Опубликовано в журнале Октябрь, номер 4, 2009
Егор ВЕРЕЩАГИН
Родился в 1979 году в Горьком. Окончил филологический факультет Нижегородского государственного университета, работает журналистом. Пишет песни, стихи, прозу. Печатался в журналах “Нижний Новгород”, “Октябрь”.
Сказка о заколоченном доме
Первая главка
Спи, моя радость, спи. Помнишь, когда я рассказал тебе свою первую сказку, она тебе не понравилась, и ты попросила рассказать ее назад? А я тебе ответил, что всю жизнь буду рассказывать эту же сказку, но только назад…
Здесь, в этой чертовой дыре, откуда нельзя выбраться просто так, я придумаю что-нибудь тебе в утешение. И да поможет нам Бог в нашем завтрашнем дне! Спи, моя радость, спи. А пока ты спишь, оживут мои добрые мысли и обретут плоть страшные. И утром ты все узнаешь. В некотором царстве, в некотором го…
Ну вот, заснула. Теперь можно начинать.
Жил в одной развалившейся деревне мужик, и мылся он в бане только раз в месяц, ну а чтобы постричься или там побриться – это дело он вообще не уважал. Никто не помнил его настоящего имени, но за такую повадку заезжая набожная старушка назвала его как-то Люцифером. И вроде бы смех смехом, а прилепилось к мужичку дьявольское прозвище, только нраву он был доброго да покладистого – какой уж там Люцифер! А покойница-жена все Лешенькой его называла. Так за ней весь честной народ стал звать мужика Лешим.
Всего один дом на всю деревню был жилым. Разделен он был на две половины: в одной ютился этот самый Леший, а в другой – бабка Агафья да мальчик Степка пяти лет от роду. Кроме бабки, все старухи и старики давно уже Богу душу отдали, кто помоложе – в город перебрались, а Степку в деревне оставили, поскольку отроду ничего он не слышал, – куда такого в город?
Однажды ночью проснулась бабка Агафья от райского сна, зажгла свечку – псалтырь почитать – и видит: сидит Степка на кровати, страшно ему. И смотрит все в окно, а в окне – соседний дом. Хозяева давно уехали и заколотили крепко-накрепко все двери да окошки.
– Чего ты, родимый, испугался? – спрашивает бабка.
А Степка показывает на заколоченный дом и говорит:
– Я там слышу!
– Что ж ты, Степушка, слышать-то можешь?.. – вздохнула бабка и тоже посмотрела в окно. Глядь, а сквозь заколоченные окна свет пробивается. “Опять этот Леший в чужом доме при свете пьет”, – подумала Агафья, уложила Степку, да и сама, приняв назло Лешему пятьдесят капель, уснула.
Наутро бабка почуяла неладное. Единственная в деревне собака завыла, как по покойнику. Степка до той ночи совсем ничего не слышал, а Леший признался, что всю ночь смотрел забавную передачу по телевизору, но в заколоченный дом не забирался и не пил.
Ладана в деревне не оказалось. Благо что Леший был не просто леший, но еще и мужик. Его и снарядили проведать, что творится по ночам в заколоченном доме.
Вторая главка
И вот ровно в двенадцать часов ночи видит Леший: зажигается там свет, и появляется там всякая перепончатокрылая тварь, и вылезает из подпола сама матерь двенадцатиголового Змея вместе со своими двенадцатью снохами, и вытаскивают они тело Девы-раздевы.
Это была в деревне такая девица красоты неописуемой. Прозвали ее Раздевой за то, что любила в голом виде на солнышке греться. А месяц назад пошла она в лесок за клюквой – и не вернулась. Так-то.
Леший приложил ухо к двери и слышит, как нечисть переговаривается между собою. Мало чего было понятно, а понятно было вот что.
Давным-давно, несколько тысяч лет назад, собрались со всей великой Руси разного рода богатыри, чтобы извести проклятого Змея Горыныча. Двенадцать дней и ночей изводили они его, и только на тринадцатый день Горыныч пал. Но осталась его мать вместе с двенадцатью его женами, и решили они во что бы то ни стало отомстить людям, а особенно богатырям, за своего Змея. Чтобы покончить враз со всей нечистью, искали этих поганок всем миром, да так и не смогли отыскать: как в воду канули. А скрыл их от людского глаза один черный знахарь. Он же поведал им, что через несколько веков Горыныча можно оживить. Ведь обезглавленное тело его по глупости не сожгли вместе с головами, а закопали в сырую землю. Змеевы жены это тело-то давно уже откопали и ждут, когда можно будет оживлять. И вот пришло это время. Но, чтобы тело ожило, нужно к нему приставить двенадцать голов разных нехристей, отступившихся от Бога и Божьих дел. А перед этим ровно месяц держать каждую голову в огуречном рассоле…
Слышит дальше Леший, как в заколоченном доме чавкают и говорят:
– Вот и Девкина-раздевкина голова. Скоро, скоро проснется муженек ваш. Всего четыре головы осталось отыскать, только чтоб души в них нашими были…
– У нас как раз четыре на примете: один депутат, давний хахаль наш, и три человечка тутова, в этой деревеньке, живут. Душонки у них уже измученные, пряничком печатным помани – и готово.
Услыхал Леший такие речи да засуетился: собрал со стогов все сено и давай им заколоченный дом обкладывать. Только спичку зажег – распахивается в этом доме дверь, доски летят в разные стороны, и выходит на порог сама Дева-раздева. Как увидел ее мужик – так и остолбенел: при жизни красна была, а сейчас мертва да зелена, а все одно хороша!
И заводит Дева-раздева такие речи:
– Что ж ты, Лешенька, подпалить меня собрался? А приходи ты лучше завтрашней ночью ко мне в избушку – не пожалеешь! Только побрейся, пожалуйста, да постригись. Ну что, придешь?
А Лешенька-то наш почитай семь лет как женщины не знал. Как выронит он спичку из рук да на сыру траву, как запрыгает-забегает по-козлиному, да как закричит на всю деревню:
– Приду-у-у!
Третья главка
На следующий день напекла бабка Агафья с утречка пирогов, приготовила сто грамм – все для Лешего-защитничка. А защитничек-то пришел побритый, причесанный, наодеколоненный, святые угодники! Ввалился в избу и говорит:
– С чем пирожки-то, Агафьюшка?
– С грибами, родненький.
– А еще с чем?
– С капустой, родненький.
– Не надо мне твоих пирогов, бабка, петрушки давай! А в заколоченном доме нет ни черта. Еще ночь там посторожу – и дудки!
Ничего бабка Агафья не поняла. Но беду почуяла, а посему решила этой ночью не спать, из окошка наблюдать.
Наступает ночь, и видит она: ходит вокруг заколоченного дома бритый Леший, беспокоится.
И вот ровно в полночь зажигается там свет, а он давай в дверь ломиться. Как дверь открылась – только его и видели. Долго ждала бабка, когда же он назад-то выбежит. Ан нет, не выбежал. Страшно до смерти, да делать нечего: подошла она сама к этому дому, заглянула в щель между досок, а там – Матерь Божья! – ихний депутат. Молодой такой, представительный, прям как в телевизоре. И речи все вумные такие говорит, правильные.
– Мы всех этих так называемых богатырей давно в огуречном рассоле замочили. Пора бы этот рассол расхлебывать. А расхлебну его – не я, нет! И не ты! Расхлебнет его народ – тот самый народ, которому я сегодня свято отдаю свое сердце, свою голову. Поэтому сейчас, не откладывая на потом, надо подумать – и крепко подумать: зачем же все мы здесь сегодня собрались? Ради чего я сижу сейчас не на пленуме, а в этой Богом забытой избе? Только ради создания будущего России. А вы, Агафья Федоровна, за будущее России? Входите же быстрее в избирательный участок и опустите свой бюллетень в урну! Будущее России – на ваших плечах. Русский народ ждет вас!
И дверь со скрипом распахнулась, и бабка Агафья вошла в заколоченный дом.
Если бы не Степка, я бы на этом и закончил свою сказку. Впрочем, это была бы вовсе не сказка… Но Степка хоть и был глухим, зато слышал все, что говорила нечисть. Он был еще маленький, но в нем текла кровь тех самых богатырей, которых, по неосторожному выражению народного избранника, замочили вместо огурцов. Он схватил свой деревянный меч, который смастерил мальчику когда-то Леший, и помчался своих выручать. Долго ли, коротко ли, очутился он перед заколоченным домом. Налетела на Степку стая упырей, а он как закричит своим глухим богатырским голоском, так они все мертвые и попадали. Вошел Степка в дом – и видит: стоят бабка Агафья и дядька Леший ни живые, ни мертвые, еле шевелятся. А Горынихи из них кровь пьют и чавкают. Закричал Степка пуще прежнего, поднял свой меч и давай нечисти головы рубить. А Горынихи ничего против него сделать не могут, поскольку греха в нем – на один грош, и того не будет. Замахнулся было Степка и на Деву-раздеву с депутатом, но подумал своим богатырским умом и решил оставить: авось в хозяйстве пригодятся.
И точно, пригодились. Деву-раздеву одели, молоком отпоили, и стала она румяная-разрумяная. Да скромница какая сделалась: чуть слово какое скверное услышит – сразу краснеет. За Лешего замуж и вышла. Стрижется он теперь и топит баню каждую субботу. Родилась у них дочка, но… про нее у меня есть другая сказка. Степка вскоре стал слышать все, что люди говорят, только мало кто называл его теперь Степкой – все чаще Степаном. А депутата обратно в телевизор посадили – пусть бабку Агафью потешает.
∙