Анатолий РЫБАКОВ, Анатолий НАЙМАН, А. А. ТАХО-ГОДИ, Эльдар РЯЗАНОВ, Константин ВАНШЕНКИН, Михаил ЛЕВИТИН
Нас поздравляют
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 1999
Нас поздравляют
Анатолий РЫБАКОВ
Поздравляю редакцию журнала “Октябрь” с юбилеем!
Истекшие 75 лет были сложными, трудными, часто трагическими годами нашей истории. Таковы они были и для журнала. И все же старейший русский журнал двадцатого столетия выжил, существует и, надеюсь, будет существовать. Ряд опубликованных на его страницах произведений останутся в нашей литературе.
Журналу я обязан двумя публикациями. Роман “Водители” — мой дебют во “взрослой” прозе и роман “Тяжелый песок”, привлекший внимание широкой читающей публики. Печатание “Тяжелого песка” во времена, когда тема эта запрещалась, было мужественным поступком “Октября” и его главного редактора. Другие журналы мне возвращали рукопись.
Были неизбежные в работе недоразумения, конфликты, но сейчас, когда я держу в руках журналы тех лет, меня охватывает то же волнение, которое я испытывал, получая первые сигнальные номера.
От всей души, от всего сердца желаю сотрудникам журнала энергии, успехов и веры в лучшее будущее — она никогда не должна покидать нас.
Ноябрь 1998
Анатолий НАЙМАН
Мои представления о советском периоде журнала “Октябрь” сводились к тому, что это оплот застывшего идеологического цемента и казарменного стиля и его можно не читать и о нем не думать. Пока там не напечатали Владимира Максимова — “Семь дней творения” — и я пробормотал: “Хм, “Октябрь”-то…” Десять лет назад, в эпоху уже новую, я принес сюда свою прозу, и через три дня
Ананьев пригласил меня обсудить возможную публикацию ее журнального варианта. Я был настроен решительно, слушал главного редактора и еще двух членов редкол-
легии настороженно и хотел, чтобы их условия мне не подошли. Они не подошли, но и Анатолий Андреевич, и остальные, и горячий чай, и то, что говорилось о литературе вообще, и все вместе — понравилось.
В течение последнего десятилетия я постоянный автор этого журнала. Он продолжает мне нравиться. Он ведет дело по-честному и не занимается литературным политиканством. Номера его бывают один лучше, другой хуже, но он не выдает плохое за хорошее. Он не говорит о себе в первом лице: вот мы, “Октябрь”, то-то, и на нашем знамени начертано сё-то, и прошибает ли вас, авторов, торжественность момента от того, что ваше сочинение тиснуто на наших страницах? Он просто заинтересован в авторах так же, как авторы в нем, а ничего лучшего, по моему разумению, в журнальном деле еще не придумано. Именно поэтому, занимая свое постоянное место в коротеньком списке ведущих “толстых” журналов современности, он не упускает из вида список более отдаленный и более широкий, тот, в котором значатся и “Современник”, и “Отечественные записки”.
А. А. ТАХО-ГОДИ
Я имею все основания назвать вас “дорогие коллеги”. Ведь я филолог, то есть тот, кто любит слово. Вы тоже с любовью относитесь к слову, а значит, вы мои коллеги, мои сотоварищи.
Судьба самым неожиданным образом (а судьба только так и делает) свела меня с вашим журналом. И тут же мелькнула мысль: а почему я знаю что-то очень хорошее и важное об этом журнале по имени “Октябрь”У Да ведь этот журнал печатал много лет дневники М. М. Пришвина, чья супруга, Валерия Дмитриевна, была ученицей (еще в двадцатые далекие годы) и другом А. Ф. Лосева. Ну, тогда это серьезно, тем более что была у меня для журнала нигде не печатавшаяся проза философа Алексея Федоровича Лосева.
Редакция — и в первую очередь Ирина Барметова — отнеслась ко мне внимательно, тепло (что теперь большая редкость), с полным пониманием и деликатностью. Напечатали лосевский рассказ “Мне было 19 лет…”. А дальше опубликовали изящную композицию (ее умело выстроил Виталий Пуханов) из сложной ткани “Дневников” Лосева, переданных мне в 1995 году из ФСБ, куда они попали еще при аресте А. Ф. в 1930 году и где пролежали в заключении 65 лет. А дальше неутомимые труженики “Октября” стали готовить к печати юношеский роман А. Ф.
в письмах — живое свидетельство стремлений молодой трепетной души.
А дальше… Горизонты расширяются…
Как же не поздравить с почтенным юбилеем журнал “Октябрь”… С почтенным, но отнюдь не указывающим на старость. Да какая это старость — 75 лет? Для меня, как ученого, погруженного в тысячелетия бездн античности, 75 лет — только одно из мгновений вечности. А в древнегреческом языке слово “вечность”, как полагал А. Ф. Лосев, опираясь на этимологические разыскания современных крупных лингвистов, указывает на непрестанное обновление и молодость. Так будьте же молоды, и не только в 75 лет, дорогие хранители слова журнала “Октябрь”, будьте благоденственны и успешны в наступающем третьем тысячелетии!
Эльдар РЯЗАНОВ
Так случилось, что журнал “Октябрь” оказался моим крестным поэтическим отцом, а Инна Назарова, работавшая и тогда, в 1983 году, ответственным секретарем, и Ирина Барметова, тогдашняя заведующая отделом поэзии, стали крестными матерями.
Я проник в журнал с папочкой стихотворений, которые сочинял “в стол” лет эдак около шести, можно сказать, “с улицы”. Произошло это весной 83-го. Конечно, я был в ту пору уже довольно известным кинорежиссером, но стихотвор-
ца во мне никто не подозревал. В “Октябре” я никого не знал, кроме Инны, с ко-
торой мы познакомились в 1964 году, когда “Молодая гвардия” публиковала наш первый с Брагинским опус “Берегись автомобиля”.
Итак, просочившись в здание “Октября”, я оставил в редакции двадцать стихотворений. И стал ждать решения своей поэтической участи. Ждать пришлось, как сейчас помню, долго. Мои вирши распечатали и разослали членам редколлегии. Я же в это время вовсю готовился к съемкам “Жестокого романса”, был занят и вел себя, как мне кажется, деликатно — в редакцию не звонил, не спрашивал…
И наконец свершилось! В 10-м номере журнала за 1983 год были опубликованы восемь стихотворений и одна короткая эпиграмма. Помню, когда сотрудники редакции спрашивали меня о заголовке, я скромно предложил: “Восемь с половиной”, имея в виду количество напечатанного. Когда же я распахнул журнал и увидел оригинальное название “Эльдар Рязанов. Из лирики”, у меня попросту не нашлось слов. Но я быстро утешился — ведь так называют обычно подборку стихов маститого поэта…
Для меня эта публикация была крайне важна. Формально я как бы переходил рубеж от рифмоплета-графомана, коих в нашем Отечестве несть числа, к поэтам-профессионалам. Я трепетно ждал откликов. Любых, причем в первую очередь я был готов к разносным. Но где-то в глубинах своей поэтической души, конечно, надеялся: “А вдруг кто-нибудь и похвалит?!”
Действительность превзошла все мои ожидания. Откликов не было никаких. Нигде и никогда. Ни в одном печатном органе не появилось ни строчки, не раздалось ни одного телефонного звонка. При встречах я напрасно вглядывался в лица собеседников — было ясно, никто из них не подозревал, что разговаривает с ПОЭТОМ!
Причем это было время, когда “толстые” журналы читали, а у “Октября”, руководимого Анатолием Ананьевым, была очень добротная репутация, так что утешаться тем, что журнал непопулярен, не приходилось. Короче, появление нового поэта осталось незамеченным…
Не было ни фанфар, ни, слава Богу, улюлюканья.
Служенье муз не терпит суеты,
Прекрасное должно быть величаво.
Это не мои строки, но я с ними согласен.
Константин ВАНШЕНКИН
Когда я только начинал, в Москве было три “толстых” журнала: “Знамя”, “Новый мир” и “Октябрь”. Почему я перечисляю их в таком порядке? Ну, во-первых, по алфавиту. А во-вторых, потому что именно в такой последовательности я начал в них публиковаться. Тогда острили: под “Знаменем” “Октября” — к “Новому миру”. Если же снять с этих слов кавычки или, как заметил поэт, их “оголить”, они совсем уже превращались в праздничный лозунг. А вообще-то я почти ровесник “Октября” — именно этого, в кавычках. Мы долго жили, не зная о существовании друг друга. Когда я впервые пришел в редакцию, она размещалась еще в самом комбинате “Правда”, на втором этаже.
Я печатался в “Октябре” несколько десятилетий, однако во вторую часть этого срока значительно чаще. Раньше у меня было ощущение какой-то его тягучести, рыхлости. При Кочетове ничего не предлагал. Тогда я написал в неопубликованной пародии на Вознесенского: “Журнал “Октябрь” — анти-“Новый мир”.
Наиболее колоритным из былых редакторов вспоминается Федор Панферов. Сейчас его почти забыли, как и его книги. Но поблизости от того места, где я живу, есть улица Панферова. Почему? Говорили, что он завещал все свои последующие гонорары родной партии, и это произвело на нее сильное впечатление. Завещать-то завещал, но ведь гонораров не было — его сочинения не переиздавались. Зато улица осталась.
Вокруг него чуть не беспрерывно возникала атмосфера скандала. Критика откровенно издевалась над его романами и пьесами. Одновременно он получал Сталинские премии и вел себя, как хотел. То он, выступая в нетрезвом виде, официально призывал незамужних женщин побольше рожать, то распространялся о якобы имевшихся у него высоких родственных связях, чем смущал писательское руководство, не знавшее, что с ним делать… Зато он с удовольствием помогал молодым, щедро и широко поддерживал никому не известных.
Однажды, когда я еще не печатался в “Октябре”, меня пригласили в редакцию вместе с поэтами — авторами журнала. Некоторых даже вызвали из других городов. На длинный стол для заседаний подавался отлично заваренный чай, стояли блюда бутербродов с колбасой, икрой, севрюгой, вазы с “мишками” и “трюфелями”. Сам главный сидел отдельно, у своего редакторского стола, и, отвинчивая крышку, наливал себе темно-золотистый чай из большого термоса. Я обратил внимание на то, что над горловиной термоса не появляется парок. Зато Федор Иванович все более багровел после каждого стакана. Разговор велся о журнальных планах. Потом расчувствовавшиеся стихотворцы медленно расходились.
…Естественно, я не ставил перед собой задачи назвать в данной заметке наиболее мне понравившееся из открытого журналом. Но нельзя же хотя бы не упомянуть дневники М. Пришвина или прозу В. Гроссмана. Думаю, в этом юбилейном номере мне будет простительно напомнить также, что в “Октябре” не раз печаталась моя жена Инна Гофф, которой, увы, уже восемь лет нет на свете. И уже без нее здесь появились последняя ее столь необычная работа “Долгий век” и публикация “Из записных книжек”, за что я искренне благодарен редакции.
Михаил ЛЕВИТИН
Во-первых, привет!
Так обращались друг к другу в двадцатые годы, когда появилась на свет первая книжка журнала. Обнадеживающее и звонкое слово “привет”, такое немного фальшивое, рабоче-пролетарское, расстрелянное слово…
Привет вам, работники журнального фронта!
Во-вторых, дорогие товарищи!
Так говорили в шестидесятые, когда дорогие товарищи печатали всякую страшную дрянь и были поносимы — употребим это отвратительное слово — всеми честными, интеллигентными людьми.
А теперь я скажу вам: любимые.
Все последние десятилетия вы были для многих любимыми, потому что старались не предавать саму идею “толстого” российского журнала, этого очкастого увальня нашей литературы, который закрывает за собой дверь, садится в кресло, включает настольную лампу и остается наконец с правдой наедине.
Спасибо вам за то, что не стали снобами и не боитесь взглянуть на литературный процесс без пристрастий и концепций.
На ваших страницах можно размышлять, но можно и рисовать непредвзято и свободно, как рисовали великие художники нашего века на салфетках и спичечных коробках.
Как хорошо, что вы отличаете эти вдохновенные рисунки от житейского мусора!
Привет вам, дорогие товарищи, любимые создатели лучшего в мире журнала “Октябрь”!
∙