Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2007
Ничего не меняется: понятие “современное искусство” уже давно неизбежно настораживает. Отправляясь на выставку или фестиваль, позиционирующие себя как провозвестники чего-то ультрамодернового, никогда не знаешь наверняка, чем все это обернется: восхищением или омерзением, преклонением или полным неприятием. Куда как проще ходить на Пикассо, Модильяни и Рубенса – они уже классики, даже если и не понимаешь, где рука, а где нога. Пикассо, Модильяни и Рубенсу это уже все равно, они на Олимпе и даже выше. Другое дело – фестивали современного искусства, которые с завидной частотой стали проходить в России и знакомить с творческими достижениями соотечественников и художников далеких стран. Очередным подобным мероприятием стал второй фестиваль Rozamira`07, в сентябре проходивший по большей части на территории Центра современного искусства “Винзавод”.
Собственно, организаторы не называют свой проект фестивалем – было бы слишком обычно. Это скорее карнавал. И даже не карнавал. Потому что, как заявлено в манифесте и давно уже всем известно, постмодернизм стер границы между всеми жанрами и направлениями. А посему Rozamira – такой собственный новоявленный жанр, который лишь условно можно назвать карнавалом, но который при том сохраняет классические признаки данного средневекового явления. В современном празднике, как и в традиционном карнавале, общественные границы растворяются, “происходит отмена всех иерархических отношений, привилегий, норм, социальных табу” и как конечный итог совершается “реабилитация плоти”. Главным же ориентиром для организаторов нынешнего форума выступила далекая Бразилия, где проходит один из крупнейших карнавалов в мире. Именно на эту солнечную страну должна была стать похожей хмурая сентябрьская Москва или хотя бы несколько ее улиц. Отчасти организатором это удалось.
В рамках Rozamira`07 прошло несколько программ, в которых были представлены самые разные формы современного искусства: от видеоарта и парада уличной музыки до дорожных перформансов (проект “Новые передвижники”) и лекции Jonzi D “Откуда растут ноги у хип-хоп театра”. Пожалуй, самым интересным событием стала выставка видеоарта “Круто. Страшно. Смешно”, где демонстрировались фильмы, эстетику которых сложно определить с первого взгляда, но при внимательном рассмотрении данных работ в голове у зрителей возникают образы и ассоциации, заставляющие влюбиться в видеоарт и в подобную форму общения толпы и художника. Может быть, в такой силе “послевкусия” и есть секрет современного искусства: в него невозможно поверить сразу, понимание его приходит задней мыслью, путем многочисленного наслоения впечатлений и раздумий. И поэтому же, наверное, видеоарт как единица в большинстве своем имеет небольшие хронологические рамки – в минимуме выложить максимум, и по форме и по содержанию. “Круто. Страшно. Смешно” инсталлировалась в Большом винохранилище “Винзавода”, где карнавальная атмосфера, вопреки желанию кураторов, отсутствовала напрочь. Во многом из-за самих фильмов, далеких от праздника плоти, солнца и огня, праздника, в котором возрождается карнавальная душа. Пожалуй, буквально о торжестве человеческого тела напоминал только один фильм немецкой художницы Трине Лизе Недреаас – “Не забывай меня”. Каждый герой – шпагоглотательница, восточный борец и обжора – с абсолютно одинаковым выражением лица и пустыми глазами, подстегиваемый секундной стрелкой часов, производил некоторое действие: глотал сразу пять шпаг, разбивал о голову глиняные дощечки и съедал огромную тарелку сосисок. “Не забывай меня”, – как бы поводили они глазами в конце. Каждый был горд: они победили свое тело и наш разум, отказывающийся верить в подобные чудеса природы. “Не забывай меня, я победил тело, но… не преодолел отчуждения мира к себе”. Их умение сродни уродству, женской бороде или прославленному Виктором Гюго Гуинплену. Оно отталкивает. На таких людей не хочется смотреть широко открытыми глазами, а только подглядывать в щелочку, что по большому счету и реализуется работой немецкого режиссера. Подсматривание – это вообще одно из ключевых понятий видеоарта. Не случайное подглядывание, а преднамеренное. Режиссеры и художники играют со зрителями, представляя им материал, который, казалось бы, трудно назвать постановочным. Часто ошарашивающие крупные планы, неподвижность камеры разрушают границы документального и игрового изображения, хотя применять к видеоарту данные понятия, пожалуй, нельзя. Мир, возникающий на экранах инсталлированных в “Винзаводе” работ, не кажется реальным: в зеркале, который держит в руках человек на улице в фильме “Где прямая линия встречается с кривой” Карен Мирзы и Брэда Батлера, отражается совсем другой пейзаж. Но мимо идущие люди мало обращают на это внимания. Ловкая подмена действительности заметна и в показанных фрагментах фильма Джорджины Старр “Теда” о первой женщине с характеристикой “вамп”, звезде немого кино Теде Баре. Эстетика документа, реализованная с помощью видеосъемки, крупных планов, своеобразной игры актрисы, обманывает и заставляет забыть, что зрителю представлен не просто обычный человек, а именно Теда Бара, давным-давно упокоившаяся с миром. Автору картины не так уж важно, как зовут женщину, чье имя послужило названием работы. Важно то, что она была легендой своего времени, а также само время, начало кинематографического века, с его собственной системой изобразительных средств: личностный фактор накладывается на эстетический, стили смешиваются, камера превращается в зеркало, перед которым главная героиня репетирует немую сцену. Но всем понятно, что ее мимические упражнения – одна из частей большой игры, под названием самоидентификация, а за образом прячется живой режиссер, сама Джорджина Старр. Так проявляется еще одна из главных примет видеоарта – он всегда пронзительно личностный. Если в большом игровом кино, кинодокументалистике автор может прятаться за литературной основой, сюжетом, интригой или непреложной правдой жизни, то искусство видеоарта – это конспектирование собственных мыслей, образов, снов, впечатлений. Данное правило работает даже в тех картинах, в которых авторы уходят от сугубо личностного анализа, например, в ленте “Исход” британца Стива МакКуина, использующего авторскую иронию в качестве фундамента для выражения политической позиции. В трехминутном фильме зритель видит, как два темнокожих человека в элегантных пальто несут сквозь людную лондонскую улицу два горшка с пальмовыми ветками. Они выходят из дверей, проходят между людьми, садятся в трамвай. И все. Но в этих нескольких минутах, над которым режиссер работал, кстати, пять лет, заключается его отношение к проблемам миграции жителей бывших британских колоний. Ключом к пониманию является песня Боба Марли “Exodus”, сопровождающая все действие. Опять же получается, что только личная ассоциация автора позволяет осмыслить происходящее на экране: убери песню, послужившую отправной точкой, и изображение теряет всякий смысл. Политические проблемы, но уже в мультипликационной интерпретации, присутствуют и в фильме китайца Ву Джуньонга “Опера”, где представление художника о китайской действительности подано в эстетике сюрреализма.
Выставке “Круто. Страшно. Смешно” явно не сопутствовало карнавальное настроение. Сегодняшний видеоарт способен либо оставить человека полностью равнодушным, либо заставить крепко задуматься о смысле увиденного – тут уже не до увеселительных мероприятий, не до бахтинской “утопической свободы”. Другое дело – прошедший на подземных этажах торгового центра “Охотный ряд” арт-проект “Парад уличных музыкантов”, куратором которого стал праправнук Рихарда Вагнера и еще более далекий внук Ференца Листа – Антуан Вагнер. Несмотря на молодость, Вагнер сегодняшнего дня уже завоевал определенную популярность в музыкальной среде, как классической, так и “продвинутой”. Сам по себе “Парад уличных музыкантов” несет в себе идею демократизации искусства, как говорится, выход его к народу; интерактивность, импровизация, возникающие из непосредственного общения доноров и реципиентов искусства, также являются отличительными приметами оного мероприятия. Для Антуана Вагнера и всех участвующих в параде музыкантов важным становится прямой контакт, когда артистов и зрителей не разделяют оркестровая яма и возвышенность сцены, свет в зале не тухнет, а слушатели могут тут же пуститься в пляс или пританцовывать, попивая пиво и жуя чизбургер. Для некоторых такой подход может показаться циничным, плебейским, ведь искусство должно твориться в тишине, пусть даже не внешней, но по крайней мере не “заляпанной” бранными словечками из толпы или не отягощенной пешеходной суетой.
В Америке и отчасти в Европе естественно существует и в полную силу развивается субкультура “андеграундных” музыкантов, которые собирают толпы и на которых специально идут вечерами. Флойд Ли, 74-летний американский блюзмен, уже тридцать лет играет в нью-йоркском метро и даже успевает гастролировать в Сеуле, Токио, теперь и в нашей столице. О степени его популярности говорят совместные выступления с Джимми Ридом и Стиви Уандером. В Москве тоже начинает зарождаться подобное явление. Среди множества душераздирающих скрипачей и гитаристов со стандартным набором из фильмов “Мой ласковый и нежный зверь” и “История любви” в метро начинают появляться те, кто играет не от скуки и не за деньги, а ради и за искусство. По мнению организаторов проекта, таким человеком является, например, Гордей, известный миллионам русских зрителей по минуте позора в программе “Минута славы” на Первом канале. Но более узкому кругу московских жителей Гордей знаком как тот самый парень с Пушкинской площади, который бьет вечерами по пустым ведрам и собирает загулявшиеся парочки в круг. Пустые ведра или сковородки Гордея, гитара и голос Флойда Ли, электрогитары Ансамбля слепых музыкантов, этнические мотивы вперемешку с хард-роком белорусской команды “Гурзуф”, контрабас и валторна Takida – “на улице” и под ней может зазвучать всё, уверен Антуан Вагнер. Может быть, не к месту, но вспоминается один из ярчайших архетипов музыканта – Орфей, тоже спускавшийся в земные недра. Там все закончилось печально – героя в результате растерзали. А для современных орфеев реакция сродни такой есть высшая награда.
Стрит-арт, в рамки которого вписывается “Парад уличных музыкантов”, многолик и вбирает в себя не только музыку улицы, но и перформансы различного толка, в том числе настенные картины. Из последних в России можно вспомнить “Стену мира” и “Стену Цоя” на Старом Арбате. Правда, первая была задумана скорее с расчетом на общественный резонанс, а вторая родилась спонтанно и стала своеобразным памятником культовому герою. Другое дело – полуразрушенная Берлинская стена, где политический акт совместился с творческими исканиями художников и стал памятником как всем известным историческим событиям, так и изобразительному искусству конца XX века. Организаторы Rozamira`07 решили без всякого исторического повода наградить жителей Лосиноостровского района музеем под открытым небом: типовые дома в течение трех недель разрисовывали несколько международных групп художников. В то время как в России рисунки граффити долгое время считались хулиганством, на Западе этот непростой вид стрит-арта завоевал широкое признание. Дома многих европейских городов – чистые холсты для профессиональных художников, метод граффити позволяет создавать свои произведения в режиме реального времени, на глазах у зрителей. Таким образом, священный процесс творчества превращается в публичное зрелище, в котором каждый может участвовать. Вовлеченность зрителей в художественный акт роднит эту программу фестиваля с культурой и стилистикой “праздника солнца” – народного гуляния, где важна цепная реакция, отдача.
Но самым карнавальным в рамках Rozamira`07 вышел проект, или, как модно говорить, хэппининг “Новые передвижники”. “Карнавальность” ему обеспечил главный элемент программы – нарядная процессия, являющаяся наиболее привычной формой уличного представления. Несколько дней подряд по Садовому кольцу ездили необычные разрисованные машины с ветряными вертушками, надувными огромными куклами, веселыми девушками в довольно откровенных нарядах – короче говоря, угрюмые водители, двигающиеся со скоростью двадцать километров в час по запруженному центру города стали свидетелями работы “солнечной полиции”, которая должна была привнести в хмурые московские вечера дух Сан-Паулу. Главная цель – спровоцировать людей на эмоции, что по большей части получилось.
В прошлом году концепция Rozamira строилась на взаимодействии культур Европы и Азии, в этом – организаторы обратились к Бразилии. Парадокс, но коренных бразильцев было очень мало, если не сказать, что совсем не было. Правда, Москву посетила известная в кулинарных кругах Мария до Кармо, мастер национальной бразильской кухни, однако ее творчество было представлено только в одном ресторане, куда, к сожалению, доступ обычной публике не по карману. Бразилия “переехала” в Великобританию, Америку, Германию, даже Китай и вот добралась до России, где все больший интерес проявляют к карнавальной культуре. Данное явление несет громадную смысловую нагрузку, как и сам объект интереса, который нельзя воспринимать лишь в качестве удачно экспортируемого набора ритуальных песен и плясок. Однозначная трактовка здесь лишь мешает. И хотя постмодернистское сознание зачастую лишает восприятие художественного образа чистоты, оно вовсе не освобождает от катарсиса, который должны испытывать зрители. С развитием современных технологий обогащается и инструментарий художника: цифровое видео, электронная музыка, любой подручный материал. Карнавал в таких условиях является исключительной формой, в которой можно сочетать профессионализм устроителей, открытость для широких масс и новые веяния времени и в то же время обеспечить прививку новым настороженному большинству. Не зря в России в последнее время появляется все больше команд уличных театров из разных уголков мира: они обязательно участвуют в программе каждого Чеховского фестиваля, проходящего раз в два года. И все же для русских карнавал остается еще не освоенной территорией: нам больше по душе сумбур ярмарок или тишина зрительского зала, где все привычно. Возможно, дело в климате: красота жарких бразильских праздников – в обнажении и поклонении бурным стихиям. Причина может быть и в истории: нам не надо противостоять церковной суровости, как в средневековых городах центральной Европы. Может быть, дело в социальной структуре общества, в его закономерной подозрительности. А ведь русский народ славится своим внезапным, но очень бурным весельем.
Открытость и восприимчивость России позволяют миру предлагать ей все, что у него есть. Наше дело принять или отказаться. Уличное искусство еще не приобрело законченные формы, и трудно сказать, что тому виной, одно лишь ясно: если что-то существует, значит, кому-то оно нужно. Конечно, Rozamira`07 – карнавал не в привычном представлении, но пусть, по замыслу организаторов, этот праздник останется без жанрового определения.