(Лев Данилкин)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 2011
Алена Бондарева родилась в поселке Саянск Зиминского района Иркутской области, живет в Москве. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького. Как критик дебютировала в 2008 году в “НГ-Ex Libris” с рецензиями на современную прозу, а в 2009 году опубликовала в “Литературной учебе” первую обзорную статью – о подростковой литературе в России. Печатается в журнале “Читаем вместе”, “Независимой газете”, “Литературной России”. Постоянный автор “Октября”.
Мидас и золотая фига
Лев Данилкин
Сначала все сомневались. Некоторые даже называли Льва Данилкина разными словами, вроде «гламурный» или «буржуазный», другие к его «глянцевости» снисходительно добавляли «мальчик». Третьи – их оказалось большинство, в основном это были люди из филологических кругов – Данилкина попросту не замечали. Одно время даже считалось дурным тоном серьезным критикам ссылаться на его тексты. А культурные журналисты писали о нем уморительно, снисходительно, мол, Лев-то из «Афиши» опять учудил, высказался.
Иными словами, все активно недоумевали, что может знать этот нахрапистый уроженец Винницы (р. 1974), окончивший филологический факультет МГУ (1996) и стопорнувшийся в Москве. К тому же первое время Данилкин работал шеф-редактором русского «Playboy» (чем, по мнению многих, честное свое имя запятнал страшным образом). После пахоты в развлекательном мужском издании Лев недолго был колумнистом «Ведомостей», но неярким, что сам же заприметил и вскоре сменил род деятельности, став литературным обозревателем «Афиши» (с 2001 года).
Однако в критику Данилкин вошел не через заднюю
дверь, как это негласно заведено в литературном сообществе, а через парадную и при
всей амуниции. Чем многих сначала насмешил, потом расстроил, а после даже разозлил.
В конце концов, согласитесь, экая дерзость. Все «Кысью» Татьяны Толстой восхищаются.
А Данилкин, как Пушкин на дуэли, в сторонке стоит, кушает вишню и косточками поплевывает:
«А вот говорят, будто бы Татьяна Толстая написала невероятный для Татьяны Толстой
текст. Что она, московская барыня, поменяла свой классический интеллигентный, трехэтажными
метафорами инкрустированный литературный язык “Милой Шуры” и “Петерса” – на что-то
несусветное: не то на ильфо-петровское “понюхал старик Ромуальдыч свою портянку
и аж заколдобился”, не то на фольклорную вязь и плетение словес “Между собакой и
волком” Саши Соколова. Брехня». Все поют дифирамбы Прилепину и его романтическому
«Саньке», а Данилкин вздыхает: «Ну и получилась – сырятина». И Андрей
Рубанов у него «самоироничный нарцисс», и
Часто оценки Данилкина парадоксальны, идут вразрез с мнением большинства критиков, впрочем, иногда и он позволяет себе подтверждать общепринятые суждения: «Басинский – золотая голова», Шишкин – «писатель, у которого любая цидулька превращается в Книгу книг». Но тут речь идет не о приверженности тем или иным литературным группам, а, скорей, о чутье, которое, к слову сказать, у Данилкина развито невероятно.
Точность прогнозов поражает не только касательно большой прозы, но и массовой литературы. Например, когда в России еще никто даже не подозревал о стиле мэш-ап, Данилкин уже взял интервью у Бена Уинтерса – будущего создателя «Android Karenina», сорвавшего первые деньги на работе в соавторстве с Джейн Остин – «Разум и чувство и гады морские». Хохмил, конечно, страшно, язвил и надсмехался. Что само по себе для постоянных читателей «Афиши» стало сигналом, и в России новое течение вошло в моду.
Хотя одного писателя он все-таки проглядел, это был Роман Сенчин. Но Данилкин вовремя исправился. И о «Елтышевых» писал метко: «”Робинзон Крузо” – наоборот: наглядная деградация человеческого духа, по всем статьям проигрывающего окружающей жизни, крах -ин-ди-видуальности и инициативы, капитуляция человека перед природой. “Елтышевы” – деревенская проза, какой она только и мо-жет быть сейчас, после того как деревня перестала быть последним незамутненным источником и де-факто превратилась в гетто для социально неуспешных».
Как утверждает Данилкин, в основе его работы лежит простой принцип: «Критик – это всего лишь профессиональный читатель, чье мнение иногда влияет на предпочтения других читателей; иногда критики задним числом обнаруживают те или иные “тенденции”. Но если писатель хоть как-то зависит от критика, если он пишет для того, чтоб его расхвалили, чтобы критик отметил “тенденцию”, недорого он стоит». И вроде бы явного желания рулить литературным процессом, какое было у Виссариона Григорьевича Белинского, Лев Данилкин не выказывает и в критические патриархи не набивается.
Он утверждает, что принципиально не интересуется ни критическими битвами, ни большими литературными сходками. «Я вопиющим образом не участвую ни в идеологических шельмованиях, ни в юбилейных водолействах, ни в лоббировании “своих” авторов и третировании “чуждых” – в том, что называется “функционирование литературной среды”. Я пишу про писателей, напрямую ссылаясь на их живые тексты – а не критикую и не комментирую мнения критиков. Я не посещаю банкеты, где ареопаг из обсыпанных перхотью сикофантов решает, кого возьмут жить в Переделкино, а кого следует еще подержать на улице».
Тут, конечно, легкое лукавство, ведь о тех или иных товарищах по критическому кружку Данилкин все же мельком высказывается в прессе. И тут же противоречит себе: «Думаю, их раздражает эпатажность моих представлений о функции критика. Мне ведь – скандальным, глубоко порочным образом – кажется, что функция критика – открывать новые имена, первому вытаскивать на свет никому не известные произведения, рассказывать читателю о том, как они соотносятся с предшествующей литературной традицией и какие у них перспективы».
То есть получается, что речь все-таки идет о попытке (кстати, небезуспешной) Данилкина литературный процесс возглавить. Недаром после выхода его книги «Человек с яйцом», посвященной Проханову (в 2007 году она попала в шорт-лист премии «Большая книга», а в 2008-м – в шорт-лист «Национального бестселлера»), Захар Прилепин заметил: «Данилкин – сам человек с яйцом. Отсюда резонное желание, как в сказке про Кощея, яйцо раздобыть, разбить, найти иголку внутри и что-нибудь с ней сделать такое. То ли сломать, то ли себя уколоть, чтоб проснуться, то ли к патефону приспособить».
Естественно, эта неразгадываемость рано или поздно начинает раздражать. Ведь фактически все, о чем пишет Данилкин, тут же, на зависть многим, становится если не популярным, то в момент прочитываемым. Данилкин как царь Мидас: к чему бы ни прикоснулся, все обращает в золото (даже фига, которую время от времени кажут ему исподтишка критические собратья, в ближайшем будущем тоже станет невероятно драгоценной). Причина тому не известна. Дело ли в безоговорочной верности ему читателей (между прочим, многие из них: ЖЖ-юзеры и прочие интернет-пользователи, им же и были взращены), в модности имени критика (которому скоро можно будет выпускать книги с брендовой надписью «Одобрено ДанилкинымTM»), его невероятной языковой меткости (а отсюда и высокой цитатности) или же в умении построить так фразу, чтобы зацепила она моментально. Как бы ни писал Данилкин, а злые языки ни мололи, будто он пиарщик и менеджер от критики, – его трудоспособность и точность оценок очевидны. Так же как очевиден и тот факт, что Данилкину в рамках культурной журналистики (а нынче и критики) тесно. Поэтому осваивает Лев и другие жанры.
Такие книги, как «Парфянская стрела» (2006), повествующая о литературе 2005 года (вошла в лонг-лист премии «Национальный бестселлер»), и «Круговые объезды по кишкам нищего» (2007), литературно подводящая итоги 2006 года, и «Нумерация с хвоста» (2009) о книжных событиях 2008 года, могли стать настоящей золотой жилой. Печатай Лев каждый год только по такому томику (объединяющему лучшие рецензии), и место в учебнике обеспечено пожизненно.
Но думается, не того Данилкин добивается. Чего стоит появление сочинения Джулиана Барнса «Письма из Лондона», которые Лев перевел. И его «Человек с яйцом. Жизнь и мнения Александра Проханова» – текст качественно другого уровня и жанра. Как поясняет автор, почему именно взялся писать о Проханове: «Он стал героем книги, потому что про него была История. История про то, как общество на протяжении десятилетий делало все возможное, чтобы представить его, писателя от бога, графоманом, подлецом, фашистом и скоморохом; я думаю, общество пыталось маргинализовать его всеми правдами и неправдами потому, что он всегда был для него живым упреком, он был ярче, нелепее, храбрее, чем все остальные».
Именно в Истории, предполагающей завязку, развитие, финал, захватывающий стиль и сочный язык, – вся загвоздка. Думается, поэтому Данилкину ближе всего такие писатели, как Михаил Кантор, Виктор Пелевин, Алексей Иванов и Александр Проханов.
Их творчество не разгадаешь с первого раза. Да и распутав одну книгу, полученный результат ко второй не применишь.
Впрочем, это же можно сказать и о самом Данилкине. Он, как иллюзионист высшего класса, – разный: неуловимый, сложный и одновременно простой; любой словесный фокус – магия, а любая магия – искусство. Кажется, он серьезно верит в постулат: «Литература – как космос, единственное, где, в общем, советский потенциал не потерян и даже наоборот увеличен; единственная область, для которой уход государства не стал катастрофой. Я думаю, мы еще увидим, и не раз, как Нобелевские премии вручают русским писателям».
Все чаще работа Данилкина вызывает уважение не
только у читателей, но и у самих (между прочим, не один раз им битых) авторов. Поэтому
не удивительно, что в 2010 году разгорелся скандал. Критик
В журнале «Афиша» Данилкин вырос – с 2007 года он ведет еще и ежедневный блог о книгах на www.afisha.ru – и, пожалуй, перерос формат издания. Буржуазность и гламурность, как и эпатаж, – явления временные и подростковые, на сущность не влияющие, Данилкина затронули мало.
Яркий, талантливый, самое главное – не завистливый и никому не подражающий, мимоходом говорящий не только о тенденциях и проблемах российской (а в последнее время и мировой) литературы, он, думается, скоро вновь потрясет книжный мир с невероятной силой и в новом качестве. Только для этого должно сбыться пожелание самого Льва Данилкина: с книгами в России «должно что-то происходить, что-нибудь ОЧЕНЬ НЕОБЫЧНОЕ».