Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2006
вот и зарево пустое
между ребрами дрожит,
небо просит о постое,
небо голое оболом раскатало
на полнеба шишковидную луну,
в воду звёздочки сигают,
хрен поймаешь хоть одну.
под крыльцом кольцом согнулись
или выгнулись дугой
беспороднейшие псы,
чешут голову ногой
или, ноздри раздувая,
гонят зайца головного
по коробке черепной:
бедный заяц головной.
У причала покачали голыми боками
лодочки, привязанные на ночь рыбаками,
точно чалые лошадки,
скоро утро и отчалят,
а пока
что тебе снится, лодка Таня,
что тебе снится, лодка Наташа,
в час, когда на свете нет вообще ничего,
кроме воды и песка.
* * *
уходит улов его
в толщу прочего,
только уклейкой скачет
одно какое-нибудь бессмысленное слово,
допустим: “башмачник”.
– Какой башмачник?
Не было там никакого башмачника,
сом был, сом большеусый и губастый
ум мой отяжелил, ум мой на дно меня ушел,
в хитрую водоросли волосню и тины тяжелую взвесь,
и стал я полый, качалый туда и сюда и не падал, ловил и не падал,
ловил и упал: наступило утро, и тело не ловит уклейку: блеснула и
прочь.
Вращают глазами прибрежные тощие кошки.
Клянчат кишочки и головы, кажут суставы.
Лед истончился, в лягушке шевелится мускул,
Земля плодоносит червями, в одежде блаженствует моль,
В чашке борща завелось ничейное мясо,
Мы попросили весну, и стала весна.
Мы попросили слов, нам отпустили слова,
И чем больше мы говорили, тем больше нам оставалось,
Чем больше нам оставалось, тем больше мы умолчали,
Тем больше мы рассказали.
* * *
раскололо о трамвайные пути –
и бежать, по некогда лиловой штукатурке,
из антенны выбиваются усы
и давай сигать по крытым абы чем,
околпаченным лепниной кирпичам.
Это школа-начинается-урок,
и гоняют через скользкие пути,
по лопаткам скачут ранчики-горбы,
под коленки ударяется мешок,
а над ними одноглазый светофор
крутит, вертит и не может ничего,
но отчаянно мигает, как циклоп.
Троегубая сирена извивается внизу,
издевается в глаза:
продирает и наружу, точно в лодке из бетона
выплывает поглазеть,
не угнали ли машину –
не угнали, вон стоит.
За стеной звенят ключами,
лифты тросами бряцают,
и на длинном поводке,
погляди-ка, повели
вислозадое, и уши волокутся по земле.
Тут мы лампы и погасим, тут мы чайнику взведем
электрический курок,
и немедленно из кухни
раздается по заказу бестолковый говорок:
“Там-то пробка возле МКАДа”
и другое, что не надо.
Вислоухое на длинном поводке
возвращается с прогулки налегке.
1
Вышел хлеб с припеком, маленьким браком,
вышел боком хлебий ребенок: покатится-спотыкается,
катится-спотыкается,
а под ним коренастые камни, ползучие травы, жадные жабьи зевы,
покатится налево – река, направо – закапает
дождик по карамельному панцирю,
надо подо что-нибудь спрятаться,
в теплую чью-нибудь торбу, в темную утробу,
в надобу и потребу, как подобает хлебу.
Вышел хлеб, вышла соль, поскребли по сусекам – всуе.
Вышли, сдали посуду.
2
Вы, говорят, нашей земле не соль и не хлеб,
Не свет и не газ, мы, говорят, без вас
хорошо пришлись в исконный разрез,
а тут – раз, и поехало, побежала прореха, теперь все плохо.
Но вас же никто не трогает,
вас вообще никто не трогает,
ваши радости нас не трогают, ваши горести нас не радуют,
идите своей дорогой по нашей земле.
Шибко снует крючок, подбирает петли и петли,
может, мы ускользнем от него, но вряд ли,
мы на него глядя, пели и пели, но вряд ли это его растрогает,
ряд за рядом башенный кран
подтягивает бетон.
Со всех сторон наступают, подпрыгивают, на цыпочках тянутся,
обрастают окнами, чтоб лучше видеть, населяются новыми гражданами,
коралл копит и копит свои вековые кольца,
выставляя небу жемчужный срез.
Вот и синий, и стеклянный галактический утюг
в небо серое полез,
только нам в него нельзя.
Мы ведь этой земле не хлеб от хлеба, не плоть от плоти,
мать от матери, сын от деда, отец от духа,
мы от случайного огреха в подсчете,
внезапно вкравшейся опечатки,
раз – и поехало, побежала прореха, теперь всё плохо,
шибко снует крючок, но пока не трогает –
мол, идите своей дорогой по нашей земле.
* * *
небо трется, трется влажными небами,
мерку гороха о лист оцинкованного железа,
и зашипели в скороварке тушеные кабачки.
А ты скажешь: ветреная Геба,
не буду спорить, назовем ее Геба,
тридцать лет она работает на студии озвучения
на чистом, как говорится, энтузиазме,
то есть на бюджетной основе.
У нее большая коллекция шорохов и цокотов,
звуков лопнувшей струны, полопались склянки,
ваш сын застрелился, бой часов на старой башне
имитируются при помощи двух десятков
  подручных предметов.
Вот, погляди, какие они на цвет и на ощупь:
пластмассовые стаканчики, банка гречки,
ванна с зеленоватой водой, резиновый вантуз,
пара кусков фанеры.
Их оказалось вполне достаточно
для сотворенья мира.
* * *
Росгидрометцентр сообщает:
автолюбители, будьте бдительны за рулем,
на дорогах Богородица одаривает кого ни попадя
 железным рублем,
спрашивает: вы не видели моего младенца?
Я не знаю, мальчика или девочку,
я его родила в полночь, в грозу, упав в кювет,
потеряла сознание, очнулась, никого рядом нет,
один ветер вертится, спекает сукровицу.
Водители трейлеров проезжают сразу, не останавливаются.
Водители малолитражек нервничают, оборачиваются.
У шофёров дальнобойщиков глаза слипаются,
в мозгу включается автопилот.
Ходит по дорогам Богородица, голосует,
железный рубль суёт
и руками вот так рисует.
* * *
черный чай, утоми мне глаза,
нынче какой-то безумный июнь,
грозы и жар, перебежчики-сны
день занемели и ночь не дают,
нужно забраться на велосипед.
Сосед-программист раздавил мне лицо,
сверху сверлят, внизу говорят:
ваша вода протекла потолок,
с вас девяносто четыре у.е. –
нужно побелку, моральный ущерб.
Скоро и месяц пошёл на ущерб –
будет июль, будет ласковый дождь.