Предисловие Владимира Салимона
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2005
Я не был в Красноярске и не видел, как в мутных енисейских водах отражаются белоснежные облака. А вот в городе К. на реке Е. мне случалось бывать не однажды благодаря Евгению Анатольевичу Попову.
Все началось с книжицы издательства “Ардис” в грязновато-зеленом переплете. Называлась она “Веселие Руси”. Странным говорком, чуть жалостливо и на редкость проникновенно живописал автор нескольких десятков рассказов, в нее входящих, русскую глубинку, от который мы ныне так страшно далеки. Однако в ту пору сердца наши еще не столь загрубели, и окружающая жизнь не окончательно утратила ценность в глазах просвещенной части человечества. Сопереживание не считалось признаком дурного вкуса. Во всяком случае, прочитав сборник Попова, я поспешил поделиться впечатлением с современниками. “Что ты! – сказали мне. – Попов Евгений – писатель известный, его Шукшин напутствовал в “Новом мире”.
Несколькими годами позже я познакомился с Евгением Анатольевичем, так сказать, лично. Именно тогда я узнал, что у Попова есть волшебный сундук. То ли потому, что на нем коротали ночи многие великие и знаменитые мира сего и пропитался он духом творчества, может, оттого, что, если привстать на нем, то неожиданно для самого себя увидишь аж за тридевять земель, настолько высок он и могуч. В этом сундуке хранил писатель рукописи, многие из которых стали в дальнейшем книгами, такими, как любимая мной “Жду любви невероломной” или “Самолет на Кельн”.
Взявшись за их перечисление, невольно собьешься на славословие отечественному классику, а этого бы никак не хотелось, несмотря на достаточно серьезный повод – Юбилей. Думаю, сам юбиляр относится с душевным трепетом, если не с испугом, к подобного рода событиям нашей действительности.
Насколько я знаю, сейчас готовится к изданию новая книга Попова, главным героем которой является некто Гдов, то ли человек, то ли город Псковской области. Впрочем, у Евгения Анатольевича что ни персонаж, то фигура огромного масштаба, наверное, в связи с тем, что он сам таков – во всем своем многообразии.
Когда-то, сидя на берегу озера Волго, мы смотрели вдаль, писатель Попов, художник Семенов и я. Стояла глубокая осень, и дул холодный ветер, а мы все смотрели и смотрели за горизонт. За ним происходило нечто неведомое, уму не подвластное. Какой-нибудь разочарованный в жизни мастер художественного слова сказал бы, наверное: там закаляется сталь!
Мы же сидели молча. Хорошо посидеть в приятной компании, рядом с милыми сердцу людьми.
Будь здоров, дорогой Евгений Анатольевич!
И по возможности счастлив.
Владимир САЛИМОН
Ты не ругай сибиряка,
Что у него в кармане нож.
Ведь он на русского похож,
Как барс похож на барсука.
Леонид Мартынов
ЭМАНАЦИЯ, -и, ж. Книжн.
Истечение, излучение, выделение
чего-л. откуда-л.
Словарь русского языка
В возрасте шестнадцати лет я иногда страдал от отсутствия карманных денег, отчего, получив советский паспорт, тут же направился на базу Росбакалеи, где предложил свои услуги в качестве грузчика. Дело было, естественно, в Красноярске, где я родился и жил до семнадцати лет, а потом как попал в Москву, так в ней и застрял до нынешних странных времен с перепутанными координатами, когда одни вдруг страшно разбогатели, а другие живут по-прежнему.
Да, по-прежнему, по крайней мере – не хуже, чем при коммунистах, – утверждаю я, рискуя вызвать на себя гнев социально озабоченных элементов. Судите сами – моя мать получала от щедрот развитого социализма пенсию 34 руб. 46 копеек, питались картошкой, луком и огурцами, а знаменитые сибирские пельмени стряпали лишь на праздники.
За разгрузку бакалеи платили в среднем четыре-пять рублей в день, но деньги выдавали на месте. Мы работали на пару с тощим, испитым сибирским мужичком, одетым в униформу советского человека – кирзовые сапоги, телогрейка, тряпичная шапка-ушанка. Никаких кроссовок, джинсов тогда не водилось. Вернее, они, наверное, были уже где-то там, на Западе, равно как и колготки, журнал “Плейбой”, Хью Хеффнер, сексуальная революция, прогресс, но до Сибири весть об этих предметах и знаках культуры тогда еще не дошла, не то что сейчас, когда по телевизору рекламируются “прокладки” и пляшут голые девки, а все мои земляки теперь одеты в японо-китайский разноцветный ширпотреб, радующий глаз и греющий не только душу, но и тело. Что немаловажно при морозах, доходящих в Сибири до астрономических отметок и ломающих европейские термометры.
Настал час расплаты. Я подал начальничку свою свежую “краснокожую паспортину” (тогда они, кстати, были зеленого, вернее, болотного цвета), а мой напарник вытащил татуированной рукою нечто действительно красное, но грязное и мятое.
– Это что? – удивился шеф.
– Это вид на жительство, сэр, – скромно сказал мужик.
– Так ты что, иностранец, что ли, мля? – изумился конторщик.
– Совершенно верно. Подданный Венгерской социалистической республики товарищ Ласло Кольтенеккер.
– А здесь чего делаешь?
– С зоны откинулся, – пояснил мужик.
С которым мы тут же направились в ближайшую пивную, носившую неофициальное название “Белый лебедь”, где он поведал мне, что подростком сдуру записался в немецкую разведшколу, в которой пробыл неполный день, ограбив продуктовый склад и возвратившись в Будапешт, откуда его и взяли в шестнадцать (моих тогдашних!) мальчишеских лет как шпиона. Увезли сначала во Львов, потом в Москву, где воткнули пятнадцать лет и направили в Норильск, где он давал нашей стране угля “мелкого, но много”. В 56-м его реабилитировали, но в лагере он получил еще пару сроков за побеги, так что его пребывание на нашей гостеприимной земле несколько затянулось и он теперь уже не чает, как выбраться на родину, где его сестра держит аптеку, несмотря на социализм, а он опять находится под следствием за хулиганство. Говорил он решительно безо всякого акцента, зато с использованием всей гаммы ненормативных слов и блатной лексики. Говорю же, простой сибирский мужик…
Это – пример волшебной эманации Сибири, где любой мужик зачастую имеет биографию, достойную пера писателя Александра Дюма-отца, создателя графа Монте-Кристо.
Где тусклый с виду камень может оказаться самородком.
Где можно раствориться в “зеленом море тайги” и бесследно исчезнуть с глаз начальства, которое всегда враждебно человеку, о чем справедливо толковал еще Карл Маркс.
Где Дикий Восток плавно переходит в Дикий Запад, опровергая тем самым известный постулат певца британского империализма Редьярда Киплинга о том, что смешивать эти части света нельзя. Прекраснейшим образом они смешиваются, что может вам подтвердить упомянутый Ласло Кольтенеккер, если он, конечно, еще существует на этом свете. “Я – гений Сибири, Новой Америки!” – кричал, эпатируя публику, первый сибирский футурист Антон Сорокин, автор книги “33 скандала Колчаку”. Антон Сорокин был прав, но его заморили большевики.
Да и то – Сибирь чем не американский melting pot, или плавильный котел, если выразиться по-нашему? Русские, украинцы, белорусы, казахи, немцы, которые постепенно наполняли Сибирь с ХV века, ненцы, эвенки, эвены, хакасы, долгане, кеты, буряты – что жили здесь всегда, как индейцы всегда жили в упомянутой Америке. Французы, англичане, японцы, китайцы, литовцы, латыши, эстонцы… Ответственно утверждаю, что за годы и столетия все переплавилось, кто бы что по этому поводу ни говорил, что бы ни декларировал. К примеру, у одного из главных радетелей русской идеи, живущего в городе И., стоящем на реке А., – выдающиеся азиатские скулы, доставшиеся ему в наследство от предков – тофаларов, крещеный еврей из того же города является видным современным русским поэтом, а финн Тойво Ряннель стал знаменитым сибирским пейзажистом.
Что, собственно, никого не удивляет или по крайней мере не должно удивлять. Ведь все люди – братья, не так ли?
А вот еще на моей памяти. В верховьях горной сибирской реки Маны проживал в избушке один скромный сибиряк, которого звали Ян Рейнгольдович.
Судьба его была проста и тривиальна. Он сначала служил фокусником в цирке, а потом догадался написать статью “О свободе выборов в СССР”.
Отсидев свои десять лет и переместившись в ссылку, он совершенно не грустил и ни о чем не жалел. Питался картошкой, выращенной на собственном огороде, и “дарами тайги” – кедровым орехом, рыбой, убоиной. Спиртными напитками брезговал, но возделал в тайге маленькую делянку марихуаны для собственных нужд, чтобы окружающая его действительность окончательно приобрела черты фантастической реальности.
В деревне его побаивались и считали колдуном после одного таинственного случая. Свирепый председатель колхоза по прозвищу Черномор выгнал-таки его на какую-то ничтожную работу, за которую колхозникам платили тогда не деньги, а трудодни, так называемые “палочки”. То есть отмечали, кто сколько и где работал, а осенью давали за каждую “палочку” определенное количество зерна, меда, капусты, как при первобытно-общинном строе.
Так вот, Ян Рейнгольдович пришел к правлению колхоза, где уже сидели на корточках колхозные мужики и курили махорку. Было жаркое лето. Лето в Сибири с ее континентальным климатом для европейца на удивление жаркое, аномальное – плавится смола, хочется квасу, работать неохота.
Ян Рейнгольдович для чего-то явился на эту “разнарядку”, имея в руках круглую бухту толстой веревки. Колхозники молчали на корточках. Ян Рейнгольдович забил косячок, тоже немножко, можно сказать, покурил, после чего, размотав веревку, пустил ее вверх, где она вертикально стала колом. Ссыльный фокусник проворно полез по веревке в небеса, где и скрылся вместе с веревкой.
А когда люди бросились к нему домой, то увидели, что он сидит на завалинке и опять же мирно покуривает.
Я, как пытливый молодой человек с незаконченным на тот момент высшим образованием, спросил тогда кудесника, зачем он не вознесся в это неизвестное пространство еще в лагере, а тянул срок, как все другие советские люди, но Ян Рейнгольдович объяснил мне все очень просто: в зоне не было подходящей веревки и, как это ни странно звучит в нынешние развратные времена, не было анаши. Ян Рейнгольдович включил коротковолновый приемник, и мы стали слушать “Час джаза” Луиса Конновера, транслируемый враждебной радиостанцией “Голос Америки”, которая вещала тогда с Окинавы, японского острова, сданного в аренду американцам для подобных их антисоветских нужд.
…Золото опять же, которое вот уже много веков сводит с ума человечество. Золота в Сибири было, есть и будет всегда навалом, отчего беспортошный мужичонка мог словить удачу, несказанно разбогатеть, построить церковь и закончить свои дни все в той же советской тюряге, как эксплуататор трудового народа. Есть такой город Енисейск, куда в свое время были сосланы декабристы, а потом началась золотая лихорадка. Этот город замечателен своей дивной бытовой деревянной архитектурой и обилием крепких каменных церквей, возведенных фартовыми золотопромышленниками. Крепких настолько, что когда очередной советский царь Никита Хрущев решил заново бороться с религией, то одну из церквей, стоявшую на крутом откосе Енисея, пытались сначала взорвать, потом разломать бульдозером, но она устояла. Тогда церковную колокольню обмотали двойным стальным тросом, по реке пустили баржи для рывка, но церковь лишь слегка накренилась, как Пизанская башня, а Никиту его партайгеноссе в октябре 1964-го сняли за волюнтаризм, Карибский кризис и кукурузу. С тех пор храм в таком виде и стоит на сибирском берегу, а кто мне не верит, пусть возьмет туристическую путевку и лично сам убедится, что я и на этот раз не вру.
Кто-то может сказать: зачем это я так много про тюрьму да лагеря, когда их и на европейской территории России нынче вполне достаточно?
Так, а как же иначе? Ведь Сибирь и есть те самые, согласно ироническому народному определению, образцовые “места не столь отдаленные”, где к тому же “вечно пляшут и поют”, где пословица “от сумы да от тюрьмы не зарекайся” является не пожеланием, а руководством к действию и где “отсидевший” вовсе не является изгоем общества, как это, например, было в крупных российских городах, куда подобную энергичную публику не пускали, и она, помыкавшись на воле, чаще всего отправлялась обратно за решетку.
И где действительно была и есть романтика, как бы ни было опошлено это слово к концу 60-х прошлого коммунистического века, когда оно означало, что молодежь для того только и создана, чтобы, покинув хоть и скудную, но городскую инфраструктуру, практически бесплатно или за советские гроши вкалывать на комарах или на морозе, зарабатывая себе букет хронических болезней во имя туманного светлого будущего, которое уже не за горами.
Понимаешь, это странно, очень странно,
Но такой уж я законченный чудак.
Я гоняюсь за туманом, за туманом,
И с собою мне не справиться никак, –
пелось в популярной туристской песне. А в песне более официальной, но все равно молодежной, юные певцы гордились:
Ведь мы ребята, да-да, ведь мы ребята, да-да,
Семидесятой широты.
То есть широты заполярного города Норильска, города, построенного зэками и для зэков, которые “давали стране” не только угля, но и никеля, и молибдена, и золота при зимних температурах до –50 С и ветре, сбивающем с ног. А когда один мой знакомый поэт описал в стихах, как он, нырнув в дивное синее бездонное норильское озеро, наткнулся на моток колючей лагерной проволоки, его обвинили ни больше, ни меньше, а в мещанстве, что было тогда серьезным оскорблением, за которым шла вообще вражеская деятельность типа диссидентской.
Так вот, я утверждаю, что сибиряки – это особая порода россиян, а фраза “богатство России Сибирью прирастать будет” – отнюдь не слоган. И дело даже не в обилии газа, нефти, леса, элементов таблицы Менделеева и алмазов, закопанных в земле, а в том, что люди здесь таинственным образом умеют минусы жизни обращать в плюсы.
Как-то, в середине 60-х, я попал в удаленный поселок староверов в районе дикой сибирской реки Подкаменной Тунгуски, и был немало удивлен тем, что в добротных, зажиточных домах этих якобы отсталых граждан имеется электричество, которого не было тогда и в более просвещенных местах, например, во многих подмосковных деревеньках, где люди продолжали освещать себя керосиновыми лампами. Я не поверил своим глазам – богомольцы пользовались сепараторами, стиральными машинами, воду из колодца качал электронасос.
Секрет объяснился просто: власть махнула на них рукой, и они расцвели, продавая круизирующим по Енисею туристам рыбу, икру, грибы, а вырученные деньги тратя не на водку, а на дело. Напиться мне тем не менее дали из отдельной кружки “для чужих”, и я, помнится, тогда еще подумал, что, может быть, это даже и хорошо в смысле гигиены и нераспространения микробов. Поразил меня и их инвентарь – лопаты, плуги, топоры, сделанные из какого-то неведомого мне нержавеющего металла. Выяснилось, что именно в этом месте падают с неба недогоревшие куски космических ракет, с которыми и работают местные кузнецы.
И вообще получается, что чем меньше власть лезет в частную жизнь человека, тем лучше для всех. Мой друг, космофизик Владимир Н., лишенный в начале 70-х допуска к секретным работам за чтение книги Пастернака “Доктор Живаго” и ныне живущий в Италии, родился в знаменитом сибирском колхозе-орденоносце, который состоял из трех ссыльных сел: село немецкое, село китайское, село русское. Жили там не просто зажиточно, а богато. Ибо командовал этим колхозом умнейший мужик, который все понял про социализм задолго до перестройки, и фактически этот колхоз был не чем иным, как объединением единоличников, где общественная собственность существовала только на бумаге. Так же, на бумаге, существовала там и Советская власть – ссыльные крыли коммунистов почем зря, и им за это ничего не было, потому что некому было на них стучать, а если и поступали наверх сигналы, то председатель от инспектирующих просто-напросто откупался деньгами или давил на них своим авторитетом Героя Социалистического Труда (!), депутата Верховного Совета (!!) и члена ЦК КПСС (!!!). Не знаю, что сейчас с этими крестьянами, но почему-то думаю, что они и в условиях дикого капитализма умеют от жизни брать свое.
И почему-то думаю, что не зря, не зря Тунгусский метеорит, который по некоторым гипотезам был космическим кораблем с пришельцами, приземлился в чаянии общения с братьями по разуму именно в Сибири. “Большое видится на расстоянии”, – писал Сергей Есенин. Волшебная эманация Сибири притягивает, волшебная эманация Сибири спасёт…
P.S. Однако, чтобы не заканчивать на такой патетической ноте, приведу еще одну историю, приключившуюся с моим приятелем-выпивохой С., который по пьяному делу отстал от поезда транссибирской магистрали на какой-то маленькой станции, оказавшись в этих глухих местах без копейки денег и в домашних тапочках. Ну денег на билет ему добрые сибиряки дали, но следующий поезд проходил через станцию только через сутки, и он заночевал у одного местного парторга с бегающими глазами, который все допытывался во время их вечернего совместного распития самогона под соленые грузди и рыбку омуль, не засланец ли он от каких вышестоящих инстанций. А когда они оба сильно опьянели, и уже мой приятель стал интересоваться у парторга, отчего тот так волнуется и есть ли ему чего скрывать, тот в припадке алкогольной откровенности раскрыл ему тайну поселка. Оказалось, что здесь все взрослое население со скуки увлекается экзотическими токарными работами по дереву. А именно: вытачивает на самодельных домашних станках деревянные фаллосы различной величины и конфигурации, а потом хвастается и соревнуется семьями, чье изделие вышло краше. Парторг как коммунист и здесь был одним из первых. Вот. А вы говорите – журнал “Плейбой”, Хью Хеффнер, сексуальная революция, прогресс…