(Дональд Рейфилд. Жизнь Антона Чехова.)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2006
Дональд Рейфилд. Жизнь Антона Чехова / Пер. с англ. О.Макаровой. – М.: Издательство Независимая Газета, 2005.
Получилось так, что книга Дональда Рейфилда попала мне в руки через две недели после того, как я закончил чтение двух томов чеховских писем, изданных больше сорока лет назад в составе 12-томного собрания сочинений1. То – первое – чтение было примечательным и поучительным. За письмами вставал образ хорошего мальчика, почтительного сына, истинного джентльмена, настоящего друга, пламенного общественника и проницательного народолюбца. Две вещи удивили меня в этих толстых томах мышиного цвета: изобилие имен второ- и третьеразрядных литераторов, которыми Чехов не уставал восхищаться, и разнообразная поддержка, материальная, литературная, моральная, которую он оказывал невероятному количеству девушек и женщин. Такие письма мог написать только ангел; усталый, грустный, но непременно ангел. Закончив – почти месяц спустя – еще более объемистое (865 страниц!) сочинение Рейфилда, я утвердился в мнении, что Антон Чехов – ангел, только вот он не был ангелом сразу, он стал им.
Здесь я должен сделать отступление и воспеть советских историков литературы, редакторов и цензоров. Эти замечательные люди настолько талантливо провели деликатную операцию по удалению из чеховских писем всего, что могло бы, по их мнению, бросить малейшую тень на хорошего мальчика, почтительного сына, истинного джентльмена и проч. (см. выше), что даже внимательный читатель одиннадцатого и двенадцатого томов с/с Чехова почти не замечал швов. Ну разве бросалось в глаза странное несоответствие интимного тона его посланий, к примеру, Лидии Авиловой, и отвлеченного содержания этих посланий: советы, как лучше писать беллетристику, разговоры о недвижимости, Париже, Горьком, превратностях перемещения в пространстве на извозчиках, поездах и пароходах… Так ведь ангел же писал, они странные, эти ангелы.
Тонкому труду советских литературоведов и литчиновников Дональд Рейфилд2 противопоставил свой тщательный, исчерпывающий труд британского ученого; “британского” – значит, позитивиста, предпочитающего факты концепциям. Он вывел из тени тысячи писем и других документов, и, как сам пишет, “три года, проведенные в поисках, расшифровке и осмыслении документов, убедили меня в том, что ничего в этих архивах не может ни дискредитировать, ни опошлить Чехова”. Результат оказался тот же, что и сорок лет назад: ангел, только, как я уже сказал, не “ангел вообще”, а “смертный, ставший ангелом”.
Рецензенты заметили, что подход биографа определяется уже самим названием книги. “Жизнь Антона Чехова” очевидно отличается от “Жизни и творчества Антона Павловича Чехова” (и от более учпедгизовского: “А.П.Чехов. Жизнь и творчество”). Перед нами разворачивается жизнь человека, который был писателем, который черпал из этой жизни слова и сюжеты для своих сочинений. Рейфилд не смотрит на жизнь Чехова сквозь призму его прозы и драматургии, он описывает частную жизнь частного человека, просто жизнь, жизнь Антона Чехова, а не гения русской и мировой литературы Антона Павловича Чехова. И жизнь эта, уместившаяся в 865 страницах (с примечаниями), ужасна.
Унизительная бедность с самого нежного возраста, неудачник и резонер отец, старшие братья – беспомощные алкоголики, физическая и моральная неопрятность окружающих, проплеванный мир грошовых газетенок, обидчивые литературные генералы, вздорный покровитель-антисемит, чиновники, цензоры, толпы восторженных девиц и дам нестрогого поведения, тупые, злобные критики, бесконечные невежественные врачи, жена-актерка, пьяные мужики, долги, торги с издателями, геморрой, гастрит, кровохарканье и, в эпилоге, смерть на скучном немецком курорте. Антон Чехов прожил чудовищную жизнь, и ее со всем тщанием описал Дональд Рейфилд.
В этой книге сотни персонажей; почти все они забываются, как только переворачиваешь последнюю страницу. Прочитав “Жизнь Антона Чехова”, точнее – проглотив, я через несколько дней с удивлением подумал, что не помню большинства деталей и перипетий жизни писателя, и особенно его друзей и близких. В памяти остается лишь магистральный сюжет биографии Чехова. Сюжет этот – превращение. Гусеница юного хохмача-провинциала Антоши Чехонте превращается в трепетную бабочку тончайшего художника Чехова, автора “Дома с мезонином”, “Архиерея”, “Вишневого сада”. Можно назвать это не “превращением”, а “освобождением”. Чехов упорно выбирается из густого месива родственников, знакомых, любовниц, газетных писак, освобождается от всей этой бессмысленной толчеи в прихожей его художественного гения, бежит, все время бежит – в Мелихово, за границу, на Сахалин, в Ялту, к черту лысому, на тот свет. Чем ближе к смерти, тем меньше вокруг него людей; впрочем, кто-то рядом ему все-таки нужен – мать, сестра Маша, любая из неплатонических поклонниц, наконец жена. Последняя, судя по всему, и доконала Антона Чехова, поспособствовав последнему его бегству – из жизни. Если поездка на Сахалин нанесла сокрушительный удар по здоровью Чехова, а фатальный переезд в Ялту превратил молодого еще красавца в изможденного господина на пороге старости, то странная семейная жизнь, подчиненная расписанию поездов, пароходов и спектаклей МХАТа, подтолкнула писателя к зияющей пасти гроба. Что оставалась Чехову? Потребовать шампанского, прохрипеть “Их штербе” и счастливо умереть за полгода до Кровавого воскресенья. Почему-то совсем не хочется представлять себе, что стало бы с Антоном Чеховым в 1905-м, или в 1914-м, или в 1917-м, или в 1922 году.
Я очень рад, что прочел эту замечательную книгу, это выполненное в лучших традициях британских биографий описание мучительной жизни Антона Чехова3, этот невымышленный роман о писателе, который никогда не писал романов. Специалисты наверняка найдут здесь некоторое количество неточностей, настоящие читатели посетуют на несколько неловких (и оттого комичных) оборотов в переводе4, патриотически озабоченные критики попеняют чужеземцу за чернуху в изображении русской жизни второй половины позапрошлого века и начала прошлого. Да и вообще Рейфилд почти ничего не говорит о “содержании” творчества А.П.Чехова, довольствуясь, и то редко, беглым пересказом нескольких рассказов и пьес. Но на всех не угодишь. Что же до меня, то на моей книжной полке “Жизнь Антона Чехова” стоит рядом с “Джеймсом Джойсом” Ричарда Эллмана, “Сэмюэлем Беккетом” Энтони Кронина и двухтомной биографией Набокова, сочиненной Брайаном Бойдом.. Книги все хорошие, толстые, надежные.
P.S. Один из редких героев “Жизни Антона Чехова”, который точно не забывается по прочтении, – Суворин-старший. Удивительная жизнь этого верноподданного нигилиста давно ждет своего описателя. Хорошо бы нашелся британец, который сочинил бы объемную, объективную, позитивистскую биографию Суворина, под завязку набитую фактами, цитатами из дневников и писем, иллюстрациями. От соотечественников такого не добьешься. Филологам нынче не до биографий: кто ударения в стихотворной строке пересчитывает, кто Беньямина с Мандельштамом скрещивает. А заделавшиеся биографами фельетонисты-стихотворцы горазды лишь панибратски обслюнявить своего героя. К черту!