Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 8, 2006
Сюжетообразующим элементом прилагавшегося к новой квартире пейзажа, вставленного в пластиковую раму стеклопакета, было длинное бетонное здание, высотой в четыре этажа, окруженное не менее бетонным забором. Забор отгораживал здание от остальных действующих лиц картины – остатков деревни, в которой, как уже успел рассказать сосед, с пугающей регулярностью, примерно раз в шесть недель, сгорал какой-нибудь дом; облезлого подмосковного поля, через которое тянулся караван ажурных вышек линии электропередачи; и модного дачного поселка, подставлявшего чаши спутниковых антенн под льющийся из космоса информационный дождь.
Владимир стоял возле окна, глядя на серое здание, окутанное ранней солнечной осенью. В правой руке он держал зажженную сигарету, время от времени поднося ее сначала ко рту, а потом к стоявшей на подоконнике пепельнице, как бы рифмуя этим жестом то и другое.
Лицо Владимира было совершенно неподвижным, его не оживляла ни игра солнечного света на глянце ранней ухоженной седины, ни движения присасывавшихся к фильтру сигареты губ. Серо-зеленые обои, покрывавшие стены пустой комнаты, никак не вязались с респектабельной одеждой Владимира, и после нехитрого обобщения становилось ясно, что Владимир дожидается прораба для утверждения плана предстоящего ремонта. Немного неожиданным было наличие в необжитой квартире пепельницы, но это легко списывалось на эксцентричность хозяина, которую всегда хочется видеть в состоятельных людях, поскольку иначе становится совсем противно.
Трудно сказать, о чем думал Владимир, глядя в окно. Скорее всего он не думал ни о чем конкретном, а в душе его бродило сусло глубокого удовлетворения. Это был портативный вариант нирваны, когда человек понимает, что доставшиеся ценой тяжелого труда и унижений деньги потрачены не зря. Однако по-настоящему деловые люди – а только такие способны вот так запросто завладеть четырехкомнатной квартирой – никогда не позволяют себе надолго впадать в сладкое оцепенение. Обычно они настраиваются на деловой лад простым усилием натренированной воли, иногда им помогает какой-нибудь внешний фактор.
В пустой квартире, как известно, очень хорошо слышны звуки соседской жизни – шум воды в унитазе, шаги, стук стаканов, кашель, смех, плач и музыка. Владимир едва ли уделял серьезное внимание аудиооформлению, однако его подсознание добросовестно обрабатывало всю собираемую сенсорами информацию. И через несколько секунд после того, как в квартире наверху заиграла музыка и раздался голос Валерия Леонтьева, лицо Владимира вдруг изменилось, превратившись в подобие дисплея кассового аппарата. Владимир нахмурился, потом улыбнулся, несколько раз повторил слово “варьете”, достал сотовый телефон, набрал номер и, когда канал связи открыл свои шлюзы, без лишних предисловий сказал:
– Слушай, у меня идея.
1
Мы не будем говорить о важности новогодней елки, о месте, занимаемом этим артефактом в истории христианской культуры, о причинах его долголетия, о способах выживания разлапистого дерева в ужасных катакомбах тоталитарных режимов, о роли хвойного растения в рождественском бизнесе, о подарках и елочных украшениях – в общем, мы не коснемся ни одной из сотен тем, притаившихся на зеленых ветвях и ждущих своих исследователей. Здесь мы ограничимся простой констатацией факта – поздним снежным утром тридцатого декабря Вася отправился за новогодней елкой.
Васе было двадцать лет, он жил в двухкомнатной квартире с мамой, папой и младшей сестрой. Все они готовились к накатывавшему с Востока празднику, разделив обязанности в соответствии с семейной иерархией, и Васе досталась роль добытчика елки, ответственная и почетная.
Он вышел из подъезда многоквартирного дома около одиннадцати, громко зевнул, покурил на крыльце, косясь на курившего рядом седого привратника: Васина семья по принципиальным соображениям не оплачивала вахту, и отношения с дедом-отставником, охранявшим подъезд от посягательств бомжей и пьяной развязной молодежи, не складывались.
Покурив, Вася спустился по ступенькам на обледеневшую землю и направился к ближайшему елочному базару, расположенному метрах в двухстах, рядом с районным супермаркетом. На голову и плечи Васи опускались крупные снежинки, а лицо его щекотал неприятный ветерок. Было холодно.
Есть две стратегии борьбы за новогоднюю елку. Одна из них, немного напоминающая стратегию блицкрига, подразумевает ранний поход на базар на следующий день после его открытия, числа двадцать пятого – двадцать шестого. В таких случаях даже на наших народных базарах, где продаются некондиционные растения, можно найти отличный экземпляр, обладающий соответствующими ГОСТам пушистостью, ветвистостью и душистостью. Однако в таком случае ель будет несколько дней томиться на балконе или в натопленной квартире, начнет раньше времени сыпаться и вполне может не дожить до Старого Нового года, а ведь так хочется продлить прекрасный праздник!
Поэтому есть второй способ, отдающий чем-то кутузовским, – поздний поход, желательно в послеобеденные часы тридцать первого декабря. Приобретенная в этот день ель проживет дольше, однако, поскольку базар уже пережил атаки блицкриговцев, выбрать удачный вариант будет очень сложно и купленное дерево может оказаться лысым или кривым и недостаточно хорошо украсит главное годовое торжество.
Желая как можно лучше исполнить возложенные на него обязанности, Вася решил синтезировать преимущества обоих методов и выбрал для покупки елки утро тридцатого. Логика подсказывала, что в таком случае можно рассчитывать, с одной стороны, на достаточно долгую карьеру растительного артиста, а с другой – на относительно неплохое качество исполнения.
Однако, как это всегда и бывает, политика компромисса оказалась самой худшей. С качеством на базаре было туго. Уже издали Вася разглядел нехорошую пустоту кусочка тротуара, огороженного деревянным кремлем, – над острыми зубцами, грозившими небу, возвышалось совсем немного зеленых верхушек.
В общем, когда Вася добрался до базара, выбор там был совсем небогатым. По загончику бродили несколько мужчин и женщин, так же, как и Вася, отдавших предпочтение политике компромисса. Время от времени кто-нибудь брал одну из оставшихся елок, приводил ее в вертикальное положение и внимательно разглядывал, развешивая воображаемые гирлянды и шары по заснеженным веткам. После этого неизменно следовало разочарованное качание головой и елка возвращалась на место. Иногда покупатели переглядывались и с пониманием улыбались друг другу. Мысль о том, что не один ты попал в идиотское положение, всегда немного утешает. За всем этим наблюдали двое продавцов в дубленках и валенках, курившие “Беломор” и периодически ободрявшие посетителей улыбками, демонстрировавшими наборы металлических зубов. Торговля елками – дело серьезное, и занимаются им только серьезные мужчины.
Вася легко вписался в базарный контекст. Чувство разочарования и осознание собственной неудачи прекрасно идут к костюму двадцатилетнего.
Никто из покупателей не заметил, как возле базара остановились два легковых автомобиля, как из них вышли трое мужчин вида еще более серьезного, чем продавцы, как они поздоровались с продавцами, как закурили “Парламент” (что-то неуловимое в их движениях делало иностранные сигареты похожими на “Беломор”).
Только через некоторое время искажение информационного поля было зафиксировано приобретателями елей. Они стали оглядываться на Спасские ворота хвойного Кремля, а мужчины, стоявшие возле продавцов, ловили эти взгляды и встречали их загадочными улыбками. Вася тоже пару раз посмотрел на мужчин, и ему стало нехорошо. Мужчины были похожи на бандитов.
Дальше события развивались совсем удивительно. Двое из мужчин зашли на охраняемую территорию, немного потолкались среди покупателей, а потом стали вступать с ними в беседы. Вася некоторое время оставался на периферии нового процесса. Чувствовал он себя довольно неуютно – над базаром сгустилось облачко нервного напряжения – и уже подумывал о том, чтобы идти на другой базар, потому что здесь ловить уже было совершенно нечего, но тут к нему обратился один из вновь прибывших.
– Пацан, елку выбираешь? – спросил он, сразу давая понять, что знает о собеседнике очень много.
Вася повернулся на голос, позорно улыбнулся в рябоватое лицо и, откашлявшись, сказал:
– Да выбираю…
– Тут ловить нечего, – сказал мужчина, достав из кармана куртки сигареты и снова закурив. Россыпи снежинок лежали на его дубленых плечах, как перхоть в завязке рекламного ролика.
– Да уж, – сказал Вася.
– Слушай, – сказал мужчина. – Поехали, короче. Там дешевле, а елок этих больше, чем в лесу.
Тут мы подходим к кульминации нашего рассказа и попросим слушателей еще раз оценить обстановку. Времени около двенадцати часов тридцатого декабря. Пасмурно. Идет мелкий снег. Вася находится на елочном базаре. Ему двадцать лет, но несмотря на это он любит свою семью – и маму, и папу, и младшую сестру – и хочет купить по-настоящему хорошую новогоднюю елку. Самому ему, в силу возрастных особенностей, на елку наплевать. То есть его поход на базар уже представляет собой некоторый духовный подвиг, акт самоотречения и заботы о ближних.
Однако Вася боится мужчин в дубленках с уверенными лицами. Причин тому множество. Во-первых, таких мужчин боятся многие. Во-вторых, ими пугает телевизор. В-третьих, такими мужчинами и их более молодыми версиями в детстве Васю пугали родители. В-четвертых, и это самое главное, папа Васи не носил дубленки, не вешал на лицо маску уверенности в себе и иногда, по воскресеньям, готовил обед, при этом надевая передник. Вдаваться в подробный психоанализ не стоит – и так все ясно.
В душе Васи произошла тяжелая борьба. Ему стало страшно, и неприятно, и даже очень обидно от того, что для получения хорошей елки нужно совершать такие усилия. Но Вася поборол трусость и слабоволие. Собрав волю трясущейся пятерней, он взглянул в светящиеся глаза мужчины и спросил:
– Где?
– Поедем, – сказал мужчина и, махнув рукой, пошел к выходу с базара. – Недалеко.
Вася поплелся следом, на ходу достав сигареты.
Так же, как он, поступили еще четверо – парень лет двадцати пяти, с усталым расплывчатым лицом, одетый в униформу сноубордиста, и трое мужчин лет сорока, увидевшие в лесных коммивояжерах свое несостоявшееся счастливое будущее. На базаре остались только две немолодые пары. Видимо, жены решили оставить синиц в руках и не посягать на новогодних журавлей, испугавшись острых клювов.
Когда рассаживались по автомобилям, Вася вспомнил старый анекдот про разведение кроликов, прикинул возможный размер денежной массы пассажиров и, совсем упустив из внимания инвестиционные риски, составил вероятный бизнес-план владельцев транспортных средств. Всю дорогу он смотрел в боковое окошко, криво улыбаясь и представляя, как их будут бить. Но, слава Богу, мужчины не соврали, ехать было действительно недалеко, и Вася мучился недолго. Миновали многоэтажную стену ближайшего микрорайона, пересекли ограничивавшее город шоссе и выехали к старой стройке, над которой возвышалось четырехэтажное бетонное здание, щурившееся на мир пустыми черными окнами. На один из углов здания опирался проржавевший башенный кран, поваленный несколько лет назад ураганом.
Машины остановились.
– Приехали, – сказал водитель.
Вася открыл дверь и выбрался наружу.
Увиденное его поразило.
Возле черного зева навсегда оставшегося без дверей подъезда стояли два грузовика, а вокруг них были разложены елки – не меньше двухсот, всех ростов и полнот. Над несостоявшимся двором плыл чудный аромат хвои.
– Ну, выбирайте, – сказал мужчина, забрался в машину и отправился за новой партией покупателей.
Вася долго ходил вдоль зеленых рядов, прикидывая, какая елка будет попушистей и влезет ли она под невысокий потолок квартиры. Периодически к нему подходила женщина в пуховом платке и шубе и спрашивала, выбрал ли он. Когда Вася говорил, что еще не решился, она давала ему советы по методике селекции и по способам продления долголетия елей, после чего бесшумно удалялась.
Только через час Вася нашел свой идеал. Елка была прекрасная – и пушистая, и прямая, и не очень высокая, и не с лысой верхушкой, и с не очень толстым стволом. Вышло действительно дешево, но важно не это. Всю дорогу домой – а идти пришлось долго, иногда останавливаясь для перекуров, – Вася представлял себе радостные улыбки мамы, папы и младшей сестры, представлял, как все подивятся его покупке, как все будут его хвалить, а потом наряжать душистую лесную красавицу. Конечно, иногда в его душу закрадывался страх: ему казалось, что так хорошо в жизни не бывает. Он боялся, что его остановят милиционеры (потому что квитанции на елку не дали), что к нему прицепятся хулиганы или собьет управляемый пьяным водителем автомобиль. Но ничего этого не случилось, и примерно в половине третьего дня тридцатого декабря Вася добрался до дома, усталый и довольный.
Праздник прошел отлично.
2
Мы не будем здесь рассуждать о кризисе среднего возраста – не потому, что он нас не интересует, а потому, что на эту тему рассуждали уже очень многие, и как минимум некоторые из них были людьми умными и способными ясно изложить свои правильные мысли. Однако мы просим читателя принять во внимание тот факт, что кризис этот назревал в душах всех четверых – Виталия, Виктора, Вадима и Венедикта, и то, что они спустя много лет после совместного завершения учебы в институте решили собраться и напиться, служило тому лишним подтверждением.
Впрочем, то, что четверо напились, не должно отвлекать читателя от сути происходящего. Списывать произошедшее только на алкогольное опьянение было бы слишком жестоко. Четверо не просто собрались на кухне, чтобы разбавить кровь спиртом, они собрались, чтобы вспомнить молодость (хотя во многом их действия были продиктованы телевизионной рекламой, призывавшей встречаться чаще).
Завязка этой истории также имела экранное происхождение. События развивались в строгом соответствии с канонами жанра фильмов ужасов, и описывать подробно первые пять часов встречи, от семи вечера до полуночи, едва ли имеет смысл. Четверо собрались на кухне квартиры Виталия, обсуждали последние семейные неурядицы, не слушая других и с нетерпением дожидаясь своей очереди заговорить; бодяжили последние анекдоты хриплым немолодым смехом; вспоминали институтские истории, победы и неудачи; не обошли вниманием и тот факт, что жена Виталия успела побывать с Виктором и Вадимом (Венедикт помалкивал – он добрался до жены Виталия только после свадьбы); обсудили покалывание внизу живота, которое все чаще мучило Виктора, Вадима и Венедикта (Виталий во время обсуждения молча улыбался своему стакану – то ли радовался здоровью своей простаты, то ли захмелел сильнее остальных); похвалились рабочими местами и мобильными телефонами; выпили пива и водки, снова перешли к пиву и в конце концов опечалились – каждый своему и все тому, что молодость прошла, старость уже не за горами, и, зачем они собрались, непонятно.
Потом Виталий встал из-за стола и подошел к окну, чтобы покурить. Его мучили печаль и отчуждение, которое почти всегда испытывает хозяин по отношению к гостям и курящий по отношению к бросившим. Разговор стих, все задумались. Виталий хотел, чтобы гости ушли. Гости хотели сначала все допить.
Глотая сигаретный дым и обиду по поводу жены, Виталий глядел в окно и заметил, что в недостроенном четырехэтажном здании, видневшемся слева от большого пригородного пустыря (дом Виталия стоял на окраине), что-то светится. Огонек был красным и мерцающим, временами он исчезал, потом снова появлялся. Виталий подумал, что можно было бы им всем вместе пойти туда и посмотреть, что же излучает этот красный свет. Мысль была дикая, детская и нереальная, но неожиданно она оформилась в непреодолимое желание. Кто-то скажет, что Виталий просто много выпил. На самом же деле в душе Виталия еще жило желание вспомнить молодость не на словах, а на деле и преодолеть черную пропасть личных жизней, разделявшую четверых, и он подумал, что совместное приключение может, пусть ненадолго, вернуть четверым былую остроту переживаний и сплотить их, как раньше.
– Мужики, а хотите молодость вспомнить? – спросил Виталий, придав своему голосу игривую интонацию. Даже немного испугался: уж не истолкуют ли его товарищи превратно?
– Да вспомнили уже, – сказал Виктор, двигая по столу пустую рюмку.
– Лучше бы и не вспоминали, – сказал Вадим.
– Только тошно стало, – сказал Венедикт.
– Да нет, – сказал Виталий. – Подойдите сюда.
Виктор, Вадим и Венедикт встали со своих мест и подошли к окну.
– Видите? – спросил Виталий и показал красным огоньком сигареты на красный огонек в бетонном здании.
Потом было предложение пойти посмотреть, сомнения, нервный смех, кто-то сказал, что это похоже на фильм ужасов, кто-то сказал, что это скорее всего бомжи, а то и сатанисты, налили еще по одной, а в конце концов взяли из холодильника по пиву и пошли – жило еще в четвертых что-то светлое.
Над городом плыла свежая апрельская ночь. Пахло озоном, оттаявшей землей и сырой корой деревьев. Ко всему этому примешивался легкий аромат сгоревшего бензина. Где-то лаяли собаки, иногда шумел автомобильный двигатель. По небу бежали потеплевшие звезды, лыбилась чему-то полная Луна. Даже в самой черствой душе такие декорации могут поселить волнение. Четверо, выйдя из подъезда и глотнув апреля, переглянулись, заулыбались, открыли пиво. Казалось, что миг воссоединения друзей наступит прямо сейчас, но в этот момент Венедикт кивнул в сторону гладкого БМВ и предложил:
– Может, доедем?
Тут-то все и рухнуло. От поездки отказались. Мотивировали тем, что Венедикт совсем пьян, да и недалеко. Но настоящей причиной, конечно, было то, что в карманах Виталия, Виктора и Вадима лежали месячные билеты на автобус.
До стройки шли молча. Опять думали – о своем и о чужом, о том, что печалит. Кризис был налицо. Апрель не смог замазать душевные трещины.
Добрались до места, перелезли через полуразвалившийся забор. Вадим испачкал брюки, Виктор поцарапал ботинки. На душе у четверых стало совсем погано. Недобро поглядывая в сторону инициировавшего поход Виталия, трое пошли к беззубому подъезду. Виталий плелся следом.
Долго бродили в темноте. Хрустело под ногами битое стекло, бегало кругами ошалевшее эхо, мерещились в черных углах люди и звери. Найти источник красного света не удалось. Один за другим обошли все этажи, на четвертом остановились у пустого оконного проема, глядя на сиявшие электричеством многоэтажки. Нервного смеха, объединяющего переживших вместе сильный испуг людей, не было, потому как не было самого испуга. Воображение истерлось за последние годы, а без него испугаться толком нельзя.
Пошли назад.
Виталий теперь шел впереди. Он крепко задумался и совсем не смотрел под ноги. В итоге, когда спускался по лестнице, споткнулся и упал. При этом сломал обе ноги, хотя и считается, что с пьяными такого не бывает. Левую подвернул и сломал лодыжку, правую же повредил в колене, когда докатился до дна пролета и ударился о кирпич, непонятно как попавший в блочное бетонное здание. Немного помолчал, потом закричал от боли. Громко, матом.
Виктор, Вадим и Венедикт не сразу поняли, что случилось. Но после того, как крик Виталия расставил все по местам, они стали действовать быстро и очень разумно. Осторожно спустились, нащупали в карманах у Виталия зажигалку, при ее свете изучили его состояние. Виктор, старший сын которого в прошлом году на даче тоже сломал лодыжку, сразу поставил диагноз. Венедикт, катавшийся на горных лыжах, вспомнил курс первой помощи. Быстро отыскали несколько досок, наложили шину. Вадим вызвал по мобильному телефону “скорую” и побежал встречать врачей у входа. Виктор и Венедикт сидели с Виталием, как могли успокаивали его, дали ему допить их пиво, чтобы тот мог унять жажду, вечную спутницу боли.
В следующие четыре недели Виктор, Вадим и Венедикт навещали Виталия в больнице. Вместе сидели в палате, читали газеты, смотрели переносной телевизор, которым Виталия снабдил Венедикт, шутили и смеялись. Виталий радовался тому, что они снова стали друзьями. Да что Виталий, радовались все четверо.
Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
Правда, Виталия мучила мысль о том, что же светилось тогда в недостроенном здании. Однажды он попросил навестившую его жену выглянуть ночью в окно, чтобы хотя бы узнать, светится ли это теперь. Жена сказала, что посмотрит, но вечером к ней зашел Венедикт, и она забыла выполнить обещание.
3
Мы не будем здесь говорить о детских страхах – слишком уж это мрачный предмет, чтобы включать его в нашу оптимистическую коллекцию. Однако необходимо отметить, что заброшенная стройка относилась к числу детских страхов Валеры. Когда его сознательная, активная жизнь только начиналась, мама часто предостерегала его не только от прогулок по территории стройки, но и от мыслей о таких прогулках. Причем мама не говорила о том, что на стройке на голову может упасть сорвавшийся с лебедки шлакоблок или выроненный похмельным высотником молоток. Во-первых, таким маленького человека не запугаешь, а во-вторых, стройка была заброшена, и никаких лебедок и похмельных высотников там не было. Мама пугала чем-то худшим, никогда не конкретизируя, лишь намеками обрисовывая перед сыном угрозу, которую представляли для маленьких детей дяди, прятавшиеся за бетонными блоками.
То, что конкретики в угрозах не было, делало мамины увещевания особенно эффективными. Валера достраивал пугающие картины своим умом, одновременно укрепляя детский страх и развивая воображение. Правда, одноклассники Валеры периодически ходили на стройку, и ничего с ними не случалось. Как-то Валера обратил внимание мамы на это обстоятельство.
– Все до разу, – сказала мама.
Так Валера отдалился от сверстников и развил воображение.
В старших классах Валера оказался в очень затруднительном положении. Дело в том, что жил он не только с мамой и папой, но еще и с бабушкой. И если мама и папа днем уходили на работу, то бабушка, у которой сильно болели ноги, круглые сутки проводила дома. Поэтому квартира никогда не оказывалась в полном распоряжении Валеры, даже на небольшой срок. В то же время друзей у него не было, не то чтобы его не простили за предательство стройки или считали трусом, просто хорошо развитое воображение часто приводит к тому, что его обладатели остаются в одиночестве. Ведь хорошо развитое воображение не требует компании.
А между тем друзья, у которых можно было бы попросить на время ключ от квартиры или просто прийти на вечеринку, Валере очень бы пригодились. Потому что он неожиданно стал центром внимания прекрасной половины класса. В руки одноклассниц Валеры попал номер глянцевого журнала для девушек. В одной из опубликованных на страницах журнала статей весьма подробно описывался метод определения сексуального потенциала мальчика по его внешнему виду. Внешний вид Валеры соответствовал самым строгим стандартам. Так Валера стал центром внимания прекрасной половины класса.
Описывать тревоги и радости первой любви мы не рискнем – конкурировать с множеством настоящих мастеров слова было бы слишком самонадеянно. Отметим просто, что Валера постепенно переходил от одной первой любви к другой, поскольку каждый раз оказывалось, что закрепить душевную близость телесным актом нет никакой возможности. При этом возник весьма интересный эффект – Валера как бы двигался по градиенту терпения девушек своего класса. Для незнакомых с математической терминологией, поясним: Валера попадал ко все более и более терпеливым и скромным девушкам. Потому что самые нетерпеливые и нескромные сразу побежали к нему проверять правильность статьи, однако, как только оказывалось, что эксперимент осуществить непросто, нетерпеливость брала верх над любознательностью, и девушки выбирали других спутников. В итоге к лету Валера остался с Валентиной, самой скромной и терпеливой девушкой класса.
Пришла беда – отворяй ворота. Кроме жилищного вопроса, перед Валерой встала еще одна весьма серьезная проблема. Ему было сложно не только остаться с девушкой наедине в интимной остановке, но и просто погулять. Потому что друзей у него не было, а возникший интерес прекрасной половины класса вызвал агрессивную зависть половины ужасной. С февраля, когда вышел в свет тот самый номер журнала, и до июня, когда происходит действие нашего рассказа, Валеру били шесть раз – дважды в школьном туалете, один раз в раздевалке спортзала и трижды на улице, непосредственно во время романтических прогулок. Валера потерял два зуба и стал немного напоминать гиену: на свидание шел крадущейся походкой, подбираясь к чужой по всем понятиям добыче, а во время прогулки громко и неприлично хохотал, пытаясь снять нервное напряжение.
Однажды ранним летом Валера в отчаянии стоял у окна своей комнаты и смотрел на недостроенное четырехэтажное здание, символ его неудач. Для усиления собственных переживаний он вспомнил, как его пугала мама, и как из-за этого он расстался со сверстниками, и как теперь это самым трагическим образом сказалось на его судьбе. Валера зло постукивал по подоконнику кулаком. Бить сильно он боялся, чтобы не повредить руку.
А в другой комнате кричала бабушка. Она звала Валеру, чтобы тот дал ей телевизионный пульт, оказавшийся по недосмотру далеко от бабушкиной кровати. Валера не был черствым человеком, просто его расстроенный мозг отфильтровывал источаемую бабушкой информацию. Но подсознание, конечно, работало на полную, поэтому главный тезис бабушкиной речи оно выделило и переслало наверх, в сферу сознания.
– Ах ты подлец! – крикнула бабушка голосом оперного дьявола. – Вечно все поперек делаешь! И мне перечишь, и отцу, и матери!
“Точно!” – громко сказал про себя Валера и широко улыбнулся. Он схватил телефонную трубку, набрал номер Валентины и пригласил ее прогуляться до заброшенной стройки. Валентина согласилась. Валера быстро переоделся, побрызгался дезодорантом, пощупал лежавший уже полгода в кармане презерватив, сходил в бабушкину комнату, дал бабушке пульт и отправился на рандеву.
На улице было чуть-чуть пасмурно – небо затягивал сероватый тюль, сквозь который просачивалось довольно много солнца, так, что люди, собаки и неодушевленные предметы отбрасывали довольно четкие тени. Было тепло, но не жарко, сухо, но не пыльно – словом, погода стояла хорошая.
Валера быстро дошел до условленного места, крыльца универсама. Остановившись на бетонном подиуме, он отдышался (взволнованный предстоящим, спешил) и стал ждать Валентину.
Валентина пришла довольно скоро. Она даже, наверное, не опоздала. У Валеры не было часов, но он чувствовал, что поторопился и пришел рано, а Валентина пришла вовремя. Они поздоровались, поцеловались и, взявшись за руки, пошли к заброшенной стройке.
На этом моменте, ключевом в судьбе и Валеры, и Валентины, хочется остановиться поподробней. Даже, наверное, хочется просто остановить этот момент и, слившись с двумя юными душами, раствориться в нем навсегда, однако это требует многих часов медитации, а этих самых часов, как и у Валеры, ни у кого из нас нет, поэтому придется ограничиться несколькими секундами светлой радости.
Валера был полностью поглощен теплым чувством, которое он испытывал к Валентине. Всю дорогу – шли минут пятнадцать, обсуждая учителей, – Валера улыбался и время от времени поглядывал на Валентину. Он любовался блеском ее зеленых глаз, жмурился от света ее улыбки и почти совсем утратил сходство с гиеной, которое, впрочем, все же оставалось.
В детстве, развивая с маминой помощью воображение, Валера, сам того не сознавая, одновременно взрастил в своей душе чрезвычайную впечатлительность и способность видеть в каждом человеке самое лучшее. Осознал он это недавно и совершенно случайно. Примерно через месяц после того, как в руки Валериных одноклассниц попал журнал для девушек, Валера прочитал одну интересную американскую книгу, главный герой которой оказался удивительно похож на Валеру. Сходство проявлялось во многом и, в частности, в том, что главный герой книги, стоило ему поцеловаться с девушкой, начинал считать ее умной, красивой и доброй. То же самое происходило в светлой душе Валеры. Поэтому, хотя девушки и меняли его, как потертое галантерейное изделие, он совершенно не очерствел и все шесть месяцев пребывал в состоянии первой любви. Конечно, объект его чувств постоянно менялся, однако, поскольку отношения его продолжали оставаться невинными и в то же время удивительно искренними (по крайней мере они становились таковыми сразу после первого поцелуя), каждая новая любовь Валеры была первой, и нехорошие мысли, которые могли возникнуть в голове настороженного читателя по поводу морального облика Валеры, следует гнать как можно скорей. Валера выполнял неожиданную социальную функцию с полной отдачей, и по большому счету ни одна из его одноклассниц не осталась обделенной, хотя сами они так не считали – все, за исключением Валентины.
Вот мы и добрались до второй половинки удивительного союза. Впрочем, хватит втыкать булавки корявых предложений в тонкие крылья чудесной бабочки – скажем только, что Валентина испытывала те же чувства, что и Валера, только они были совершенно лишены ненужного аккомпанемента сложных рефлексивных конструкций. Если в душе Валеры играл целый оркестр, то внутри Валентины звучала только мелодия, чистая и трогательная.
Валера и Валентина добрались до стройки. Перебравшись через одну из поваленных плит бетонного забора, Валера и Валентина пошли к темному подъезду. Оказавшись внутри здания, они замолчали. Сначала бродили по пропахшему мочой первому этажу, разгоняя по коридорам грохот попадавших под ноги пивных бутылок, наступая на шприцы и разглядывая украшавшие стены граффити, многие из которых были наполнены эротическим содержанием. Потом поднялись на второй ярус и нашли довольно чистую комнату, с окнами, выходящими на город. Подошли к окну, посмотрели на Валерин дом, отыскали окна его квартиры. Еще немного помолчали. Валера вдруг опечалился. Неожиданно ему стало ужасно одиноко и даже захотелось заплакать. Замаскировав всхлип кашлем, Валера открыл рот, чтобы попытаться оформить нескромное предложение, но барабанно-столярный термин, единственный пришедший в голову, выговорить не удалось. И Валера вдруг рассказал Валентине о своей маме, о том, как она пугала его стройкой, о том, как его дразнили сверстники, о том, как он чувствовал себя трусом и подонком, и вообще обо всем, даже о бабушке и том, что предшествовало сегодняшней встрече. Рассказывал он вдохновенно и неожиданно красочно, подражая голосам мамы, бабушки и сверстников, жестикулируя и распыляя вокруг себя аэрозоль слюны.
Валентина слушала внимательно, молча, глядя Валере в глаза (чтобы тот ее сильно не забрызгал, она отступила на шаг назад). По мере того как из тумана Валериного рассказа выплывали новые детали, Валентина ощущала пронзительное, сближающее узнавание. В детстве мама тоже пугала ее стройкой, правда, пугала совершенно конкретно, не жалея детские уши и живописуя возможные действия возможных обитателей серого здания над Валентиной в случае, если бы она угодила в их цепкие руки. Так что у Валентины тоже возник сильный, почти животный страх, причем не только перед конкретной недоделанной четырехэтажкой, но и вообще перед каждой стройкой. Она также оказалась отделена от сверстниц, также разрабатывала мускулы воображения. И, когда Валера ей позвонил и предложил пойти на стройку, она первым делом подумала о маме.
В общем, духовный резонанс был налицо. Кроме того, Валентина обрадовалась возможности насолить не только своей, но и Валериной маме (хотя о причинах такой радости, конечно, совершенно не догадывалась). Поэтому она даже не стала рассказывать Валере о собственных переживаниях, нынешних и детских, а просто, дождавшись окончания его повести, шагнула к нему, крепко обняла за шею и…
Здесь мы опустим большинство подробностей. Отметим только две – самую поэтическую и самую прозаическую. Пошел дождь и происходило все под дивное шуршание капель о листву росших во дворе деревьев. Презерватив оказался бракованным. Впрочем, как это и должно быть с хорошей прозой, она породила настоящую поэзию. Валентина забеременела, они с Валерой поженились и до конца жизни остались друг у друга первыми и единственными, народили много детей и нажили порядком добра.
Проект был грандиозным. Владимир хотел ослепить Подмосковье широтой размаха. Тогда, ранней осенью, стоя у окна, глядя на серую коробку долгостроя и рифмуя рот с пепельницей, он нарисовал в мозгу русский “Мулен Руж”, задрапированный первоклассным зеленым сукном. Однако по мере составления бизнес-плана, подсчета расходов и доходов, оценки монетарной массы таргет-группы проект бледнел и съеживался. Владимир зарабатывал неплохо, ведь он торговал и презервативами, и подержанными немецкими автомобилями, и даже новогодними елками, но все равно этого оказалось недостаточно. Денег хватило только на кровати, пластиковые окна, пятьдесят проституток и четыре игральных автомата. Спустя год на окраине города появился обычный бетонный бордель, окруженный высоким решетчатым забором, причем от камер внешнего видеонаблюдения тоже пришлось отказаться в пользу банальной колючей проволоки под током и пары служебных собак, списанных по состоянию здоровья из соседней тюрьмы.
А вообще-то строили национальный онкологический центр. Однако вскоре начался исторический поворот, и борьба с раком перестала быть актуальной. Потом кто-то захотел вернуться к идее, но оказалось, что вместо онкологического центра уже построен бордель.
Мы не будем здесь рассуждать об удивительной метафоричности произошедшего (превращение народной больницы в дом терпимости что-то напоминает, особенно если вспомнить, что сегодня терпимость стала одной из главных идей всего цивилизованного мира). Пожалуй, не будем переживать и по поводу того, что центральный персонаж десятков удивительных историй, случившихся с горожанами (три из них мы представили вашему вниманию) навсегда ушел из их жизни, отдавшись процессу зарабатывания денег. Короче, сегодня мы больше не будем говорить ни о чем. Давайте немного помолчим.
г. Зеленоград.