Записки литературного человека
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 1998
Записки литературного человека
Вячеслав КУРИЦЫН
Малахитовая
шкатулка-3
КНИГИ, ИЗДАННЫЕ НА УРАЛЕ
У парадного подъезда
Осенью прошлого года в центре Екатеринбурга, на набережной городского пруда, выстроили богатый особняк — резиденцию губернатора Э. Э. Росселя. Строение примечательное хотя бы потому, что заметно отличается от остальной текущей архитектуры города, где до сих пор правит бал краснокирпичный новорусский стиль. Резиденция выглядит куда приличнее. Внутри, говорят, она отделана всем, чем только богата на данный исторический момент Хозяйка Медной Горы. Эти богатства не скрыты от общественности: в резиденции проводятся приемы, выставки и т. д. Но в мой майский приезд на Урал, организованный редакцией “Октября”, выставок в особняке не было, и я даже не смог подойти к фасаду, ибо пространство вокруг окружено надежным железным забором. Чтобы, не дай Бог, рядовой избиратель не тусовался “у парадного подъезда”, не пялился на высоких хозяев и гостей и уж тем более не мог развернуть здесь какой-нибудь митинг… Я сразу вспомнил, как в последний Новый год за час до боя курантов пускал какую-то пиротехнику в нижегородском кремле (куда вход свободен) у стен тамошнего губернаторства (откуда не выглянул даже любопытный секьюрити). Сравнение явно не в пользу Урала…
Пусть это будет метафорой “уральского регионализма” — явления естественного и перспективного, но естественным же образом “противоречивого и неоднозначного”. То же касается и книг с региональным пафосом, которых ныне в бывшем Свердловске выходит много.
Вот, скажем, второй том “Антологии уральского цеха поэтов” (выпущена она, правда, в Москве: “Советский писатель”, 1997), к которой именно Россель и написал небольшое предисловие. Безусловно, ценная и полезная книга, собравшая тексты старых поэтов “урало-сибирского региона”: авторов тобольского журнала “Иртыш, превращающийся в Ипокрену” или пролетарского поэта Павла Заякина-Уральского. Сам я теперь буду всегда благодарен этой книге за то, что впервые прочел в ней стихи Петра Словцова (1767—1843), совершеннейше гениальные:
Должно ль, чтоб отцы столпотворенья,
Скрывши темя в сумраке небес
И вися над бездной заблужденья,
На истлевшей вазе древних грез,
Уцелели до всеобща труса,
Если сферы терпят тяжесть бруса,
Коим время их браздит в пески,
Если солнце сыплется комками
И с янтарных стен уже местами
Крошатся огнистые куски?
Но слишком много рядом “но”. Филологическое “но”: издание богатое, места на справки не пожалели, так могли уж сделать более грамотный научный аппарат (дать библиографию авторов, указать источники публикаций и т. д.). Структурное: раздел современных уральских поэтов в конце тома смотрится вполне нелепо и непонятно, по какому принципу собран. Идеологическое: риторика статей (“полуторатысячелетнее эхо славянской прапамяти…”) слишком напыщена и не слишком содержательна.
Или школьный учебник “История Урала с древнейших времен до конца XIX века” под редакцией академика Б. В. Личмана (книга первая, издательство “СВ-96”, Екатеринбург, 1998). Книга опять же безусловная: подробное простенькое повествование о том, как и когда пришли люди на Урал, где были самые древние рудники и
т. д. и т. п. Я ее буду держать на ближней полке и непременно куплю продолжение. Но почему школьные учебники принято писать скучно и неизобретательно? Ребенку не очень интересно читать про “своеобразные тундро-степи”, но было бы занятно узнать, что человек со стоянки Богдановка (Южный Урал, 200 тысяч лет назад), просыпаясь утром, видел такую-то флору и такую-то фауну, что у него был примерно эдакий режим дня… Почему написано и нарисовано, что такое чоппер (орудие из гальки), но не сказано реально интересное человеку другой эпохи: сколько времени требовалось на его изготовление и за сколько минут им или другим инструментом можно, грубо говоря, срубить дерево? Почему в книжке нет ни одной карты? Авторы не считают нужным нарисовать для наглядности “пути заселения Урала”, зато объясняют в словарике, что такое “духовный мир” (это, оказывается, “мир чувств и мыслей человека”).
Между прочим — это уже не к учебнику претензия, а к общей привычке слепо употреблять слова,— “История Урала” — это ведь не история Урала, а только история людей на Урале. Много миллионов лет Урал существовал без всяких людей: и у дочеловечьего Урала тоже была своя мифическая, мистическая история… Но с мистическим краеведением (какое, в общем, может быть столь же уважаемой дисциплиной, как краеведение фактокопительское) дела обстоят хуже. О судьбе Урала как такового больше переживают не краеведы, а поэты. Павел Заякин-Уральский прямо противопоставляет седой Урал человеку, который слетелся на блеск самоцветов:
Мне жаль тебя, родной Урал:
Ты, щедрый, много людям дал,
Но люди будут в недрах рыться,
И жадность их не утолится…
И Лев Сорокин рассматривает Урал как вполне автономную метафизически-географическую сущность:
Не просто было
Стать Уралом.
Он морем был,
Равниной был.
Земля тряслась,
Земля пылала,
Корежась от подземных сил.
С Сорокиным — история отдельная. Он был когда-то главой местного отделения СП. Когда ваш покорный слуга начинал заниматься на Урале литературой, среди молодых писателей Сорокин пользовался верной репутацией официозного графомана, но старшие товарищи неизменно говорили, что Сорокин — очень хороший человек. С этого начинает свое предисловие к посмертной книге Сорокина “Я на земле уже не повторюсь” (РИО Каменск-Уральской типографии, 1997; миниатюрное издание, в супере, с закладочкой) и Валентин Лукьянин: “Красивый, импозантный, неконфликтный…” Однако Лукьянин решил доказать, что Сорокин и поэт неплохой. Для этого он совершил редкую текстологическую операцию: выбрал среди всего написанного Сорокиным лучшие тексты, строфы и даже строки. Операция сколь любопытная, столь же и рискованная: книжка доказывает обратное замыслам составителя, а именно, что поэтом Сорокин, даже представленный без сервильных строчек о партии родной, был, мягко говоря, слабеньким.
Другой опыт Лукьянина (главный редактор дышащего на ладан “Урала”) оказался более удачным. Передо мной книжка из серии, издаваемой тем же Каменск-Уральским РИО по заказу Департамента культуры Свердловской области и посвященной творчеству классиков литературы Урала советского периода. Это сборник умершего в 1995 году Андрея Ромашова “Осташа-Скоморох”. Ромашов — автор культовой на Урале повести “Диофантовы уравнения”, написанной в начале восьмидесятых. Я перечитал ее сейчас и убедился, что текст впрямь очень качественный. Хладнокровно изложенная судьба жителя Александрии Олимпия, который был и богатым аристократом, и грязным нищим. История разворачивается на фоне раннехристианских издевательств над язычниками. Очень сочное, геометричное, лаконичное письмо, тонкая стилизация, “плотность письма и прозрачность стилевого рисунка” (В. Лукьянин), пример того “ювелирного дискурса”, о котором я писал в предыдущем выпуске “Малахитовой шкатулки”, приводя в пример сочинения Е. Ройзмана, К. Богомолова, И. Богданова, Ю. Кокошко.
Упомянутый Евгений Ройзман принадлежал лет десять назад к поэтической группе “Интернационал”, которая ныне тоже подводит итоги: в издательстве Уральского университета вслед за книжкой Ройзмана вышел сборник Юлии Крутеевой,
а впереди еще две книги.
В этой главке я располагаю книги по принципу “от хорошего к лучшему” — теперь настал черед еще трех продуктов издательства Уральского университета. Два из них — “Очерки истории Верхотурья и Верхотурского края” (где, кстати, родился Словцов) и роскошный альбом “Невьянская икона”. Это классические образцы качественного парадного краеведения, где на высоте не только полиграфия, но и издательско-составительская культура, научный аппарат и качество статей.
И, наконец, третий: самая мощная из краеведческих и околокраеведческих книжек. Сочиненный В. Дубичевым и Е. Зяблицевым и оформленный А. Шабуровым талмуд “Урал политический. Без тайн и загадок”. Книга, в которой на тысячах иллюстраций (карикатуры на политиков, рекламные листовки публичных домов, водочные этикетки, фотографии знаменитых местных криминальных надгробий и
т. д.) создается визуально-документальный портрет города и эпохи. Памятник времени и шедевр книжного дела.
Новая урна
“Уральская новь”, челябинская литературная газета, превратилась в этом году в толстый литературный журнал. Вышло уже два номера при содействии Института “Открытое общество”, тиражом 500 экземпляров. В связи с выходом первого номера мне уже приходилось высказываться в печати, что проект этот не особо органичен. Сам жанр толстого журнала предполагает: а) единый литпроцесс и б) читателя, ориентированного на такое единство. И если старые “толстяки” хороши и нужны как наследники своей собственной великой традиции, как “память жанра” и, если угодно, как музей, то новый толстый журнал с тиражом в пять сотен напоминает копию Джоконды, вывешенную в областной картинной галерее. Сегодня куда разумнее смотрятся журналы, более четко ориентированные на определенный сектор интеллектуального рынка.
Второй номер “УрНы” поживее первого, но именно за счет того, что в его составе преобладают материалы из такого как раз “определенного сектора”, который я назвал бы “академическим постмодернизмом”: стихи Веры Павловой и рассказы Игоря Клеха, длящийся роман Александра Шабурова “Радости обычных людей”, подборка материалов о Льве Рубинштейне, лекция Сергея Хоружего о Джойсе, эссе Бориса Кузьминского, заметки Аркадия Драгомощенко, Анны Альчук, Михаила Рыклина, Федора Ромера. Но ведь не пропаганда этой культуры — задача “Уральской нови”! Уральского в этом — только Шабуров. Надо признать, что “постмодернистская” часть журнала составлена вполне грамотно, дает некое представление о контексте, но “УрНа” — не совсем то место, от которого ждешь этого контекста… Журнал в результате выглядит не “регионально” (как, скажем, челябинские же “Несовременные записки”, последовательно занятые современной уральской словесностью), а именно что “провинциально”, увы. Но все равно — здоровья ему и долгих лет жизни.
Сторонящийся людей зверь
Блестящий пример “другого краеведения” — книга А. В. Ерникова-Финнкельта “Калевала-1998” (издательство Уральского университета). Поставлена глобальная задача оценить всемирно-историческую судьбу финнов, нации, которая практически не производит знаменитых художников и писателей, но зато держит мировое первенство по числу пользователей Интернета на душу населения и по числу самоубийств. Финны, по Ерникову,— самая “домашняя” нация планеты, чем объясняются и легендарная финская заторможенность, и особая склонность финской культуры к уюту, и фантастическое упорство при защите от врагов (Гитлера СССР победил, а вот финнов не смог; а под фотографией волка в финском альбоме ничтоже сумняшеся сообщается: “Пугливый, сторонящийся людей зверь”). Финляндия — родина Деда Мороза. Финны отказываются заимствовать из мировых языков даже такие слова, как “телефон” и “компьютер”, переводя их на свой язык как “говорилка” и “машина думанья”; этим они выделяются из всего мира, но выделяются, заметьте, не оригинальничаньем, а предельной простотой! Высказывается предположение, что финны должны принять у евреев эстафету богоизбранного народа. Новая богоизбранность, очевидно, должна быть связана не со всемирностью-бесприютностью, а с локальностью-домашностью.
Поднят в работе вопрос и о финно-уральских культурных и исторических связях. Разные, но родственные народы, финны и уральцы, живут на оконечностях великой финско-уральской энергетической дуги, которая, возможно, сменит в будущем в качестве оси отсчета такие привычные оппозиции, как Юг — Север и Запад — Восток.
И, наконец, книжка написана в оригинальном жанре: почти пять тысяч стихотворных строчек в размере финского эпоса “Калевала”:
Финны, близкие природе,
Как никто во всей Европе,
Могут послужить однажды
Западной цивилизации —
Дряхлой, хворой и стоящей
В тупике своих исканий…
Другая жизнь
Выходят на Урале и книги по гуманитарной проблематике, выполненные, так скажем, в более традиционной научной технике. Челябинский университет выпустил в прошлом году труд Марка Бента “Вертер, мученик мятежный”. Это первая русская монография о романе Гете. Она посвящена не столько тексту, сколько контексту: мироощущению романтического поколения, традиции самоубийств до и после романа, историческим обстоятельствам, которые вызвали к жизни сюжет, реакции на роман, пародиям на него, его роли в судьбе автора и других людей и тому подобным весьма любопытным вещам. Главкам книги даны привлекательные названия типа “Разговоры в салонах, канцеляриях, питейных заведениях и других местах об отсутствующем герое романа и его авторе”. Тираж — 500 экземпляров, но если бы работал как следует книжный рынок, книга могла иметь и более увесистую читательскую судьбу. При коммунистах она могла бы выйти, скажем, в престижной серии “Судьбы книг”. И, конечно, первое ее издание точно не останется последним.
А Уральский университет издал сразу две книги о Юрии Трифонове.
К. Де Магд-Соэп “Юрий Трифонов и драма русской интеллигенции” — подробное славистское исследование, без особых сюрпризов, но весьма добросовестное. Вторая книга — составленная А. Шитовым — “Хроника жизни и творчества” Трифонова. Сей род изданий у меня всегда вызывает эдакий религиозный трепет. Какая странная затея — воспроизвести день за днем жизнь целого человека, склеивая ее из следов событий разной степени значимости! 11 января присутствует на премьере фильма “Утоление жажды” в Центральном доме кино, где была встреча с творческой группой.
11 января при встрече подарил книгу “Отблеск костра” с надписью: “Василию Дмитриевичу Поликарпову — с великой благодарностью за помощь в работе над этой книгой”. Так в телевизионной программе “Намедни” на равных соседствуют плащ-болонья и какой-нибудь Карибский кризис.
Впрочем, это я уже выдаю желаемое за действительное. Никакого “купил
плащ-болонью”, “выпил две бутылки водки”, “проехал на велосипеде двадцать два
километра” в хронике Шитова, как и в большинстве подобных хроник, нет, хотя именно эти мелочи и составляют то, что в названии книжки наречено “жизнью”. Понятно, что взять эту информацию особо неоткуда, но понятно также, что дело не только в ее недоступности, но и в жанровой установке. Вот сказано: “подписал
договор с издательством”, но не добавлено: “получил тыщу сто рублей”, хотя
последнее для “жизни”-то Трифонова было, вероятно, более значимо, чем факт
подписи.
В результате хроника состоит из заметок типа: 8 декабря в туркменской газете “Эдебият ве сунгат” (“Литература и искусство”) опубликован рассказ “Одиночество Клыча Дурды” (пер. А. Бердыева). Но ведь этот факт не был ни событием жизни Трифонова (вряд ли он выписывал “Эдебият ве сунган” и, вытащив газету утром из ящика, радовался публикации, вряд ли звонил весь день в Туркмению и обсуждал ее с Бердыевым), ни событием его творчества (событием творчества “Клыч Дурда” был, пока сочинялся). Этот факт не хроники жизни и творчества, а библиографии. Как “История людей на Урале” выдается за “Историю Урала”, так здесь судьба текстов выдается за жизнь человека…
А также…
А также — как всегда, несколько книжек, о которых, увы, нет места написать отдельно. Это сборник стихов Юрия Казарина “Поле зрения” (Екатеринбург, “Сократ”, 1998), включающий избранные тексты, написанные за 20 лет. Самые интересные, на мой взгляд, сочинены в последние годы: в них стало больше каких-то виртуально-физиологических фигур (будто в поэте вдруг проросло влияние модных десятилетие назад “метаметафористов”, интерес к поэтике которых, впрочем, сейчас возвращается), напряженных оптических зависаний:
Лопнула — и вспыхнула, и длится
в лампочке летучая ресница.
Повторяя зрения отскок —
боковой — во тьму, наискосок.
Это странный объект Сергея Леготина “Музей боевой сказки” (Челябинск, “Народная польза”, 1998), исполненный в столь замысловатой полиграфии, что я не берусь ее здесь описывать, и содержащий юмористически-сказочно-путаный текст из событий Великой Отечественной войны.
Это, наконец, сборник Льва Кощеева “На первой полосе” (Екатеринбург, “Абак-пресс”, 1998), состоящий из эссешек на разные темы (“О врагах”, “О вреде пьянства”, “О побеге”, “О школе”), которые автор в течение нескольких лет печатает в скромной многотиражной газете, остальная площадь которой заполнена рекламой и объявлениями. Эссе эти печатаются каждую неделю и представляют из себя не по-газетному медленные рассуждения лирического героя о том, что происходит вокруг: о снеге, о жаре, об уличных сценках, о психологии рядового горожанина. Добрые, милые, как правило, остроумные и изящные. “Пассажир трамвая в 21.00 похож на человека, едущего в это же время в джипе, гораздо больше, чем на пассажиров того же трамвая в 18.00 или в 23.00…”
По мне, коли уж эти заметки печатаются в газете с такой-де неизбежностью, с какой над городом каждое утро встает солнце, то стоило их более обильно сдабривать перцем городских происшествий, местных реалий и т. д. Очень правильно, что эти заметки изданы книжкой, что их можно читать подряд. Очень глупо, что верстка книжки дрейфует в сторону верстки журнала “Птюч”: читать тексты в ней неудобно…
Надеюсь, у меня была не последняя возможность рассказать об уральских книгах. Но теперь условия нашего общения меняются: в будущем году я уже не стану каждый месяц надоедать вам “Записками литературного человека”, но зато выйдет новая рубрика.
∙
ОКТЯБРЬ-99
Аннотации, рецензии, обзорные статьи о словесности, которая сочиняется вне Москвы и Санкт-Петербурга, редко попадают в поле зрения столичных критиков, в то время как назрела необходимость обратной связи — создания единого пространства русской литературы. В грядущем году будет открыта НОВАЯ РУБРИКА ВЯЧЕСЛАВА КУРИЦЫНА, полностью посвященная литературе регионов России.
В отсутствие общенациональной торговой сети не только столичные книжки (за исключением, конечно, глянцевых боевиков) не доходят до окраин, но книгу, выпущенную в Хабаровске, Кемерове, Ростове или Саранске, нельзя купить в Москве. Поэтому рубрика Вячеслава Курицына не сможет существовать без поддержки региональных авторов, издателей и просто любителей литературы.
Присылайте в редакцию “Октября” (125124, Москва, А-124, ул. “Правды”, 11/13; с пометкой “Отдел критики”) опубликованные в местных изданиях краеведческие исследования и научные монографии, сборники стихов и романы, журналы, книги о местных театральных постановках, о социальных и культурных мероприятиях, о региональных политиках и капиталистах, газетные публикации, посвященные гуманитарной проблематике (они будут упомянуты в списке присланных трудов).
Пишите письма, рассказывайте о себе, о ваших издательствах и литературных группах, о культурной ситуации в вашем городе или деревне, о ваших успехах и неудачах. Уверены, что ваши мысли могут быть интересны читателям “Октября”.