Вступление Евгения ГОЛУБОВСКОГО
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2010
У одесситов есть свой резон обращаться к образу “зеленой лампы”, символизировавшей свет и надежду. С 1917-го по 1919 год в городе активно работала студия “Зеленая лампа”, где молодые Эдуард Багрицкий, Юрий Олеша, Валентин Катаев сквозь все смены властей, все “окаянные дни” учились верности великой русской литературе.
Нынешняя “Зеленая лампа” возникла по инициативе прозаика и мецената Евгения Деменка. Ему же принадлежит инициатива по результатам каждого года издавать книгу – авторский или коллективный сборник. Одна такая книга уже вышла – стихи Алены Щербаковой.
Для чего зажглась новая “Зеленая лампа”?
Хотелось увидеть в студии литературную молодежь, тех, кто не старше двадцати пяти. Хотелось найти художников, музыкантов, артистов, пишущих стихи. И, главное, создать атмосферу дружеских встреч, куда одесситы, разъехавшиеся по всему миру, могут приходить не “в гости”, а как к своим близким и друзьям.
Вначале нас было двадцать человек. Сейчас, спустя два года, два раза в месяц на встречи приходит до сорока пишущих, пробующих “перо” молодых людей. Изначально не ставилась задача научить писать прозу или стихи. Задача скорее научить слушать других, осмыслить, обсудить услышанное, а значит, воспитать в первую очередь талантливого читателя. И мне кажется, что с этой задачей студия справляется.
А талантливых людей в нашем городе всегда было немало. И, вспоминая одесскую “Зеленую лампу” прошлого века, как-то веришь, что спустя сто лет молодая одесская поросль тоже “завоюет” столицы.
Евгений Голубовский,
вице-президент Всемирного клуба одесситов,
руководитель студии
Алена ЩЕРБАКОВА
* * *
как форму холодной войны,
как высшую меру в зоне
каждой перенаселенной страны,
между природой и гильотиной лжи,
в братской литературной могиле,
…во ржи;
я донашиваю XX век,
как ремарковский дождь,
рассекая в сверхскоростной
автогонке все “после” и “до”,
как в осажденной Польше еврей
очки в золотой оправе,
как желанье предостеречь
и невозможность предостеречь судьбу,
я донашиваю XX век пулей во лбу,
как переписанный набело черновик,
как смирительную рубаху,
под коею бьется стих,
как яблоко на макушке удерживал
Вильгельмов сын
и как первородство женского “упаси”,
как акафист и как уличный мат,
срывающийся нервно, как слезы во сто карат…
и когда ты, любимый, как сама жизнь, мне отворишь,
и если есть что-то, что может меня примирить
с этой формой существованья, с прощеньем голгоф, –
имя твое как музыка во встрече строф…
* * *
Ты невзначай мне буковку черкни,
Настоянную сердцем виноградным.
Смеркающийся день кричит, как Мунк,
И птицами стучится в бубен лун,
И клочья луж – как отраженья ада.
Падение-обрыв-обвал-облом;
На спины дрем просыпан ночи хром,
И точка с притяжением обратным…
Так можно, не взыскуя, ночевать
И здесь, но милым вслух не называть
Всего и на полях не ставить даты…
Сергей Главацкий
<
Эту тихую гавань и сизое море,
Потому что помечено место разлуки,
Потому что иссохли суставы историй,
И никто ни в кого здесь не сможет влюбиться –
Заколдовано нами под оттепель место.
Эта гавань останется лишь заграницей
Для таких же, как мы, – из свинцового теста,
Из сердечного шума, предсмертной икоты…
Ты придешь сюда – завтра и луны увянут,
Я приду сюда – осенью, сносятся – годы…
Мы опять разойдемся, как рваные раны –
Континенты, как в кубике Рубика – бездны.
Но никто никогда не предъявит к ней исков.
Здесь увидев друг друга, однажды, так тесно,
Наши души мгновенно сменили прописку.
Эта гавань приклеилась к ветру, прилипла,
Словно пальцы циклопов застряли в пассатах…
Этот ветер не сдвинется с места и, хриплый,
Не смахнет эти склоны с собою в закаты.
Заворожена гавань волнами и нами,
Стала – нашей и больше ничьей – априори…
Потому что ей – нашего – хватит – цунами,
Потому что ей – вдоволь и – нашего – горя…
Евгения Красноярова
* * *
Камень на ласки – скуп.
Можно с тобой обняться,
Кварцевый однолюб?
Зол наш удел и горек –
Горбиться, не расти.
Слышишь, как дышит море
В клетке моей горсти?
Рвется, скользит по пальцам…
Мы не заметим, как
Сточит и кварц, и кальций
Беглой воды наждак –
Так уступают расе
Волн и любовь, и твердь,
Тот, кто придумал нас и
Тот, кто придумал – смерть.
Может, он сам, усталый,
Выпив морских чернил,
Где-нибудь в небе к скалам
Голову прислонил…
Юлия Мельник
* * *
Если хватиться сачка, то останемся без
легкости этой, что прячет двоих под крыло,
не прерывая движения – дарит тепло…
Если хватиться сачка и печаль затаить –
я не узнаю, кем сотканы крылья твои…
* * *
Но боясь, как чумы, закругленного жеста,
Я – в ладонях небес, я похожа на тесто,
Ты печешь меня в жарком июльском луче…
То к высокой волне подведешь босиком,
То насыпешь горячей полуденной соли…
И расправлюсь струной, и оправлюсь от боли,
К сердцу скрипки – как встарь – прижимаясь щекой.
∙