Опубликовано в журнале Октябрь, номер 11, 2009
Виктор ШЕНДЕРОВИЧ
Вкус счастья
Я уже вспоминал это однажды – как одно из ярких впечатлений молодости…
За пару дней до демобилизации я стоял в Чите возле киоска “Союзпечать” в приятном и сильном недоумении. В киоске, в свободной и легальной продаже, лежала пластинка с рассказом Василия Аксенова в исполнении автора.
“Жаль, что вас не было с нами…”
На дворе стоял май 1982 года. Аксенов уже несколько лет был беглецом и вражеским голосом. Из московских магазинов давно исчезли его книги, его повести аккуратно выдирались из библиотечных подшивок… А в Чите, в сотне метров от обкома, продавалась эта пластинка.
Не дошла досюда политинформация со Старой площади! То ли чересчур большая страна, то ли слишком тяжелый маразм…
Аксенова к тому времени я видел только однажды, десятиклассником: незадолго до своего отъезда в Америку он заходил в табаковскую театральную студию, где я студийствовал, – повидаться с Олегом Павловичем…
“Затоваренную бочкотару” родная “Табакерка” поставила уже в восьмидесятых, но отчаянную попытку инсценировки я предпринял еще студийцем. Большого драматургического толку в моих тетрадках не было – была влюбленность в свет, идущий из аксеновского текста. А сегодня я думаю: “Бочкотара”, может быть, последняя книга, где коммунистическая романтика действует не как рвотное, а как тонизирующее. И идет по росе Хороший Человек…
Потом было несколько мимолетных встреч, одна их которых запомнилась мне печальным анекдотом.
В пору частого своего мелькания в телевизоре, в конце 90-х, я имел честь поужинать в хорошей компании с Василием Павловичем, прилетевшим в Москву. Поужинав, мы поймали машину и поехали по домам. “Водила” был молод и из нас двоих узнал, разумеется, не Аксенова.
И уже потом, отвозя Василия Павловича домой, уточнил:
– Это был Шендерович?
– Шендерович.
Через какое-то время шофер смекнул, что ежели второй пассажир ужинал с Шендеровичем, то, может, сам он тоже не хрен с горы. И так прямо Аксенова и спросил:
– А вы кто?
Василий Павлович назвал фамилию.
Шофер ненадолго задумался, а потом, утешая своего безвестного пассажира, произнес:
– У нас префект такой был…
Сам Василий Павлович рассказывал это с классической своей усмешкой в усы…
Его тексты были счастьем. Они возвращали литературе вкусовое ощущение – хотелось подержать во рту, прежде чем проглотить, так это было написано! Рассказ “Победа” – о встрече в купе поезда гроссмейстера и гегемона, – кажется, стал для меня, школьника, архетипическим… Мало текстов так повернули мне голову, и ни один не повернул ее с такой легкостью! “Победа”, “Завтраки сорок третьего года”, “Апельсины из Марокко”… Была там какая-то загадка, в этих рассказах и повестях, – при полном отсутствии нравоучительности, без слоновьей хрестоматийной поступи, как бы между прочим говорилось о чем-то самом главном, и читатель вдыхал это, как воздух.
Как повезло нашему поколению: какие имена осеняли наши шестнадцать лет! Даже фамилий не надо: Булат, Белла, Фазиль… И – почему-то – непременно Василий Палыч!
В этой демонстративной уважительности к молодому писателю, как во всякой шутке, была только доля шутки. Он вызывал неподдельное уважение…
∙