С т и х и
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2003
* * * Угольный ветер, угольный ветер с Юга! Это не мрак, Гермесом клянусь, не мрак, что ты, мой ангел, перекосился так, это всего лишь воздушный магический уголь. Угольный Наг – нагатинский ветер местный! Страха не бойся, просто глаза закрой, это тебе не ад, а город-герой: ветер муштрует над крышами полк потешный. Блеск кромешный. Сиятельный антрацит. Черная рать отточий реет во тьме. Плюхает баржа, катер кричит, кричит, реку волнуя – уголь везут к зиме. Ушлые угли, красные изнутри. Угольный крап в голый зрачок – мелко, колко. Чирк! Чирк! Вспышка! Гори-гори, полночь московская, час между волком и волком. Уголь зрения – вид на жизнь из окна. Пепел стряхни, и так прожег одеяло. Ветер меняется. Дай-ка еще огня! Я вообще не курю С кем попало. Баллада На дне текучем Москва-реки тыщу крещеных лет раскинув белые кулаки лежит удалой скелет Певчею костью своей поправ весь тот и весь этот свет он знает что каждый в России – шкаф в котором забыт поэт Солнце ведет над Кремлем круги глина горит под ним но свет Господень со дна реки прозрачен и неделим Когда гуляет его народ в кулачных боях на льду он видит небо сквозь красный лед и каждую в нем звезду Когда в Москве закипает март в горючем разливе вод скелет встает и как автомат делает шаг вперед Шагнешь – и свет заводной поет и божье жужжит кино стоит лишь встать и – шаг вперед и снова уйти на дно Ломая голые позвонки костью гремя о кость он знает что всю долготу реки надо пройти насквозь По шагу в год и только держись качаясь в речной петле впадешь в океан – и там на земле начнется другая жизнь * * * А пойдем мы на восток солнца в желтой джонке на восток солнца вверх по черной речке-окияну – берега ночные в огненных кольцах А споем мы – елоу сабмарина пригибаясь в такт – сабмарина елоу-елоу и пулями брызги весла веером и мокрые спины А возьмем мы с собой моя отрада электрическую кисть винограда будем косточки плевать за борт и вода засветится как надо Растекайся алый ток виноградный как на майке на моей желтой пятна а что с берега по нам стреляли – мы – ни духом – мы не слышали – ладно? * * * Все девять Муз и мать, Мнемозина. Hor. Розами девы розами вымощены круги мреют в пыли стервозные грозные лепестки Стебли сплелись шипучие ражий бутон дрожит свет – что стрелой тягучею алым шипом прошит Движется строй червонный ратных кустов стена Клио – раздай патроны! Мнема – еще вина! Браво подружки бражные что на земле – красно? суженый или ряженый мир этот – всё одно Самое время барышни грянуть багряный гимн – в масть – хороводом давешним по завиткам тугим Великолепной девяткою врежьте: сестра! сестра! смейтесь пляшите Музы я умерла вчера * * * Перья чинить. Колдовать над составом чернил, стопкой бумаги, белеющей, точно кость. Мало ли кто чего уже говорил – дальше жить – все променять на кисть. Допотопную южную влажную кисть Изабеллы: в черной ягоде – солнечные пробелы, клочья беличьей шерсти слиплись в горячей пене, над косым горизонтом знойно поют сирены, свет, как парус, набух, стопка – вдребезги, пальцы в вине. Жить в потоп – как живут в огне, как живут на воле, как живут на уровне моря, – пока волна крутит лист, виноградный лист, знакомый до соли – мелочь красной жизни в зеленые времена. Исполнение желаний Выдыхаю дым. Обращаюсь в дух. За спиной ползет по насыпи скорый. Сигаретка. Обзор желаний. Юг. Темнота звенит, забиваясь в поры, Под ногами галька бомбит слух. Тормознул четырнадцатый. Прошел. Отбежит волна и опять окатит. Простучал кабульский, качая мол. Я стою под небом в прилипшем платье, Голова гудит, как медный котел. Вскину руку – искры несутся в твердь, Облепили купол, пробились в звезды И дрожат, готовые улететь, И шипят: никогда ничего не поздно. Просвистел девяносто пятый грозный, Волны рвут о сваи пустую сеть. Сорок первый тянет горящий хвост, Скрежет гальки тонет в цикадном хоре, Вот последний лязгнул и всех увез, Я стою одна по колено в море, Черный свод желаний опух от звезд. Оторвется мелкая – в никуда, Крутанет восьмерку, пальнет для пробы: Пшик! – а тоже – глядишь – звезда, И плывет слепящее хорошо бы В горизонт сквозь красные провода, Где уже искрят, расщепляя темь, Обгоняя ночь в небесах железных, Эшелоны семнадцать и тридцать семь. Загремят за край, накренится бездна, Звезданёт – и сбудется. Всё и всем. * * * Японский болванчик уродец пригожий качнулся взволнованный внутренней дрожью Глаза его сузились от блаженства он чает гармонии и совершенства Он чует по жилам горячку погони качаясь в улыбке своей посторонней Он взвинчен азартом угаром невольным и гонит и гонит горячие волны Прозрачно пульсирует медная кожа он все теперь знает он все теперь может Уже не уняться не остановиться за счастье – сорваться – на счастье разбиться Прокручены все невозможности жизни до взрыва победного Божьей пружины * * * Вьюга взвинтит порошу и заметет Москву что ты мой нехороший я не тебя зову У – мельтешит в метели путая верх и низ что ты на самом деле брось говорю брысь Сгинь говорю – да что ты? перекрещу – молчи: Солнечные фаготы! Медные лихачи! У – неотвязный живчик у-у – голосок смурной ровно дурной мотивчик жалистный заводной Перекидной бессонник ноет сверлит как флюс бисерный дух бесенок мелкий кустарный муз ласковый чуткий сволочь вяжется в каждый слог Снег – проломил полночь рухнул сквозь потолок визгом забиты уши знаки искрят с листа – ухнет в строку и сотрет все тут же кисточкою хвоста