Словарь для Homo Communicans
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2010
Тема средств массовой коммуникации (далее – СМК) и их новых, таких неочевидных функций в современном мире – наверное, одна из самых болезненных для интеллектуального сообщества. Как беззащитных кроликов, нас голубым глазом удава очаровывают и поглощают мерцающие телевизионные и компьютерные экраны. Подобно крысе, которая умерла, непрерывно надавливая на «рычаг наслаждения», мы жмем на пульт дистанционного управления, меняя телевизионные каналы, даже не задумываясь о том, что «заппа-эффект», если он фрагментирует движение и изменение экранного изображения во времени, начинает разрушать повествовательные структуры нашего сознания – фундаментальное основание самой способности человека логически мыслить. Многомиллионная аудитория телезрителей, вовлеченная в трагедию «бархатных» революционных перестроек социального миропорядка, никак не может понять, почему вдруг ее реальный жизненный опыт, отражаемый в информационных и аналитических телепрограммах, превращается в абсурдистский спектакль, в котором обесценены до бессмыслия новые бедняки и новые богачи, политические процессы и экономические катаклизмы, события на фронтах и в «горячих точках», даже умные суждения обо всем этом в устах компетентных комментаторов. А стоит зайти в Интернет и представить себе объемы накопленной там информации, вообще возникает ощущение, что ты оказался в каком-то невероятном символическом мире Босха, больше – в какой-то иной Вселенной.
Для современного человека, начиная с младенческого возраста, то, что он способен увидеть, для осмысления окружающего мира и себя самого, похоже, значитбольше,нежели прочитанное или услышанное. При помощи зрения человечество издавна открывало для себя внеположный сознанию мир – его природу, отличия от себя. То есть зрением мы непосредственно познавали Бытие, чтобы потом – при случае и по надобности – увиденное осмыслить.
Рядовому человеку кажется, что и сейчас ничего не изменилось – были бы только здоровыми глаза.
Однако вспомним свои ощущения, когда мы прекрасным утром любуемся, к примеру, пейзажем такой красоты, что от восторга начинает счастливо перехватывать дыхание. Каково бы ни было восхищение этой картиной, мы все равно осознаем: все торжественное величие внешнего мира (природа или лица любимых, грандиозная панорама мегаполиса или шедевр архитектуры) – все то, что мы в состоянии увидеть, существует вне нас. Оно будет существовать и тогда, когда нас – конкретных зрителей – уже не станет.
Но когда мы видим, как на телеэкране балуется немолодой упитанный мужчина или, наоборот, он чрезмерно озабочен значимостью для человечества своих высказываний, что выглядит точно так же комично, помимо воли в сознании почему-то всплывает: это все на экране показывают именно для меня. Потому что это я хохочу до упаду либо преисполняюсь праведным гневом. Почему-то кажется, что если я, удобно устроившись в своем кресле перед телевизором, это не увижу, то работа телевизионщиков потеряет всякий смысл; а если я не посмотрю информационную программу с «горячими» новостями, то весь мир, который на экране показывают для меня, зрителя, провалится в тартарары!
Подобные невнятные ощущения, хорошо известные сегодня практически каждому, указывают: перед нами не деятельность визуального восприятия, а коммуникация, интенсивно использующая для передачи информации визуальный канал. Вербальный и аудиальный каналы лишь усиливают его (по разным причинам и для разных целей). Так привычное, едва ли не инстинктивное действие видения вводится в контекст СМК и визуальных электронных технологий, которые занимают в масс-медиа и – шире – во всей современной визуальной культуре господствующее положение. К ним принадлежит еще один «голубой экран». На его авторитет и функции в жизни современного человека указывает местоположение в квартире: если телевизор привычно стоит в гостиной (для развлечения) или на кухне (визуальный фон для домашней работы хозяйки или даже для семейных трапез), то амбициозный компьютер с удобствами расположился на письменном столе. Помимо прочего, это свидетельствует именно об интеллектуальном начале, которое отныне в культуре связывается с визуальными электронными технологиями.
Естественно, все эти и многие иные, сугубо внешние, признаки цивилизации информационного типа вызывают у наследников эпохи Гуттенберга малоприятные эмоции: кому же хочется осознавать собственную беспомощность перед тотальностью масс-медиа, от которой уже никому не спрятаться в раковину коммуникативной изоляции. Тем более что в ней мы найдем, возможно, не только желаемую тишину. Вне мира коммуникаций человека сегодня подстерегает еще и слепота. А это – намного страшнее, потому что сегодня, наконец, пришло долгожданное и фундаментальное осознание: зрение – это точно такой же, богатейший по своим ресурсам инструмент познания, как и абстрактно-логическое мышление, которое выражается вовне в семиотических системах, прежде всего – в вербальной. Принципиальное различие состоит в природе носителей информации в каждой из познавательных (когнитивных) систем: для зрения – это образы, а для абстрактно-логического мышления – это конвенциональные для культурного сообщества знаки.
Итак, нас будут интересовать только те специфические черты современных СМК, которые откровенно эксплуатируют особенности именно визуальных познавательных возможностей, свойственных человеческому сознанию. Заметим, что лишь в 70-х годах прошлого века в постиндустриальном обществе признаки масс-медиа и их коммуникативные функции обрели очевидность. (На постсоветском пространстве масс-медиа начали формироваться позже, в 90-х годах.)
В последней четверти ХХ века стали ясны отличия собственно коммуникативных процессов от многих традиционных компонентов культуры, таких, как наука, искусство, образование, религия и др. При этом именно коммуникация сегодня определяет основные черты современной культуры. Для массового сознания только те ученые и деятели искусств обретают статус «властителей дум» и «звезд» в научной и художественной сферах, кого «раскручивают» СМК (по своим соображениям, а не за объективные заслуги), и они становятся «медийными персонами».
Средствами массовой коммуникации была создана репутация «выдающихся философов постмодерна» основоположникам идеологических оснований для общества глобалистского типа Ж. Деррида, Ж.Ф. Лиотару, Ж. Бодрийяру, Ж. Батаю, М. Бланшо, П. де Ману, М. Фуко, Ф. Джеймисону, С. Жижеку и др. Разработанный ими способ мышления получил обобщающее наименование «постструктуралистская школа деконструкции». При помощи «информационной поддержки» масс-медиа данные персоны, преимущественное большинство из которых – французы, и их доктрины обрели широчайшую известность не только в современной гуманитарной науке, но и в культуре в целом. Эта известность распространилась в течение 90-х годов и в России, правда, в несколько комичной форме в виде моды на все «актуальное» – то есть постмодернистское. Есть весомые основания так называемую «эпоху постмодерна», которая пришла на смену историческому пониманию развития общества и человечества, считать ничем иным, как синонимом вневременной тотальности коммуникативных процессов в современном западном обществе.
Возможно, ощутив в какой-то мере вину за «деяния» своих соотечественников, французские социо-антропологи в течение 70 – 90-х годов прошлого столетия достигли чрезвычайно весомых результатов в исследованиях глобальности информационно-коммуникативных сетей, а также их интенсивного вмешательства в жизнь людей, «незримого» воздействия на их сознание. Французские ученые не только проводят эмпирические исследования коммуникативной реальности, но и стремятся к обобщающим выводам о последствиях подобной стратегии для развития цивилизации,для общества в целом и каждого человека конкретно. Показательно и то внимание, которое они уделяют визуальным факторам в коммуникативных технологиях современности. (Отметим, в Англии в это же время сложилась чрезвычайно авторитетная в западной науке традиция исследований масс-медиа и коммуникации в целом. В отличие от французской школы, британские ученые сосредоточены преимущественно на вербальном компоненте коммуникации – это лингвистически ориентированный ракурс исследований.) В данной статье мы будем ссылаться на те труды французских ученых, которые в сфере изучения коммуникации, в том числе и новейших визуальных технологий современности, считаются уже классическими.
Коммуникативные процессы
в современной визуальной культуре
Перед тем как начать разговор о новейших визуальных технологиях, определимся с терминами, то есть обозначим пресловутые «три сосны» в пространстве коммуникации, среди которых сегодня блуждает каждый человек.
МАСС-МЕДИА (от лат. massa – груда, кусок; medius – средний) – этот термин дословно означает «то, что соединяет в массу». В нашем контексте – «средства объединения огромного количества людей в массы». Еще недавно в теории коммуникации отличали собственно СМК (периодические издания, радио, телевидение, кино, видео) от так называемых «средств массового воздействия» (театр, цирк, эстрада, художественная литература, спортивные состязания, всенародные празднества, др.) и от технической коммуникации (телефон, телетайп, мобильная связь, телекс, факс, Интернет)[1]. Но индустрия рекламы, превращение развлекательных зрелищ в подлинно социальный институт шоу-бизнеса, а телевидения – в могущественный инструмент политической власти, не говоря уже о формировании при помощи новейших технологий принципиально иных средств воздействия на общество (так называемое «символическое господство») еще в начале 70-х годов изменили точку зрения западноевропейских ученых на техническую коммуникацию. Она перестала считаться «нейтральной»; изменилась оценка ее влияния на сознание тех самых mass и их последующие действия[2]. Для нас важно, что масс-медиа очевидно приводят к фундаментальным изменениям в самой концепции человека в западной цивилизации: вместо хрестоматийной апологии индивидуализма интенсивный коммуникативный обмен создает в постиндустриальном обществе предпосылки для формирования на новых основаниях сообщества неизвестного доселе типа – своеобразного тотального «информационного сверхсознания»[3].
КОММУНИКАЦИЯ в самом общем понимании – это один из способов взаимодействия между людьми. Его основа – обмен сообщениями, информацией. Коммуникация может быть персональной (межличностной), которая осуществляется в контакте двух (или нескольких) персон. Традиционно это самая распространенная ее форма, имеющая синонимическое название – «общение». В случае раздвоения сознания (чаще всего патологического) коммуникация может обрести интраперсональный характер: человек общается сам с собой. Особенное единство, возникающее в ситуациях большого скопления людей (толпа, митинги, демонстрации), порождает феномены коллективного сознания, которые неразрывно связаны с гиперперсональной коммуникацией.
В современных же масс-медиа наиважнейшей стала иная форма взаимодействия людей посредством информационного обмена – трансперсональная. Она никак не может считаться открытием ХХ века: в течение нескольких тысячелетий ее представлял письменный текст (на бумаге, в связках узелков на нитях, в виде клинописи на камнях) – как рукописный, так и печатный. Различия заключаются, во-первых, в носителях сообщения (в тексте – это вербальные знаки; сегодня же преобладают визуальные образы), во-вторых, в концепциях реальности и действий человека, в которых существует текст или изображение.
Трансперсональной коммуникации присущи особенные черты: своеобразные «разрывы» во времени и в пространстве между моментом и местом создания сообщения – и его восприятием другим человеком (сообществом). Тот, кто пишет, говорит, показывает, не может непосредственно обратиться к тому, кто впоследствии будет читать, слушать и смотреть сообщение. Здесь нет крайне необходимой для персонального общения «обратной связи»: я тебе что-то сказал, а ты мне отвечаешь, потому что реагируешь на сказанное. Мы все еще надеемся, что внутрикультурный взаимообмен – это прежде всего общение (например, теледиктор своей искренней и правдивой речью обращается с экранов непосредственно к каждому из нас). В действительности в культуре общению места нет, а может быть только коммуникация, которая принципиально отличается своими средствами и функциями, масштабами охвата людей и интенсивностью воздействия на их сознание.
Трансперсональная коммуникация – доминантная форма. Именно ее на Западе, намного точнее, нежели в русскоязычном варианте, называют MASSMEDIA COMMUNICATION (существо именно в media, которые куда ближе к истине, нежели наши «средства»). Характерно, что для теоретического осмысления традиционного «общения» на первый план всегда выходили его содержательная и аксиологическая стороны. Новейшие же определения коммуникации акцентируют не только ее социальные функции, но также психологические и инструментально-манипулятивные.
Одно из таких определений действительно приближается к пониманию обращенности трансперсональной коммуникации, несмотря на ее глобальность, именно к отдельному, рядовому человеку. «Коммуникация – это психический процесс личности, который характеризуется 1) нацеленностью на реальный либо виртуальный объект и оценкой себя через оценку объекта; 2) изменением взглядов, чувств, восприятия или поведения в связи с подобием, смежностью или причинно-следственными связями с объектом п. 1; 3) стремлением личности к удовлетворению мотивов своих потребностей в связи с подобием, смежностью или причинно-следственными связями с объектом п. 1; Если отсутствуют п.п. 1, 3, то коммуникация превращаетсявовлияние среды или ее фрагментов на личность»[4] (курсив наш – Л.Б.).
Предположим, что некто NN зашел на один из многочисленных сайтов, посвященных современной литературе, нашел там отзыв госпожи ZZо новой книге известного писателя YY, который не совпадает с представлениями нашего путешественника по электронной информационной сети о творчестве своего любимца. В соответствии с тезисом об «оценке себя через оценку объекта» наш NN после ознакомления с текстом должен абсолютно непредубежденно «сдать» себе «экзамен», проверив, обладает ли он такой же литературоведческой компетенцией, как госпожа ZZ. Ах, нет? – тогда прислушивайся к мнениям образованных людей и не сетуй на «папино кино» или «мамину литературу». Но когда хочется, чтобы произведение, к которому ты прикипел сердцем, получило одобрение, то следует определить причины собственной влюбленности в этот текст (фильм, творчество музыкальной группы, произведения художника, др.). Только после подобных внутренних, но абсолютно осознаваемых действий потребитель может стать на самом деле свободным от воздействия воспринятой информации. Но часто ли в жизни подобная рефлексия по поводу своей включенности в коммуникативные процессы происходит с рядовыми участниками трансперсональной коммуникации?..
Естественно, ту же рефлективную операцию целесообразно делать при просмотре какой-либо телепрограммы (за исключением художественных фильмов, снятых концертов или спектаклей и познавательных передач типа телесериалов «Мир дикой природы», «Собаки от А до Я», «Час Дискавери», «История Англии» и т.п.). Коммуникативная ситуация для обычного человека значительно усложняется, когда он смотрит чрезвычайно важные в системе масс-медиа и ответственные – с точки зрения влияния на аудиторию – новостные и политико-аналитические передачи. Видя на экране какого-либо авторитетного политического обозревателя, мы слушаем, что он говорит, соотносим снятые видеофрагменты с текстом комментариев, естественно, хотим понять, о чем идет речь и соответствует ли информация, получаемая нами с экрана телевизора, подлинному – реальному – положению вещей. Что же нужно, чтобы каждый телезритель был способен все это осуществить в таком текучем, насыщенном содержательными «событиями» акте восприятия?
Наверное, целесообразно запомнить такую аксиому теории коммуникации: мы действительно понимаем сказанное и верно идентифицируем экранное изображение, если – буквально в прямом смысле слова! – способны КАЖДОЕ соображение тележурналиста, КАЖДЫЙ кадр соотнести с реальным положением вещей, которое мы (еще до программы) усвоили в собственном жизненном опыте (языковом, визуальном, эмоциональном, интеллектуальном). Если участник коммуникации и потребитель информации подобного опыта не имеет (а таковых – подавляющее большинство), телезритель обречен на так называемую «информационную зависимость». Так происходит потому, что он не в состоянии различить истину и сознательную,чаще всего идеологически обусловленную подтасовку фактов, которая производится не только через высказывания, но и средствами экранного изображения, обретая вид информационно «правдивого» сообщения. Этому служит традиционный монтаж, не говоря уже о новейших манипуляциях цифровым моделированием, что дает возможность медиа-технологам создавать правдоподобные изображения.
Мы все много раз слышали пламенный девиз коммуникативной революции: «Кто владеет информацией, тот обретает власть». Но скорее всего не осознавали его подлинного смысла, полагая, что носителями власти, как должно быть, являются институты президентства или парламента. Сегодня уже нельзя не считаться с тем, что для массового сознания реально существует две власти – de jure и de facto. На примере печально известной всему миру истории, когда масс-медиа совершили подлинное насилие над президентом великой страны Биллом Клинтоном в связи с его пикантными отношениями с Моникой Левински, лишив его и его семью священного на территории США права приватности, каждый может сделать выводы, чья власть сильнее. Это была наука для всей цивилизованной Ойкумены, которая сделала наглядными место и статус государственной власти в ее соотношении с властью в сфере массового сознания.
А теперь достаточно вспомнить любую информационную телепрограмму и еще раз прочитать определение коммуникации, которое приводилось ранее.
МЕДИАЦИЯ (от лат. mediatio – посредничество) – в современных знаниях о функциях СМК и их новой роли в обществе это понятие означает действие, специфическую активность самих технических средств, которые передают информацию и собственно инструментально осуществляют коммуникацию. То есть медиация – это связь между тем, кто посылает сообщение, и тем, кто его получает, овеществленная в новейших технических устройствах. Характерно не только их бурное развитие, но и расширение сферы визуальных образов и символических кодов, прежде всего идей мифотворческого характера, в которые «упаковывается» содержательная сторона сообщения. Сегодня они также считаются учеными-медиологами «технической стороной» коммуникативного посредничества. Основоположником медиологии – гуманитарной научной дисциплины нового поколения, изучающей неразрывную связь между символическими формами и техническими средствами, которая делает возможной собственно коммуникацию в обществе и культуре постиндустриальной эпохи, – стал французский ученый Режи Дебре[5].
СМК И НОВЫЕ ТЕХНОЛОГИИ. Почти за три последних десятилетия благодаря распространению языка информатики и принципов мультимедиа изменились основания коммуникации. Новейшими технологиями ныне считаются:
– электронные сети типа Интернета и формы их применения в коммуникативной практике: электронная почта, телеконференции, системы поиска нужной информации, индустрияэлектронной рекламы, торговли;
– электронные издания, которые нынче могут заменять публикации – книги и периодику (газеты, журналы, версии телепрограмм);
– компьютерная графика;
– коммуникативное искусство (мультимедийное искусство);
– интерактивное искусство на web-страницах;
– цифровое изображение;
– виртуальные города;
– спутниковое и кабельное телевидение;
– сети микроинформатики.
Все это – симптомы обновления наших отношений с миром, отношений одновременно перцептивных, когнитивных и символических. Только поверхностному взгляду кажется, что дело здесь в бурном развитии новейших технологий. На самом же деле их источником являются формальные (математические модели) и языковые процедурные алгоритмы (компьютерные программы). Цифровое изображение предлагает сегодня такие способы репрезентации мира, которые выходят за границы перцептивно-чувственного опыта человека. Не менее важно и то, что подавляющее большинство новейших технологий использует визуальный канал – когда мы получаем и обрабатываем информацию, тосмотрим на экран. Цифровые и матричные образы способны, формализуя незримое, пере-создать реальное[6].
Формы видения мира человеком
Тотальная информатизация общества с ее репертуаром новейших технологий приучают и обучают глаз человека преодолевать некоторые основополагающие предпосылки его мыслительных операций (еще до недавнего времени природно-органические) при когнитивной переработке того, что мы видим. Это фронтальность (расположение объекта восприятия в поле зрения человека – то есть перед его глазами), линейность (последовательность визуальных сигналов во времени «смотрения» на что-то, необходимая для превращения визуального восприятия в процесс), принцип реальности (предпосылка материальной подлинности объекта восприятия, допущение того, что этот объект в принципе доступен сенсорному опыту человека). Сегодня другие – новые – модели по переработке визуальной информации закладываются в сознание сотен миллионов школьников: обучение – область культуры, в которой коммуникация является базисом и проявляется едва ли не наиболее интенсивно. Новыми моделями могут считаться: глобальность, корреляции, относительность, интерактивность, виртуальность. Так энергии коммуникативных процессов современности позволяют отныне различать несколько способов видения одним и тем же органом зрения – глазом и, соответственно,несколько концептуальных типов«знаний» о том, на что мы смотрим. В результате подобных сдвигов человек обретает способность не только создавать пресловутые «новые миры», но и существовать в них[7].
МИР И ВИДЕНИЕ EXTRA (лат. extra – приставка, которая в нашем случае указывает на пространственный признак «снаружи», «вне») – это, собственно, окружающий нас мир, воспринимаемый зрением. Перцептивное действие видения направляет познавательные интенции человека вовне: в видении extra мы «присваиваем» реальность, существующую вне нас. Когда мы смотрим на «что-то» (в том числе и на экранную реальность игрового или анимационного фильма, произведения пластических искусств – живописи, графики, скульптуры, фотографии, театра), то, в отличие от абстрактно-логического мышления, не формируем дистанцию между нами и миром посредством понятий. Наоборот: при «живом» видении человек и предмет созерцания образуют своеобразную целостность. Именно поэтому визуальное познание (исторически более раннее) считается органическим. То есть оно укоренено в собственно психофизиологической природе человека и «схватывает» пространственные и качественные признаки внешней среды, причем «схватывает» непосредственно и потому очень быстро – практически мгновенно (длительность перцептивного действия для глаза в среднем – 7 м/сек), в сравнении с операциями понятийного мышления. Известный американский философ постмодерна Ф. Джеймисон с огромной радостью обнаружил в эмпирических данных своих соотечественников-психологов факт изменения минимального интервала, необходимого для базовых визуальных – перцептивных и когнитивных – реакций. У молодых людей, принимавших участие в эксперименте (первое компьютерное поколение), этот интервал с нормативных 7 м/сек уменьшился до 3 – 4 м/сек[8]. Добавим: с точки зрения психологии, подобные показатели для сферы сенсорно-перцептивных процессов свидетельствуют о кардинальных изменениях не только на уровне сознания у нового поколения людей, выросшего в условиях новейших визуальных технологий, но уже и об определенных трансформациях нейрофизиологического базиса восприятия. А это показатель скорее антропологических, нежели сугубо психологических сдвигов.
Какие-либо объекты, пространственные признаки и свойства которых свободно открываются глазам зрячего человека, принадлежат миру extra. В нем визуальная коммуникация, осуществляемая посредством перцептивного действия видения, происходит без каких бы то ни было вспомогательных операций смотрящего (прежде всего без применения технических устройств – ну разве что очков…). Действие видения и его предмет в мире extra всегда существуют только в одном времени – настоящем.
МИР И ВИДЕНИЕ INTRA (лат. intra – приставка, указывающая на пространственный признак «внутренний», «в середине»). Приобретенный опыт видения позволяет человеку вызывать в сознании внутренние «картины» – представлять некоторое пространство, в котором иногда в самых причудливых конфигурациях воссоздаются реалии «подлинной» действительности. Способность к порождению «внутренних картин» опирается на психологический механизм представления. Она может активизироваться в сознании непредумышленно, спонтанно («картины» возникают без осознанного, целенаправленного желания увидеть именно это). Столь же возможно умышленное, произвольное появление перед внутренним взором «картин» (индивид волевым импульсом их вызывает, а затем получает удовольствие от рассматривания этих внутренних «ландшафтов» или «сцен», что прекрасно известно всем при мечтаниях или грезах). В таких случаях психологи говорят о том, что у данного индивида развито воображение. Это психологическое свойство принципиально необходимо представителям творческих профессий, связанных со сферой визуальных образов: режиссерам театра и кино, художникам, скульпторам, архитекторам, рекламистам и дизайнерам.
Произвольное вызывание «картин» более свойственно людям в тех случаях, когда они вспоминают прошлое или мечтают о будущем, представляя себе то или иное развитие обстоятельств в собственной жизни или в окружающем мире. Спонтанные же «картины» – это прежде всего территория сновидений, хотя каждый из нас может вспомнить возникновение среди белого дня без каких бы то ни было рациональных оснований – просто по капризу тайных глубин сознания – разнообразных «картин», иногда весьма пугающих и отталкивающих по своему содержанию. Наиболее часто встречающиеся сюжеты спонтанных представлений связаны с отрицательным психологическим опытом: с чувством вины и стыда за какой-то проступок, с болезненными воспоминаниями об ушедших, с визуализацией собственных страхов. Видение intra всегда подчеркнуто персональное, потому что содержательная сторона внутренних изображений всегда инспирирована конкретным жизненным опытом конкретного человека; оно также принципиально субъективное, потому что «вызов» и продуцирование представлений мотивируется эмоционально-психологическим типом личности, ее потребностями во внешней среде и особенностями самоактуализации.
Внутренний мир intra, таким образом, всегда обладает идеальным характером. Это реальность, которая принципиально является продуктом сознания. Только в случаях художественного творчества она прорывается «наружу» – в культуру, т.е. деятельность людей в мире extra, где и «овеществляется», реализует себя в форме изображений. Традиционно мир intra влиял на творчество в пластических искусствах; сейчас же он проявляется в новейших экранных визуальных технологиях и практиках, при этом далеко не всегда художественных. Показательно, что видение в мире intra становится возможным только при несовпадении временных характеристик психологических действий (представления и воображения) – и предметов, визуализируемых в сознании. Представление и воображение, как любые психологические действия, могут происходить только в настоящем времени. Но предмет, который они вызывают перед внутренним взором, всегда принадлежит прошедшему времени, потому что он уже был «когда-то» усвоен опытом конкретного человека.
Чрезвычайно важным для уяснения видения и природы мира intra оказываются различия между произвольным и спонтанным возникновением «картин» перед внутренним взором. Как уже говорилось, специально, то есть под контролем рациональности, вызываемые внутренние «картины» в психологии именуются либо «представлением», либо «воображением» (и как психическая деятельность, и как ее результат). В чем же разница между ними в интересующих нас вопросах «внутреннего мира» и изображений, которые его репрезентируют?
К примеру, каждый из нас может представить себе одинаково реальные (те, которые когда-то мы видели в мире extra) предметы: лицо первой учительницы, кадры из любимого фильма, поразивший нас в путешествии какой-то архитектурный шедевр и т.п. Мы можем также вызвать в сознании фантастические картины (невозможные в действительности, алогичные соединения различных предметов и их фрагментов, которые когда-то мы также видели в мире extra). Мы можем сослаться на монструозный насекомоподобный облик Чужого из одноименного фильма Ридли Скотта, а можем вообразить себе забавное фантастическое зрелище: в деревянной колыбельке, разрисованной веселыми цветочками, лежит улыбающаяся всеми сотнями острых зубов акула, игриво помахивая свисающим хвостом, на котором кокетливо повязан розовый бантик[9]. Человек может произвольно представить и вообразить все, что угодно! Эти два продуктивнейших психических действия – своеобразная «движимая собственность» каждой личности: человек сам сознательно вызывает в сознании изображения, способен осмыслить увиденное и построить из него свой внутренний мир intra. Более того, при болезненном контакте с «твердым» миром extra индивид может аутично уйтив воображаемую – и при этом идеальную – реальность intra.
Психическая деятельность, продуцирующая непроизвольные, спонтанные внутренние изображения, называется «визионерством». Но ее следствия – визуальные образы и их содержание (видéния) – человек контролировать разумом не может. Он даже не всегда поверит, что подобные визуальные фантасмагории, увиденные во снах, горячечном бреду, галлюцинациях, созданы хаосом собственного подсознания. Именно оно преимущественно формирует другую – теневую сторону личности. Поэтому для разума человека произвольные, спонтанные иррациональные образы становятся в определенном смысле средством диалога со своим подсознанием, как с «другим Я», которое существует в каком-то ином мире, где природа времени и его течение не совпадают со свойствами времени в мире extra.
МИР И ВИДЕНИЕ INTER (лат. inter – приставка, которая указывает на пространственный признак «между», «средний») – это подлинно новая для человечества область визуальной деятельности, свойства которой лишь недавно начали исследоваться учеными. Она полностью связана с созданием и развитием в течение последних двадцати пяти лет новейших визуальных технологий. Чтобы использовать их в различных отраслях социальной, производственной, экономической, интеллектуальной и художественной активности, человек вынужден постоянно смотреть на экран, с которого посредством именно зрения получает нужную ему информацию. Мир и видение inter на первый взгляд синтезирует признаки психических действий миров extra и intrа: «снаружи» есть экран (телевизора или монитора компьютера) с информацией для визуального восприятия, а «изнутри» человек подает «умной» машине соответствующие команды, необходимые для исполнения желаемых и целесообразных операций.
Но это не так, потому что природу объектов визуальной перцепции, которые существуют в мире inter, определяет атрибут виртуальности, а не реальности или представления, как это традиционно было ранее. Что же касается поведения человека, его психических действий в отношении виртуального мира, то они приобретают признак интерактивности.
Следует отметить, что каждый из нас вовсе не обязан именовать наши три «видимых мира» этими мало привлекательными для русскоязычного сознания латинскими приставками. Гораздо важнее иное: любому человеку для продуктивного развития своей личности и своих познавательных способностей просто необходимо, столкнувшись в коммуникативных процессах с каким-либо объектом, воспринимаемым визуально, отдавать себе отчет в том, к какому «видимому миру» он принадлежит и какая форма зрения включается в этот момент.
Мир и зрение extraможно называть просто «реальностью» или «обычным зрением», а мир «intra» – «картинами сознания» или как-то в этом роде. Но даже здесь не все так просто. Любое экранное изображение человек вначале воспринимает, а затем перерабатывает точно так же, как и реальный объект (хотя оно уже является трансмиттером, предназначенным для передачи визуальных сообщений).
А ведь реальный и внутренний миры перекочевали на экраны практически с самого возникновения искусства кино… И ничего, живем, как-то смотрим и, эмоционально реагируя на увиденное, пытаемся его осмыслить. Очевидно, дело в изменившемся балансе между визуальной информацией, приобретаемой человеком в течение его реальной жизни, и информацией, получаемой с экранов TV и ПК в коммуникативных процессах. То есть раньше люди преимущественно смотрели на настоящие вещи, на настоящий мир, обогащая свой мир внутренний, а теперь несопоставимо больше рассматривают их аналоги или симуляции на экранах. О том, что человек на них увидит, позаботятся режиссеры, создатели телепрограмм и разработчики игр и сайтов. А вот как изменится сознание человека после усвоения подобной информации – об этом науке известно пока очень немного. Можно лишь представлять масштабы серьезности этих деформаций, если известно, что текст, читаемый на экране компьютера, перерабатывается как изображение, как «картинка» – то есть не по вербальным моделям, а по визуальным. Естественно, со всеми последствиями для интеллекта, в особенности незрелого и слабого.
Так что следует ожидать проблем с переработкой и усвоением информации, которая поступает к нам посредством экранного изображения, куда более серьезных, нежели тотальное падение грамотности у компьютерного поколения, свидетельством чего может стать любой чат или блог.
Деструктивные факторы в новейших экранных практиках
МУЛЬТИМЕДИА – в широком понимании – одно из глобальных направлений в развитии информационных технологий. Его цель – создать при помощи электронных средств синтез различных по своей природе информационных сред: объединить текст и изображение, музыку и речь, компьютерную анимацию с телевидением. И все это в прямом смысле становится «личным делом» любого рядового потребителя, потому что отныне в собственной квартире он сам в состоянии создавать фрагменты виртуального мира, тем самым влияя на него.
Мультимедиа формируют новую, неразрывно связанную с технологически-программным базисом концепцию мышления и сферы сенсорных процессов – ощущений человека, вследствие чего изменяются традиционные представления о соотношениях между субъектом и окружающим миром, о факторах их разграничения. Некоторые исследователи полагают виртуальную реальность наиболее сложной формой мультимедиа[10]; существует точка зрения, согласно которой виртуальная реальность необходимо возникает вследствие мультимедийных технологий[11].
В узком понимании мультимедиа – это комплекс аппаратных и программных средств, обеспечивающих потребителя новейшим технологическим «оборудованием» для создания и просмотра на экране мультимедийного информационного продукта. Последний может быть создан потребителем персонального компьютера или циркулировать в электронных сетях. К средствам мультимедиа относятся уже традиционные:
1) интерактивный телевизор – телекомпьютер на 500 программ с большим плоским экраном, на котором можно воссоздавать изображение;
2) средства для имитации в помещении акустики любых концертных залов и для синхронной видеозаписи;
3) персональный цифровой помощник-дневник, способный обеспечить связи между другими компьютерами и факсами при любом местоположении пользователя персонального компьютера;
4) собственный персональный компьютер новейшего поколения, в техническом репертуаре которого – способность различать почерк, исполнять устные команды, создавать графические, видео– и текстовые изображения, исполнять функции видеотелефонофакса;
5) сверхскоростной пульт управления всеми этими устройствами.
К самым новым мультимедийным средствам относятся те, которые способны изменять пространственную диспозицию пользователя персонального компьютера относительно изображения на экране и вследствие этого – по отношению к самому себе. Это перчатки «дейта глав», предоставляющие процессору компьютера информацию о положении кисти и пальцев у пользователя персонального компьютера: в совершенных мультимедийных системах можно дотронуться до предмета, существующего только в памяти компьютера. Это специальное устройство-шлем: если его надеть на голову, то на оба глаза проецируются отдельные изображения, которые связаны с положением и движениями головы и глаз. Человек в таком устройстве способен увидеть на экране сам себя: части своего тела, которые в этом случае уже превращаются в виртуальные, то есть симулированные электронным изображением и его программным обеспечением. Это также костюм «дейта-сьют» и силовая обратная связь «джойстринг». Оба этих мультимедийных приспособления позволяют не только увидеть свое передвижение по особому, не существующему в реальности виртуальному миру, но и ощущать телом прикосновения к виртуальным объектам, их вес, пружинность, гладкую либо шероховатую фактуру.
Все эти и другие мультимедийные устройства кардинально изменяют характер самого действия видения и познавательных возможностей человека. Видение в мире extra не позволяло ему смотреть на самого себя. Достаточно вспомнить о так называемой «семантике зеркала», чтобы понять всю болезненность интеллектуальной травмы, наносимой разуму способностью электронного изображения отчуждаться от того реального предмета, который оно симулирует: меня самого от моего двойника, обитающего в таинственном зазеркалье. «Семантика зеркала» занимает ключевое место во всех тайноведческих текстах, начиная с «Изумрудной скрижали» и заканчивая произведениями Борхеса. Пугающая суть зеркальности (литература Нового времени начала ее активно разрабатывать, полагая несовпадение объекта и его зеркального «двойника» залогом некоей «метафизической тайны» человеческой души): тот, кого мы видим в зеркале, всегда – враг. Похоже, чисто исторически этот комплекс значений установился и был усвоен человечеством после изобретения и по мере массового распространения холодного оружия. Ведь того, кто поднял на нас правую руку, мы видим как поднявшего левую. (Сравни с насквозь зеркальной – «от зрителя» – семантикой образного ряда так называемых «Великих Арканов Таро».)
Но последствия мультимедийных сдвигов в пространственных отношениях между реальным человеком-оператором и рассматриванием им же его собственного виртуального существования намного сложнее и серьезнее, нежели «зазеркальные» инверсии. Поскольку мультимедийные технологии основаны на синтезе чувственно достоверных образов, действий и инструментальных операций, обеспечиваемых репертуаром сложнейших компьютерных программ, то в конце концов возникает глобальное сомнение: действительно ли человек способен управлять созданным им же виртуальным миром?
ВИРТУАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ (от лат. virtualis – «возможный», «способный проявиться») – явление, которое не существует, а постоянно возникает в глубинах интенсивных коммуникативных процессов и в результате новейших, преимущественно визуальных, информационных технологий. Еще раз напомним: коммуникация – это один из способов взаимодействия между людьми, и поэтому виртуальная реальность с ней напрямую связана. Она не наличествует в объективной действительности, данной нам в ощущениях; виртуальная реальность возникает в сознании людей, как вспышка, в момент особой активизации коммуникативных действий.
В ее основе – новые способы производства воображаемого (имагинативного), что акцентируют западные исследователи современного поколения. В отличие от подобной – строго прагматической и эмпирической – точки зрения, на постсоветских пространствах склонны метафоризировать понятие «виртуальности» и приспосабливать его ко всему, что существует в воображении, концептуальному, мыслимому, в широком смысле – ко всему «нематериальному», выдуманному человечеством. Подобная – расширительная – позиция закономерно приводит к истолкованию всех культурных практик, оперирующих знаками, символами, образами, как пространства виртуальности. Такая установка преобладала на междисциплинарном форуме ученых-гуманитариев России, посвященном обсуждению проблем, возникающих в связи с таким «неуловимым» в своем существе фактором виртуальной реальности[12]. Как и на Западе, сформировалась конфронтация испуганно-критического и апологетического – бездумного либо откровенно идеологизированного – отношения к виртуальности как следствию широчайшего внедрения новейших технологий в повседневную жизнь и труд современного человека. Итак, речь идет о создании базиса информационной кибер-культуры, которая уже пришла на смену традиционному антропоцентризму.
Как известно, все то, что сегодня именуют «виртуальной реальностью», появилось в 70-е годы ХХ века благодаря заботе Пентагона о жизни испытателей самолетов и астронавтов. К тренажерам начали добавлять специальные экраны, на которых испытатели видели изменения смоделированной внешней среды, которые несли в себе воображаемую опасность. Испытатели, глядя на экраны, как можно быстрее нажимали на рычаги, клавиши, кнопки. Благодаря электронному изображению, имитировавшему всевозможные опасности, какие только могут случиться в жизни, они готовились преодолевать действительно катастрофические ситуации, которые в будущем могут возникнуть (вот где берет свое начало сам термин «виртуальность» – то, что может случиться!) в практике. Изменения в электронном изображении, заблаговременно созданные дизайнерами и программистами, требовали от человека активных – подлинных инструментальных – действий, поэтому испытатели внимательнейшим образом следили по экранам за ничтожнейшими признаками опасности.
Иным основанием виртуальной реальности могут считаться кибернетические устройства, разработанные для выполнения операций в среде или враждебной человеку (подводной, вакуумной, низко– и высокотемпературной и т.п.), или в такой, которую он не может перцептивно и чувственно постичь (работа с микрообъектами). Реальные действия в такой среде выполняют роботы-манипуляторы, однако управляет ими человек-оператор: смотря на электронное изображение, он осмысливает состояние среды, потому что непосредственно ее увидеть, а тем более действовать в ней человек не может (например, своими руками делать некоторые микрососудистые операции), а затем дает необходимые команды.
Как мы видим, с момента своего возникновения технологический принцип виртуальности ничего «плохого» в себе не содержит, тем более, не несет угрозы человечеству. Если эта пространственная дистанция между глазами человека и средой, опасность которой он в своем непосредственном, чувственном контакте с ней преодолеть не в состоянии, спасла жизнь нескольким тысячам людей, то уже ради этого стоило виртуальную реальность изобрести! Но за три десятилетия своего развития в сфере масс-медиа новейшие визуальные электронные технологии существенно изменили изначальную концепцию виртуальной реальности и ее практическое использование. Произошло на первый взгляд малозаметное переосмысление всех главных свойств и компонентов, формировавших, с одной стороны, взаимоотношения между человеком и машиной, а с другой – между подлинной реальностью и той, которую видят на экране.
1) Оператор всегда понимал природу реальности, которую он видел на экране. Эта – принципиально дистантная (то есть относящаяся к миру extra) – реальность могла бытьимитированной или подлинной. Но безотносительно к этому человек вел себя в соответствии с собственным перцептивным и профессиональным опытом реальных действий в подобной среде и подобной ситуации. Теперь на экранах телевизоров или компьютеров изображение всегда искусственное, созданное (мир intra) специалистами, но предлагаемое потребителю как реальность (мир extra). В результате возникает совершенно иной тип реальности – мир inter.
2) Имитация реальности в изображении заменяется ее визуальной симуляцией.
3) Все действия человека – перцептивные (если он пассивно потребляет телевизионное изображение) или инструментальные (если он активно работает за компьютером, тем более входит в информационное пространство) – традиционно несут в себе личностную – интеллектуальную, эмоциональную, даже социальную – направленность на «подлинную» реальность, невзирая на то, что на экране он видит только ее электронную симуляцию. Получается, что мы изображение на экране видим, его «по старинке» рассматриваем, осмысляем, а между тем оно теперь связано с тем миром, который мы познаем глазами, весьма произвольно, если не утрачивает смысловую зависимость от него вообще. Человек теперь волен изменять персональную визуальную среду по собственному усмотрению. Именно поэтому некоторые западные ученые полагают создание виртуального мира inter новой стадией развития демократии как свободы человека от реальности. Масс-медиа и информационные сети типа Интернет сегодня охватывают все возрастные и социальные группы. И каждая из них – как это провозглашается идеологами медиократической власти – отныне может принимать активное участие в креативных процессах по созданию новых киберкультурных стереотипов[13]. Существует и критическая точка зрения на гипертрофию в обществе, культуре, интеллектуальной и приватной жизни симулятивного мира inter: «если прогресс демократии и имеет место, то, главным образом, во все возрастающей утонченности социальных технологий, цель которых – заставить поверить, что народу дают слово»[14].
4) Технологические инновации, направленные прежде всего на создание новых форм электронного изображения и его возможностей, способных к как можно более убедительной (достоверной и незаметной) симуляции миров extra и intra, уже привели к глобальным и фундаментальным социальным изменениям. Электронные визуальные масс-медиа и информационные сети уже разрушили привычные пространственно-временные координаты существования людей(вездесущесть видеокамер и потенциальная – ergo виртуальная – возможность доступа частного лица к Интернету). Разграничeние миров extra, intraи interрезко уменьшило ценность идентичности человека в первых двух в сравнении с виртуальной реальностью. Специалисты, разрабатывающие новые технологии, создают изображения, способные симулировать реальность, подрывая тем самым доверие к реальности подлинной, стремятся перевести всю накопленную цивилизацией и культурой информацию в форматы, удобные для пользователей сетей, а также организуют профессиональные корпорации медиатехнологов – новую номенклатуру современности. Нынче она входит в элиту общества наряду с политическими лидерами и финансовыми олигархами[15].
5) Именно масс-медиа (прежде всего телевидение) и информационные сети становятся виртуальным «зеркалом» социальных процессов, и теперь именно они – а не практика! – создают и навязывают международному сообществу через трансляцию симуляционных изображений виртуального мира inter «незримые» структуры восприятия и осмысления реального существования человека.
ИНТЕРАКТИВНОСТЬ (активное взаимодействие между человеком и другим «чем-то»; активность в мире inter) – понятие, которое обрело свое экстраординарное значение в современной практике благодаря массовому распространению компьютеров в труде и быту людей. Собственно, в понятии «интерактивность» сконденсирована вся специфичность их вхождения в сферу электронных визуальных технологий и дальнейшее существование в ней. Не преувеличивая, можно сказать: без интерактивности виртуальная реальность существовать не сможет. Интерактивность, таким образом, оказывается атрибутом виртуального мира inter. Итак, предварительно феномен интерактивности можно определить как действия человека в условиях виртуальной реальности.
Чрезвычайно сложная природа интерактивности укоренена в соотношении визуального восприятия и сугубо инструментальных действий человека, которые обеспечивают саму возможность что-либо на экране видеть. По этой причине интерактивность возникает лишь тогда, когда мы выполняем, все время глядя на экран, какие-то манипуляции с техническими устройствами, вследствие чего изменяется изображение. Наиболее очевидным примером могут служить электронные игры системы Jack Pot: следи за изображением, изменяй его, придерживаясь определенных правил, – и пусть тебе повезет!
Мы видим, что в феномене интерактивности объединяются собственно визуальная перцепция и управление техническими устройствами – человек и электронный агрегат выступают единым целым. С другой стороны, постоянно изменяемое на экране электронное изображение тоже приобретает новые качества в сравнении, например, с кинематографическим. Зритель в кинозале отстраненно смотрит на движущиеся во времени «картинки». Но у него априори нет возможности «вмешаться» в изображение, созданное, сформированное режиссером фильма как артефакт. А во всех компьютерных визуальных практиках именно манипулятивное вмешательство потребителей в экранное изображение превращает их из пассивных зрителей в активных манипуляторов-технологов. Именно изображение в новейших электронных технологиях выступает на острие медиации, нацеленной на сознание людей. А те отныне сами способны создавать-творить изменения в виртуальном электронном мире, загоняя свое «я» в головокружительные ландшафты и фантастические иллюзии. Их в виртуальной реальности теперь каждый может воплотить в экранное существование (но не в подлинное!) – то есть сделать зримыми.
Намного сложнее проявляет себя интерактивность на телевидении, потому что внешних – инструментальных – действий потребители телепрограмм не производят. Медиативная техника, которая порождает – в прямом смысле – теле-видéния, на удивление изощренна и интенсивна, потому что к изображению добавляются еще и вербальный (тексты передач и речь диктора) и аудиальный (музыка и шумы) компоненты, а также множество жанров, адаптированных к потребностям практически всех социальных групп. Собственно носителем интерактивности в этой отрасли масс-медиа становится содержательная сторона сообщений, которая непосредственно обращается к сугубо внутренним, неосознаваемым представлениям, потребностям и желаниям людей. Подобные неосознаваемые факторы конденсируют в себе мифы, прежде всего социальные мифологии. Именно они интерактивно объединяют миллиарды индивидов, которые закрылись в одиночестве своих квартир перед телеэкраном, превратившись в аморфную массу «коллективного сознания».
Очевидно, что визуальные технологии, используя для соблазна потребителя традиционные ситуации «труда», «игры», «творчества», «общения» (всегда при помощи компьютера), трактуют интерактивность как средство адаптации человека к виртуальной реальности. Поскольку специалисты создают электронное изображение для симуляции подлинных визуальных объектов мира extra, то их профессия сводится, собственно, к визуальному дизайну. Но это происходит уже во вторую очередь. В первую же – трудятся, не покладая рук, сотни тысяч программистов во всем мире, разрабатывающих новые алгоритмы еще более простого и доступного обновления экранного изображения средствами интерактивности. Технологии, которые ориентированы на традиционный тип «зрелища» (телевидение или интерактивные шоу), используют фактор досуга и все его искушения при восприятии какой бы то ни было информации, подключая интерактивность для активизации подсознания. Специалисты, работающие в этой сфере, выполняют в современных культурных коммуникациях функции мифотехнологов, и любая компьютерная игра включает в себяту или иную мифологию, оказываясь едва ли не иллюстрацией Юнговой теории архетипов и коллективного бессознательного.
Неравенство в коммуникативном обмене
как предпосылка деструктивности
Вот такие «три сосны» в мире новейших визуальных технологий… За нашим схематичным и слишком коротким, в жанре простенького словарика, рассказом о них легко не заметить «леса» коммуникативных практик, использующих способность человека видеть, щедро данную природой. Но у подавляющего большинства людей, которые не только интересуются проблемами современной культуры, но и способны осмыслять «голую» эмпирику фактов, иногда просто поражающих своим откровенно антигуманистическим характером, наверное, уже назрел вопрос: как же нам вести себя в виртуальном мире симуляционных образов и манипулятивных воздействий? Нужно ли нам подобное разнообразие визуальных электронных технологий с перспективами информационной культуры вообще?
Естественно, сегодня никто не может дать конкретно-директивного ответа на эти болезненные для каждого вопросы – любой был бы попросту некорректным. Потому что не существует в цивилизованном мире ни одного человека, который был бы способен избежать воздействия информационно-коммуникативных сетей. Так уже сложилось, что мы обречены жить в эпоху очередной технической революции. Потому и осмыслять должны наполненную открытиями и событиями современность без страха и истерик, используя опыт предыдущих – также стрессогенных для общества – ситуаций технологического перевооружения мира. Только тогда станет заметным и понятным подлинный исток новаций.
На наш взгляд, он заключается вовсе не в электронной «машинерии».
Когда в эпоху Ренессанса книгопечатание приобрело массовое распространение, то за невероятно короткий промежуток времени взрывоподобно расширился интеллектуальный рынок общества. Книги, которые раньше были шедеврами рукописного искусства, могли теперь купить все желающие – были бы у грамотных людей деньги на подобные приобретения. Это указывает: в действительности базисом революции Гуттенберга являлась массовая возможность для людей совершенствовать свои умственные способности, и она превратилась в товар (а не была, как в период Средних веков, привилегией Церкви и узкого круга аристократов). А то, что такую возможность инспирировал печатный станок и тиражирование текстов, переплетенных в книги, – это уже, так сказать, технические факторы революционных сдвигов в сознании сотен миллионов европейцев.
Похоже, происходит это и сегодня. Визуальные электронные технологии высвободили могущественный познавательный ресурс – способность видеть, которой большинство людей в одинаковой степени наделены от природы. Последний момент особенно значим, потому что он нивелирует весьма болезненное для амбиций каждого осознание неравенства с точки зрения интеллектуальных способностей и образованности. Это обстоятельство порождает не только в СМК, но и в трудах некоторых серьезных ученых положения о вкладе визуальных технологий в дальнейшую демократизацию общества. Однако действительно ли это демократизация? Открытия кибернетиков довольно быстро были адаптированы к нуждам трансперсональной коммуникации, которая по своей природе, в отличие от персонального общения, в специфической форме дублирует принцип власти.
Дело в том, что в коммуникации нет и не может быть паритетных отношений между ее участниками: у того, кто создает и посылает сообщение, позиция всегда «сильная», а у того, кто его получает и перерабатывает, – «слабая». Причиной являются те своеобразные «разрывы», о которых уже шла речь. Они как будто являются «авансом на первенство»: автор сообщения заблаговременно должен знать о своем адресате все-все, даже – и особенно! – то, что тот сам о себе не знает. Только тогда – после восприятия подобного «послания» с экранов телевизоров или компьютеров – в сознании у потребителя незаметно произойдут полностью запланированные изменения, к тому же в нужном направлении. Медиадизайнеры и мифотехнологи, к сожалению, использовали такое свойство коммуникативного акта и уже в начале информационной революции стали силовой властной структурой новейшего типа.
Инструментом власти стала интерактивность. Даже внешние ее проявления и признаки подавляющее большинство людей контролировать не в состоянии, они не способны их осознать. Человек и не желает об этом задумываться. Кому же приятно узнавать, за кого тебя – зрителя телевидения или пользователя персонального компьютера – держат те, кто разрабатывает, совершенствует, постоянно обновляет коммуникативные сети?
Выходит, что не в технологиях дело, а в нас самих – в том, чего каждому из нас не хватает. Неудовлетворенные в традиционных формах культурно-коммуникативного обмена потребности именно рядового человека и становятся тем «крючком», на который так легко поймать его интерес, восхищение, внимание к электронному зрелищу, как будто специально созданному для личного – «домашнего» – употребления.
А в мифотворческом визуальном космосе виртуальности от персонального сознания до коллективного – одно движение «мышкой»…
∙