Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2002
Кто же наш Хозяин?
∙
Нина Габриэлян. ХОЗЯИН ТРАВЫ. М., “Эксмо”, 2001.
∙
Естественно и закономерно рассматривать книгу Нины Габриэлян в русле женской прозы, стоящей перед решением, возможно, и неразрешимых задач: необходимости обретения своего женского языка и доказательства своей эстетической значимости и оригинальности, что могло бы осуществиться благодаря определенному и очевидному формальному новаторству. С последним утверждением, знаю, автор не согласится, потому что любит повторять (вслед за своим учителем Евг. Винокуровым), что в формальной области продвижение возможно лишь на миллиметры, а самые главные открытия совершаются при постижении психологических глубин.
И здесь хочется поспорить с писательницей (которая к тому же является серьезным культурологом и профессиональным критиком), тем более что ее книга сама провоцирует на спор и опровержение ее же убеждений. На мой взгляд, тенденции современной прозы свидетельствуют о том, что она отнюдь не целенаправленно движется в русле углубления психологического анализа. Не меньший интерес для современных писателей представляют структуры языка, закрепляющие в нашем представлении структуры общественного сознания, различного рода мифологемы, образующие сложные символические ряды. А это отнюдь не предусматривает создания художественных образов, раскрытия характеров. Не случайно в последнее время на страницах современных произведений все чаще появляются некие “знаки”, “манекены”, “модели” поведения и состояний, а не люди. Но это не означает, что писатели не владеют мастерством, не умеют “живописать”. Нет, таков их сознательный выбор. Ведь знак, эмблема, только указывая, намекая, способны вывести нас на новый пласт размышлений и сопоставлений, их лаконичность, как притча, скрывает в себе широкие возможности “использования” и применения.
Сегодняшнее творчество Габриэлян
и демонстрирует подобную “раздвоенность” современного художественного мышления. В книге “Хозяин травы” собраны произведения, писавшиеся на протяжении последних десяти лет. И поначалу кажется досадным упущением отсутствие под каждой вещью даты ее создания: ведь тогда читатель мог бы проследить динамику развития таланта, направление поисков, наконец, составить представление о творческом пути писательницы в целом. Но потом становится ясно, что был глубокий авторский умысел в том, чтобы одну из ранних вещей “Дом в Метехском переулке”, созданную с опорой на тончайшую нюансировку ощущений, схватывание, прописывание, уточнение и фиксацию мельчайших подробностей повседневности, “упрятать” в глубь сборника, поместить среди самых авангардных произведений, демонстрирующих новую писательскую манеру Габриэлян (это и “Тихие праздники”, и “Игра в прятки”). Таким образом появилась возможность одновременно уловить объемность авторского мира и многомерность повествования.
Однако, честно признаюсь, я не сразу приняла новые принципы абстрактно-абсурдистского повествования о нашем ежедневном бытии, где игра в прятки со Смертью чередуется с ускользанием и убеганием от самой Жизни, к которым прибегает писательница в последнее время. Помню, что при первом чтении, еще в рукописи, года четыре назад, меня насторожил и удивил рассказ “Сквозняк”. Он мне показался чужеродным в привычном для меня мире Габриэлян, где властвовала память о детстве и Доме и который строился, как неторопливое перебирание ниточек, соединяющих людей в этом мире, завязывание узелков их отношений. Во мне жила уверенность, что гротескные построения чужды ее таланту — нежному, тонкому, переливчатому, чувственно-ранимому.
И я — в отличие от Л. Улицкой, чье представление новой прозы Нины Габриэлян вынесено на обложку рецензируемой книги,— оказалась не готова радостно констатировать проникновение автора на территорию Кафки и Гоголя.
Теперь, осознавая сборник как единое целое, я понимаю, что ошиблась. И даже не потому, что Нина Габриэлян удачно “пробует” себя в различных областях. Причем слово “пробует” — не совсем верное: на самом деле она блистательно меняет свои писательские облики, как рассказчик примеряет различные маски, вступает с читателем в занимательные, но и опасные игры. А потому, что именно благодаря соединению различных манер книга заискрилась, засверкала самыми разнообразными красками — от прозрачно-пастельных лессировок и переходов, когда речь идет о раскрытии человеческих переживаний, до открыто-звучных мазков локального цвета, нужных автору, чтобы привлечь внимание, остановить взгляд читателя на предельно важном. (Вообще цветопись Нины Габриэлян заслуживает отдельного разговора. О ее значимости для писательницы говорит то, что героями ее последних произведений становятся живописцы, да и сама она пробует себя в качестве художника).
И я теперь уже не знаю, что предпочесть:
— засасывающий, как воронка, “Лесопарк”, где в хаотическом вихре кружатся, перемещаются, подмигивают и подменяют друг друга вещи и люди, абстрактные понятия и конкретные наименования, где возникает симфония нарушенного и искаженного мирового порядка, в котором даже частица -СЯ может звучать и сладкоголосой нотой, и раздирающим слух диссонансом, меняющим всю оркестровку. Где речитатив обывательской скороговорки призван продемонстрировать всю абсурдность бытия, которому противостоят только ропот женщин и плач детей (эти слова — рефрен, ритмически организующий данный рассказ). Эти словосочетания, кстати, отсылают нас к Достоевскому и его “слезинке ребенка”, писателю, который в психологическом ключе умел объединить фантастические прозрения (не из сна ли Ипполита об отвратительных насекомых и бреда-провидения Раскольникова о бациллах, овладевших умом и сердцами людей, появляются членистоногие в снах героев Габриэлян?), экспрессивную напряженность “последних вопросов” и неусыпное внимание к внутреннему миру людей;
— а может быть, по-прежнему самым дорогим для меня останется “Дом в Метехском переулке”, в котором я в очередной раз восхищусь глубочайшим психологическим размышлением о неуловимости грани “между животным таинством взаимопонимания и разрушительным безжалостным взаимопроникновением”, соединяющей и разъединяющей мужчин и женщин. (Очень хочется это наблюдение сопоставить с великолепным женским прозрением, которое я обнаружила в письмах писательницы Серебряного века Аделаиды Герцык, заметившей, что “полное понимание между любящими даже оскорбительно и… бесполезно к тому же”.);
— а вдруг меня покорит философская насыщенность и метафорическая неоднозначность “Хозяина травы”, повести, которая не отпускает меня уже много времени, заставляя отвечать на вопросы: “А кто же мой Хозяин?”, “Кто управляет моими поступками и диктует мои желания?”, “Кто он, мой ласковый и страшный Двойник, без которого я не мыслю своего существования?”
Наверное, каждый из читателей этой книги найдет свой ответ на этот вопрос и осуществит свой выбор наиболее понравившегося произведения. Но самое главное, что — перефразируя слова Фета о сборнике стихов Тютчева — мы можем с полным правом сказать, что “эта книжка небольшая томов премногих тяжелей”.
И объяснить почему: в ней две, по словам того же Фета, важнейших составляющих искусства — “утонченный цвет жизни” и “мощное господство духа”.
Мария МИХАЙЛОВА