(Евгений Храмов. Куда вы уходите, люди)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2007
Евгений Храмов. Куда вы уходите, люди. – М.: Булат, 2007.
Евгений Львович Храмов (1932-2001), поэт по судьбе и призванию, был одним из самых светлых людей, повстречавшихся мне в жизни.
Он излучал культуру и доброжелательность. В нем каким-то непостижимым образом воскрес дух XIX века, первой его половины. Он был повесой, но больше всего на свете любил хорошие стихи и вообще литературу. Москвич с Кривоарбатского переулка, он ощущал себя арбатским дворянином (в стиле Булата Окуджавы, с которым приятельствовал) и являлся отменным знатоком отечественной истории. Я не говорю уже о шахматах: кандидат в мастера (среди профессиональных литераторов это редкость), Храмов играл на первой доске у нас на юридическом факультете МГУ и, конечно же, в последующих писательских турнирных ристалищах.
И еще один талант, ему присущий, – талант дружбы. С какой неподдельно сердечной интонацией он говорил и писал о своих товарищах по поэтическому цеху: Олеге Дмитриеве, Владимире Кострове, Дмитрии Сухареве! На вечере его памяти ЦДЛ ломился от публики разных возрастов – друзья, воспитанники из его литературной студии, почитатели поэтического таланта. Читали стихи Храмова. Я выбрал вот это, которое впервые услышал от него у себя дома, в коммуналке на Таганке, в шестьдесят первом году:
от рябин в глазах рябит.
Крепкий месяц, как подковой,
над рябинами прибит.
Мне нравится, как Женя виртуозно строит стих, празднично играющий рябиновой аллитерацией.
Но вот – сюжет, стихотворение движется дальше:
итальянское кино,
и село мое страдает
с итальянкой заодно.
Наконец –
И тогда, на радость мне,
Начинается гулянка –
деревенская вполне.
Как выходит справа пава,
да как слева – королева,
То ли мне идти направо,
То ли мне идти налево.
Замечательна эта эффектная пауза. Деревенская кадриль замирает на мгновение, и мы вместе с поэтом смотрим на красавицу Тамару, слегка сопереживая его порыву, но и не принимая совсем уж всерьез последующую любовную неудачу автора (или героя). Слишком артистична картина, слишком много поэзии и элегантного юмора в стихе, чтобы быть простой житейской правдой. И это очень хорошо!
Вдова поэта Людмила Кренкель и Рита Вебер составили книгу “Куда вы уходите, люди”, вобравшую избранные стихотворения Храмова, некоторые его переводы, мемуарные обрывки, письма к автору и заметки о его творчестве. Книга получилась содержательной, раскрывающей разные грани жизни и облика поэта.
В письме Храмову от 27 июня 1988 года Давид Самойлов пишет:
“…медитации в поэзии надоели, и надо писать сюжетные стихи. Эта стихотворная проза “случаев из жизни” мне всегда интересна, ибо жизненных фактов намного больше, чем поэтических мыслей. Поэт даже в интимной и философической лирике должен быть “погружен в среду”. Мне это по душе. Ты пишешь стихотворный роман своей жизни, и читать его мне интересно”.
этих дней черно-белых вязь,
чтоб делил я его со всеми,
не печалясь и не хвалясь,
чтоб сказал на листе бумажном
обо всем, что было со мной,
а в скольких там томах – неважно.
Может, даже строкой одной.
Храмов, конечно, знал себе цену; его скромность шла от воспитания, не была показной или расчетливой. Лучшие его стихотворения звучат в памяти долгие годы. “Да здравствует русская проза…”; “Стихи поручика Турбина” (“Прощай! Мы уходим, Россия, Россия, Россия!”); “Поэты” (“А Кюхельбекер слепнул за Уралом”); “Есть в тишине московских переулков…”; “Соловей” (“Дух диванных и гостиных тех особняков старинных…”); “Человек, приглядись к человеку, – вот что надобно прежде всего”; “Посмотрите, как красиво эта женщина идет…” и другое. Дорогие строки рассыпаны по книге, в них – негромкая любовь к отчизне, к ее старикам; почтительное восхищение Пушкиным, Ходасевичем…
Особая статья – переводы, о которых Храмов в свое золотое время сказал с грустным предчувствием: “…иль хмуро уйдешь в переводы, как старая лошадь в обоз”. Однако переводческая работа поэта стала творческим и весьма интересным сюжетом его жизни. Он переводил и стихи, и прозу: К.И. Галчинского, Р.М. Рильке, Генри Миллера.
Никогда в жизни я не слышал, чтобы Храмов сказал дурное слово о каком-нибудь человеке. Он был деятельно отзывчив: когда я и моя будущая жена временно оказались без жилья, Женя с Люсей тут же предложили нам поселиться в их квартире на Якиманке. Жест поэтический и человеческий.
Его закатные стихи, когда болезнь уже выносила свой приговор, полны печалью прощания, но нигде он не теряет мужества перед лицом неизбежного: “Так что оставлю я, когда меня не будет?”; “Осенняя песенка” – эти стихотворения одни из лучших в книге.
Доброе вчувствование в человека естественно усиливается у друзей после его ухода. Тут возможны простительные преувеличения, но, что странно, в случае Храмова они бессильны. Поэт словно бы смотрит на нас с иронией и поощряет: “Давайте, давайте, ребята, ведь при жизни я бы такого никогда вам не позволил, да и вы были не слишком любезны и внимательны ко мне”.
И тогда ты понимаешь, что и здесь вкус ему не изменил.