного экзерсиса Ксении Букши в качестве имманентного признака, все сразу встанет на свои места: и вымышленный автор-мемуарист, и его имя-анаграмма, и предисловие от настоящего свидетеля никогда не происходивших событий, и повторение сказанного, и возведенное в крайнюю степень нежелание учиться на своих ошибках, отличающее как автора, так и его творение.