(Григорий Дашевский, Анна Наринская).
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 2011
Анастасия БАШКАТОВА
Анастасия Башкатова родилась и живет в Москве. Окончила факультет журналистики МГУ. Как критик дебютировала в 2003 году в “НГ Ex Libris” с рецензиями на современные отечественные и зарубежные произведения. Печатается в “Независимой газете” со статьями о литературе и экономике. Постоянный автор “Октября”.
Инь и ян – два лика
одной корпорации
Анна Наринская, Григорий Дашевский
Ежедневная газета и тонкий журнал уже давно стали местом обитания современной литературной критики. Почти каждое периодическое издание, которое объявляет себя качественным и преподносит читателю пеструю картину дня, стремится заговорить с аудиторией в том числе и о литературном процессе – хотя бы раз в неделю и хотя бы в жанре рецензии. Не считаться с этим фактом уже невозможно.
И, пожалуй, наиболее интересный пример – это феномен издательского дома «Коммерсантъ», провозгласившего однажды в России внедрение «новой журналистики», построенной на западных стандартах информирования и аналитической деятельности. Как и любой другой жанр, литературная критика в целом и литературная рецензия в частности, попадая на страницы «Коммерсанта», автоматически начинают существовать в рамках фирменного «коммерсантовского» формата, предписывающего, как журналист должен взаимодействовать с источниками информации и как он потом должен преподносить полученные сведения. «…Только факты, никаких оценок, никакой морали и уж тем более никакой “личной авторской и гражданской позиции”. Краткость, осторожность в оценках, холодноватый отстраненный тон, ирония», – вот кредо «Коммерсанта».
Издательский дом «Коммерсантъ» вполне осознанно прикладывает немало усилий и средств для создания образа харизматичного медиамонстра – прекрасного, фонтанирующего идеями и энергией и одновременно вселяющего если не ужас, то однозначно некоторый трепет перед его мощью, его «агрессивной рыночной стратегией». Под эгидой этой «медиагидры» выпускается не только «ежедневная общенациональная деловая газета», но и целый ряд журналов и еженедельников, сайт и радиопередачи. Возведением данной «корпорации» занимается многочисленный штат журналистов, дизайнеров, редакторов, продюсеров, работников отдела рекламы и PR..
Каждую пятницу газета «Коммерсантъ» выходит с тонкожурнальным глянцевым приложением «Коммерсантъ-Weekend», которое рассказывает о том, как можно культурно и интеллектуально провести досуг. Так как газета рассчитана не совсем на массовую аудиторию, а в большей мере на такую эфемерную и аморфную в российских условиях социальную группу, как средний класс, то и предлагаемый досуг для читателей можно обозначить словами «с претензией» – с претензией на статусность, на престиж, на «клубовость» (на социальное единомыслие и единовкусие издателей и читателей). И, конечно, интеллектуальный досуг невозможен без чтения книги. Книга становится модным в VIP-кругу понимающих аксессуаром – не столько пропуском в особое сообщество, сколько его атрибутом.
Во взаимодействие с книгой вступают несколько авторов приложения. Долгое время для издания писала рецензии Лиза Новикова (теперь пишет для Infox.ru); постоянно готовит отзывы на книги, в том числе детские, Лиза Биргер; в роли рецензентов можно встретить и других сотрудников «Коммерсанта». Но по-настоящему визитной карточкой издания стали два литературных обозревателя – Анна Наринская и Григорий Дашевский. Без преувеличения инь и ян «Коммерсанта», женская и мужская ипостась, земная и небесная, условно злая и условно добрая, условно темная и условно светлая стороны одного и того же медиамонстра.
Это не рецензенты-критики и не рецензенты-публицисты, а «звери» особого рода – рецензенты-«специальные корреспонденты» и «литературные обозреватели», рецензенты-дегустаторы, описывающие «букет», «органолептические свойства» текста, послевкусие и прочие характеристики вплоть до личных качеств самого «винодела»-писателя. Из мощного литературного потока они вылавливают произведения особого рода – те, которые вписываются в «корпоративный» формат и отвечают потенциальным потребностям статусной аудитории. Судя по упоминаниям на страницах издания, главный интерес для «коммерсантовского» формата представляют романы западно-европейских и американских писателей, из отечественной же литературы разговора удостаиваются лишь наиболее заметные произведения: интеллектуальные бестселлеры, эпатажные эксперименты с формой, стилем и с нормами дозволенного, номинанты и лауреаты премий – прежде всего «Букера». И постепенно складывается впечатление, что для рецензентов, работающих в рамках «коммерсантовского» формата, книга оказывается в первую очередь товаром, которому надо назначить цену, и только потом уже проводником неких идей и картин мира.
«Рецензия в газете (а также, добавим от себя, в тонком журнале или еженедельном газетном приложении. – А.Б.) – это не сообщение о литературном событии, а совет потенциальному покупателю: надо ли покупать данную книгу или нет. Хорошо это или плохо – другой вопрос, но в большинстве изданий дело обстоит именно так», – ответил однажды Григорий Дашевский в анкете «Иностранной литературы», посвященной судьбе современной книжной критики в России. По большому счету книга была товаром еще задолго до ХХI века, и стремление издателей поставить во главу угла скорее ценник, чем ценность текста, – далеко не новшество современности. Это все же классика: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». А раз «рукопись» можно продать, то, значит, по ту сторону ее непременно кто-то должен купить – уже оформленную и растиражированную. «Деньги – товар – деньги» – бесконечный круговорот, «уроборос» экономических отношений, в которых товар как промежуточное звено – лишь способ приумножения денег, а вовсе не самоцель.
Но вот еще одна хрестоматийная истина: книга – товар не простой. Приумножает он не только деньги, и прибыль (или, наоборот, убыль) от него не только материальная. Буквы на бумаге отягчены смыслом, литературное произведение так или иначе содержит в себе некую систему ценностей, которую ретранслирует автор, некую идею – «то, ради чего». Змий-искуситель экономических отношений может сколько угодно заглатывать собственный хвост, но «вдохновение» – не столько даже творческое, сколько душевное, то есть порыв высказаться и ответный порыв прислушаться – не продается, а передается через текст от автора читателю. Или даже сначала от автора литературному критику, который, иногда сам того напрямую не осознавая, рассказывает аудитории, что «то, ради чего» в данной книге или в данной литературной публикации – это действительно «то, ради чего» стоит потратить свои деньги и время. Или как раз «не то».
И казалось бы, ничего предосудительного в этом нет, но почему-то слишком сильно ощущение, что раньше и трава была зеленее, и небо голубее, и подход к литературному тексту душевнее, и критика критичнее, и сами критики как будто глубже. Глубоко копали, от текста уходили далеко во внетекстовую реальность: судьбы родины читали между рецензируемых строк, стихиями – литературными, социальными и даже порой политическими – повелевали в своих статьях. И первым на ум приходит Белинский. «…Почти каждая новая книга возбуждает во мне такие думы и ведет к таким размышлениям, какие она не во всех возбуждает, и вот почему у меня вступление или мысли a propos почти всегда составляют главную и самую большую часть моих рецензий», – писал он в рецензии на стихотворения Владимира Бенедиктова (1835).
Возвращаясь к цитате Дашевского, заметим: действительно, для традиционной русской критики, которая сейчас в большей мере представлена на площадке именно толстых журналов, художественное произведение – это самодостаточное литературное и порой даже общественно-политическое событие. Поэтому говорить о нем приходилось много и широко, переводя взгляд с эстетики на этику, с этики на логику или, например, с литературы на искусствоведение, историю, философию, политику, экономику. Конечно, у литературного произведения сохранялась и роль товара, его покупали, выписывая журнал или приобретая книжное издание, но первичнее были «событийность», знаковость и значимость текста. Литературному критику было важнее донести до читателя не товар, не бумагу с буквами (а также тиражом и прибылью от продаж), а смысл, идею и систему ценностей. Причем систему ценностей, как правило, прежде всего свою, но опосредованную и актуализированную через осмысливаемый текст. Сам же осмысливаемый текст нередко выступал в роли «химического реактива», позволяющего в литературно- и социально-критической лаборатории выявить и изучить характерные черты современности.
Примечательно, что где-то в недрах коллективного бессознательного современных критиков эта установка жива до сих пор. К примеру, однажды из уст Анны Наринской прозвучало определение «профессиональной» литературно-критической статьи: это статья, которая «рассматривает проблему объемно, то есть не просто “понравилось/не понравилось”, а насколько эта книга хороша или важна для современного процесса, что она вообще значит в русской литературе теперешнего дня и так далее». «И так далее», и прочие «мысли a propos» – действительно вполне подход Белинского. Но с одним уточнением: теперь книга – это во-первых товар, а потом все остальное и, говоря без обиняков, чтобы он успешно продавался, из него надо собственноручно сделать событие. Причинно-следственные связи перевернулись.
Но на этом история не кончается, ситуация многократно усложняется еще и тем, что товаром становится не только рецензируемая книга, но и сама рецензия на книгу, публикуемая в периодическом издании, которое тоже товар и тоже должно выживать, следуя своей «агрессивной рыночной стратегии». И поставленному в такие условия рецензенту постоянно надо между строк объясняться перед аудиторией, с какой стати он занимает время читателя и место на полосе. Своеобразная «теодицея» современного газетного и тонкожурнального рецензента – это даже не стиль жизни, а закон выживания и инстинкт самосохранения: «the show must go on», товар (речь идет уже о СМИ и журналистском продукте) должен продаваться, он должен быть качественным и у покупателя не должно возникать ощущения, что его обманули, вынудив потратить время и деньги на подделку или пустышку. Аудитория должна попросить добавки, затребовать новую экспертизу представленных на рынке книжных новинок. А для этого надо разжечь аппетит и зародить азарт к «дегустации».
Раньше настоящее литературное событие было редким явлением и его «эхо» звучало долго, приходилось прислушиваться к нему, сравнивать с ним, чтобы понять: а вот то, с чем мы имеем дело сейчас, это тоже событие того же масштаба или уже рядовой случай? Вспомним опять же рецензию Белинского на стихи Бенедиктова: по большому счету, критик навел читателя на мысль, что Бенедиктовых может быть много, а вот Пушкин – один, и один Пушкин недосягаемо выше, чем множество Бенедиктовых.
Но теперь что ни день, то очередное событие: то культовый Пелевин, то эпатажный Сорокин, то скандальный лауреат, то вопиющий не-лауреат, то «впервые на русском», то «последнее при жизни», то «наконец-то после долгого молчания», то «удивительно, как плодовит». Но еще более любопытен и парадоксален тот факт, что сейчас – в век пресыщения – событием может стать даже отсутствие события. Точнее, происходит размежевание между событием как информационным поводом и событием как ценностью для литературного процесса или самосознания нации. В рецензиях появилась журналистская хватка на поверхностную, внешнюю сенсационность, однако под этой сенсационностью порой нет никакого идейного веса и ценностной обусловленности. Рецензент становится диггером, копателем и золотоискателем, но золотом часто объявляется то, что блестит, или то, что можно натереть до блеска. При этом настоящее золото в руках такого рецензента словно бы обесценивается. Ведь в жестком газетном и тонкожурнальном формате, подчиненном рыночным законам, глубоко изучать состав и свойства золота затратно. Намного выгоднее отозваться лишь о его внешнем блеске, а о «глубине» умолчать как о чем-то не заслуживающем пристального внимания в данном месте в данную минуту.
В целом такова тенденция всей современной литературной критики, перекочевавшей в ежедневную прессу и еженедельные приложения к крупным изданиям. Вписывается в нее и «Коммерсантъ», однако, что интересно, не безоговорочно. Недавно литературный критик Наталья Иванова выступила с мнением, что внутри такой корпорации, как «Коммерсантъ», полемика невозможна в принципе, и это действительно так. Но в ней возможно другое – единство и борьба противоположностей, двух крайностей одного явления. Инь и ян друг с другом не полемизируют, они друг с другом вступают во взаимодополняющие отношения, оттеняют и компенсируют друг друга и смесь этих двух концентратов приводит к тому, что половинки сходятся и их уже сложно разграничить.
Анна Наринская и Григорий Дашевский настолько сильно не похожи друг на друга, что эта непохожесть становится их самым главным сходством. Таковы два лика корпорации: в прошлом директор корпоративной рекламы и PR – с одной стороны и прежде всего поэт, переводчик, а потом уже критик – с другой. Совсем не по-женски «рационал» и «логик» – с одной стороны и совсем не по-мужски «эмоционал» и чуткий «чувственник» (от слова чувство) – с другой. Пресыщенный гурман, который уже давно равнодушен к новым «вкусовым палитрам» дегустируемых текстов или даже ироничен, потому что без иронии воспринимать очередную новинку как-то скучно, – с одной стороны и впечатлительная личность, которая вживается в ткань произведения, прикипает к ней сердцем, делится собственной плотью для писательских экспериментов над человеческой природой, – с другой. Аналитик, препарирующий лишь верхние слои, сюжет, мотивацию персонажей или творческое прошлое писателя, – с одной стороны и фактически энциклопедист, эрудит, который иногда словно захлебывается в собственных знаниях и топит в них и читателя, – с другой.
Эта разграничительная линия ощущается как самими рецензентами, так и их аудиторией, а также отрецензированными авторами. «Я считаюсь достаточно резким критиком», – заметила о себе во время одного круглого стола Наринская. Порой достаточно резко отзываются о Наринской ее оппоненты. Но есть, конечно, и положительные характеристики: «Как ни приду на службу, обязательно найдется человек, который что-нибудь скажет мне про Наринскую. Наверное, они считают, что раз я писатель, то мне Наринская должна быть омерзительна, отвратительна или хотя бы неприятна – про книги ж пишет. <…> Нет и нет, Анна Наринская – хороший газетный книжный обозреватель. Я даже нарочно взял и перечитал ее заметки – сплошь – и понял, что прав… Чтение, кстати, интересное», – сообщает в своем Живом Журнале писатель Юрий Буйда.
Иные мнения звучат о Дашевском. Аудитория высказывается прежде всего о Дашевском-поэте, а не о критике, называя его порой даже гением, – характеристика громкая, она накладывает на Дашевского особую ответственность уже не только за поэтическую, но и за переводческую, критическую и преподавательскую деятельность (Дашевский преподает на кафедре классической филологии РГГУ). Дашевский-поэт – человек, который чувствует слова настолько, что может управлять стихией стиха, с помощью ритма надламывать оболочку слов и выпускать наружу их незачерствевшую суть. Дашевский-критик – человек, который умеет точно с таким же поэтическим прозрением подбирать «правильные» – «понимающие» – слова к рецензируемой книге и ее автору. Это такие слова, которые даруют автору откровение о себе самом и рождение которых возможно лишь в диалоге души с душой, а не маски рецензента с маской писателя. «Не тот настоящий рецензент и критик, который сказал про тебя умно, неважно, хорошо или плохо, а тот, кто сказал о тебе что-то, чего ты сам не знал. Так вот господину Дашевскому это удалось. Я не буду расписывать, что именно нового о себе услышал, иначе это будет текст не про Гр. Д., а про меня, просто поверьте на слово, что это в его статье было», – поделился в своем блоге писатель Михаил Климов.
И на этом этапе сравнения становится ясно, что Наринская и Дашевский в сцеплении друг с другом являют для «Коммерсанта» синтез двух необходимых вещей. С одной стороны, умение почти равнодушно, не отвлекаясь на побочные эффекты, провести экспертизу нового товара, поступившего на книжные полки, – это холодной профессионализм оценщика. С другой, умение раскрыть «то, ради чего» создавалась книга сама по себе, не будучи товаром, а будучи итогом долгой душевной и мыслительной работы писателя, – это проникновение в систему ценностей автора, вживание в ткань произведения и одновременное вживление этой ткани в свою плоть.
И вполне возможно, что в таком подходе как раз и проявляется та самая «агрессивная рыночная стратегия» медиамонстра, на которую ссылаются в «Коммерсанте». Газетный и тонкожурнальный формат накладывает свой отпечаток на фигуру критика. Условно говоря, такой формат не выдержит всего Белинского, поэтому его приходится «расщеплять», растаскивать на отдельные функции: один пусть холодеет разумом – другой пусть горит сердцем, один пусть проводит экспертизу – другой пусть в алхимии слов ищет и находит свой философский камень. Разделение труда.