Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2005
1
Это удивительное приключение началось летом, обычным детским летом, которое вспыхивает по всей стране, как когда-то вспыхивали цветные лампочки на электрифицированной карте плана ГОЭЛРО. Десятилетний Петя приехал в гости к бабушке в деревню. Подробно описывать его пребывание там было бы непростительной глупостью, и здесь мы ограничимся только словами Максима, Петиного товарища еще по Москве. Как-то (может быть, до этого лета, а может быть, и после) во время совместной прогулки по грязному пустырю говорили о летнем досуге, и Петин друг сказал:
– В деревне я люблю три вещи – кататься на велосипеде, жечь костры и ловить рыбу.
Итак, Петя набирался здоровья перед очередным учебным годом, хотя с Петиной точки зрения все было как раз наоборот – это во время учебного года он набирался тоски, чтобы потом радостно расплескивать ее, купаясь в сверкающей чаше расположенного недалеко от бабушкиной деревни водохранилища или разъезжая по пыльным дорогам на велосипеде, к багажнику которого он привязывал ветку тополя или березы, после чего велосипед превращался в голову большой желтой змеи.
Веселый бег лета неожиданно нарушился в конце июля, причем самым необычным образом. В окрестностях бабушкиной деревни появился волк. Сначала он зарезал корову из колхозного стада, потом его пару раз видели ходившие утром на водохранилище рыбаки. Эти факты еще никак не отразились на Петиной жизни. Бабушка немного волновалась – это стало ясно после того, как она сожгла почти до углей целую сковороду картошки, – но пока отпускала Петю на прогулки, правда, просила держаться поближе к дому. Волка тем временем искали, и Петя никак не мог понять, почему поиски не дают результата. Если бы деревню окружали дремучие леса, все было бы объяснимо, но вокруг лежала жирная черноземная степь, разрубленная на ровные квадраты тонкими полосками посадок, и спрятаться волку было негде.
В веселом напряжении прошла неделя, а потом волк напал на мальчика из соседней деревни. Мальчик, Петин ровесник, шел на рыбалку и, видимо, пытался отбиваться от хищника удочкой – на ней потом обнаружили следы волчьей крови, – но силы оказались неравны. Волк перегрыз мальчику горло. Это событие изменило судьбу Пети. Впрочем, сама трагедия его мало впечатлила. Петя не отличался богатым воображением. Однако бабушка хорошо представила шею внука в слюнявой пасти волка и перестала выпускать Петю из дома. Единственными исключениями были краткие походы в нужник. Через пару дней решение бабушки было подкреплено властями – до поимки волка участковый запретил детям ходить по улице без сопровождения взрослых.
Для Пети это стало тяжелым ударом. Спасительного окошка телевизора в доме не было. Бабушка оказалась странным образом невосприимчива к магии иностранных сериалов, совсем недавно пришедших в страну, и только иногда заходила вечером к соседке посмотреть программу “Время”. Поначалу Петя проводил дни на заднем крыльце, перекрикиваясь с жившим в соседнем доме Ванькой и втыкая перочинный ножик в землю. Во время одного из таких сеансов связи Ванька сообщил Пете, что вырезает из дерева самолетики. Петя попробовал последовать примеру товарища, но творческий порыв, не подкрепленный необходимыми навыками, быстро иссяк. Поковыряв часок длинную березовую щепку, Петя сильно порезался и чуть не сломал нож. Эта травма, физическая и духовная, вызвала приступ меланхолии. Следующий день Петя провел дома, лежа на кровати, глядя в потолок и молча выслушивая новости об охоте на волка, которые принесла от соседки бабушка.
Под вечер разразилась сильная гроза. В другое время дождь сильно испортил бы настроение, однако в этот раз он оказал на Петю прямо противоположное действие. Сидение дома теперь стало полностью оправданным. Когда пошел дождь, Петя начал тихонько насвистывать, потом встал с кровати, несколько раз прошелся по комнате и остановился у книжного шкафа.
Этот предмет мебели казался неожиданным в деревенском доме, но его существование объяснялось достаточно просто. Дед Пети, давно умерший от рака желудка, работал агрономом. Как и положено деревенскому интеллигенту, он всегда ходил в костюме, шляпе, с тростью и в очках – Петя деда живым не видел, но на стенах дома висел десяток монохромных фотографических картинок – и владел единственной в округе библиотекой. Библиотека была не очень велика, но пополнялась до самой кончины деда и дважды меняла свое расположение. Сначала книги лежали под большой кроватью, на которой дед и бабушка тридцать лет назад зачали Петиного отца. Потом библиотека перекочевала в обшитый железом сундук – брат деда в свое время привез его из покоренного Берлина. И наконец нашла пристанище в самодельном книжном шкафу.
Петя долго стоял пред шкафом, прислушиваясь к шуму дождя за окном и скворчанию сковородки на кухне, где бабушка готовила ужин. Он почесывал затылок и неторопливо разглядывал корешки книг. Стоять было очень приятно и немного волнительно, но любое стояние должно чем-нибудь разрешаться – даже в своем юном возрасте Петя это понимал, – поэтому вскоре он с легким сожалением об уходящем моменте вытащил с нижней полки “Социальную географию” (как видно, дед Пети заботился не только о повышении собственной квалификации, но и об общем развитии).
На других полках, среди пособий по ветеринарии и выращиванию злаковых, стояли “Три мушкетера”, “Граф Монте-Кристо” и даже “Два капитана”, но Петя плохо ориентировался в книжном мире, главным критерием его выбора была толщина книги. “Социальная география” обладала ни к чему не обязывающей худобой, ей она и завоевала Петино сердце, обретя на старости лет новую жизнь.
Петя хотел отойти к письменному столу, за которым дед коротал долгие зимние вечера, но в это время бабушка позвала его есть, и вернуться к “Социальной географии” Петя смог только после ужина.
Текст оказался скучным, и если бы Петя любил читать, он наверняка взял бы другую книгу. Но поскольку ничего хорошего, по его представлениям, от книг ждать не приходилось, Петя терпеливо ползал глазами по строчкам, которые кололись непонятными словами (особенно неприятной казалась темная “демография”) и пугали тяжелой меланхолией. Книга была написана в начале пятидесятых, и в словах автора – его фамилию Петя благоразумно оставил за скобками восприятия – постоянно скользила грусть по ушедшим навсегда, впрочем, часто она была приправлена азартом исследователя: “Боевые действия сказались на рождаемости даже в таких отдаленных районах, как Новая Зеландия и Южная Америка. Причем объясняется это не только и не столько экономико-политическими факторами, безусловно, чрезвычайно важными, сколько негативным психологическим фоном, в первую очередь затрагивающим отношения между полами. Явление это чрезвычайно интересное и заслуживающее самого пристального внимания”.
Петя с холодным упорством прочитал первый параграф. Бабушка, вязавшая в углу, время от времени косилась на внука и довольно улыбалась. Сама того не замечая, она сильно давила на Петю. Под взглядом бабушки было сложнее отложить книгу в сторону, а читать становилось все труднее. Пете пришлось пойти на небольшую уловку. Он перестал читать все подряд, а стал просто медленно листать страницы, разглядывая картинки, которых было до обидного мало, и таблицы, которыми автор, напротив, несколько злоупотреблял.
Так Петя шел навстречу судьбе. Он спокойно изучал карты рождаемости, где страны были покрыты болезненной сыпью темных точек, густота которых соответствовала количеству новорожденных на тысячу человек. Он водил пальцем по строчкам с указанием средней продолжительности жизни мужчин и женщин, смертности горожан и жителей сельских районов, рождаемости для разных национальных групп. Он молча считал нули в столбцах, посвященных доходам различных возрастных групп в больших городах капиталистических стран. И в конце концов он нашел таблицу с указанием численности населения крупнейших мировых столиц.
Таблица была очень подробной. Помимо общей численности населения, в ней были указаны отдельно численность мужчин и женщин, людей моложе тридцати и старше шестидесяти и уже знакомые показатели смертности, рождаемости и средней продолжительности жизни. В последней же графе была приведена доля населения столицы в населении страны. Живая, но немного утомившаяся мысль Пети уже давно бегала по прилегающим к тексту дорожкам, и, когда он дошел до строчки, посвященной Москве, в его памяти всплыла оброненная как-то соседом Ванькой удивительно грустная фраза: “Повезло тебе, в Москве живешь”. Тогда Петя не мог оценить степень своего везения, в полной мере не удалось ему это и сейчас. Петя даже негромко вздохнул, обнаружив, что ему ничего не стоило родиться прямо в этой деревне, где телевизор был только у соседки, а мыться приходилось водой из тазика в темной дощатой пристроечке.
Затем Петя подумал, что точно так же он мог родиться и в американской деревне, где, наверное, есть не только телевизор, но и стиральная машина. Или где-нибудь в Африке, или в Китае… Слабое воображение не позволяло ему представить это достаточно ясно, но все же впечатление оказалось достаточно сильным. Петя еще немного посмотрел на таблицу, потом отложил книгу и стал разбирать свою кровать.
– Устал? – спросила бабушка.
– Ага, – сказал Петя.
– Ну ложись, я тоже лягу, – сказала бабушка.
…в тот вечер волк наконец нашел свою смерть. Он забрался под высокий, одиноко стоящий тополь, вокруг которого росли густые кусты, – может быть, прятался от дождя, а может, выбирал место для новой засады. Так или иначе, в тополь попала молния, и волка придавило рухнувшим деревом. Наутро его нашел Федор, тракторист, возвращавшийся домой от тетки, к которой пришел накануне за молоком и самогоном и остался ночевать, застигнутый дождем.
Комендантский час отменили, книжка тут же была забыта, и даже эпизод с волком скоро стерся из памяти, потому что Петя так и не увидел степного хищника. Он, конечно, хотел посмотреть на труп – бабушка рассказала, что случилось с серым, – но идти один не решился, а Ванька не смог ему составить компанию, потому что был наказан за страсть к творчеству. Накануне вечером, когда Петя изучал социальную географию, Ванька попытался вырезать фигурку волка из нового топора. Дед Ваньки не оценил такое рвение внука, и на следующий день Ваньку не пустили гулять.
В общем, лето закончилось, как обычно. Из Москвы приехал папа, пару дней работал над разными деталями конструкции дома (после чего перестали скрипеть двери, у кухонного окна появился второй ставень и перестала течь крыша пристроечки), потом собрал Петины вещи и повез сына на вокзал в душном круглом автобусе. Ванька провожал товарища и, когда Петя уже садился в поезд, крепко, совсем не по-детски, пожал протянутую руку и тихо сказал:
– Повезло тебе!
В душе Пети прошелестел легкий прохладный ветерок, но затем он оказался внутри вагона. Папа уже открывал лимонад ему и пиво себе, и думать о грустном расхотелось. Петя помахал Ваньке и уехал в Москву.
2
Поздней весной, накануне своего двенадцатилетия, Петя ненадолго попал в поле зрения милиции. Это была яркая и теплая пора подростковой пиромании. Петя с товарищами каждый вечер после школы отправлялся на прогулку, вооружившись зажигалкой. Целью оказывались самые разные объекты – старые автомобильные шины, урны, деревянные ящики на заднем дворе хозяйственного магазина и вытащенные из почтовых ящиков газеты.
Однажды решили поджечь стоявший недалеко от здания школы старый грузовик. Предприятие, как это часто бывает в детстве, выглядело довольно отчаянным, но почти безопасным. После короткого обсуждения технических вопросов друг Максим через разбитое лобовое стекло забрался в кабину, разложил на распоротом сиденье газету и развел костерок. Когда он выбирался наружу (уже почти стемнело, и задницу Максима живописно подсвечивали языки молоденького газетного пламени), из-за белого школьного угла появился милицейский патруль.
Максим, неловко спускавшийся с помятого капота, оказался в руках милиционеров, остальным же удалось скрыться. Как и все, Петя побежал домой. Пока он несся по темным и теплым майским улицам, им владела прекрасная эйфория спасшегося, но, когда за спиной захлопнулась дверь квартиры и все еще выделявшийся адреналин перестал расходоваться на мышечные усилия, в душе Пети возник страх, оказавшийся небеспочвенным. Примерно через полчаса в дверь позвонили. Открывать пошла мама, а ужинавший на кухне Петя зажмурился. Максим, еще совсем недавно бывший верным и преданным другом, попав в руки правосудия, быстро раскололся и выдал список адресов всех членов банды.
Впрочем, никаких серьезных юридических последствий происшествие не вызвало – пришедший участковый просто вежливо побеседовал с Петей, мамой и папой. Во время беседы он указал на то, что поджигательство может привести к увечьям и даже гибели как самих организаторов, так и случайных прохожих. В доказательство своих тезисов участковый привел несколько примеров, от которых затошнило не только маму, но и Петю. В конце разговора участковый пожал руку Пете и его папе, почему-то сказал, что в милиции служат не одни взяточники, и ушел.
После его ухода мама стала что-то говорить, но Петя слушал невнимательно – он был рад, что его не отвели в тюрьму. Затем в разговор вмешался папа, вначале просто молча куривший. Он ушел с кухни и вернулся с ремнем в руках. Такой поворот был совершенно неожиданным. Пете никогда прежде не приходилось испытывать на себе воспитательную силу телесных наказаний.
– Пойдем в комнату, – сказал папа.
– В большую? – уточнил Петя.
– Можно и в большую, – сказал папа.
Петя взглянул на маму. Та, казалось, хотела что-то возразить, но потом передумала. Петя встал с табуретки и молча пошел в комнату.
В комнате работал телевизор. Шли новости. Петя остановился в дверях. Папа спокойно подтолкнул его к дивану. Петя подошел к дивану.
– Ложись, – сказал папа.
Петя лег лицом вниз и деловито спросил:
– Штаны снимать?
Папа долго молчал, помахивая ремнем и глядя на экран телевизора. Потом откашлялся и сказал:
– Ладно, иди.
Петя с готовностью встал с дивана и пошел в свою комнату. Возле кухни он столкнулся с мамой.
– Повезло тебе с родителями, – сказала она.
Петя остановился и посмотрел на маму.
– Да, повезло, – повторила она и пошла смотреть телевизор.
Эта фраза, вполне обычная в данных обстоятельствах, могла остаться непонятой и забыться через несколько секунд, но пережитое потрясение обострило Петино восприятие. Он ушел в свою комнату, разобрал постель, выключил свет и лег в кровать. Когда электрические раздражители, направляющие будничный мыслительный процесс, исчезли из поля зрения и слуха, Петя вспомнил сначала Ваньку, потом волка, а потом и страшную таблицу. С неприятной ясностью он вдруг осознал, что ему действительно повезло – а может, и не повезло – родиться у конкретных мамы и папы. Мысль о том, что можно родиться в другом месте, в другое время и у других людей беспокойно заметалась по взбудораженному юному мозгу. По молодости лет Петя еще не был готов к серьезным обобщениям и далеко идущим выводам, но маленькая царапинка, появившаяся на прикрывающем картину мира стекле почти два года назад стала в тот вечер заметной трещиной.
Спустя пару дней Максим, чтобы загладить вину перед компанией, устроил товарищам экскурсию к дырке в стене женской бани, и уже совсем другие мысли, желания и сомнения стали оформляться в зреющей Петиной душе.
3
В пятнадцать лет Петя неожиданно и довольно грубо был вырван из мирового культурного контекста. Мутным зимним днем, когда полумертвое солнце нехотя резало отверстия в тонком слое сыпавших мелким снежком облаков, Петя, выходя из школы, поскользнулся на обледеневшей ступеньке, упал навзничь и сильно ударился головой. Удар вызвал сотрясение мозга средней тяжести. Петя потерял сознание и очнулся только в больнице. Там он провел десять дней, из которых запомнились бесконечная череда уколов и пугающая процедура снятия электроэнцефалограммы, которую за этот короткий срок Петя пережил трижды. Надетая на голову резиновая авоська больно тянула за волосы, по щекам тек налитый щедрой медсестрой электролит, а перед закрытыми глазами билось синее сердце стробоскопа. Все это напоминало сцены из фильмов про секретные опыты в области сверхъестественных способностей.
Петя с нетерпением ждал выписки, тем более что все трое его соседей по палате ужасно храпели по ночам и мешали высыпаться, а медсестры не обращали на Петю внимания из-за юного возраста. Но желанное освобождение принесло страшное разочарование. Во время финальной беседы с Петиной мамой лечащий врач сказал, что в течение пяти недель Пете нельзя будет смотреть телевизор, сидеть перед компьютером и подолгу находиться на ногах. Из всех возможных развлечений оставались посещения школы, чтение и вязание (последнее, конечно, сразу отпадало).
Так второй раз в жизни Петя был вынужден обратиться к литературе. Поначалу он отдавал предпочтение газете “Спорт-Экспресс” и журналам для подрастающего поколения, в которых постный текст приправлялся жирными цветными картинками. Пестрота страниц в известной степени компенсировала недостаток телевизионных передач, который Петя ощущал очень остро. Однако вскоре с ним случилась беда. Настя, первая Петина настоящая подружка, с которой он уже и целовался, и даже пару раз щупал немеющими пальцами наиболее мягкие и привлекательные участки юного тела, была замечена с другим мальчиком. Весть эту принес телефон, долго говоривший с Петей голосом Максима. Мальчик был незнакомым, но на вид ему было лет семнадцать, и явное преимущество соперника сделало обиду вдвойне горькой. В отчаянии Петя забросил газету и журналы, три дня не ходил в школу – после сотрясения мозга достаточно было пожаловаться маме на сильную головную боль, чтобы увильнуть от неприятной обязанности, – и в конце концов обнаружил, что сидит на кухне, возле окна, за которым все еще ползла унылая московская зима, с книгой в руках.
Книга называлась “Антология современной малой прозы” и была наполнена короткими и не очень рассказами людей со странными именами и фамилиями, которые никогда не встретишь в классном журнале. Рассказы были разными, некоторые радовали волнующими сценами нездоровых половых отношений, но большинство оказывались малопонятными философскими конструкциями. Петя карабкался по ним с отчаянием альпиниста, потерявшего в лавине всех товарищей и идущего к вершине только потому, что больше ничего не остается.
Но и среди неприятной зауми попадались иногда странно красивые кусочки. Например, Петю сильно затронул следующий абзац: “Веня снял шапку, высморкался в толстый рукав ватника и сел за стол, быстро покосившись в сторону красного уголка. Марина поставила перед ним большую тарелку с борщом, села на соседнюю табуретку и, подперев по дурацкой привычке щеку кулаком, стала смотреть, как Веня обедает. Тот хотел было прикрикнуть на нее, но потом, вдруг, неожиданно, сам не зная, не понимая и не желая понимать почему, уставился в тарелку. Взгляд его со странной легкостью погрузился в жирную жижу, и Веня, по обыкновению выругавшись про себя, подумал о том, сколько тонн борща и ухи уже прошло через эту тарелку и сколько еще пройдет. На его лице, напоминавшем два положенных друг на друга и неровно скрепленных плохим раствором кирпича, появилось настолько странное выражение, что Марина невольно отпрянула.
– Что с тобой? – тихо спросила она. – Выгнали?”
Петя не стал читать дальше. Отложив книгу в сторону, он поднялся с табуретки, достал из шкафчика тарелку и поставил ее на стол. Какое-то время он просто смотрел на фаянсовую емкость, думая о тоннах борща и ухи, а потом его мысль, словно получив наконец недостающую энергию, стала раскручиваться сама.
“Мы – то, что мы едим”, – вспомнил Петя висевший в школьной столовой плакат.
“Так едим-то мы примерно одно и то же”, – подумал он дальше.
“И, стало быть, ничем не отличаемся”, – оформился в его сознании очевидный вывод.
“По идее. По факту-то отличаемся? Или нет?”
Петя обвел кухню взглядом, словно надеясь услышать ответ на неприятный вопрос. Но отвечать было некому.
“Каждый организм слагается из веществ, поступающих внутрь него с пищей и водой”, – пискнула в мозгу молодая учительница биологии.
“Поэтому мы – то, что мы едим”, – добавил Петя уже своим, казавшимся ему басовитым, а на деле довольно высоким голосом.
Он был восхищен стройным рядом силлогизмов, но потом в голову полезла какая-то чушь. Петя подумал, что ест в точности то же самое, что и родители, но вот Макс, например, никогда не ест суп, а Настя (его губы слегка дрогнули при воспоминании о ней), та очень любит макароны с сыром.
“Поэтому, что ли?” – подумал Петя и ощутил странную растерянность.
В поисках ответа он стал читать рассказ дальше, но там речь шла уже о другом – Веню действительно выгнали, и, разозленный несправедливостью, он целую неделю бил и насиловал жену Марину, после чего она убила его, спящего, утюгом. Петя рассеянно подумал о том, каким же надо быть ублюдком, чтобы вот так, между делом, замарать бумагу такими страшными вещами. Неопределенность мучила его до самой ночи, поделиться своими сомнениями с папой или мамой Петя не решился. Хотел было позвонить Максу, но передумал, а потом долго не мог заснуть. Все крутилась перед глазами пустая тарелка.
Наутро Петя, немного удивив родителей, отправился в школу. Считать, что его вынудило к этому случившееся накануне, было бы преувеличением. Петя просто чувствовал, что уже основательно засиделся дома, да и хотелось все-таки посмотреть в глаза Насте. Даже билась где-то на донышке мелкая рыбешка глупой надежды, что вот она его снова увидит и… впрочем, рыбешка была совсем мелкой, и по-настоящему Петя не ждал от похода ничего сверхъестественного.
Встреча с Настей произошла неожиданно быстро – уже на второй перемене он увидел свою бывшую подружку. Настя вынырнула из ведущего к столовой коридора в общий вестибюль. Одной рукой она держала пакетик с соком, время от времени поднося его к лицу и обхватывая губками пластиковую трубочку, другой сжимала ладошку шедшей рядом толстой подружки. Увидев Петю, Настя остановилась, подружка ухмыльнулась и убежала в направлении туалета. Петя подошел, поздоровался… в общем, все было именно так, как и бывает в таких ситуациях, даже матерные слова стояли по строго определенным многовековой эволюцией беседы местам. Вернувшись домой, Петя, движимый неявными суицидальными мотивами и пользуясь отсутствием родителей, включил компьютер и все имеющиеся в квартире телевизоры. Когда мама пришла домой с работы, Петя методично ходил из комнаты в комнату, задерживаясь минут на пять возле каждого экрана. Мама почувствовала неладное, но спрашивать и ругаться не стала. Просто выключила телевизоры и компьютер и пошла готовить ужин.
Петя вернулся в свою комнату и до вечера лежал на диване. Его мучила сильная головная боль, из-за которой он позволил себе не выходить на кухню к ужину – все-таки нет худа без добра, – а перед сном вдруг достал из рюкзака тетрадку, нашел учебник географии, отыскал там нужные сведения и принялся за вычисления. Конечно, они были несложными и результаты очевидными, но Петя аккуратно заносил все цифры на бумагу. Он подсчитал вероятность рождения в Москве, Нью-Йорке и Токио. С чувством некоторого удовлетворения от собственной сообразительности повторил расчет еще раз, уже отдельно для мужского пола. Потом вычислил вероятность появления на свет в России, США и Аргентине. От нечего делать подсчитал, каков шанс получения жителем Земли норвежского паспорта. Уже ближе к полуночи он записал основное соотношение своей науки, представлявшее собой дробь, в числителе которой стояла единица, а в знаменателе возглавляемые шестеркой девять нулей. На эту последнюю дробь Петя смотрел очень долго, после чего заменил шестерку тройкой (каждое появление в расчетах женского пола вызывало легкую и приятную душевную боль), потом выключил свет, немного постоял перед окном, глядя на заснеженный двор, и, наконец, лег спать.
4
Трудно сказать, оказали ли эти переживания положительное или отрицательное действие на Петину душу. Расстановка плюсов и минусов – дело крайне сложное, и даже такие серьезные издания, как Библия и Уголовный кодекс, далеко не всегда служат тут помощниками. Однако с той поры Петя привык к чтению, стал учиться намного лучше, особенно легко ему давалась литература. Только хорошая память директора школы и классной руководительницы не позволили Пете получить медаль. После школы Петя, родители которого раньше с мучительным ужасом смотрели посвященные дедовщине телерепортажи, легко поступил в институт.
Институт был медицинским, но Петя уделял много внимания математике и даже стал собирать библиотеку. Собственно, библиотека эта и стала первым тревожным сигналом для Петиного папы, немного разбиравшегося в литературе. На полках, которые Петя сам повесил над диваном, появлялись книги, посвященные только двум темам – учебники, сборники задач, а потом и серьезные академические монографии по теории вероятностей, и демографические исследования. Папу насторожила такая однобокость, тем более что Петя стал нелюдим и все реже общался с друзьями. Однако принимать какие-то меры было бы глупо, и папа молча пережевывал свои эмоции, сидя на кухне в облаках табачного дыма, и никогда не делился ими с мамой, даже если она заводила разговор о том, что Пете совсем не звонят девочки. Мама связывала изменения в Петином характере с сотрясением мозга и иногда даже думала, уж не отшиб ли Петя тогда, зимним утром, что-нибудь важное.
Сам же Петя мучился от невыразимости овладевшей им идеи. Первая же попытка донести ее до человечества окончилась полнейшим крахом. Случилось это, когда провожали Максима в армию. Во время праздника – суть которого была неясна, потому что Максиму в армию совсем не хотелось – много пили и пели, гуляли по прохладному октябрьскому городу и тискали приглашенных в компанию девчонок. Ближе к вечеру, когда сидели на лавке рядом с пахучим Максимовым подъездом и допивали уже неучтенную бутылку портвейна (напиток этот не очень популярен среди молодежи, но старший брат Максима приобщил Петиного товарища к высокому искусству пития), Петя, покачиваясь и совсем забыв о причитавшейся ему подружке, взял Максима за плечо и громко сказал:
– А знаешь, кто ты?
– Знаю, – так же громко ответил Максим.
– Нет, – сказал Петя и покачал в воздухе указательным пальцем, – не знаешь, а я тебе, хочешь, скажу?
– Ну скажи, – ответил Максим. По лицу его бродило веселое отчаяние, и, если бы Петя не был поглощен собственными идеями, он бы заметил, что друг не в настроении. Но Петя уже несся вниз с горы собственного знания, останавливаться было поздно. Он открыл рот, прокашлялся и сказал фразу, которую потом включал во многие свои сочинения в качестве эпиграфа:
– Ты – просто ох…но везучий сперматозоид!
Максим долго молчал. Сначала он даже улыбался и казалось, что к нему приходит понимание, но потом улыбка превратилась в жирный плевок, упавший на грязный асфальт, а через несколько секунд туда же упал Петя, зажимая развороченный крепким кулаком нос.
– Поде…нул? – спросил Максим, наклонившись над товарищем. После этого он дважды ударил Петю в бок остроносой туфлей. – Умный?
Петя ничего не ответил. Он был в отчаянии от того, что остался непонятым. Две недели его мучили головные боли (после сотрясения мозга каждый удар по голове приводил к тяжелым последствиям), и в следующий раз вступить в беседу с человечеством Петя решился только на втором курсе, когда ему читали курс философии. Преподаватель был относительно молодым, и Петя решил, что это человек острого ума и вообще понимающий. Поэтому после очередного семинара – кстати, тоже в октябре – он как-то подошел к нему и задал совсем несложный вопрос, выражавший лишь малую толику накопленного Петей знания. Преподаватель снисходительно улыбнулся, потом долго что-то говорил про идеализм и солипсизм и в конце концов заговорщицким тоном сказал:
– Сейчас немногие читают Ленина. А вы попробуйте. “Материализм и эмпириокритицизм”. Очень рекомендую.
Петя книжку прочитал и с сожалением обнаружил, что опять промахнулся. Правда, от разговора все равно получилась польза – на экзамене Петя достал невыученный билет (даже во время сессии он продолжал свои изыскания, оттого не всегда хорошо получалось подготовиться), отвечал плохо, но преподаватель вспомнил тот разговор, сказал, что сегодня интересующийся философией молодой человек – редкость, и вывел в зачетке неожиданную пятерку. Однако эта локальная победа лишь подсластила горечь глобального поражения. Петя понял, что нужно более четко оформлять свои мысли. Тогда он впервые стал писать.
Петя писал свои статьи в тетрадке, а потом правил и набивал на компьютере, включая нехитрую современную музыку. Статьи выходили хорошими и страшными, в каждой строчке шевелился вопрос, а обилие десятичных дробей придавало им убедительность. Петя был очень доволен работой и через некоторое время стал распечатывать статьи на принтере и рассылать их по серьезным научным журналам. Однако результат оказался неожиданным. Статьи к публикации не принимали, и частые звонки в редакции никак не меняли ситуацию.
Тогда Петя совершил неожиданный ход на пути к популяризации своих идей. В руки ему попался журнал, вроде бы относившийся к сфере знаний, но такой же красочный и не перегруженный текстом, как и давно забытые издания для молодых. Прочитав пару статей, Петя легко перенял стиль и быстро соорудил новое произведение под названием “Везучий сперматозоид”. В статье было намного меньше дробей, чем обычно, зато много веселых оборотов типа: “Никто до сих пор не считал количество использованных презервативов, однако это не так сложно, достаточно просто суммировать продажи в аптеках на территории определенного региона. Даже с учетом того, что часть презервативов будет использована для изготовления капитошек, а часть так никогда и не найдет применения (половая слабость по-прежнему остается серьезной проблемой человечества), можно сделать в целом потрясающий вывод”. Статью напечатали, а Петя получил жирный гонорар, величина которого поразила и совершенно успокоила родителей.
Успех окрыляет и ослепляет. Петя мог просто доить удачную тему, но этого ему было мало, и он решил сделать свое открытие темой дипломного проекта. Поначалу все шло удачно. Заведующий кафедрой венерологии, научный руководитель Пети, оказался чрезвычайно доволен содержанием и оформлением первых глав диплома, хвалил обилие математических выкладок и часто смеялся, встретив особо удачный в стилистическом отношении оборот (правда, потом обычно просил его поправить, упростить или совсем вычеркнуть). Проблемы начались ближе к защите, когда Петя стал излагать суть. Заведующий кафедрой теперь часто хмурился, морщился и с огромным трудом допустил Петю к защите, предварительно вытравив из текста диплома многие дорогие Петиному сердцу выводы.
Катастрофа произошла на защите. Накануне Петя совсем не спал, искал согласия с собственной совестью и в конце концов решил переписать доклад вопреки мнению заведующего. Петя защищался вторым. Когда он вошел в еще не уставшую аудиторию, заведующий кафедрой ободряюще ему улыбнулся, но на лице его читалась тревога. Спустя десять минут все было кончено. Петя почти не запомнил ни своей речи, ни вызванной ею бури негодовании. В его памяти отпечатался только последний вопрос заведующего:
– Да как вы можете утверждать, что родиться невозможно? Как же тогда, прошу прощения, на свет появились все мы?
В этот момент Петя заплакал. Спустя неделю он оказался в психиатрической больнице и провел там почти полгода. Рассказывать об этом времени не хочется, можно разве что привести одну интересную запись из истории Петиной болезни, сделанную лечащим врачом вскоре после знакомства с Петей.
“Расщепление сознания у пациента очень сильное. Можно констатировать, что это тот самый канонический случай идеальной шизофрении, теоретически предсказанный профессором Грофом около полувека назад. Пациент “логически” обосновывает невозможность актуализации в конкретном теле в конкретном месте в конкретный момент времени. Приводит в подтверждение своей идеи обширные математические выкладки, едва ли поддающиеся серьезной проверке. На основании этих выкладок он постоянно отождествляет себя с различными личностями, как умершими, так и живущими, причем в самых удаленных районах. Диапазон отождествления чрезвычайно широк, от северного погонщика оленей до почти анекдотического Наполеона.
Трудно сказать, что стало основой столь катастрофического нервного расстройства. Может, причиной послужила серьезная травма головы или прием наркотических препаратов (впрочем, последнее может быть простой фантазией пациента, очередным проявлением ложного отождествления. Установить однозначно факт наркомании не удалось). Однако представляется наиболее вероятным, что первотолчком послужило некое детское переживание, вспомнить которое пациент не в состоянии даже под гипнозом”.
Стоит ли говорить, что лечащий врач защитил докторскую диссертацию.
5
Закончилось это приключение тоже летом. Петя выписался из больницы, и папа отвез его в деревню. Врач сказал, что на природе легче пройдет последняя стадия реабилитации.
И, действительно, Петя быстро и заметно креп. Он очень помогал бабушке по хозяйству, ходил купаться и ловить рыбу, разводил по вечерам костер на заднем дворе и даже иногда катался на все еще живом велосипеде.
Но однажды вечером он остановился возле книжного шкафа. Шкаф немного покосился, однако его здоровье пока не вызывало опасений – Петин дед поработал на совесть. Петя долго стоял перед шкафом, слушая скворчание сковородки на кухне – бабушка как раз готовила ужин, – и разглядывая корешки книг. Стоять так было очень приятно, но каждое стояние должно чем-нибудь разрешиться, теперь Петя понимал это еще лучше. Поэтому через некоторое время он достал из шкафа тонкую “Социальную географию”. Даже после серьезного фармакологического курса книга показалась ему знакомой. В это время бабушка позвала Петю ужинать, и приступить к чтению он смог только после еды. Поначалу сильно клонило в сон, но потом чтение захватило. Петя читал все быстрее и быстрее – так случается, когда читаешь хорошо знакомый текст. Бабушка сидела на своей кровати и иногда с улыбкой косилась на внука. Наконец, Петя шумно вздохнул, захлопнул книгу и положил ее на стол.
– Пойду прогуляюсь, – сказал он и вышел из комнаты.
Прекрасна степная ночь. Небо забрызгано такими яркими звездами, что луна стесняется выползать надолго из-за горизонта. Так, разве что выглянет ненадолго и тут же скроется за плоским краем степи. Пахнет полынью и пшеницей. Громко, удивительно хорошо и ужасно нервно трещат в траве цикады, сверчки или кто там еще. Идешь по пыльной проселочной дороге, и кажется, еще немного – и перестанет биться сердце, и замучает до смерти отчаянная, непонятная, ничья, только твоя, такая ясная и верная мысль.
У Пети не было часов, он не знал, как долго ходил и как далеко ушел. Только один раз он ощутил легкий запах тины и понял, что водохранилище совсем недалеко. А потом вдруг ударило в спину, полоснуло по ушам тяжелое рычание, треснуло что-то в шее и еще успело мелькнуть в голове: “Неужели волк?..”
6
Нашли его утром примерно в двух километрах от дома шедшие на водохранилище рыбаки. Петя лежал лицом вниз, его шея была разорвана сильными звериными клыками. Этот случай напомнил пожилым рыбакам давнее происшествие с волком, но тут история была другая. В соседней деревне взбесился и убежал от хозяев огромный волкодав. Он то и встретил Петю на ночной степной дороге, когда до рассвета было уже недалеко…
г. Зеленоград