Опубликовано в журнале Октябрь, номер 4, 2011
ПУБЛИЦИСТИКА И ОЧЕРКИ
Виктория ЛЕБЕДЕВА
Виктория Лебедева родилась в поселке Купавна Московской области. По первой специальности – радиоинженер. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького. Работала на телевидении. Публикуется в периодической печати. Автор поэтического сборника и романа “Тщеславие”. Лауреат премии “Дебют”. Живет в Москве.
Сплошное телевидение
Как известно, приличные люди телевизор не смотрят. Что с него взять, с телевизора? “Зомбоящик”, он и есть “зомбоящик”. Те, кто склонен к общему пессимизму, принимают ситуацию такой, какая она есть. У тех, кто любит анализировать, время от времени возникает вопрос: “Почему?”
Действительно, почему наше телевидение таково, что приличному человеку смотреть “зомбоящик” невозможно? Может быть, ответ найдется, если изучить проблему изнутри?
Увы. Те, кто находится внутри процесса, понимают не больше, а возможно, и меньше людей совершенно посторонних. Можно провести на телевидении много лет, да так и не разобраться, что здесь происходит. Поэтому все, что я расскажу, ни в коем случае не претендует на серьезную аналитику, а является лишь моим скромным мнением – плодом почти тринадцатилетних наблюдений.
У семи нянек
Первый, кого вы встретите, попав в телевизионную редакцию, будет, конечно, продюсер. Вернее, продюсеры – потому что их никогда не бывает менее двух, а конечное их количество, как говорится, неограничено. Зависит от размера редакции и объемов финансирования. Число продюсеров доходит порой до таких высот, что не все они помещаются в титрах. Число продюсеров постоянно растет, как если бы они размножались почкованием; появляются все новые виды и подвиды. Кто такой продюсер на телевидении, не ответит даже всемогущая Википедия. Это самая загадочная и заманчивая профессия на современном телевидении. К тому же продюсеров почти никогда не увольняют.
Архиважно не путать подвиды продюсеров между собой. Иначе они обидятся.
Продюсер № 1, конечно, генеральный. Он занимается благим делом – ищет деньги и договаривается об эфирах. Он же нанимает штат. Лично от него в итоге зависит ваша зарплата. Ходить по спонсорам с протянутой рукой – врагу не пожелаешь, но, должно быть, это очень увлекательная и доходная должность, потому что на каждом отдельном проекте можно наблюдать не одного, а сразу двух-трех генеральных продюсеров.
Ступенькой ниже на служебной лестнице стоит продюсер исполнительный. Исполнительный – хорошее слово, солидное. От него так и веет завершенностью действия. Но не обольщайтесь: он не исполнитель, а контролер. Его прямая обязанность – быть в ответе за все. Теоретически, исполнительный продюсер должен и производство знать, и идеи интересные выдавать, и по части рекламы быть подкованным, и командой управлять (а с так называемой “творческой” командой поди управься). Но это – теоретически. Мы ведь не в Америке и не в Европе, мы в России. Тут “все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь”, наш отечественный продюсер никому ничего не должен, а скорее, наоборот. Такой вот министр-администратор с максимумом прав и весьма туманными обязанностями. Стоит ли говорить, что власть его над сотрудниками практически безгранична? Захочет – казнит, захочет – помилует. Исполнительные продюсеры тоже, как правило, ходят парами. Но, случается, работают и по одному – кому охота делиться неограниченной властью?
Следующая ступенька – креативный продюсер. Худрук, если по старинке. Он должен отвечать за содержание программы и выдавать разные интересные идеи. Профессия традиционно считается творческой, в некотором роде даже романтической. Как настоящая творческая личность креативный продюсер имеет полное право на скверный характер. Одна голова – хорошо, а две лучше – креативные продюсеры поодиночке не работают.
Самый младший, он же самый деятельный продюсер – линейный. Раньше его называли директором. Еще раньше – администратором. Но времена изменились. ПТУ стали колледжами, продавщицы менеджерами, массовики-затейники – аниматорами, администраторы – директорами, директора – линейными продюсерами. На совести линейного продюсера непосредственная организация каждых конкретных съемок. Это он должен договориться о времени и месте, получить все разрешения и проследить за действиями съемочных бригад. Сумасшедшая, непосильная работа. Тут не справиться ни одному, ни вдвоем. Поэтому на больших проектах имеем линейных продюсеров счетом до четырех. Но и это не предел. Линейные продюсеры в последние годы стали активно дробить свои обширные обязанности, и уже не диво встретить отдельно локейшн-продюсеров (отвечающих за место съемки), “продюсеров зала” (отвечающих за наличие зрителей в больших студиях) и прочая, и прочая.
Непосредственного участия в съемках ни один продюсер не принимает. В лучшем случае – присутствует и следит за процессом. Поэтому основное время продюсеры тратят на многочисленные и столь же многотрудные заседания. Несмотря на то, что их главная обязанность – уметь договариваться, договориться им удается редко. Особенно между собой. Ведь все они имеют свое эксклюзивное (читай: единственно верное!) мнение о том, как должен выглядеть конечный продукт. И каждый из них по-своему прав. Поэтому основная задача съемочных бригад – строем и с песнями идти во все стороны сразу, чтобы угодить в итоге каждому продюсеру отдельно и всем им вместе взятым. Что бывает, если идти во все стороны сразу? В лучшем случае ходьба на месте. В худшем – полный развал. Одному Богу известно, сколько проектов, хороших и разных, похоронено в процессе бурных и, увы, бесплодных обсуждений.
А учиться пока еще негде было
Так говорил Рачков Родион Петрович, персонаж кинофильма “Москва слезам не верит”, имея в виду год 1958-й, – и слово в слово повторил это утверждение в начале восьмидесятых. С тех пор прошло еще тридцать лет, а воз и ныне там. Учиться по-прежнему негде. И никакие институты радио и телевидения здесь не панацея. Деньги большие, образование, соответственно, платное, престижное. Но мы же россияне – уж если нам приходится платить за что-либо из собственного кармана, то не за возможность получить знания, как это происходит в цивилизованном мире, а за диплом. За корочку. Чтобы наверняка.
Более того, до сих пор считается, что продюсерам специальное образование не обязательно. Едва ли не главным качеством успешного продюсера считается личная активность. Но на поверку самые активные люди – те, кто не умеет отвечать за свои действия. Их активность – плод не смелости, а безответственности. В итоге больше половины телевизионных продюсеров – это сборище кипучих самородков, которые работают не по специальности, а иной раз не имеют никакого образования вовсе. Это они придумали, будто функция современного телевидения – заниматься не аналитикой или просвещением, даже не пропагандой, как это было в советские времена, а развлекать “условную домохозяйку”. Уровень этой домохозяйки низок настолько, что она едва ли водится в природе.
Что эти люди могут предложить человеку, чьи запросы превышают запросы этой условной домохозяйки? Ответ очевиден. Ничего.
Майки надевают!
Эту несложную формулу из фильма “Доживем до понедельника” следовало бы выбить золотыми буквами и разместить в каждой телевизионной редакции. Потому что искусство использования глаголов “одеть” и “надеть” на телевидении утрачено, кажется, безвозвратно, как и многие другие умения, связанные с грамматикой, стилистикой и правилами расстановки словарных ударений.
За последние десять лет работы на развлекательных каналах мне не встретилось ни одного сценария программы, где не нашлось бы двух-трех грубых ошибок уже в первом предложении. Иной раз кажется, что телевизионных редакторов учат ошибаться специально, и это важная часть профессии. Чтобы понять причины подобной безграмотности, нужно представить себе портрет среднестатистического телевизионного редактора. Это, как правило, так называемая “пишущая девочка” – молодая женщина от двадцати до тридцати пяти лет, с высшим либо неоконченным высшим образованием, в лучшем случае журналистским. В школе ее, конечно, учили русскому языку, и она даже писала сочинения на заданные темы, но на этом опыт письма и ограничился. Ей кажется, что между умением набирать слова в программе “Word” и собственно письмом нет никакой разницы. Загрузка по работе у такой женщины большая, читать книжки ей некогда. Разве что-нибудь легкое. А наше нынешнее “что-нибудь легкое” словно бы создано для того, чтобы повысить читательскую самооценку (ведь читая это “что-нибудь легкое”, каждый второй может совершенно справедливо утверждать, что эдак и он может, и даже лучше).
Итак, наша героиня привыкает пользоваться готовыми речевыми штампами и действовать по заданному образцу (составленному до ее прихода такой же “пишущей девочкой”). Если сообщить ей, что, к примеру, запятые задают тексту нужную интонацию, она не поверит. Запятые она расставит в чистом поле, согласно рекомендациям все той же программы, тем самым сделав нечитабельной самую безобидную фразу. Законов композиции “пишущая девочка” никогда не изучала. Правда, она уже научилась с серьезным лицом рассуждать о неких “поворотных точках” в сюжете, но плохо представляет, что это такое. Ей кажется, что чем их больше, тем круче. Стоит ли говорить, что весь сценарный план в итоге превращается в полный хаос и ни одна начатая мысль не бывает доведенной до конца? И, наконец, специфика телетекста. Телетекст в итоге будет произнесен вслух. Но и этот факт девочка игнорирует в процессе работы над своим сценарием. Позже она будет обижена, если ведущий не сможет выговорить фразу “обыкновенные истории ОБ ОБыкновенной картошке”.
Казалось бы, в чем проблема? Наймите профессионалов. Или хотя бы полупрофессионалов, которых ежегодно выпускают наши ВГИКи и ГИТИСы. Киносценарии сложнее телевизионных, выпускники научатся.
Ан нет. Продюсеры боятся как огня всех дипломированных сценаристов, а с ними еще филологов и литературных работников. Эти люди слишком много спорят и ссылаются на какие-то непонятные правила, а когда ж тут думать, если давно “трясти надо”? Поэтому продюсеры, а вслед за ними шеф-редакторы открытым текстом заявляют: я лучше возьму экономиста (юриста, программиста, физика, математика, психолога и т.д. – в зависимости от собственного образования продюсера или шеф-редактора), потому что у него нет понтов. Если перевести вот это самое “нет понтов” с русского на русский, то получим примерно следующую информацию: сотрудник, не имеющий профильного образования, будет беспрекословно смотреть мне в рот и держать собственное мнение при себе, а главное – не будет претендовать на мое место на том основании, что якобы знает и умеет больше меня, начальника. К тому же не стоит забывать: среднестатистический продюсер относится к категории “кипучих самородков”. Он, божок маленького редакционного царства, набирает людей по своему образу и подобию. Ему ближе клинический энтузиаст, готовый сломя голову броситься куда скажут, нежели спокойный и скептически настроенный профессионал, способный разглядеть возможные подводные камни не после съемок, не даже в процессе съемок, а еще до их начала. Кажется, что его упаднические настроения заразны и не доведут до добра. За работу нужно браться “с огоньком”!
Все это в сумме приводит к любопытным и совершенно не забавным результатам. Во-первых, на старте никто даже близко не представляет, каков будет конечный продукт. Во-вторых, на дружбу с начальством уходит значительно больше времени и сил, чем на саму работу. И, в-третьих, на телевидении, где работа по определению носит командный характер, люди никогда и ничему не учатся друг у друга. Больше того, боясь потерять место, они всеми силами стараются удержать свои профессиональные тайны при себе. В итоге работа, которую можно сделать за три дня, растягивается на три недели, а большинство редакций функционирует в состоянии хронического аврала. И тут от исполнителя требуются уже никакие не профессиональные навыки, а крепкие нервы и способность не спать сутками. До качества ли? Сдать бы в срок хоть что-нибудь.
Когда двое делают одно и то же, это не одно и то же
Все чаще у зрителей возникает вопрос – почему наше телевидение такое одинаковое? И действительно, канал от канала не отличишь, пока не посмотришь на логотип. Ответ кажется мне простым. Для того чтобы сделать “не одно и то же”, нужны как минимум двое. Но что такое современные телевизионщики? Прежде всего, это очень закрытое сообщество, которое не вдруг пускает к себе новых членов. Настоящий матерый телевизионщик за каких-нибудь пять лет успевает отметиться почти на всех каналах – и миграция эта касается каждой телепрофессии, начиная от студийных электромехаников и заканчивая все теми же продюсерами. Настоящий матерый телевизионщик параллельно задействован в нескольких проектах, и это могут быть проекты разных каналов. Даже декорации заказывают в одних и тех же конторах. Откуда бы взяться разнице?
Это, конечно, лишь одна из причин. Есть и другие.
Например, часто возникает вопрос: почему на российском телевидении практически нет отечественных телепрограмм, а все сплошь купленные и по мере сил адаптированные под нашего зрителя. Только и остались “Что? Где? Когда?” и “Спокойной ночи, малыши!”, да и те порядком огламурились с прежних времен. Ужели нет у нас оригинальных идей?!
Идеи есть. Хоть лопатой греби. Только они не нужны никому. И не будут нужны ровно до тех пор, пока главным критерием отбора контента остается желание получить прибыль в 200 процентов вчера. Все новое (т. е. по-настоящему новое) – это прежде всего коммерческий риск. Неизвестно, как к новому отнесется “условная домохозяйка”, для которой работает наше телевидение. Поймет ли? Куда как проще вложиться в старое, обкатанное, уже кем-то испытанное предприятие. Купить в Германии, в Америке или хоть в Австралии и сделать свое точно такое же. А если нет денег на покупку, посмотрим, что там показывают более расторопные соседи. “Квартирный вопрос” на НТВ хорошо пошел? Отлично! Даешь “Школу ремонта” на ТНТ. А если вы “Дачный ответ” запустили, так у нас на это “Фазенда” найдется. “Час суда” на РЕН-ТВ неплохо прижился? Тоже хорошо. Вот вам “Федеральный судья” по первому и “Суд идет” по второму, а на закуску – “Суд присяжных” по НТВ – найдите десять отличий. Но вернее всего, конечно, переодеваться и готовить. “Условная домохозяйка” только этим и занята большую часть времени. Поэтому программы, посвященные моде и кулинарии, есть на всех центральных каналах – и даже не по одной.
Собственно, такой подход распространяется не только на телевидение, но и на прочие гуманитарные сферы. Взять, к примеру, издательства. Не подходишь “в серию” – бросай писать. Если издадут, это будет чудо.
Целевая аудитория
За нее борется каждый первый телевизионщик. Иногда методы его не совсем честны, и в одно и то же время по разным каналам можем наблюдать похожие программы, многосерийные фильмы на одну тему и прочие “случайные совпадения”, призванные урвать у соседа немножечко рейтинга. “Условная домохозяйка” должна быть и будет нашей!
Откуда она вообще взялась, эта условная домохозяйка? Надо полагать, со спокойного и социально защищенного Запада, откуда мы в последнее время перенимаем без разбору любой опыт. Но вот беда – российская реальность такова, что по условным домохозяйкам у нас серьезный недобор. Ну небогато живем, прямо говоря. Женщина, даже если и хотела бы присматривать за детьми и варить мужу борщи, не может себе этого позволить и, едва ребенку исполняется три года, выходит на работу. А иногда и трехлетия не дожидается. Пока она занята малышом, ей не до телевизора. Одной рукой она придерживает чадо за штанишки, чтобы не натворило чего или не поранилось, другой рукой стирает и гладит, третьей готовит, четвертой несет продукты из магазина, а пятой собирает бусики из бисера или какие-нибудь сумочки шьет на продажу, чтобы семейный бюджет поддержать. Телевизор она не смотрит, а в лучшем случае слушает, да и то краем уха. Так что нашу домохозяйку из рядов целевой аудитории смело вычеркиваем.
Кто же остается? Остаются, прежде всего, пенсионеры и тинейджеры. У них полно свободного времени, а вкусы самые непритязательные. (Поэтому высоко в рейтинге держатся программы, рассчитанные на них. К примеру, научно-популярный проект “Галилео”, адаптированный с немецкого специально для тинейджеров, или “Малахов+” с его неисчерпаемым запасом псевдомедицинских “бабушкиных рецептов”).
А еще остаются мужчины (да простят меня те из них, кто не смотрит ТВ из принципиальных соображений, речь не о них). Помните многочисленные советские байки про “мужа на диване перед телевизором”? Таких мужей и сейчас немало. Пришел с работы, устал, лег, включил… И пошел щелкать пультом в поисках чего-нибудь интересненького. Десять минут щелкает, полчаса, – а нет ничего, кроме новостей. И немудрено. Мужчина, увы, не является “условной домохозяйкой”, наше телевидение работает не для него.
По углам, по щелям разбежалися…
Где делают современное телевидение?
Еще десять лет назад можно было смело утверждать, что это Останкино и Шаболовка. Но время прошло, телепроизводство раздробилось на отдельные компании (“продакшны”) и расползлось по всей Москве. Теперь телевизионщиков скорее встретишь в бывших заводских цехах и ангарах, в новых деловых центрах и на старых складах, нежели в специально оборудованных местах. Виною – безумно дорогая аренда в том же “Останкино”. Насколько она велика, если проще выкупить и с нуля переоборудовать под съемки заброшенный склад или даже построить собственное помещение? Считайте сами.
“Останкино” могут позволить себе только самые богатые и стабильные – первый канал, НТВ, ТВЦ. У каналов победнее практически не осталось собственного производства. Программы заказывают на стороне, в вышеупомянутых маленьких производящих компаниях. Успешный продакшн может параллельно работать на все каналы, и негде взяться двоим, которые делают “не одно и то же”.
Итак, заказ от телеканала получен. Арендовав свой склад или ангар, продакшн-студия приступает к производству. Своей аппаратуры у нее нет – платим за пользование аппаратурой. Своей техслужбы тоже нет – платим осветителям, операторам, инженерам, монтажерам, звуковикам иже с ними. Не хватает камеры-крана? Арендуем кран. Удовольствие дорогое, оплата почасовая. Чем быстрее отработаем, тем меньше заплатим – это очевидно. И опять начинается гонка на выживание, и опять не до качества, лишь бы уложиться в указанные сроки и отведенные деньги. Снимаем “пакетом”. Две, три, десять программ в день. Дешевле отправить часть отснятого материала в корзину, чем потратить дополнительное время на подготовку.
Не в этом ли причина, почему прямые эфиры, которые еще несколько лет назад были предметом особой гордости каналов, постепенно уходят в историю? Собственно, в прямом эфире сейчас работают только новости, несколько аналитических программ и парочка утренних на разных каналах. Все остальное – запись под монтаж. За пару-тройку дней снимаем все, что будем показывать в течение следующего месяца или двух.
Как ни странно, авральные съемки “пакетом” не заставляют сотрудников сконцентрироваться, а, напротив, приводят к разброду и шатаниям. Эфир, хочешь не хочешь, начнется вовремя. Съемка обязательно будет отложена на неопределенный срок. Это может быть полчаса, а может быть полдня. За тринадцать лет моих скромных наблюдений, могу поклясться, что ни одна запись не началась в указанное время. Хоть пятнадцать минут, но обязательно уворуем. Что уж тут говорить об окончании записи? Рабочий день на телевидении не нормированный – когда закончим, тогда и спасибо.
Я спросил у Яндекса, я спросил у Гугла…
Экспертом во всех областях быть невозможно – это аксиома (и если найдется человек, который считает себя таковым, держитесь от него подальше). Любая предварительная подготовка программы заключается в сборе необходимой информации. Но времени в обрез и денег в обрез. Консультанта нужно еще найти, на интервью нужно еще выехать, да обработать, да убедиться, не перепутано ли чего, да уговорить высказаться “на камеру”. А вдруг наш консультант не удовольствуется тем, что “попадет в телевизор”, и попросит оплаты за свой труд? Нет, это никак не годится. Поэтому до девяноста процентов материалов собираем в Интернете при помощи популярных поисковых систем.
Страшно представить, что произойдет с нашим телевидением, если вдруг перестанут работать Гугл, Яндекс, Рамблер и прочие аналогичные интернет-ресурсы. Думаю, кина не будет.
Если задаться целью и провести эксперимент, то почти любую информацию, услышанную по телевизору, можно обнаружить в Интернете по первым десяти ссылкам, которые вы получите от поисковой системы, обозначив тему программы. По первым десяти – потому что глубоко копать некогда. И одна из них, всего вероятнее, приведет прямиком на Википедию.
“Пишущая девочка”, получив информацию по первым десяти ссылкам, возможно, обработает ее и выстроит в связный рассказ, а возможно, нет. Все зависит от наличия времени и личных способностей. Но уж чего она точно не сделает, так это не станет ее проверять. Некогда. Или не сможет. Не у кого и негде. К тому же все так убедительно и достоверно изложено! Посему любой ляп, попавший в Интернет и по каким-либо причинам набравший рейтинг, рано или поздно окажется на наших “голубых экранах”.
Утром стулья, вечером деньги
Но стоит ли винить во всем “пишущую девочку”? В конце концов она – существо подневольное. Ей надо угодить сначала собственному шеф-редактору, потом блестящей плеяде продюсеров, чьи вкусы отличаются большим разнообразием; переписать-перекроить материал по десять раз – и все это бесплатно. Ведь кроме того, что каналы не могут позволить себе собственное производство, они не могут позволить себе постоянный штат сотрудников. Конечно, на больших стабильных каналах существуют большие стабильные редакции, где сотрудники работают вместе годами, получая оклад, премию и соцпакет. Программы таких редакций выгодно отличаются от прочего телевизионного шлака, выживающего на экране не больше полугода и исчезающего бесследно. Но то большие каналы. А что же маленькие продакшны?
Штат маленького продакшна урезан до минимума. До такого минимума, что некоторые организации состоят из двух продюсеров (генерального и исполнительного), а все остальные сотрудники нанимаются временно, в режиме фриланса. Тут и речи нет не только о штатной работе, но даже о контракте. Людей нанимают фактически под честное слово. В лучшем случае им предложат расписку, но и ту – по окончании работ. А работа будет считаться законченной лишь тогда, когда готовую программу примут на канале, для которого она предназначена. Поэтому денег за свой труд наша “пишущая девочка” ждет в среднем по полтора-два месяца, а то и дольше. Пока напишет, да пока утвердит, да пока отснимет, да пока с монтажером в паре по звуку смонтирует, да пока подождет, чтобы звук красивой картинкой перекрыли и “наверху” одобрили… К тому же вспомним: начальники “пишущей девочки” сами не знают, чего хотят, и она вынуждена выполнять работу, не будучи уверенной, что с ней вообще расплатятся.
По результатам имеем масштабную “текучку”, отток профессионалов и приток юных энергичных стажеров, которые готовы неопределенное время трудиться бесплатно и набираться опыта. Думаю, скоро деньги будут брать за возможность поработать, а не наоборот. Такие предложения на рынке телетруда уже появляются, и их все больше.
Вас зарежет без ножа тонкое искусство монтажа
(телевизионный фольклор)
Может показаться странным, почему вниманием обойдены телевизионные режиссеры. Ответ опять простой – телевизионный режиссер за содержание программы не отвечает, а лишь за видеоряд и за общий стиль подачи материала. То есть его дело – КАК сделана программа. ЧТО показывают в программе, целиком на совести редакторской команды. Работа режиссера на телевидении, будем честными, никогда не была слишком сложной. Разве что нервной и ответственной, когда приходилось иметь дело с прямыми эфирами. Но эфиры в массе своей канули в Лету, и теперь режиссерская работа не требует даже нервов.
В идеале режиссер должен руководить операторами, вовремя подавать на пульт картинку с нужной камеры и собирать видеоряд сразу в процессе записи. Действительно, на этом можно сэкономить уйму времени. Но экономят его единицы. Чаще всего по лени и по незнанию запись пускают на самотек, ведь среднестатистический режиссер – это мальчик от двадцати пяти до тридцати, работающий, как и большинство телевизионщиков, не по специальности. Уровень знания пульта у него в основном таков, как если бы на рояле “Стейнвей” играли одного “Чижика-пыжика” и думали, что рояль для этого только предназначен. Такому мальчику проще записать картинку с каждой камеры на отдельную кассету и уж потом, на монтаже, все красиво склеить. Операторы на телевидении, как правило, люди взрослые, умудренные опытом. Они сами разберутся, что показывать. А ты, пока запись идет своим чередом, хочешь книжку читай, а хочешь байки трави. Бывает, разумеется, что режиссер – человек вполне профессиональный и не хочет усложнять съемочный процесс. Он бы и рад собрать программу сразу во время записи, а потом лишь слегка подчистить, но у него не всегда есть такая возможность: во многих продакшнах, которые экономят буквально на всем, студийные пульты отсутствуют как класс. Аппаратура – дорогое удовольствие.
Вот и получается, что главный человек на телевидении – монтажер. Если точнее – режиссер монтажа (впрочем, при тотальной экономии на всем это чаще всего один и тот же человек). Это он собирает из сомнительных кусочков, снятых наспех “на коленке”, итоговый продукт, который мы увидим по телевизору. И собирать ему часто приходится буквально по одному слову.
Тут бы и прокричать троекратное “Ура!” великому труженику монтажеру. Но нет, опять не получается. Если несколько лет назад нелинейный монтаж представлял собой сложный и трудоемкий процесс, требующий многих знаний и умений, то с развитием компьютерной техники ситуация в корне изменилась. Новые программы монтажа так просты, что их в кратчайшие сроки освоит даже ребенок. С одной стороны, это большое благо (как благо машинка-автомат по сравнению со стиральной доской и эмалированным тазиком). С другой же – большое зло. Потому что профессия деградирует, если в нее начинает приходить кто попало. Ситуация с монтажом сейчас больше всего напоминает ситуацию с цифровой фотографией. Не нужно долго и трудно учиться, не нужно знать – достаточно купить себе большой объектив, нажать на кнопку, и ты уж фотограф. Так что не удивляйтесь, если к голове очаровательной блондинки приклеены ботинки сорок пятого размера, а все герои программы упорно смотрят в одну сторону, хотя сидят друг напротив друга. Это значит лишь то, что монтажер, освоив технику, не успел освоить правила построения видеоряда.
Телевидение, одно сплошное телевидение!
Вышеупомянутый персонаж кинофильма “Москва слезам не верит” Рачков Родион Петрович, “оператор с Останкино”, дважды утверждал, что телевидение со временем вытеснит все, в частности, кино и театр. И оба раза ошибался. Но и в страшном сне не могло бы ему присниться, что пройдет каких-нибудь двадцать лет, и телевидение само окажется под угрозой вытеснения. По крайней мере в нашей стране, где исторически не принято уважать людей, для которых работаешь, а мгновенная прибыль любой ценой заменила национальную идею.
∙