Павел БАСИНСКИЙ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 4, 1998
Мелочи жизни
Павел БАСИНСКИЙ
Дом, который
построил ИванКто не знает Бориса Парамонова? Все знают Бориса Парамонова! По крайней мере все отечественные интеллектуалы, каким-то загадочным стечением обстоятельств оставшиеся проживать на части территории бывшего СССР, знают и ценят Бориса Парамонова, русского культуролога, живущего в США, но выступающего регулярно в России, где спрос на его товар под названием “А что я вам расскажу про N! Вы со стула брякнетесь и больше не встанете!” все еще традиционно высок.
Почешет в затылке русский интеллектуал, задумается крепко и — на всякий случай — брякнется со стула. Но тихо-тихо и озираясь по сторонам: верно ли, что брякнулись и все остальные? И не попал ли он впросак? И не поднимут ли его насмех: мол, ты вот брякнулся, дурак, со стула, а мы-то вот — нет! Мы-то вот давно про этих ребят все знаем!
Зайдет ли речь о Гоголе — Борис Парамонов не лезет за словом в карман: мол, Костанжогло — это герой нашего времени. Заговорят ли о Чехове — и тут Борис Парамонов не теряется: мол, еще Антон Павлович предсказал, что русской духовности — конец. Зашепчут ли о личной жизни Цветаевой — и тотчас Борис Парамонов выскочит, как черт из табакерки, гаркнет, как Скалозуб: да что вы, мол, шепчетесь-то, словно не знаете, что у мамаши с сынком-то было — с бедным Муром!
И — зачешут затылки и заскрипят стулья. Знать-то мы знаем, тоже не лаптем щи едим… Да больно оно нехорошо, нельзя ли потише-с!
Борис Парамонов — типический пример органического вживления советского сознания в буржуазный менталитет. Советское сознание изначально напугано и недоверчиво. Оно везде ожидает обмана, подвоха, подмены. Если их нет — пугается еще больше: раз все чисто — тогда, уж верно, за всем этим что-то такое скрывается! Буржуазный менталитет благодушен и равнодушен. Но опасается только одного: как бы что-нибудь не приняли за последнюю истину и не повисло бы в воздухе грозное словечко “тоталитарность”! На скрещении этих “комплексов” и рождается феномен Бориса Парамонова — мыслителя вовсе не злого, как считают некоторые, а только расчетливого и бесконечно зависимого от реакции своих читателей. Следовательно, глухого к звучанию правды и слепого к свечению истины. Лично я всегда читаю его с величайшим интересом, и притом сугубо прагматическим: я в точности знаю, что на том мыслительном поле, которое пометил Борис Парамонов, настоящих мин как раз нет. Здесь можно гулять спокойно. Настоящие опасности и настоящие открытия находятся там, куда не ступала резвая нога Бориса Парамонова…
Но однажды Борис Парамонов все-таки крепко меня “достал”! Я даже изумился: откуда такая точность попадания? При его-то несомненной дисквалификации по части нащупывания действительных, а не воображаемых “болевых точек” русского сознания!
Полагаю, что Борис Парамонов скорее всего случайно проговорился. Вернее, случайно надавил на то место, которое реально болит. И больной, до сих пор отвечавший на прощупывания докторских пальчиков: “Не знаю… вроде бы… не болит… нормально…” — на сей раз неожиданно громко вскрикнул.
В какой-то своей статье, не помню о чем (кажется, все о том же отступлении русской духовности перед западной буржуазностью) — Борис Парамонов вдруг заговорил о ДОМЕ. Заговорил, как и всегда, с провокативной целью. Мол, он в Америке дом построил. Наверняка не самый дорогой. Но — построил. То есть — купил. Или — заказал. Но — что важно! — не снял. СВОЙ дом. И вот процесс этой купли-заказа-строительства в американских условиях показался Борису Парамонову таким занимательным делом, что он готов придать этому статус искусства или по крайней мере статус серьезной интеллектуальной работы, ничуть не меньшей, чем, скажем, прочтение Томаса Манна…
Провокация Парамонова состояла вот в чем. Мол, вы, в России, кичитесь своей липовой духовностью, которая на самом деле давно выветрилась, а дома приличного ни купить, ни построить не можете. И надо еще разобраться: оттого ли вы читаете Томаса Манна, что Томас Манн вас действительно страшно интересует, или оттого, что ничем больше заниматься не в состоянии? Я — говорит Борис Парамонов — и Томаса Манна читал, и дом себе купил. Я могу сказать: какое из искусств (чтение или покупка) выше, сложнее и требует бо─льших духовных затрат? Я могу СРАВНИТЬ. Вы… нет!
Надо быть либо очень злой, либо совершенно пустопорожней натурой, чтобы такое вымолвить! Я готов отдать его произволу и Пушкина, и Гоголя, и Толстого, и Достоевского оптом и в розницу — гуляй, изгаляйся, от классики не убудет, и ей не прибудет! Знавали и Писарева, и Авербаха — всех поглотили воды и земли русские, все быльем поросли, а “Онегин” и “Хаджи-Мурат” — остались. Но ДОМА — не трогай! Отступись…
В начале этого года скончался замечательный поэт и человек Николай Старшинов. Его имя скорее всего говорит Борису Парамонову меньше, чем имя славного хоккеиста, но это не важно. Скажем так: скончался писатель. В свою бытность секретарем приемной комиссии Литинститута, где Старшинов проработал почти сорок лет, мне приходилось беседовать с ним. И вот он рассказывал о строительстве своего дома, кажется, на Истре. О тех мытарствах, с которыми было связано это строительство еще в советские времена, когда кусок шифера было достать не проще, чем томик Цветаевой. Когда землю давали как милость, нарезая ее мизерными порциями на загаженных пустырях.
Можно только поражаться живучести и изворотливости русских людей, что ухитрялись прорастать на этих клочках каким-то ДОМОМ, каким-то БЫТОМ. Не говорю о тех писателях, что получали дармовые дачи в Переделкино — это отдельный разговор. Но те, что строили сами, те, что покупали в деревнях брошенные дома и поднимали их своим горбом, могли бы многое рассказать Борису Парамонову об искусстве строительства домов в России, которое, разумеется, гораздо сложнее искусства чтения Томаса Манна.
Под впечатлением рассказов Старшинова я в то время в перерывах между вступительными экзаменами, где на моих глазах рушились мечты и согревались надежды, колесил с приятелем по Ивановской области в районе Палеха. Мы пытались купить себе дома, оказавшись в потоке — конечно же, неслучайном — городских жителей, рванувших в деревни в поисках ДОМА. Домов мы так и не купили. Они были в изобилии, эти брошенные дома, в которых совсем недавно кто-то жил, плакал, смеялся, женился, рождался, умирал; но от нас эти дома были словно отсечены какой-то невидимой стеной. Старушки хозяйки, переселившиеся к детям в центральные усадьбы, плакали, однако на продажу своих хуторских домов охотно соглашались: деньги-то нужны! Но — в последний момент — вмешивалась ВЛАСТЬ. Отчего-то ей не хотелось, чтобы очкастый интеллигент жил в брошенном и обреченном на развал доме. На моих глазах бабища из местного исполкома говорила старухе: ты можешь свой дом разобрать на дрова, можешь даже спалить и получить страховые… Но продать ты его не можешь, потому что с твоими бумагами то-то и то-то неладно… Потом, уже в других местах, под Тулой, я лично видел, как крестьяне ночью палили бывшие свои дома и — получали-таки “страховки”!
И я заверяю Бориса Парамонова, что это впечатляло меня сильнее, чем Томас Манн, Джон Голсуорси и Лев Толстой — вместе взятые!
Сейчас положение с домами радикально изменилось. Стало еще сложнее. Не сомневаюсь, что купля или строительство собственного дома в Америке — штука интересная, напряженная и даже рискованная, как и все в мире, что связано с недвижимостью. Не сомневаюсь, что и там своих “сюжетов” достаточно. Но то, что происходит со строительством в современной России, не поддается никаким описаниям и может быть сравнимо только с небезызвестным вавилонским сюжетом! Дома растут, как грибы. Помпезные особняки и крохотные домики. Последние — вовсе не жалкие и даже более привлекательные, поскольку в них вложены не одни деньги, но и мощная энергия любви — в чем-то смешной, в чем-то болезненной, но в целом невероятно трогательной. Россия врастает в собственную землю домами, врастает беспокойно и судорожно, словно опасаясь, что завтра этой земли не будет, если не уплотнить ее фундаментами, не стянуть железными и деревянными оградами — хоть “рабицей” какой-нибудь паршивой! Можно смеяться над этими высоченными заборами чуть ли не с вышками (стиль “новых русских”) и над этими нелепыми “рабицами”, напоминающими о курятниках (бедный стиль). Можно высокомерно приводить в пример безоградную свободу американских “дворов” с их обманчиво скромными табличками “private property”, но нельзя не признать в нашем странном “Вавилоне” духовно точно рассчитанной народной воли, которая не желает мириться с вопиющей пустотой своей земли. Что-нибудь из этого да выйдет. Что-нибудь да останется!
Почти анекдотический эпизод. Гуляю со своим бывшим одноклассником, вдруг оказавшимся коммунистом-зюгановцем, по Москве… Обсуждаем “лужковское” строительство, бешеными темпами развернувшееся по всей столице, особенно — в центре. “Молодец Лужков! — говорит мой спутник.— Хорошо строит!” “Ты же ж против него. Ты же ж коммунист”,— подзуживаю я. “Ничего,— говорит “коммунист”.— Все народу достанется”. “И это?” — показываю на шикарный новострой какой-то западной фирмы. “А здесь,— серьезно говорит мой приятель,— у нас горком партии будет”. Так-то вот!
И пусть Парамонов не важничает со своим домом. Мне его важничанье очень понятно. Сам вот думаю срубишко на Волге прикупить. Только об этом сейчас и думаю. Про Томаса Манна совсем забыл…
*** Мелочи жизни
Павел БАСИНСКИЙ
Дом, который
построил ИванКто не знает Бориса Парамонова? Все знают Бориса Парамонова! По крайней мере все отечественные интеллектуалы, каким-то загадочным стечением обстоятельств оставшиеся проживать на части территории бывшего СССР, знают и ценят Бориса Парамонова, русского культуролога, живущего в США, но выступающего регулярно в России, где спрос на его товар под названием “А что я вам расскажу про N! Вы со стула брякнетесь и больше не встанете!” все еще традиционно высок.
Почешет в затылке русский интеллектуал, задумается крепко и — на всякий случай — брякнется со стула. Но тихо-тихо и озираясь по сторонам: верно ли, что брякнулись и все остальные? И не попал ли он впросак? И не поднимут ли его насмех: мол, ты вот брякнулся, дурак, со стула, а мы-то вот — нет! Мы-то вот давно про этих ребят все знаем!
Зайдет ли речь о Гоголе — Борис Парамонов не лезет за словом в карман: мол, Костанжогло — это герой нашего времени. Заговорят ли о Чехове — и тут Борис Парамонов не теряется: мол, еще Антон Павлович предсказал, что русской духовности — конец. Зашепчут ли о личной жизни Цветаевой — и тотчас Борис Парамонов выскочит, как черт из табакерки, гаркнет, как Скалозуб: да что вы, мол, шепчетесь-то, словно не знаете, что у мамаши с сынком-то было — с бедным Муром!
И — зачешут затылки и заскрипят стулья. Знать-то мы знаем, тоже не лаптем щи едим… Да больно оно нехорошо, нельзя ли потише-с!
Борис Парамонов — типический пример органического вживления советского сознания в буржуазный менталитет. Советское сознание изначально напугано и недоверчиво. Оно везде ожидает обмана, подвоха, подмены. Если их нет — пугается еще больше: раз все чисто — тогда, уж верно, за всем этим что-то такое скрывается! Буржуазный менталитет благодушен и равнодушен. Но опасается только одного: как бы что-нибудь не приняли за последнюю истину и не повисло бы в воздухе грозное словечко “тоталитарность”! На скрещении этих “комплексов” и рождается феномен Бориса Парамонова — мыслителя вовсе не злого, как считают некоторые, а только расчетливого и бесконечно зависимого от реакции своих читателей. Следовательно, глухого к звучанию правды и слепого к свечению истины. Лично я всегда читаю его с величайшим интересом, и притом сугубо прагматическим: я в точности знаю, что на том мыслительном поле, которое пометил Борис Парамонов, настоящих мин как раз нет. Здесь можно гулять спокойно. Настоящие опасности и настоящие открытия находятся там, куда не ступала резвая нога Бориса Парамонова…
Но однажды Борис Парамонов все-таки крепко меня “достал”! Я даже изумился: откуда такая точность попадания? При его-то несомненной дисквалификации по части нащупывания действительных, а не воображаемых “болевых точек” русского сознания!
Полагаю, что Борис Парамонов скорее всего случайно проговорился. Вернее, случайно надавил на то место, которое реально болит. И больной, до сих пор отвечавший на прощупывания докторских пальчиков: “Не знаю… вроде бы… не болит… нормально…” — на сей раз неожиданно громко вскрикнул.
В какой-то своей статье, не помню о чем (кажется, все о том же отступлении русской духовности перед западной буржуазностью) — Борис Парамонов вдруг заговорил о ДОМЕ. Заговорил, как и всегда, с провокативной целью. Мол, он в Америке дом построил. Наверняка не самый дорогой. Но — построил. То есть — купил. Или — заказал. Но — что важно! — не снял. СВОЙ дом. И вот процесс этой купли-заказа-строительства в американских условиях показался Борису Парамонову таким занимательным делом, что он готов придать этому статус искусства или по крайней мере статус серьезной интеллектуальной работы, ничуть не меньшей, чем, скажем, прочтение Томаса Манна…
Провокация Парамонова состояла вот в чем. Мол, вы, в России, кичитесь своей липовой духовностью, которая на самом деле давно выветрилась, а дома приличного ни купить, ни построить не можете. И надо еще разобраться: оттого ли вы читаете Томаса Манна, что Томас Манн вас действительно страшно интересует, или оттого, что ничем больше заниматься не в состоянии? Я — говорит Борис Парамонов — и Томаса Манна читал, и дом себе купил. Я могу сказать: какое из искусств (чтение или покупка) выше, сложнее и требует бо─льших духовных затрат? Я могу СРАВНИТЬ. Вы… нет!
Надо быть либо очень злой, либо совершенно пустопорожней натурой, чтобы такое вымолвить! Я готов отдать его произволу и Пушкина, и Гоголя, и Толстого, и Достоевского оптом и в розницу — гуляй, изгаляйся, от классики не убудет, и ей не прибудет! Знавали и Писарева, и Авербаха — всех поглотили воды и земли русские, все быльем поросли, а “Онегин” и “Хаджи-Мурат” — остались. Но ДОМА — не трогай! Отступись…
В начале этого года скончался замечательный поэт и человек Николай Старшинов. Его имя скорее всего говорит Борису Парамонову меньше, чем имя славного хоккеиста, но это не важно. Скажем так: скончался писатель. В свою бытность секретарем приемной комиссии Литинститута, где Старшинов проработал почти сорок лет, мне приходилось беседовать с ним. И вот он рассказывал о строительстве своего дома, кажется, на Истре. О тех мытарствах, с которыми было связано это строительство еще в советские времена, когда кусок шифера было достать не проще, чем томик Цветаевой. Когда землю давали как милость, нарезая ее мизерными порциями на загаженных пустырях.
Можно только поражаться живучести и изворотливости русских людей, что ухитрялись прорастать на этих клочках каким-то ДОМОМ, каким-то БЫТОМ. Не говорю о тех писателях, что получали дармовые дачи в Переделкино — это отдельный разговор. Но те, что строили сами, те, что покупали в деревнях брошенные дома и поднимали их своим горбом, могли бы многое рассказать Борису Парамонову об искусстве строительства домов в России, которое, разумеется, гораздо сложнее искусства чтения Томаса Манна.
Под впечатлением рассказов Старшинова я в то время в перерывах между вступительными экзаменами, где на моих глазах рушились мечты и согревались надежды, колесил с приятелем по Ивановской области в районе Палеха. Мы пытались купить себе дома, оказавшись в потоке — конечно же, неслучайном — городских жителей, рванувших в деревни в поисках ДОМА. Домов мы так и не купили. Они были в изобилии, эти брошенные дома, в которых совсем недавно кто-то жил, плакал, смеялся, женился, рождался, умирал; но от нас эти дома были словно отсечены какой-то невидимой стеной. Старушки хозяйки, переселившиеся к детям в центральные усадьбы, плакали, однако на продажу своих хуторских домов охотно соглашались: деньги-то нужны! Но — в последний момент — вмешивалась ВЛАСТЬ. Отчего-то ей не хотелось, чтобы очкастый интеллигент жил в брошенном и обреченном на развал доме. На моих глазах бабища из местного исполкома говорила старухе: ты можешь свой дом разобрать на дрова, можешь даже спалить и получить страховые… Но продать ты его не можешь, потому что с твоими бумагами то-то и то-то неладно… Потом, уже в других местах, под Тулой, я лично видел, как крестьяне ночью палили бывшие свои дома и — получали-таки “страховки”!
И я заверяю Бориса Парамонова, что это впечатляло меня сильнее, чем Томас Манн, Джон Голсуорси и Лев Толстой — вместе взятые!
Сейчас положение с домами радикально изменилось. Стало еще сложнее. Не сомневаюсь, что купля или строительство собственного дома в Америке — штука интересная, напряженная и даже рискованная, как и все в мире, что связано с недвижимостью. Не сомневаюсь, что и там своих “сюжетов” достаточно. Но то, что происходит со строительством в современной России, не поддается никаким описаниям и может быть сравнимо только с небезызвестным вавилонским сюжетом! Дома растут, как грибы. Помпезные особняки и крохотные домики. Последние — вовсе не жалкие и даже более привлекательные, поскольку в них вложены не одни деньги, но и мощная энергия любви — в чем-то смешной, в чем-то болезненной, но в целом невероятно трогательной. Россия врастает в собственную землю домами, врастает беспокойно и судорожно, словно опасаясь, что завтра этой земли не будет, если не уплотнить ее фундаментами, не стянуть железными и деревянными оградами — хоть “рабицей” какой-нибудь паршивой! Можно смеяться над этими высоченными заборами чуть ли не с вышками (стиль “новых русских”) и над этими нелепыми “рабицами”, напоминающими о курятниках (бедный стиль). Можно высокомерно приводить в пример безоградную свободу американских “дворов” с их обманчиво скромными табличками “private property”, но нельзя не признать в нашем странном “Вавилоне” духовно точно рассчитанной народной воли, которая не желает мириться с вопиющей пустотой своей земли. Что-нибудь из этого да выйдет. Что-нибудь да останется!
Почти анекдотический эпизод. Гуляю со своим бывшим одноклассником, вдруг оказавшимся коммунистом-зюгановцем, по Москве… Обсуждаем “лужковское” строительство, бешеными темпами развернувшееся по всей столице, особенно — в центре. “Молодец Лужков! — говорит мой спутник.— Хорошо строит!” “Ты же ж против него. Ты же ж коммунист”,— подзуживаю я. “Ничего,— говорит “коммунист”.— Все народу достанется”. “И это?” — показываю на шикарный новострой какой-то западной фирмы. “А здесь,— серьезно говорит мой приятель,— у нас горком партии будет”. Так-то вот!
И пусть Парамонов не важничает со своим домом. Мне его важничанье очень понятно. Сам вот думаю срубишко на Волге прикупить. Только об этом сейчас и думаю. Про Томаса Манна совсем забыл…
***