(О последних книгах Б.С.Г.- Пресс)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2006
Серия издательства “Б.С.Г.-Пресс”, где публикуются исторические сочинения для детей, вызывает в памяти эпизод из мюзикла “Пеп-пи Длинныйчулок” по сценарию Юлия Кима. Сцену, где замечательная рыжая девочка оказывается в школе. На вопрос учительницы: “Итак, что ты знаешь из истории?” – Пеппи радостно откликается: “О, я знаю такие истории…” Бедной Пеппи тогда очень досталось от фрекен Розенблюм. “Кто истории не знает, тот не знает ничего”, – пропела суровая дама, и Пеппи оказалась у позорного столба. А, собственно, за что?
На науку под названием “история” можно смотреть по-разному. Одни полагают, что история – это нагромождение дат, имен и фактов. Другие считают, будто история – это длинные и невразумительные рассуждения об экономических формациях. Третьи уверены, что история – это борьба социальных классов друг с другом. К сожалению, именно эти три категории людей считаются серьезными учеными, именно им доверяют образование детей и написание школьных учебников, и они, как та самая учительница Пеппи, научают младое племя тому, что история – скучнейший из предметов.
Так что можно не удивляться, обнаружив в учебнике для шестого класса пестрящее датами и именами описание Столетней войны, где Жанне Д’Арк посвящено от силы одно предложение, зато подробно сообщается, кто что у кого и какого числа отвоевывал, а также приводится десяток имен военачальников и столько же географических названий, связанных с этапными битвами. Такую историю не только тринадцатилетний подросток усвоить не сможет, но и взрослый человек ею подавится.
Лишь немногие историки смотрят на вещи с детской непосредственностью. Кому нужны экономические формации и юридические документы? Значительно интереснее (и даже полезнее) почитать просто истории про людей, которые жили когда-то, про то, как они верили, любили, страдали, совершали подвиги и злодейства, ошибались и исправляли свои ошибки. Однако взрослые дяди и тети, считавшие от души, будто именно так должна выглядеть история, всегда вынуждены были шифроваться, чтобы первые три категории ученых мужей не ославили их дураками, а потому обязательно ставили на своих книжках слова “для юных” или “для детей”.
Именно такие истории “для юных” представлены в новой серии издательства Б.С.Г.-Пресс, выпустившего уже “Историю Англии для юных” Чарльза Диккенса, “Историю Шотландии” Вальтера Скотта, “Занимательную Грецию” Михаила Гаспарова и “Сказания русской летописи для юных” Алексея Карпова. Однако перечисленные книги объединяет лишь их увлекательность и доступность. Во всем остальном они резко отличаются друг от друга. В историческом наследии любой страны – целые залежи ценных историй. Какие именно войдут в книжку, зависит от пристрастий автора.
Например, Вальтера Скотта, как несложно догадаться, прельщают более всего истории о ратных подвигах, легенды о мужестве и бесстрашии героев старины. Он с большим воодушевлением рассказывает о беспредельной готовности к самопожертвованию во имя высших ценностей, о преданности делу, родине или господину, о необычайной силе и отваге людей, совершающих невозможное. Такого рода истории любил слушать сам Вальтер Скотт, будучи ребенком, когда его, очень болезненного мальчика, отправили на поправку к дедушке. Такого рода истории он рассказывал спустя почти полвека своему внуку Джонни Локхарту, который тоже не отличался хорошим здоровьем и даже не пережил деда – умер в возрасте десяти лет.
Именно к этому маленькому джентльмену обращена книга “История Шотландии”, имеющая подзаголовок “Дедушкины рассказы”. Излагая факты, Скотт то и дело разговаривает с невидимым собеседником, которого называет “малютка Джон”. Если заглянуть в предисловие к книге, можно обнаружить, что на момент ее написание “малютке Джону” было всего шесть лет, между тем сочинение рассчитано на значительно более зрелый возраст, и подростку его рекомендовать было бы более уместно, нежели дошкольнику. Эту нестыковку объясняет сам Скотт в авторском обращении все к тому же маленькому Джону: “…поскольку ты у нас юноша на редкость сообразительный, я задался целью написать небольшой труд, который не только принес бы тебе пользу в возрасте пяти-шести лет, – что, как мне кажется приблизительно соответствует нынешнему этапу жизни твоей драгоценной особы, – но не показался бы тебе чересчур упрощенным, ни по языку, ни по содержанию, в более серьезные восемь или даже десять”. И еще более основательно объясняет свой замысел Скотт в предисловии ко второму изданию: “Не вредно, а, напротив, полезно подкидывать ребенку мысли, которые чуть-чуть выходят за пределы его мгновенного сиюминутного понимания. Трудности, если они преодолимы и не встречаются на каждом шагу, разжигают любопытство и поощряют старания”. (Почему-то опять вспоминается фрекен Розенблюм, которая поет в упомянутом мюзикле: “Дети, изучайте заранее то, что вы поймете потом”.)
Так что в своих “Дедушкиных рассказах” Вальтер Скотт зачастую почти не делает скидки на юный возраст читателя, не оберегая его ни от жестокой правды, ни от объяснения сложных политических мотивов тех или иных поступков героев, ни от большого количества имен и географических названий. Однако в одном пункте автор последовательно снисходителен к своему маленькому собеседнику – он почти не говорит о “скучном”. Редкие главки и страницы, посвященные законам и государственному устройству, он предваряет ласковыми дедушкиными увещеваниями: “Боюсь, мой милый Джон, что глава эта окажется довольно скучной, да и немного трудноватой, но если ты не все поймешь, прочитав ее первый раз, то, возможно, тебе стоит повторить попытку, а я уж буду изо всех сил стремиться к простоте и ясности”, – пишет он во первых строках главы “Об управлении Шотландией”, где речь идет о таком немаловажном для Британии институте, как парламент.
Впрочем, подобных отступлений от главного предмета “Дедушкиных рассказов” – приключений – в книге немного. После совсем схематичного, занимающего всего десять страниц, повествования о событиях, происходивших на острове Британия в первом тысячелетии, сводящегося практически к перечислению племен (пикты, бритты, скотты и пр.), Скотт сразу переходит к истории короля Дункана и предателя Макбета. Эта глава, несколько выделяющаяся из книги, является подробным пересказом шекспировской трагедии с небольшими авторскими комментариями, смягчающими резкие суждения драматурга о злостности содеянного и рационализирующими мистическую составляющую.
Затем, довольно бегло рассказав о нормандском завоевании и последующих событиях (судя по предисловию, в начальной версии “Дедушкиных рассказов” этих двух глав вообще не было и после истории Макбета автор сразу переходил к борьбе Шотландии за независимость), Скотт обращается к центральной части своего повествования – к началу XIV века, когда гордая маленькая Шотландия оказалась порабощена Англией. На этом небольшом временном пространстве автор разворачивается в полную силу. Сначала главным его героем становится сэр Уильям Уоллес, мелкий дворянин, который принес немало неприятностей англичанам-завоевателям, возглавляемым королем Эдуардом I. Тот самый Уильям Уоллес, роль которого так выразительно исполнил Мэл Гибсон в знаменитом фильме “Храброе сердце”. Не менее впечатляющим вышел Уоллес и у Скотта, хотя он не описывает в подробностях душераздирающую сцену гибели жены героя, ограничиваясь лишь упоминанием об этом факте, и только в общих чертах набрасывает характер предводителя сопротивления. Оно и понятно: Скотт все же не исторический роман пишет, а исторический рассказ, а о легендарном персонаже доподлинных сведений сохранилось очень мало.
Зато о следующем герое английского сопротивления информации хоть отбавляй, поскольку не мелким дворянином он был, а королем. Приключения Роберта Брюса в изложении Вальтера Скотта вполне тянут на роман, который начинается с того, что Брюс совершает коварное убийство Джона Комина – позорный, по мнению Скотта, поступок, в котором будущий король раскаивался всю оставшуюся жизнь. Не только раскаивался, но и искупал отчаянной борьбой с англичанами. По легенде, после многочисленных поражений в этой неравной борьбе Брюс уже думал оставить ее и уехать из страны, но судьбу его решил настойчивый паук, действия которого наблюдал храбрый воин. Так как паук не бросил попыток закрепить тенето о потолочную балку и в конце концов преуспел в своем начинании, то и Брюс продолжил свое дело. Подвиги, о которых повествует Скотт, кажутся неправдоподобными: то Брюс чуть не в одиночку справляется с вражеским отрядом, то с тридцатью тысячами приспешников побеждает стотысячное войско хорошо вооруженных англичан. Разумеется, у Брюса есть не менее мужественные и сильные помощники: Рэндольф и Черный Дуглас, к примеру. О последнем Вальтер Скотт рассказывает особенно занимательные истории. Этот самый Дуглас отличался не только храбростью, но и хитростью. Он неоднократно с горсткой людей отвоевывал у англичан свой собственный замок, причем каждый раз выдворял захватчиков новым хитроумным способом. А кроме того, у Джеймса Дугласа было, похоже, неплохое чувство юмора, о чем свидетельствует история завоевания героем замка Роксбро, которую Скотт рассказывает со всем романическим пылом. Он начинает с того, как жена одного из английских командиров сидит на высокой башне с младенцем на руках и видит на поле внизу темные точки, приближающиеся к крепостному рву. Однако дозорный успокаивает молодую мамашу и говорит, что темные фигурки – стадо местного фермера. Разумеется, дозорный заблуждается – по полю гуляют вовсе не волы, а Дуглас с соратниками: они идут на четвереньках, накинув поверх доспехов черные плащи. Тем не менее женщина успокаивается и заводит колыбельную: “Баю-баю, дитятко, спи спокойно и легко, Черный Дуглас далеко”. “Ты в этом так уж уверена?” – произносит у нее за спиной голос того самого Черного Дугласа, и на плечо молодой женщины ложится тяжелая рука в железной рукавице.
Такими вот историями “История Шотландии” напичкана до отказа, что, впрочем, не мешает ей оставаться книгой весьма и весьма полезной не только для детей, но и для взрослых. В перерывах между байками и легендами Скотт рассказывает о том, как появилась геральдика, объясняет, почему в английском парламенте две палаты, и сообщает некоторые любопытные сведения по поводу шотландских горцев, с которых, как выясняется, и списан стереотипический образ шотландца – необузданный храбрец в клетчатой юбке и с обязательной приставкой “Мак” в фамилии.
Однако подробные сведения об экономике, торговле и культуре Шотландии из сочинения Вальтера Скотта вряд ли удастся почерпнуть. Эти материи автора “Айвенго”, похоже, не интересовали вовсе. Про торговлю он заговаривает лишь однажды, в самом конце книги, когда описывает зарождение военного флота. Культуре, а точнее культурности, уделено чуть больше места. То и дело Скотт говорит про одного или другого монарха, что они-де были людьми образованными или любопытствовали по поводу изящных искусств и науки. Например, как Яков IV, чей интерес к науке выразился в том, что он отправил глухонемую женщину с двумя детьми на необитаемый остров: хотелось монарху посмотреть, на каком языке будут говорить дети.
Свои “Дедушкины рассказы” автор завершает битвой при Флоддене (1513 г.). По его собственным словам, Скотт собирался продолжить “Историю Шотландии” и довести повествование до 1748 года, то есть до момента объединения Шотландии с Англией. Однако не продолжил. И причины тому вполне понятны – XVI-XVII века не так богаты героями и легендами не так обросли, как средневековье. Там все больше политические интриги и экономические дрязги, а разве могут быть такие события интересны настоящим мальчишкам, из числа которых юрист Вальтер Скотт не вышел, похоже, до самой старости?
А вот Чарльза Диккенса вряд ли можно назвать мальчишкой. Его “История Англии для юных” при всей занимательности в первую очередь фундаментальна и поучительна. Он не выбирает из исторического наследия лакомые кусочки, а последовательно и подробно рассказывает обо всех событиях, составляющих содержание английской истории. Начиная, разумеется, с племенной путаницы из бриттов, англов, саксов и прочих валийцев. Как человек основательный, Диккенс не отмахивается от вопроса первенства, а со всей тщательностью объясняет, кто был вначале, кто кого завоевал потом и что получилось в итоге. Надо сказать, результат выходит забавный. Потому что сначала были некие островитяне, затем к ним перебрались некоторые жители с материка, и в итоге получился народ под названием “бритты”. Их долго и упорно завоевывали саксы, которыми Диккенс ужасно возмущается, от души сочувствуя коренным бриттам. Эта история повторяется спустя некоторое время, когда саксы уже вполне укореняются на острове и приходят новые завоеватели – нормандцы. Теперь Диккенс негодует по поводу нормандцев и всячески болеет душой за саксов, которые каких-то тридцать страниц назад были злейшими врагами.
Вообще если и есть какой недостаток в сочинении Диккенса, так это излишний дидактизм. Чуть не каждое описываемое событие он считает должным оценивать с морально-этической точки зрения, высказывая свое одобрение или порицание. Причем порицание в его оценках явно преобладает. Религию друидов Диккенс называет “странной и ужасной”, короля Ричарда I характеризует как “силача, непоседу, здоровяка, с единственной, весьма беспокойной, мыслью в голове: как бы снести побольше чужих голов”, а в том, что Жанна Д’Арк слышала голоса, автор “Истории Англии для юных” видит признаки душевной болезни. Резюмирует же историю орлеанской девы Диккенс таким образом: “К счастью для человечества, дурные дела редко кому идут на пользу, а потому, злодейски погубив Жанну Д’Арк, англичане ничего не выиграли”. В этом Скотт и Диккенс схожи: морализатор-англичанин так же, как и романтик-шотландец, восхищается мужеством, отвагой и преданностью, которую демонстрировали некоторые исторические герои, и негодует, когда обижают слабых и беззащитных (Диккенс, в частности, в очень резких выражениях клеймит еврейские погромы). Даже в том случае, если мужество демонстрировали враги того государства, историю которого достойные авторы излагают, а подлость и коварство проявляли их собственные соотечественники. Так, в сочинении Диккенса тот самый Уильям Уоллес, пленивший воображение сначала Вальтера Скотта, а затем Мэла Гибсона, предстает героем и смельчаком, отчаянно боровшимся за правое дело, хотя в данном случае предки автора сочинения находились по другую сторону баррикад. И все же восторги Диккенса значительно более умеренны. В отличие от Скотта, никогда не стеснявшегося своего романтизма, Диккенс позиционирует себя как джентльмена разумного, не лишенного даже некоторого скепсиса.
О чем, собственно, свидетельствует и характеристика Ричарда Львиное Сердце – одного из самых романтических персонажей всех времен и народов. Не умаляя ратных подвигов короля-крестоносца, Диккенс говорит о нем, как о правителе неразумном, короле, который ради своих прихотей подверг подданных суровым испытаниям и зачастую проявлял неуемную жестокость в войне. Диккенс вообще изо всех сил пытается быть объективным и не поддаваться обаянию исторических легенд. Например, рассказывая историю любви короля Генриха II к Розамунде Прекрасной, автор педантично отделяет правду от вымысла. Сначала он излагает легенду, согласно которой Генрих выстроил для Розамунды лабиринт, коий пройти можно было только с помощью шелкового клубочка, а взревновавшая королева Элеонора выведала секрет и в один ужасный день предстала перед Розамундой с кинжалом и ядом, предложив красавице выбрать одну из двух смертей. А далее Диккенс со всем хладнокровием эту легенду разоблачает: “Прекрасная Розамунда действительно жила на свете и действительно (я в этом уверен) была прелестнейшей в мире девицей. Король, конечно же, души в ней не чаял, и злая королева Элеонора, конечно же, ревновала. Но, к сожалению, – я говорю “к сожалению”, потому что мне очень нравится эта история, – не существовало ни чертога, ни лабиринта, ни шелкового клубочка, ни кинжала, ни яда. К сожалению, прекрасная Розамунда удалилась в монастырь близ Оксфорда и там тихо окончила свой век”.
Такая щепетильность, однако, не уберегает его от расхожих ошибок, когда реальность подменяется вымыслом. Так происходит, например, в случае с Ричардом III, которого сочинитель, как и Шекспир, изображает отъявленным злодеем, узурпатором и детоубийцей. Впрочем, возможно, в середине XIX века, когда Диккенс писал свою “Историю”, еще не было известно, какую напраслину возвел великий английский драматург на вполне обычного английского монарха.
Кстати, критические выпады против английских правителей – самый любимый конек Диккенса. Судя по наблюдениям автора, монархи в Британии были один другого хуже и даже настолько дурны, что вообще не слишком понятно, каким образом при таких королях страна могла выживать, а уж тем более процветать. Если в древности Диккенс еще находит положительные примеры – скажем, король Альфред удостоился похвал английского романиста, – то чем ближе подходит автор к нашим дням, тем уродливее становятся английские монархи. “Когда первая радость после избавления от Ричарда Третьего поутихла, народ и дворяне увидели, что Генрих Седьмой вовсе не такой славный парень, как им казалось. Он был хладнокровен, умен, расчетлив и готов на все ради денег”. “Итак, мы добрались теперь до короля Генриха Восьмого, которого принято было величать Толстощеким Хэлом, Жирным Гарри и прочими не менее звучными именами, я же возьму на себя смелость назвать его без всяких оговорок одним из величайших злодеев, когда-либо живших на белом свете”. “Никогда прежде не знала Англия такой разнузданности нравов, как при Карле Втором. Стоит взглянуть на смуглое порочное носатое лицо короля на портрете, и сразу же представляешь себе дворец Уайтхолл, где он, окружив себя отпетыми проходимцами, пьянствовал, играл, говорил скабрезности и предавался всем грехам, какие только можно себе вообразить”.
Не щадит Диккенс и правительниц-женщин. Про Марию Первую он пишет: “Женщина эта получила известность как королева Мария Кровавая, и как Марию Кровавую ее всегда будут вспоминать в Великобритании с содроганием и ужасом”. А вот портрет Елизаветы: “Елизавета получила хорошее образование, правда, писала, как бог на душу положит, была груба и не выбирала выражений. Умная, но вероломная и лживая, она к тому же унаследовала отцовскую вспыльчивость”. Даже при описании казни Карла I он не может удержаться от едких замечаний: “И, хотя мне его очень жаль, я не могу согласиться с утверждением, будто умер он “мучеником за народ”, – ведь это он со своими понятиями о королевской власти замучил народ”.
Свою историю Диккенс заканчивает 1689 годом, когда по завершении английской революции и последовавшего за ней смутного времени на троне воцарился Вильгельм Третий.
(Здесь к месту упомянуть о том, что историю Англии и Шотландии, переложенную на русский язык, юношам помогают узнать переводчики Татьяна Бердикова и Марина Тюнькина и вкладывают в свое дело не меньше романтической страстности, чем знаменитые авторы.)
Резкий контраст неуемно критичному Диккенсу составляют “Сказания русской летописи” Алексея Карпова. Достаточно сравнить эти две книги, чтобы понять, чем отличаются друг от друга две страны, произведшие их на свет. В русских летописях не то что критики в царский адрес не найдется – вообще ни одного слова сомнительного, только дифирамбы и восхваления. После диккенсовских высказываний в адрес Елизаветы или Генриха Восьмого портрет Ивана Грозного из “Сказаний” вызывает легкий шок: “И показал он себя великим самодержцем земли своей, и в страхе держал все языческие страны, и был весьма премудр, и храбр, и усерден, и телом силён и крепок, и ногами лёгок, словно пардус, и подобен во всём своему деду великому князю Ивану Васильевичу”. Благостный тон не меняется даже тогда, когда речь заходит об опричнине: “И всего, за грехи наши, казнили тогда 120 человек”, – сообщает летопись, а за ней Алексей Карпов об одной из страшных московских расправ. Вроде бы и ни при чем Карпов – так в летописях написано, а из песни слов не выкинешь. Но ведь как-то можно было… Например, закончить свое повествование не восхождением на трон Романовых, а объединением Руси, хотя бы даже смертью Ивана Великого, с которого, собственно, и начинается совсем уж вопиюще безобразное восхваление государей. А то нехорошо как-то получается: юные же, к которым обращена книга, не будут вдаваться в детали относительно самоцензуры летописцев. Вот и утвердятся с малолетства в том, что Иван IV “премудр, храбр и усерден”.
В первой же своей части сочинение под названием “Сказания русской летописи” вполне вменяемо и излагает события русской истории в традиционном ключе. Все давние знакомцы: Лыбедь, Рюрик с Синеусом и Трувором, Аскольд с Диром, затем князья – Олег, Ольга, Игорь, Владимир. Несчастный, злодейски ослепленный Василько Теребовльский, святые мученики Борис и Глеб и прочие замечательные персонажи русской истории. Из забавного – прекраснодушное описание Ивана Калиты, которого разве что не к лику святых причисляют. Благостный такой персонаж, церкви строил, перед смертью схиму принял – интересно, за что ж его, такого распрекрасного, “денежным мешком” прозвали? Курьезно выглядит и переизбыток чудес со знамениями – историческая книжка все ж, а не жития святых. Так, Ледовое побоище происходит при участии небесной рати, благодаря которой, по мнению летописи, и одержал князь Александр победу (о вероломности льда в данном сочинении ничего не сказано). Может, конечно, так оно и было – кто теперь разберет, – ан подобную интерпретацию событий все же странно видеть в историческом сочинении.
За исключением этих причудливостей “Сказания русской летописи” мало чем отличаются от большинства адаптированных исторических сочинений по истории России.
А вот книга, которую выделить просто необходимо, – это “Занимательная Греция” Михаила Гаспарова. Сочинение это поистине уникально и не похоже ни на что. Серьезный ученый, специалист по античности и, страшно сказать, теории стихосложения, Михаил Леонович был необыкновенным мастером рассказывать истории. Героями их становились и благородные воины, и коварные предатели, и деспотичные тираны, и великие мудрецы, и большие поэты. И сами истории как на подбор: остроумные, занимательные и лаконичные. Кстати, именно с лаконизма Гаспаров фактически и начинает книгу. Этим качеством славилась, как известно, речь спартанцев, которые не любили излишеств ни в одежде, ни в еде, ни в словах. “Македонский царь послал сказать спартанцам: “Если я вступлю в Пелопоннес, Спарта будет уничтожена”. Спартанцы ответили одним словом: “Если!”
Не случайно Гаспаров начинает свой рассказ о Греции со Спарты – он, как и ее обитатели, не любит лишних слов, так что текст его сжат до предела, в каждой строчке содержится ценная информация, в каждом абзаце – какая-нибудь история, на каждой странице – огромный культурный пласт. Если и есть в книге Гаспарова недостаток, то только один – в ней слишком густой и насыщенный текст: для того, чтобы что-нибудь запомнить, надо читать по несколько страниц в день, а не получается – книга так увлекательна, что оторваться невозможно.
Впрочем, ошибочно было бы думать, что свою “Занимательную Грецию” Гаспаров составил исключительно из баек о древних греках. Анекдоты, афоризмы и эпизоды из жизни замечательных людей вплетаются в искусно сотканное полотно вполне научного текста, который можно было бы озаглавить “Категории Древнегреческой культуры”. Здесь и богато проиллюстрированные замечания о поэтике и диалектике мифа, и зарисовки из быта древних греков, и описание собственно категорий мышления – восприятие времени и пространства, отношение к богам и сверхъестественному, тяга к порядку и стройности. Столь же ошибочно думать, что, отдаваясь во власть занимательных историй и культурологических замечаний, Гаспаров забывает о той истории, которую мы знаем по школьным учебникам. Ничуть. Вот главы о греко-персидских войнах, вот жизнеописание Александра Македонского, вот поход десяти тысяч греков, летопись правления тиранов, общая характеристика рабовладельческого строя, а вот рассказы о законодательстве. Невозможно представить, как все это умещается в одной книге, особенно если здесь же можно обнаружить сведения об устройстве лиры, информацию о греческом алфавите, краткий словарь заимствований из древнегреческого, перечисление типов капителей, несколько слов об истории изящных искусств, обзор древней математической науки и кое-что о медицине. И, конечно же, театр, литература, философия. И все это с шутками-прибаутками. “Когда Зенона однажды разозлил непослушный раб, Зенон только и сказал: “Я побил бы тебя, не будь я в гневе”. А когда стоика Эпиктета, который сам был раб, нещадно колотил хозяин, Эпиктет спокойным голосом сказал ему: “Осторожно, ты переломишь мне ногу”. Хозяин набросился на него еще злее, хрустнула кость. “Вот и переломил”, – не меняя голоса, сказал Эпиктет”, – это о стоиках. А вот об Александре Македонском: “Дарий предложил Александру мир и половину своего царства. Старый полководец Парменион сказал: “Я согласился бы, будь я Александром”. Александр ответил: “А я согласился бы, будь я Парменионом”. Дарию он написал: “В небе не может быть двух солнц: покорись или бейся”. Дарий дрогнул”. А вот и категории культуры: “Греки любили состязания – любили выяснять, кто самый-самый… /…/ Кто был самый долголетний человек? Исократ прожил 100 лет и в 94 года написал одну из лучших своих книг; софист Горгий прожил 107 лет и, умирая в дремоте, сказал: “Сон передает меня своему брату – Смерти”; а гадатель Эпименид, как мы помним, будто бы прожил 157 лет, но из них 57 лет проспал. Кто умер самою необычною смертью? Пожалуй, один философ, который умер от хохота, видя, что день, в который ему было предсказано умереть, подходит к концу, а он все еще жив”.
Книга Гаспарова – из тех, о которых бессмысленно рассказывать, их нужно читать, притом всем и по несколько раз. Невозможно объяснить даже, как она устроена. По какому-то странному авторскому наитию. Тут нет привычного хронологического порядка, по которому принято сначала о племенах, потом о религии и обычаях, затем о зарождении государственности. Гаспаров начинает с переселения дорян, затем ведет рассказ о Гомере, следом о Спарте, далее переходит к олимпийским играм, потом делает теоретическое отступление о летоисчислении и сразу заводит речь о дельфийском оракуле. Но получается, что такой порядок ничуть не менее логичен, чем привычная последовательность, – ведь если описывать целый мир, не все ли равно, с какого конца начать инвентаризацию? Гаспаров и начинает с того, с которого ему удобнее, или с того, с которого эффектнее, но с какого бы конца он ни начинал, все равно более полный рассказ о Древней Греции сложно представить.
Михаил Леонович был, конечно, удивительно талантливый человек. Редко случается, чтобы ученый такого масштаба обладал писательским талантом и, что главное, пониманием: гуманитарная наука вообще и история в частности – это не скучные столбцы цифр и имен, а очень занимательная информация, которую просто нужно правильно подать. Уж он-то точно не поставил бы Пеппи к позорному столбу за ее ответ. А наверняка тоже рассказал бы в свою очередь множество занимательных происшествий.
Между тем “Б.С.Г.-Пресс” продолжает выпускать свои истории для юных. В серии выходят новые книги – недавно появилась “История Франции” Генриетты Гизо, – большинство которых несмотря на гриф “для юных” с большим удовольствием и пользой могут читать не только дети, но и взрослые. По крайней мере те из них, кто убежден, что история не обязана быть скучной.