Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 2013
Завершается год, заканчивающийся цифрой 13. По традиции «Левада-центр» спрашивает у соотечественников: «Какие чувства проявились, окрепли у окружающих вас людей за последние годы?».
Известно, что на вопросы не про «вас», а про «окружающих вас» легче получить ответ, – меньше тех, кто отказывается или попадает в графу «затрудняюсь ответить». Вот и в этом году таких всего 10% – это немного. (Для сравнения: при ответе на вопрос, задававшийся почти сразу после, – «Нужна ли России Государственная Дума?» – затруднившихся было почти вдвое больше.) Также известно, что, отвечая на вопрос о других, часть людей на самом деле выражают собственное мнение. Мы не знаем, много ли их среди ответивших, но это и не важно, ведь все они – «окружающие нас люди», а их собственное мнение и представления о позиции других и есть общественное мнение.
Отвечавшим на вопрос о чувствах был предложен список из четырнадцати вариантов ответа, составленный еще в начале 1990-х. Его нельзя менять, иначе потеряется сопоставимость. Когда-то был популярен ответ, что укрепилась «гордость за свой народ». Сейчас он на последнем месте (менее 4%). В деревнях подобную гордость готов испытывать один человек на сотню, больше всего таких нашлось среди москвичей (6%). Я тоже испытывал это чувство, и оно было одним из сильнейших в моей жизни, когда стоял среди моих сограждан на Болотной и на проспекте Сахарова два года назад.
«Ответственность за происходящее в стране» мало кто готов взять на себя, это предпоследний по частоте упоминания ответ (менее 5%). Поищем тех, кто, говоря по-советски, «сознательный». В качестве таковых заявили себя, во-первых, предприниматели (13%) и, во-вторых, руководящие работники (12%). Первые хотели бы взять на себя ответственность не только за свое предприятие, но и за всю страну. Но вторые им не дают. Впрочем, говорят респонденты, последние и сами не берут ответственность: вроде бы те, кто руководит страною в центре и на местах, должны отвечать за все в ней происходящее. Но нет таких законов и практик, нет обычаев, с помощью которых народ мог бы привлечь власть к ответственности.
От редких ответов перейдем к самым частым. Опрос показывает нерадостную картину: на первом месте у всей страны «усталость, безразличие» (35%). На это сетуют все, но никто так сильно, как руководители (почти 60%). Видно, и те, кто в самом низу вертикали, – а мы опрашиваем в основном некрупных начальников – чувствуют себя рабами на тех же галерах, на которых изнемогают и на самом верху. Судя по результатам опроса, моральное состояние руководящего состава тяжелое. У них в разы меньше, чем у предпринимателей, чувства свободы и собственного достоинства, в разы больше растерянности, обиды и страха. Именно в руководящих кругах в полтора раза чаще, чем у публики в целом, отмечают рост «ожесточения и агрессивности».
В целом о негативных чувствах респонденты сообщают в два с половиной раза чаще, чем о позитивных. При этом минимум позитивных переживаний у тех, кто больше всех устал (38%), кто больше всех замечает агрессивность окружающих (27%). Это люди 40–54 лет – поколение, которое несет главную трудовую нагрузку в «старых» отраслях производства, на немодернизированных рабочих местах. В этом поколении уже ощущается повышенное число одиноких женщин. Они подходят к возрасту, который принято считать критическим. Хорошо, если женщина не подчиняется этому якобы биологическому закону, продолжает чувствовать себя молодой и привлекательной. Или хорошо, если ей удается войти в роль счастливой бабули. Но, к сожалению, очень многие принимают роль усталой и недовольной, обремененной заботами и лишенной радостей не молодой уже женщины. Забот у них, конечно, множество, и жизнь их в общем нелегка. Но особой проблемой мне кажется то, что таким женщинам просто полагается быть усталыми и недовольными. Они усваивают это правило и находят потом в нем пользу. Плохое настроение и хроническая усталость дают им некие маленькие, но преимущества и права. Вообще плохое настроение, на которое женщины, по многолетним опросам «Левада-центра», жалуются чаще, чем мужчины, играет в их жизни роль психологической защиты и, порой, даже сознательного стиля поведения. В последнем случае оно выступает в той же замещающей функции, что и алкогольная интоксикация у мужчин. Так – «настроения нет», а выпил или поругалась – и какое-то настроение появилось.
Поскольку не иметь никакого настроения человеку, не занятому делом, трудно, то рядовым, повседневным настроением у нас выступает настроение плохое. Радушие и улыбка в нашей культуре общения играют роль роскоши, особой эмоциональной услуги. Их сберегают для особой встречи – с любимым человеком или с гостем. На этих же принципах основывались народная и массовая архитектура, а также стилистика одежды. Просто избы и просто многоэтажки, как и ватники, не должны быть «красивыми». Это качество сберегается для уникального культового сооружения, каким бы ни был этот культ, для мест и случаев, предназначенных для праздника, для особых встреч, для гостей. На севере и юге, на западе и востоке с нашей культурой тоски и нахмуренности соседствуют культуры, где и с лицевой мимикой, и с архитектурой все иначе. Иногда это воспринимается как враждебное окружение. Вспомним, с каким удивлением встречали люди из российской среды улыбки прохожих в западных городах, ухоженность их домов и палисадников. Улыбки поначалу удивляли, потом стали раздражать. Их называли искусственными и неискренними, с сочувствием повторяли рассказы психологов, как тяжело дается человеку постоянная «офисная улыбка». Теперь постепенно привыкают и, чем моложе, тем легче – к офисной одежде, похожей на прежнюю выходную; к улыбке, прежде предназначенной только для особых случаев. Повсеместно проникающий «евроремонт» означает создание среды, помеченной как неунылая, по прежним понятиям – праздничная.
Возвращаясь к данным опроса, отметим, что отчаяние испытывают женщины и мужчины в равной мере – 17 человек из ста. Но у женщин оно по частоте уступает страху (более 17%), мужчины же о страхе говорят гораздо реже (11%). Зато мужчинам полагается чаще женщин испытывать «ожесточение и агрессивность». Они и испытывают (24%, второе место в списке), а оказавшись в специфически мужской – военной – организации, перечисленные чувства они ставят на первое место.
Эта разлитая в воздухе агрессивность ищет – и находит – свой объект. Этот объект выносится вовне: на вопрос «Есть ли у сегодняшней России враги?» положительно отвечают 74% женщин и 82% мужчин, 76% молодых и 84% пожилых. Среди руководящих работников синдром окруженности врагами превышает все мыслимые социологические нормы – 92%. На что могут толкнуть столь взвинченное общество его зашедшие так далеко в своих фобиях элиты?
Враг находится снаружи, но объект для агрессивных чувств, а порой и действий, обнаруживается внутри. Это «приезжие», они же «черные», «чурки» и так далее. Некоторых из них, зачастую, как на грех, сограждан по РФ, уже боятся, потому что те агрессивно танцуют свою лезгинку, агрессивно режут своих баранов и агрессивно стреляют в воздух на своих свадьбах. Но на тех, кто из наших бывших колоний, смирных, можно и отыграться – в основном, в разговорах, отводя душу в совместной ненависти. Ненавидят за все, приписывают что угодно. Скинхеды не ограничиваются разговорами, идут убивать. Напряжение растет не по годам, а по месяцам. Некоторые начинают задумываться, что терпение безответных «чурок» имеет предел. Чем и как оказывается способны ответить танцующие лезгинку, все прекрасно знают. Некоторые подозревают (и правильно делают), что и бессловесные гастарбайтеры однажды из покорных стад могут превратиться в организованные группы, а ведь теперь они рассеяны по всей России.
Пока публика пестует свои чувства, чиновники готовят меры. Приезжих собираются переселять в гетто и ссылать в концлагеря. О том и другом пока не говорится громко. (Чем кончали режимы, затевавшие подобное, устроители не думают.) На меры по ассимиляции приезжих многие идти боятся: им кажется, что это «их» – большинство, а «мы» уже в меньшинстве и это они нас ассимилируют, а не мы их. Но страх, а его особенно много в столице, – плохой советчик. Надо понимать, что большинство из тех, кто едет сюда с надеждой остаться, сами хотят стать такими, как мы. И станут, а мы перестанем считать их «чужими».
Оставляют ли какую-то надежду результаты этого опроса? Да. Надежда в том, что в нашем списке окрепших чувств она, надежда, на втором месте. А у молодежи и студентов, домохозяек, предпринимателей – вообще на первом. Особость этих групп еще и в том, что люди в них менее всего зависимы от государства и подобных ему бюрократических систем. Не удивительно, что респонденты из этих групп в полтора–два раза чаще остальных отмечают, что у окружающих возросло «чувство свободы». Вот откуда у них – и у нас с вами – появляется надежда.