Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2007
Парижский Международный фестиваль “Весна поэтов” проходит ежегодно в марте. Однако проводится он по всей Франции и в более чем 60 странах мира. “Весна поэтов” родилась в 1998 году как продолжение знаменитых “праздников музыки”. И потому формат мероприятия не совсем обычен: речь идет не непосредственно о “фестивале”, это скорее большой праздник, где каждый является неким организатором, вносит свой вклад, “творит”. После того как в 2002 году арт-директором форума стал Жан-Пьер Симеон, был создан так называемый поэтический центр, который разрабатывает программу действий и событий (каталог), специальная команда “стимулирует” и мобилизует участников-модераторов: советует, направляет в нужное русло, воодушевляет и, конечно, координирует сам фестиваль.
В соответствии с таким устройством каждый участник фестиваля должен внести свой поэтический вклад (некое представление, связанное с поэзией). Это могут быть независимые лица, объединения, муниципалитеты, школы, университеты и т.д. Однако при этом “Весна поэтов” проводится при поддержке министерства культуры и министерства образования Франции. Список же финансирующих сторон может меняться и дополняться при осуществлении конкретных проектов. Во французском международном фестивале поэзии участвуют поэты, которые читают собственные произведения, а также актеры, музыканты и другие деятели искусства.
“Весна поэтов” ставит своей целью вернуть поэзию в сердце города, в повседневную жизнь. Девизом фестиваля стали слова поэта Октавио Паса: “Поэзия не непонятна, она необъяснима”. Организаторы форума во главе с Жаном-Пьером Симеоном утверждают, что мартовские поэтические чтения играют решающую роль в возвращении поэзии в общество, и сегодня больше, чем когда бы то ни было, полны решимости вписать это событие в долгосрочную программу. Поэтому они посвящают себя прежде всего задаче информировать, советовать, формировать, сопровождать проекты, связывать, пропагандировать работу и авторов, и издателей, и деятелей искусства.
Долгое время форум официально длился две недели, но в 2007 году было решено продлевать его до месяца (охватывает весь март). В 2008 году пройдет уже десятая “Весна поэтов”.
Жан-Мари БАРНО
Родился в 1937 году на самом западе Франции, в Сенте, но уже долгое время живет на крайнем юго-востоке, в маленьком городке Мужене в Приморских Альпах. Удаленность от центра не мешает ему быть в гуще литературных событий – вместе с Жан-Пьером Симеоном он ведет одну из поэтических серий издательства “Шен”, а на одном из интернетовских сайтов – регулярную литературную хронику.
В многочисленных журналах Жан-Мари Барно публикует статьи и рецензии, в издательстве “Галлимар” – романы, а в издательстве “Шен” – стихи, которые выходят отдельными книгами последние два десятка лет.
Как правило, Барно работает на небольшом пространстве лирической миниатюры, в размытых рамках между слегка ритмизованным верлибром с проскальзывающими рифмами и стихами в прозе; для большинства современных французских поэтов этой амплитуды достаточно, чтобы запечатлеть тонкие нюансы поэтической речи. Пристрастие Жан-Мари Барно к неожиданному образу подчас заставляет его прибегать к “эпиграмматическому пуанту”, который способен придать новое направление в осмыслении даже его самых суггестивных текстов.
Из книги “Стихотворения II”
“Рoems II”
Из цикла “На полях блокнота Марион”
Зимнее дерево
заостряет на точильном камне инея
надкрылья своих жучков
*
Вы месье вы и я
мы просто пара пустяков
Вы-то этого
не замечаете
но ручей это разглашает
*
Обледенелая земля
ты гудишь под моими шагами
как грудная клетка под пальцами
*
Праздничное море
стреляет дельфинами
прямо в цель
*
При виде снега
псы улыбаются до ушей
*
Всего лишь мановением руки
ветер превращает снег
в рупор
холмов
*
Пес мой умер
и тень моя уменьшилась
***
Три черных коня
на снегу
черных и необузданных
как их дикая кровь
*
Этот сумасброд
хотел поджечь тучи
чтоб осушить дождь
*
Глаз открывается и закрывается
один
другой
хищные птицы празднуют ночь
Сама эта мрачная зима
точно глаз циклопа
в когтях мороза
Откуда ж отныне напьются
волк снегирь и дитя?
*
Сухой вороний карк
как бросок из пращи
приоткрывает пределы неба
*
Взглядом
и молнией хвоста
лиса показывает
до чего ей претят надоеды
*
“Не судите о внешности по одежке”
бросил походя
трудяга-муравей:
“Тьмою тем называют нас всех а не меня одного!”
Из книги “Во младенчестве дня”
“Aux enfances du jour”
***
В мире сотворенном глухою рукой
Сильных мира сего
Ибо эта рука налита свинцовой тяжестью зла
Без которого им не обойтись
А мы-то что можем
Если этот железный закон
Все еще побеждает в мире
Где светочем стали цифры
Сила хозяйка ночи
Она витает над городами
Пальцы ее в золотом песке
И славу она добывает
Подсчитывая мертвецов
***
Дети любви
Живущие там в высоте и прохладе
Где свет спешащий излиться
Озвучивает пенье перьев
Все эти птицы покорные ветру
Но не зависимые от имени
Данного им
Ястреб сарыч
Они парят над этой страницей
Круг за кругом
Бросая клич
Как это водится
Клич нетерпенья
Покинувший высоту
Не давая
Неловкой руке прикоснуться
К девственному листу
Вот они
Птицы воздух
Шум города
Рука зависшая над белизной
А вот еще гостья в черной вуали
О себе возвестившая
Все это вместе
Звучит
Как созвучное пенье
Да будут земля и небо
Приютившие их
И пусть на страницу опустится
Эта рука
Столь же легкая и певучая
Как это доверчивое
Птичье крыло
Альбан ЖЕЛЛЕ
Первую поэтическую книгу “Начиная с сомнения” выпустила в 1993 году. Сегодня в ее активе с десяток книг, вышедших в Нанте и в Париже, многочисленные встречи с читателями и многообразная деятельность в стенах Дома поэзии в Нанте, в том числе работающая под ее руководством литературная студия молодых поэтов.
Альбан Желле исповедует поэтический минимализм, со временем занявший во французской поэзии серьезное и продуктивное место. С точки зрения поэтессы, цель поэзии “как можно точнее передавать эмоции”, удерживая равновесие между миром и душой на любом из поэтических уровней от метафорического – “глаза их поверх барьеров” – до эвфонического, когда ее герои осмеливаются, как она пишет, на перебранку, “входящую в раж от слова “радость””.
“Поэзия говорит повседневными словами о вещах, которые касаются всех”. Это кредо Желле возводит в некий универсальный принцип поэзии, которая существует, дабы человек не потерял себя во все убыстряющемся темпе жизни. Правда, в этом темпе на стихи, насколько я понимаю, приходится минимум отведенного времени – собственно поэзия уходит в подтекст, а эскиз, набросок, намек становятся показателями силы поэтического воздействия на читателя.
Из книги “В ней звенит стекло”
“Un bruit de verre en elle”
Вот мужчина он ничего не говорит его как будто и нет а когда он говорит его никто не слышит он сидит на земле и его движения таковы что можно подумать он совершенно про них не догадывается он помнит разве что несколько популярных но вышедших из моды мелодий сотрясающих его потроха вот и все что он знает о себе самом эти содрогания из которых он выбирается пока в глубине его нарастает удивление он может подняться раз другой но сегодня встает не часто он сидит он слушает дерево и собаку привязанную к дереву еще немного и его можно будет принять за дерево или за собаку так все трое похоже молчат и если бы пришла женщина она увидела бы лишь эти движения мужчины отозвавшиеся бы в ней звоном стекла но никто не может знать что произошло бы на самом деле ибо никто ничего не знает о том что не происходит
Вот женщина вот ее имя она произносит его так словно с ее губ слетает непристойность вот шлюха и маленькая девочка они пытаются говорить одинаковыми голосами возможно именно поэтому все отходят подальше впрочем в их неподвижных глазах столько нежности они ее умоляют но она об этом не догадывается а ей ничего не говорят
мужчина он слишком молод для вопросов которые сам себе задает он говорит в моей голове слова стерты у меня их конфисковали теперь я словно пустая ракушка я не знаю как ее заполнить она возможно продырявлена эта ракушка говорит он или слишком хрупкая или с изъяном он строит гипотезы он ищет объяснения но почему-то никто их ему не дает
женщина вот кто говорит обо всем и к тому же на повышенных тонах ей до лампочки эти слова переходящие одно в другое она распаковывает товар свои воспоминания и все остальное словно выставленное на продажу это ее промысел она шевелит руками она могла бы заставить их танцевать словно марионеток это точно она не видит другого рядом с собой она слишком большого мнения о себе самой ей на все наплевать
мужчина сидящий мужчина отныне он неподвижен его прогуливают его разглядывают женщина возле него как будто жалуется его снова разглядывают ему улыбаются возможно чтобы извиниться но за что же право перед ним останавливаются прямо перед ним перед его глазами которые опадают как листва как много всего облетает с этого человека
Из книги “Никакой тишины даже и не думайте”
“Aucun silence bien sur”
одна тишина не похожа на другую тишину однако говорят тишина как говорят детство как говорят любовь никакое детство никакая любовь тоже не похожи ни на какую ни на какое другое но слова без лишних слов употребили в единственном числе и продолжают не говорить слова застрявшие в горле как продолжают не слышать хруст в тишине хруст или шум проезжающих машин и говорят тишина говорят проезжает машина тогда как все здесь вместе машина хруст тишина вещи не хотят быть отделены друг от друга и от нас
сегодня с утра до вечера собирался дождь собирался чуть было не пошел и ветра сменяя друг друга готовы были порознь выдернуть с корнем слова расставленные здесь даже самые неопределенные одно прижавшееся к другому деревья охрипли от ветров но дождь так и не решился
солнечный день но не яркий отчетливая тишина ничего больше не слышно отчего на кухне только явственней привычный шум радио вполголоса обрывает песни приборы тарелки молчание женщины накрывающей стол скоро закончится вся эта тишина разбросанная по тарелкам закончится вместе с аппетитом мужчин ровно в полдень
Из книги “Свежий воздух”
“L’air libre”
пение живности крики людей под краешком розового неба которое облака сберегли этим вечером одной сигареты достаточно чтобы как бы там ни было оказаться снаружи и вне где я грежу о слове в том смысле себя я пытаю что сможет ли слово сноситься до дыр если я слишком часто им пользуюсь все ли себя я пытаю все ли снашивается и какую силу надобно приложить чтобы двигаться против и вопреки и не из-за этого ли люди кричат
ночью всегда есть человек который не спит который смотрит в небо или не смотрит никуда человек оберегаемый всей этой разъедающей чернотой человек неважно кто человек который чувствует себя более живым чем день и ночь вместе взятые этот человек уже мертв или еще не родился неважно он сидит на земле и ничего не просит
день ночь иногда внутри слишком шумно там говорят перебивая друг друга а что поделать если у голосов нет выхода
снаружи кони в траве им нравится все что делает их свободными колючки вокруг могли бы им досадить но глаза их поверх барьеров
Из книги “При всех условиях”
“En toutes circonstances”
спрашивают можно ли
(всего один раз)
спуститься
(ненадолго)
высоко в горах
солнце отказывается
(с чего бы это)
закатиться под стол
перед путешествием я не забыл
сунуть в карман
корабль готовый к отплытию
чтобы пересечь
все моря
Из книги “От отца к дочери”
“De pere en fille”
только когда груз падает его замечают говорят себе как это возможно такой груз. вот бы упали разом все грузы существующие в мире. известно отчего это происходит. на всю жизнь.
ты умеешь подойти и попить через соломинку ты знаешь где находится твоя голова твой рот твои ноги ты умеешь смеяться строить рожи изображать кошку корову ласкать как в кино. что главное.
Из книги “Я люблю тебя нас”
“Je te nous aime”
она
вся еще заваленная своими книгами чувствует себя неуклюжей с босыми ногами в горной траве.
он
думает что обязан постоянно спасать мир и угрожает лишиться сил если она запретит ему быть героем.
он
и она
умеют пострадать чтобы оторваться от своих теней очищаются от своих страхов осмеливаются на перебранку входящую в раж от слова “радость”.
Жан-Пьер СИМЕОН
Родился в Париже в 1950 году. Долгие годы преподавал современную литературу в Клермон-Ферране, где сегодня и живет. Романист, драматург и критик, Жан-Пьер Симеон известен прежде всего как поэт, автор большого количества стихотворных сборников, – их основная часть опубликована издательством “Шен”, которое как раз и прославилось благодаря своей последовательной приверженности к публикациям поэтических книг.
В разные годы Жан-Пьер Симеон принимал участие в организации всевозможных поэтических акций и литературных журналов, а с 2001 года возглавляет наиболее популярный во Франции фестиваль “Весна поэтов”, уже давно превратившийся в общенациональный поэтический праздник. Симеон – лауреат значительных литературных премий; последняя из них, премия Макса Жакоба, была присуждена ему в 2006 году за книгу “Письма любимой по поводу смерти”, стихи из которой автор и предложил для перевода на русский язык.
Стихи Симеона – это переходящие из книги в книгу поэтические медитации, обращенные к любимой женщине, или к ближнему кругу, или, наконец, к собственной душе; иногда он задерживается на деталях, иногда его завораживают образы окружающего мира, но куда как больше его привлекает сам по себе разговор, вернее, монолог – он его ведет всюду и везде, где, как он пишет, “ритм и размер стиха сжимают в обнаженных объятиях невыразимый смысл вещей”.
Из книги “Письма К любимой по поводу смерти”
“Lettres a la femme aimee au sujet de la mort”
***
и от чего он умрет?
Смотри: бедра твои
покрыты нежной кожей воды
а потом ты уходишь с берега
с песней свежести на устах
да ты уходишь
но на стремнине остались
следы твоего тела
видишь любимая
река продолжается в тебе
а потому не имеет никакого значения
то что в ней умерло
едва ты ушла смеясь
отныне твой след
отпечаток радости
живет в ее шуме
подобно тайне которую мать
запечатляет на лбу ребенка
прежде чем оставить его
наедине с ночью
жизнь это пейзаж
а любовь река его поящая
а смерть это вода
стекающая с рук после плавания
а грусть
это свет разлившийся в траве
и когда наступит вечер
память превратит его
в небо
***
за окном уже не развиднеется
только птица
позабывшая о полете и трелях
пристально глядит в одну точку
усевшись на твою руку
понемногу молчание
которое было для речи
тем же чем ветка для ветра
отсыхает и обламывается
и сновидение заметает пылью
это значит что пора
сойти с твоих следов выйти из твоих слов слететь с твоего лица
покинуть твое время
долгая любовь осыпается с тела
как песок по возвращении с пляжа
а еще осыпаются
шум и запах движений
которые были то твоей красотой
то твоей нищетой
и сознание в этот миг
теряет способность к головокружению
на какой бы высоте не склоняться над бездной
ты сама свое собственное дитя
так небо баюкает ночь
то к чему твои пальцы
так неистово прикасаются
это радость детства
и те кто познал ее
и полюбил в твоих глазах
говорят о ней нежно и решительно
ты знаешь все это
ибо часто так часто
ты училась забывать
а забвение это ближний берег смерти
***
когда тишина сходит на лоб умирающего
развеем над его душой ликующие песни
которые небо проталкивает между губ мертвеца
что трупу до этих неудержимых красот?
истинны лишь тяжесть воздуха в комнате
да терпение необходимое нашему плечу
и горящим векам
да бесплодное слово
и пот напряженной мысли
а что остается у остающихся?
разве что проявленное в этом ярком утреннем свете
подозрение что они тщетно приложили
свои руки к миру
и зазря истрепали волю
вымащивая дорогу камнями
пусть отчаяние идет впереди
отчаяние доведенное до отчаяния
ибо теперь нужно начинать все сначала
повседневную ночь
и повседневную жизнь
вновь познавать вкус
и горечь заставляющую сжимать губы
и рождать в гортани песню
простую и необходимую
останемся же один на один с загадкой
короткого слова “да”
как остаются один на один со своим дыханием
с просьбой о малости
сочетающей тела в любовной ночи
разрешающей эту загадку
нас объединяет единый ритм
когда в сбивчивом танце освященном любовью
мы дышим полной грудью
меняя
вечность на радость
ритм и размер стиха
сжимают в обнаженных объятиях
невыразимый смысл
вещей
***
что может сказать поэзия о смерти? Ничего
разверстое кладбище ее поглощает
и стихотворение остается торчать
как нелепый крест заржавевший от ветра
поэту достается пространство для речи
между небом и смертью
он говорит:
“мы будем говорить живым о живом
об уходе и грусти
мы помянем тех кого любим”
он говорит:
“эфемерное сердце наш властелин
ему одному подвластны семь ночей горя
ему одному подвластна полная радость
мы со всею страстностью понимаем
вечернее смятение трав
и утреннюю чистоту инея
а это уже немало
кто из нас не пойдет вослед за любовью
по спирали все выше и выше
от земли до горних высот сознания?
любая слава любая драма
все здесь все в наших руках
до мозга костей
мы знаем жесткость
и уже исчезая
следим как пыль небылиц
протекает сквозь наши пальцы
мы останемся здесь на зеленой земле
останемся галькой в прибое
к сердцу прижмем красоту
полюбим ее
простую и одинокую
как забытая улочка среди руин
и будем жить день за днем
подобно кочевникам
чьи ступни обжигала соль”
Переводы с французского и комментарий
Михаила ЯСНОВА