Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2014
Сара Уитмор (р. 1971) – политолог, преподаватель Университета Оксфорд-Брукс (Великобритания).
«Ще не вмерли України, нЁ слава, нЁ воля» – первая строчка национального гимна звучит, надо сказать, не слишком оптимистично. Эти слова постоянно напоминают о тернистом и расколотом прошлом, а также о том, что само существование Украины в качестве суверенного государства до недавнего времени ставилось под сомнение, а кое-где оспаривается и сегодня[1]. И все же протесты «евромайдана», начинавшиеся в Киеве и других городах страны 22 ноября 2013 года с массового пения этих строк, преобразовали украинский гимн в символ национального достоинства, в выражение мирного, хотя и отнюдь не пассивного, сопротивления предпринятым президентом Януковичем попыткам авторитарной консолидации и внешнеполитическому курсу, из этой консолидации вытекающему. По мере того, как 2013 год подходил к концу, «многовекторная» внешняя политика Януковича обрушивалась под давлением конфликтующих сил и факторов, увлекая за собой в небытие и ту кажущуюся социальную пассивность, которая утвердилась в Украине после разочарований «оранжевой революции». На фоне повсеместного падения авторитета и неуклонной маргинализации формальных демократических институтов после 2010 года украинское общество в очередной раз попыталось стать непосредственным участником украинской политики.
Вопреки преобладающей в российских СМИ позиции я попытаюсь доказать, что изначально протесты были не организованным, а спонтанным ответом на шаги, предпринятые правительством Януковича 22-го и 30 ноября; по большей части эта вспышка протеста не имела отношения к политическим партиям, негосударственным организациям или другим объединениям, обычно ассоциирующимся с понятием «гражданское общество». Разумеется, внешнеполитическое измерение, определяемое противостоящими друг другу проектами интеграции с Россией и с Европейским союзом, а также отличающиеся интересы этих акторов существенно сокращали доступное правительству Украины поле для маневра. Но в конечном счете главным фактором, предопределявшим внешнеполитический выбор и разбудившим протестную активность в Киеве и областных центрах, оказалась внутренняя политика и прежде всего стремление президента Януковича продлить свое пребывание у власти. Меры, предпринимаемые правительством на разных этапах, влияли на численность протестующих и используемую ими тактику; но, несмотря на тот факт, что на протяжении двух месяцев протестное движение пользовалось поддержкой половины населения страны, ответом на его требования стали дальнейшие попытки консолидировать украинский политический режим. На момент написания этих строк исход «евромайдана» остается неясным, но зато вполне прояснилось то, что Виктор Янукович полностью утратил легитимность в глазах значительной доли населения, захлопнул дверь в Европу и обнаружил себя в ситуации возросшей зависимости от помощи России.
Причины «евромайдана»
Хотя Сергей Глазьев хотел убедить своих читателей в том, что «евромайдан» начался в основном из-за вмешательства правительств США и стран Европейского союза, которые стремятся экономически эксплуатировать Украину и отколоть ее от России, чтобы ослабить последнюю в качестве региональной державы[2], спусковым крючком для массовых протестов послужили местные факторы. Именно они по-прежнему обеспечивают ключевые мотивы для мобилизации населения. Несомненно, внутренняя и внешняя политика до определенной степени взаимосвязаны, но пристальное изучение событий, имевших место в Киеве в ноябре, обнаруживает, что катализатором к преимущественно студенческим протестам, переросшим потом в массовые волнения, стали внутриполитические просчеты команды Януковича. Жестокое нападение отрядов «Беркута» на беззащитных студентов в ночь на 30 ноября незамедлительно мобилизовало до 12% населения[3]. Последующие акты государственного насилия[4] позволили еще более увеличить масштабы протестов, которые постепенно превращались из акций в поддержку европейского курса Украины в антиправительственные выступления. Как бы то ни было, базовые причины спонтанного народного подъема лежат в точке пересечения неизбежных внешнеполитических решений и природы местного политического режима.
Внешнее измерение
До самого последнего времени внешнеполитический курс Януковича, несмотря на частые упреки в его ориентации на Россию, казался продолжением так называемой «многовекторной» политики, заключавшейся в поддержании стратегического балансирования между мощными внешними игроками. В своем практическом воплощении он предполагал, что западные государства и Европейский союз, с одной стороны, и Россия, с другой стороны, будут слышать от украинских официальных лиц то, что им хочется услышать, в то время, как желание и(или) способность Украины выполнять взятые на себя обязательства будут оставаться весьма ограниченными. Так, наряду с тем, что решения, подобные Харьковским соглашениям 2010 года, позволяли предположить, что в уступках России Янукович готов пойти дальше своих предшественников, продолжались попытки политической конвергенции с Европейским союзом. Пол д’Аньери убедительно вскрывает структурные факторы, в силу которых «многовекторная» внешняя политика Украины воспроизводится независимо от исходных намерений и электоральной базы очередного президента[5]. Эти структурные факторы таковы:
1. Российская заинтересованность в превращении Украины в стратегического союзника, «славянского брата», признающего притязания России на роль регионального гегемона и торгового партнера. Кроме того, Россия заинтересована в том, чтобы успехи демократии в Украине не подрывали легитимность российской политической системы. К заключению д’Аньери я добавила бы российскую заинтересованность в приобретении украинских стратегических предприятий.
2. Равнодушие Запада к Украине: в то время, как Россия считает Украину одним из главных приоритетных направлений своей внешней политики, Запад и Европейский союз на протяжении 2000-х годов демонстрировали «усталость от Украины».
3. Внутренние региональные размежевания, характеризующиеся одновременным сосуществованием различных идентичностей, которые превращают внешнюю политику страны в предмет острых разногласий, а также лишают сменяющие друг друга правительства четко выраженного электорального мандата на проведение реформ, необходимых для более тесной интеграции с Европейским союзом.
4. Слабость украинского государства, которая среди прочего осложняет разработку реформ и еще более затрудняет их осуществление, поскольку политика остается ареной борьбы элитных группировок за обладание государством и ренты, им обеспечиваемой.
Однако в 2013 году «многовекторная политика» начала давать сбои из-за столкновения между интеграционными стратегиями Европейского союза и России, а также из-за их сложного соотношения с собственными интересами Януковича. Официально внешняя политика Украины с 1994 года была нацелена на европейскую интеграцию, но недостижимость членства в Европейском союзе гасила стимулы для проведения внутри страны необходимых для этого дорогостоящих реформ. Тем не менее после запуска в 2009 году программы «Восточное партнерство» заинтересованность европейцев в более тесном сближении с Украиной возросла, и стране предложили далеко идущий интеграционный проект, лишь немного не дотягивающий до полноценного членства. «Цена», которую нужно было уплатить за Соглашение об ассоциации и Договор об углублении зоны свободной торговли, заключалась в ряде условий, касающихся совершенствования демократических стандартов по проведению выборов и работы судебной системы, а также – и это вызывало наибольшие споры – требовавших освобождения самого известного украинского политзаключенного, Юлии Тимошенко. Нежелание Януковича выполнять условия, которые могли бы угрожать его базовому приоритету – сохранению власти после 2015 года, – означало, что подписание Соглашения об ассоциации в Вильнюсе остается в лучшем случае открытым вопросом. В то время, как условия вроде реформы судопроизводства украинское неопатримониальное государство готово было принять de jure, рассчитывая позднее проигнорировать его de facto, с проблемой Тимошенко обойтись подобным образом было нельзя. Но если Янукович думает, что поворот к России укрепит его автономию, то он, вероятнее всего, ошибается.
Можно ли утверждать, что попытки России предотвратить подписание Украиной Соглашения об ассоциации оказались успешными? Россия много вкладывает в альтернативный проект – Евразийский таможенный союз, – и более тесная интеграция с Украиной не предполагала принятия тягостных обязательств, которые могли бы угрожать способности украинского режима удерживать политическую власть. Более того, стране предложили разнообразные «пряники» в виде более дешевого газа и заемных денег, не забывая, впрочем, и о «кнуте» торговых санкций и перекрытия границы. На протяжении 2013 года Украина даже получила возможность испытать на себе подобные санкции, когда в Россию был запрещен ввоз шоколада «Roshen». Так или иначе, но 21 ноября украинское правительство заявило, что оно приостанавливает подготовку к подписанию Соглашения об ассоциации; при этом в частном порядке его представители жаловались европейским чиновникам, что это делается под российским нажимом[6]. Впрочем, история о том, что кабинет министров вынудили так поступить, была удобной и для Януковича, поскольку позволяла ему избежать ответственности за ключевое внешнеполитическое решение, разгневавшее многих украинцев. Нельзя также исключать и того, что суматошная активность украинского правительства, якобы нацеленная на удовлетворение условий Европейского союза, была не совсем добросовестной. По мнению некоторых наблюдателей, Янукович никогда и не думал подписывать Соглашение об ассоциации: ему просто хотелось убедить Путина, будто тот «теряет» Украину, и тем самым обеспечить себе более выгодные условия сделки с русскими. Как бы то ни было, учитывая все имеющиеся обстоятельства, можно утверждать, что для Януковича, преследовавшего собственную выгоду, ключевым фактором оказалось все-таки российское давление.
Именно бурная активность украинских чиновников в связи с предстоящим подписанием Соглашения об ассоциации, развернувшаяся в сентябре–октябре 2013 года и поддерживаемая в основном позитивной реакцией СМИ, сформировала завышенные ожидания у населения. Состоявшийся 21 ноября внезапный разворот на 180 градусов разбил эти надежды, заставил университеты начать забастовку и положил начало «евромайданам» в Киеве и областных центрах по всей Украине[7]. Иначе говоря, катализатором протестов послужил просчет, допущенный украинской элитой из-за ограниченного пространства для маневра. Но каким же образом относительно локальные студенческие выступления в пользу подписания Соглашения об ассоциации с Европой вылились в спонтанную массовую мобилизацию и проводимый под радикальными политическими лозунгами захват правительственных зданий? Чтобы разобраться в этом, необходимо проанализировать возникшую при Януковиче политическую систему, которая характеризуется авторитарной консолидацией власти и растущей озабоченностью общества по поводу коррупционной природы режима.
Внутреннее измерение
Украина остается «слабым государством»: ее формальные институты не укрепились в полной мере и по-прежнему уязвимы перед прихотями удерживающих власть элит. Слабость проявляется также в неспособности принимать последовательные решения и потом реализовывать их[8]. С момента независимости государство оставалось главным источником ресурсов и богатства, и поэтому в политике преобладала борьба различных фракций элиты за ренту. Неформальные практики – клиентела, патронаж, борьба за источники ренты – стали главными средствами отправления государственной власти президентом Украины, а формальные полномочия главы государства всегда поддерживались неформальным инструментарием. Как полагают некоторые авторы, сталкивающиеся интересы элитных фракций предотвращали в Украине консолидацию авторитарного режима[9], но в то же время стимулировали распространение коррупции и высокий уровень взаимного недоверия между элитами и обществом. Сменявшие друг друга украинские президенты с разной степенью успеха пытались упрочить собственный контроль над распределением ренты[10], но Янукович прибрал государство к рукам гораздо быстрее и жестче, нежели его предшественники. При этом он дальше, чем они, отошел от европейских норм демократического правления, что и было подтверждено его желанием консолидировать возникший политический режим.
С момента своего избрания на пост президента в феврале 2010 года Янукович последовательно придерживался линии на консолидацию власти. Под «консолидацией» здесь имеются в виду попытки устранения краткосрочных и среднесрочных угроз режиму со стороны потенциальных претендентов на власть. Авторитарный режим считается консолидированным, когда ему удается взять под полный контроль основные государственные органы и устранить опасности, исходящие от оппозиционных сил[11]. Поэтому первоначально новые власти сфокусировались на установлении контроля над государственным аппаратом, а также над системой сдержек и противовесов, которая могла мешать режиму. В данном отношении были предприняты следующие шаги:
– систематически сокращались автономия и профессионализм Конституционного суда;
– в 2010 году был принят закон о судебной системе, сделавший судей еще более зависимыми от исполнительной власти;
– с помощью юридически сомнительных методов была «восстановлена» Конституция 1996 года, расширившая, наряду с сопутствующим законодательством, формальные полномочия президента;
– парламент подвергся маргинализации в плане политического участия и принятия решений, он был ограничен в своем праве осуществлять контрольные функции в отношении исполнительной власти;
– свобода СМИ была урезана, а электоральные стандарты снизились.
Благодаря всему перечисленному режим смог утвердить свой контроль над государственным аппаратом и еще более ослабить демократические институты. Тем не менее консолидация авторитарного режима имеет еще один аспект, связанный с устранением возможных угроз посредством интегрирования потенциальных оппонентов в систему и запугивания возможных перебежчиков. Помня о том, как элитный раскол 2004 года способствовал «оранжевой революции», Янукович проявил активность и на этом поприще. Потенциальным оппонентам, особенно располагающим ресурсами, – таким, например, как Сергей Тигипко, – предложили правительственные посты. Выборочные преследования ведущих оппозиционных деятелей должны были убедить других в том, что спорить с режимом не стоит; ту же задачу в России решил суд над Михаилом Ходорковским. Сопротивляясь требованиям Запада освободить Юлию Тимошенко, Янукович фактически заявлял о том, что за устрашение местной элиты он готов платить весьма высокую цену[12]. В подобном контексте оппозиция оставалась расколотой и маргинальной силой.
Усилия режима, направленные на консолидацию, выразились также и в кадровых назначениях. Ключевые «властные» позиции (посты министров обороны и внутренних дел, глав Национального банка и налоговой службы) перешли к малоизвестным деятелям, лично связанным со старшим сыном Януковича, знаменуя складывание «семьи» ельцинского типа. Вместе с тем, несмотря на тот факт, что Янукович явно преуспел, сосредоточивая власть в руках своего неформального «семейства», влияние в украинской политике сохраняли и другие фракции. Неоднородный характер режима не в последнюю очередь проявлялся во внешней политике. Некоторые олигархи, близкие к власти, полагали, что сближение с Россией будет угрожать их бизнесу, а в подписании Соглашения об ассоциации видели способ не только открыть для себя европейские рынки, но и защитить свои активы и финансовые потоки. Другие магнаты, напротив, имея более тесные связи с Россией, а порой и лично с Путиным, опасались, что потенциальные торговые барьеры, а также транспарентность, на которой настаивает Европа, повредят их деловым интересам. Именно в этих разногласиях, по-видимому, и следует искать возможное объяснение событий 30 ноября – жестокой расправы милиции со студентами, вот-вот готовыми разойтись по домам. Есть мнение, что приказ атаковать студенческий лагерь отдали ориентирующиеся на Россию «ястребы», желавшие дискредитировать Януковича в глазах Европы и тем самым закрепить стратегический крен в пользу России.
По мере того, как режим консолидировался, укреплялась и убежденность общества в коррумпированности украинской элиты. Согласно данным «Transparency International», по уровню коррупции Украина занимает первое место в Европе, опережая Россию и других членов Евразийского таможенного союза. Рассказы о рейдерских захватах малых и средних предприятий, невероятных темпах обогащения членов «семьи», роскоши резиденции президента в Межигорье получали все большее хождение в Интернете и СМИ, а экономическая ситуация тем временем ухудшалась. Показатель доверия Януковичу был негативным и продолжал снижаться (в декабре минувшего года он составлял 27%), а его электоральная популярность с 2011 года не поднималась выше 20%. Важно и то, что уровень поддержки президента существенно снизился на юго-востоке страны, где проживает его основной электорат. Региональная ограниченность электоральной базы и неуклонное снижение популярности Януковича помогают понять его стремление консолидировать режим: с самого утверждения в должности его переизбрание выглядело весьма проблематичным. При этом, однако, меры по укреплению его личной власти не могли не оказаться рискованными. Взяв за основу репрессивное российское законодательство, регулирующее проведение выборов и референдумов, а также деятельность некоммерческих организаций, Янукович упустил из виду тот факт, что лично он никогда не имел даже половины того уровня общественного доверия, на которое опирался российский президент. Впрочем, каким бы непопулярным ни был Янукович, оппозиционные политики и партии не получали от этого никаких выгод, поскольку им избиратели также не доверяли (лишь Виталий Кличко и Петро Порошенко имели позитивный рейтинг доверия, колеблющийся между нулевой отметкой и 1%)[13]. Не пользовались доверием и государственные институты, причем особенно явно те, на которых зиждется демократический порядок – парламент и суды. В то же время с 2004 года, когда в Украине происходила «оранжевая революция», социологические опросы фиксировали неуклонное снижение, причем по всем регионам, желания граждан участвовать в протестной деятельности[14]. Следовательно, несмотря на повсеместное народное недовольство, столь внушительного всплеска социального протеста не ожидал никто: ни власть, ни оппозиция, ни общество.
Тем не менее разочарование по поводу экономического и политического курса страны, осознание всепроникающей коррупции в президентском окружении и взаимное недоверие между государством и обществом послужили тем фоном, на котором разгорался протест, а также способствовали поддержанию протестной волны после ее подъема. Эти факторы помогают объяснить спонтанную природу протестной активности, ограниченную роль оппозиционных политиков и «гражданского общества» в массовой мобилизации, а также уподобление протестного движения гидре, у которой вместо отсеченных голов немедленно появляются новые[15]. Нет никакого сомнения в том, что, если бы некто (пока, правда, не ясно, кто именно) 30 ноября не отдал бы спецназовцам «Беркута» приказ атаковать мирно спящих студентов, «евромайданы» быстро рассосались бы сами собой. Но 1 декабря на площади Независимости в Киеве стояли уже полмиллиона человек; в других городах тоже прошли массовые манифестации; 70% протестующих киевлян заявляли о том, что они вышли на майдан из-за событий 30 ноября[16]. Пресса и свидетельства очевидцев также подтверждают, что разгром студенческого лагеря стал главным импульсом возмущения. Одна киевлянка, этническая русская, объясняла:
«Честно говоря, до демонстраций в поддержку Европейского союза мне нет никакого дела, но, когда я увидела, что они избивают наших детей, стало ясно, что выходить [на майдан] нужно немедленно»[17].
Когда студенты и сторонники европейской интеграции после 30 ноября вернулись на площади, их численность выросла по меньшей мере десятикратно: это было обусловлено спонтанной реакцией огромного числа людей на то, о чем сообщали телевидение и социальные сети. Все эти граждане ощутили настоятельную потребность лично продемонстрировать свою готовность сопротивляться государственному насилию и той угрозе будущему страны, какую оно в себе несет. Более того, максимальной поддержкой протестующих пользовались требования, направленные на преследование коррумпированных чиновников и тех, кто был причастен к жестокому обращению с мирными демонстрантами. В фокусе протестного движения оказалась внутренняя политика, а внешнеполитические вопросы стали лишь ее продолжением. Европейский выбор символизировал несогласие с авторитарным курсом режима Януковича, в то время как в сближении с Россией видели укрепление авторитарных тенденций, уже просматривающихся в странах Евразийского таможенного союза. По мере своей эволюции протест все ощутимее перерастал в акт сопротивления Януковичу и отстаиваемой им форме правления. И, хотя к новогодним праздникам из-за ухудшения погоды и неспособности оппозиции обзавестись четкой стратегией и вменяемым руководством число людей на площадях снизилось, опросы все равно свидетельствовали, что протестующих и их требования поддерживают 50,3% граждан Украины[18].
Не дождавшись, пока протесты спадут, Янукович решил ускорить разрешение политического кризиса. После почти двухмесячного игнорирования требований майдана 16 января 2014 года поддерживающая Януковича парламентская коалиция Партии регионов и коммунистов приняла пакет законов, направленных на ущемление гражданских прав и свобод. Документы принимались с такими процедурными нарушениями, которые не вписывались даже в низкие стандарты работы Верховной Рады. И, хотя положения некоторых из этих законов противоречили Конституции, а процедурные изъяны их принятия означали, что новые акты нелегитимны, de facto они предоставили власти новый нормативный инструментарий, который позволял сбить протестную волну и, что особенно важно в преддверии президентских выборов 2015 года, воспрепятствовать возникновению будущих майданов. К 22 января 2014 года, когда писались эти строки, принятие данного законодательства[19] повлекло за собой эскалацию кризиса и подтолкнуло небольшие, но радикальные группы возмущенных граждан к насилию, которое вылилось в бои на улице Грушевского. Между тем более многочисленные мирные манифестанты оставались на майдане, занимаясь возведением баррикад.
Вместо заключения
«Евромайдан» возник под воздействием целого комплекса взаимосвязанных внутриполитических и внешнеполитических обстоятельств. Хотя долгосрочные структурные факторы ограничивали сменявшим друг друга украинским правительствам пространство для маневра, столкновение двух конкурирующих интеграционных проектов соблазнило Януковича на попытку сыграть на их противоречии, чтобы обеспечить максимальную выгоду для себя лично. В то время, как подписание Соглашения об ассоциации с Европейским союзом потребовало бы выполнения условий, которые могли помешать удержанию им власти в 2015 году, более тесные связи с Россией, напротив, способствовали бы достижению этой цели. Скорее всего именно личные преференции Януковича стали определяющим фактором внешнеполитических решений. Слабость украинского государства означала, что ограниченные демократические обретения «оранжевой революции» – такие, как справедливые и честные выборы, возросшая независимость СМИ и сокращение президентского доминирования в политической системе, – быстро были свернуты новым президентом, намеревающимся закрепиться у власти надолго. Кроме того, слабость государства открывала ключевые области политики для противоборства соперничающих групп и фракций. Все это наряду с региональным разнообразием страны обусловило непоследовательность и невнятность внешней политики Украины, а также, вероятно, фатальное решение о применении силы 30 ноября. Именно решимость властей ответить на протесты силовым образом привела к эскалации возмущения: фактически сам Янукович объединил против себя огромное количество не связанных друг с другом граждан своей страны.
Авторизованный перевод с английского Андрея Захарова
[1] Например, недавно об изначальном единстве России и Украины рассуждал Сергей Глазьев, заявивший, что Украина остается «историческим и духовным центром русского мира» (см.: Glazyev S. The Mania of Euromaidan // The National Interest. 2013. December 30 (http://nationalinterest.org/commentary/the-mania-ukraine%E2%80%99s-eurom…)).
[2] Ibid.
[4] Среди них нужно упомянуть попытку разгона «евромайдана» «Беркутом» 11 декабря и жестокое нападение на журналистку Татьяну Черновил 25 декабря.
[5] См.: D’Anieri P. Ukrainian Foreign Policy from Independence to Inertia // Communist and Post-Communist Studies. 2012. Vol. 45. P. 451–454. Подобный подход, однако, содержит в себе аналитическое упрощение. В реальности «Россия» во внешней политике не монолитная конструкция, а сложный актор, в состав которого входят разнообразные коммерческие и государственные игроки, пытающиеся влиять на самые разные вопросы.
[6] См.: Sherr J. Ukraine Is In “A Dangerous Situation” // Kyiv Post. 2013. December 23 (www.kyivpost.com/content/politics/james-sherr-ukraine-is-in-a-dangerous-…).
[7] «Евромайданы» появились и на западе, и на востоке Украины, хотя наибольшей поддержкой они пользовались в западной и центральной частях страны.
[8] См.: Whitmore S. State and Institution Building under Kuchma // Problems of Post-Communism. 2005. Vol. 52. № 5. P. 3–11.
[9] См., например: Way L. Rapacious Individualism and Political Competition in Ukraine, 1992–2004 // Communist and Post-Communist Studies. 2005. Vol. 38. P. 191–205.
[10] См.: Kudelia S. The Sources of Continuity and Change of Ukraine’s Incomplete State // Problems of Post-Communism. Vol. 45. P. 417–428.
[11] Isaacs R., Whitmore S. The Limited Agency and Life-Cycles of Personalised Dominant Parties in the Post-Soviet Space: The Cases of United Russia and Nur Otan// Democratization. 2013. Vol. 20. Ft. 7 [в печати].
[12] См.: Kudelia S. When External Leverage Fails: The Case of Yulia Tymoshenko’s Trail // Problems of Post-Communism. 2013. Vol. 60. № 1. P. 29–42.
[15] Природа протестного движения не является предметом данной статьи, но вкратце можно отметить, что присущие ему текучесть и отсутствие явных лидеров роднят его скорее с движением «Occupy», а не с «оранжевой революцией».
[17] Разговор с автором 9 января 2014 года.
[18] Данные 20–24 декабря 2013 года (см.:http://dif.org.ua/ua/events/kpfkbprkfhpkp.htm).
[19] Эскалация «точечного» насилия (включая похищения людей) в отношении индивидуальных активистов, осуществляемая «Беркутом», как и деятельность «титушек» (нанятых режимом полукриминальных элементов), тоже внесли вклад в радикализацию некоторых протестующих.