Размышления об одном частном случае развития научно-популярного исторического нарратива
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2013
Лев Усыскин (р. 1965) – писатель, журналист, многолетний ведущий популярно-исторической колонки на портале «Полит.ру».
Повод для настоящей заметки – книга Сергея Доли «Кружева и сталь. Заметки о Семилетней войне 1756–1763 годов. Часть первая», обнаруженная мною в стопке изданий, претендующих на рецензирование. Книга выделялась из стопки сразу же – своим нестандартным форматом 245 на 195 мм, – и это всего лишь первый «нестандарт» из множества в ней содержащихся.
Здесь стоит сразу сказать, что задачу книжного рецензента я понимаю как двухэтапную. Во-первых, должно разбираемую книгу поставить на подобающую ей полку, во-вторых, дать понять, как она на этой полке смотрится. Соответственно, если первую часть выполнить не удается, то почти ничего нельзя сделать и по второй: нет базы для сравнения, да и критериев сравнения тоже нет. С «Кружевами и сталью» едва не сложилась похожая ситуация, а потому ограничусь здесь в основном описанием (по возможности красочным) своих попыток решить первую задачу – дабы идущие следом оказались успешнее. Кроме этого, предложу некоторые обобщения, сформировавшиеся по ходу этой заранее обреченной работы.
Итак, что же это за издание? Толстое – 320 страниц, 365 черно-белых иллюстраций, 16,4 печатных листов. ISBN – нету. Издано каким-то ООО «Книжный перекресток» неведомым миру тиражом. Однако лежит себе в московских книжных магазинах, специализирующихся на интеллектуальной литературе. И даже раскупается помаленьку. В общем, говоря без экивоков, перед нами книга, изданная самим автором и им же распространяемая. Что само по себе как будто не придает изданию солидности.
А что же у нее за автор? Слава Богу, это не известный Интернет-путешественник, а лишь его полный тезка. Впрочем, и он ведет блог в «Живом журнале»[1], имеющий около пятисот подписчиков. Блог отнюдь не монотематический – в нем хозяин, не искажая мысль досадным речевым этикетом, демонстрирует по разным поводам мощь своего житейского сарказма: впечатления об игре «Спартака» в текущем сезоне перемежаются буднями завсегдатая нумизматических тусовок и букмекерских контор, не говоря уже о прочей ткани персонального бытия.
И все же значительная доля записей посвящена тому же предмету, что и книга, – Семилетней войне XVIII века, всемирному военному конфликту, в котором Россия принимала активнейшее участие с 1757-го по 1762 год. Собственно, часть этих записей из блога, пройдя некоторое редактирование и перекомпоновку, и составила этот том – можно догадаться, что исходного материала гораздо больше и что он продолжает нарастать. Иначе говоря, надпись на обложке «Часть первая» – не авторское кокетство, а заявление о намерениях.
Теперь, наконец, откроем книгу. С ходу замечаем отсутствие ряда важных вещей. Во-первых, академического оформления, аппарата (ссылок, библиографии, именного указателя и так далее). Впрочем, автор не является ни академическим ученым, ни даже историком по образованию, так что странно было бы ожидать от него соблюдения профессиональных ритуалов. Открываем оглавление – и видим, что изложение не претендует на планомерное и всеохватное покрытие своего предмета, то есть на последовательное во времени описание событий Семилетней войны. Вместо этого, у нас в руках – несколько отдельных очерков, хронологически беспорядочных. Так, идущая первой глава «Пальцигское сражение» (1759) продолжается «Сражением при Сен-Касте» (1758), после следует общий обзор зимних кампаний, затем – очерк о судьбе генерала Румянцева после выхода России из боевых действий (1762) и так далее, вплоть до главки «Военные вещи, утилитарные и прекрасные», представляющей собой совокупность развернутых комментариев к фотографиям музейных артефактов.
Но это касается вещей, так сказать, внешних. Открываем теперь собственно текст и читаем, например, такое:
«Салтыкову поспать не удалось, потому что неизвестный ссыкун, оставшийся при обозе, прислал гонца с тревожным подозрением, что вроде бы пруссаки выдвигаются к вагенбургу, хотят, дескать, его атаковать. Ситуация похожа на звонок дуры-жены: “кажется, я забыла выключить утюг!”, когда вы едете на важнейшее дело.
Как? Что? Реально забыла? Или кажется? И что делать-то? Отменять все или забить, положившись на волю Божью? Логически рассуждая, вариант с ночным нападением на обоз, тем более сразу, через несколько часов после ухода армии, кажется очень и очень маловероятным. С другой стороны, потерять обоз – значит поставить под угрозу всю кампанию 1759 года. С душевным смятением Петр Семенович приказывает бригадиру Фасту взять замыкающие марш 3-й и 4-й мушкетерский полки, их артиллерию, и поворачивать назад, идти к лагерю. Тотлебену выделить несколько эскадронов, а Мордвинову, еще только подтягивающемся от Познани и в эту ночь находящемуся в 10 километрах от обоза, ускорить движение».
Или такое:
«Надо пояснить, что Румянцев жил с графиней Катериной в т.н. титулярном браке, также как и многие великие полководцы XVIII века (Фридрих, Суворов, Кутузов, Ушаков). То есть официально были женаты, но вместе не жили, в связи с кочевым родом занятий мужа и несовпадением уровня интеллекта.
Прочитав до середины этот гендерный менструальный хай, Петр Александрович выкинул стопку писанины в Вислу, и с огромным волнением вскрыл пакет из Императорской канцелярии, доставленный дворцовой фельдъегерской службой.
Затаив дыхание вскрыл».
Или такое вот:
«Это не парадная фанатская шапка фаната “Depeche Mode”, как можно подумать, а головной убор милиции графства Дарэм (Durham), просуществовавшей с 1759-го по 1761 год. Англичане опасались и всерьез считались с возможностью высадки франко-шотландского десанта на севере острова, и лишь два разгрома, учиненные при Кибероне и Лагоше сняли угрозу полномасштабного вторжения.
Как видите, были времена, когда под словом “ополченец” не подразумевали самое дешевое, третьесортное пушечное мясо, достойное лишь прожженного ватника, одинакового для колхозника, рабочего, зека и солдата.
В XVIII веке, наоборот, в такие формирования надо было людей привлекать, в том числе и нарядной одеждой, возносящей простого сельского парня над толпой сверстников, потому что денег платили мало, а сборы и занятия все-таки отвлекали от зарабатывания хлеба насущного.
Там где стоит задача привлекать, обычно моют пол и наводят красоту, как в супермаркетах или мультиплексах. В советских заведениях посетители только мешали работать, так и разночинные ополченцы мешались под ногами, и их требовалось быстро, без ущерба для промышленности, изъять и бросить под гусеницы танков на утилизацию. При таком подходе, понятно, формой и качеством головного убора никто не заморачивался. Носите, что хотите. Все равно мы вас больше не увидим».
И, наконец, вот это, из завершающего книгу приложения под названием «Обзор встреч сборных России и Германии в сезонах 1757–61 годов»:
«6 декабря 1761 г.
Место проведения матча: Кольбергский стадион им. Б. Шварца
Наставники команд: В. Гейден – П. Румянцев. Счет матча первый период 0:0, второй период 1:1, доп. время 2:2, по пенальти 3:6
Ход встречи: Сильно затянувшийся поединок, в котором уступающая в мастерстве немецкая команда, проведшая почти всю встречу в численном меньшинстве, упорно противостояла осаде своих ворот, устроенной по всем правилам футбольной науки. Вместе с тем, россиянам пришлось отражать внезапные фланговые контратаки, в этих стычках отличился юный Саша Суворов («Бил, бью и буду бить»), будущая звезда российской и мировой футбольной сцены. Сильный снег, пошедший в концовке матча, превратил поле в грязевое месиво, но россияне, ведомые молодым наставником Петром Румянцевым (при номинальном главном тренере А. Бутурлине, не присутствовавшем на матче по болезни) показали возросшее мастерство российской школы футбола, отточенное в евробаталиях последних лет. Количество зрителей: 18 500 человек».
В общем, если добавить к сказанному еще и привычное в наши дни отсутствие издательской редактуры и корректуры, то как будто бы без труда делается следующий вывод: «Кружева и сталь» – любительская поделка, абсолютно не стоящая ни чтения, ни сколько-нибудь внимательного обсуждения в каком угодно ключе.
Не так ли? Полагаю, что вовсе не так.
* * *
Начать стоит с самого предмета. Может быть, он и не стоит серьезного труда? Ведь для России Семилетняя война и впрямь не привела ни к каким территориальным изменениям, а ее полководцы практически не запечатлелись в русском историческом сознании – за вычетом разве лишь Румянцева, бывшего тогда на вторых ролях, да Суворова, бывшего на пятых? Как сказать: Семилетняя война действительно стала ключевым событием середины XVIII века – именно она, проэкзаменовав, утвердила Россию в статусе одной из ведущих военных держав. Русская, четырнадцать лет ни с кем не воевавшая, армия показала себя достойным противником первоклассных прусских войск короля Фридриха, а казна империи смогла содержать эту армию долгие годы – при том, что даже на зимних квартирах войска стояли на чужой (польской) территории, где все для них необходимое честно оплачивалось золотом. Плюс к этому – Семилетняя война подтвердила статус Пруссии как равноправного с Австрией центра кристаллизации влияния в германском мире, она же привела к гегемонии Англии на Индостане и в Северной Америке; более того, именно опыт участия виргинской милиции в боях с французами породил позднее у представителей колониальной элиты, вроде Джорджа Вашингтона, идею добиться независимости от метрополии вооруженным путем. Да и в целом ситуация 1756–1763 годов технологически и идеологически довольно сильно отличалась от ситуации предыдущих больших конфликтов: Войны за испанское наследство (1701–1713), на которую тогда наложилась Великая Северная война (1700–1721).
При этом Семилетней войне довольно сильно не повезло в русской историографии. Собственно, весь период от смерти Петра I до воцарения Екатерины II в какой-то мере можно считать невезучим в этом смысле, но эта война сильно проигрывает даже на таком фоне. Чего уж: несть числа исследованиям, посвященным деятельности Михаила Ломоносова во второй половине 1750-х годов или строительству Зимнего дворца в последние годы правления Елизаветы, а вот по военным действиям как таковым последняя объемистая монография, написанная по-русски, была выпущена «Воениздатом» в 1940 году. Это была книга Николая Коробкова «Семилетняя война», написанная по моде того времени, – словно бы все сколько-нибудь значимые события войны были связаны с действиями русской армии. Еще хуже обстоит дело с переводами иностранных монографий: едва ли не самая известная из них – «Русские и пруссаки» Альфреда Рамбо – это по существу французская эссеистика конца XIX века, легкая и необязательная, как бабочка. Фактически же самым серьезным фундаментальным сочинением на данный сюжет по сю пору является «Семилетняя война» Иоганна Вильгельма фон Архенгольца – непосредственного участника боевых действий с прусской стороны. Эта книга переиздана у нас в 2001 году. Вот и получается, что о боевых действиях в Индии мы узнаем из «Владетеля Баллантре» Роберта Льюиса Стивенсона, а о сражениях в Канаде – из романов Фенимора Купера…
Что касается книг, изданных на иностранных языках, то их за два с половиной века появилось, конечно, немало. Начиная с сочинения самого Фридриха Великого «Historie de la guerre de Sept ans» – чистой воды фантастического фикшна – и заканчивая очень добротной пятисотстраничной работой живущего в Канаде венгерского ученого Франца Сабо «Семилетняя война в Европе: 1756–1763»[2].
Можно, однако, предположить определенное чувство неудовлетворенности всем этим разнообразием, в известной мере и послужившее для Доли побудительным мотивом к работе. Во-первых, не устраивал нарратив, как бы спускающийся от вопросов геополитики – становления Британской империи и тому подобных материй. Во-вторых, не устраивала фрагментарность осведомленности иностранных авторов о русских реалиях. Наконец, не подходила и ограниченность видения с русской (или какой угодно другой национальной) позиции. Что же касается сочинений, посвященных той или иной совокупности технической конкретики (амуниции, оружию, военному строительству в целом и так далее), то они чаще всего не выходят за пределы этого технического уровня.
Иначе говоря, автор рассматриваемой книги, по всей видимости, поставил перед собой следующую задачу. Создать у читателя некоторый эффект присутствия в давней эпохе: показать, как из конкретики повседневности прорастают более высокие уровни описания прошлого – военно-тактический, стратегический, геополитический. Причем показать по возможности так, чтобы читатель смог примерить изображаемое на себя, сопоставив с собственной практикой повседневности. Отсюда – сама очерковая форма книги, не предполагающая детального изложения событий на всех фронтах. Отсюда же – и эта, кажущаяся легкомысленной, литературная форма.
Говоря лапидарно, перед нами некоторый книжный эквивалент популярного нынче движения исторической реконструкции – при всей неоднозначности оценок, даваемых участникам этого движения на ее страницах.
* * *
Как мне кажется, любого, сколь угодно серьезного исследователя Семилетней войны, эта книга может заинтересовать. Просто потому, что в ней собрано и изложено с высокой степенью достоверности много разных сведений о предмете, столь много, что возникает совокупность общих картин происходящих событий. Причем предпочтением автора является развертывание описания не сверху, от концептуальных соображений типа «Австрия решила» и разноцветных квадратиков на карте, а снизу, от солдатских ног, протопавших за трое бессонных и голодных суток 90 верст по бездорожью для того, чтобы следующие сутки посвятить тяжелым земляным работам, а затем – изматывающему сражению с другими такими же, но обутыми в башмаки иного фасона. Доля, впрочем, и собственными своими башмаками исходил поля сражений при Торгау Швейднице, Бреслау, Бергене, Праге и Лейтене, что обогатило его рядом наблюдений, в полной мере не доступных кабинетному исследователю – хоть бы даже и вооруженному программой «Google Earth». В общем, по прочтении рецензируемой книги у историка скорее всего появится в голове немало нового: сведений, понимания, вопросов и идей. Однако ссылаться на «Кружева и сталь» он в своих трудах не станет – ибо книга, как я уже сказал, лишена необходимого для этого аппарата. Наверное, точнее всего участь написанного Долей можно передать выражением «принять к сведению».
Разумеется, любителя в свою очередь заинтересует богатая фактура книги, а также, как ни странно, ее литературное качество – яркий, специфичный, стилистически выверенный авторский взгляд на действительность, словно бы о событиях XVIII века нам рассказывает подросший и выучившийся главный герой «Trainspotting» Ирвина Уэлша. Да и не только о событиях XVIII века, но и о жизни вообще… Это довольно важный в литературном отношении результат – когда некоторая стилистическая система, впервые появившаяся на русском как найденный переводчиком эквивалент иноязычного текста, начинает жить собственной русской жизнью, успешно описывая совсем иную художественную и не художественную реальность.
Однако тут появляется повод задуматься о двух более общих вещах. Во-первых, о соотношении научной и научно-популярной литературы. И, во-вторых же, о соотношении профессиональных историков и историков-любителей.
Традиционная культура как бы насаждает следующую схему. Историки-профессионалы, вооруженные соответствующими дипломами, изучают источники и в результате генерируют новое научное знание. Они тратят долгие часы на сидение в архивах, музейных фондах и библиотеках, а кроме того, общаются друг с другом в своей профессиональной среде в рамках соответствующей инфраструктуры: институтов, кафедр, конференций и так далее. Любителю все это по большей части недоступно – хотя бы потому, что требует времени, отдаваемого им его основной работе. Да и в архивы, институты, на конференции его никто не пригласит. Потому удел любителя – чтение уже опубликованных учеными работ да неструктурированное общение с себе подобными. Лишь изредка наиболее старательные из них оказываются в состоянии написать хорошую научно-популярную книжку, интересную, впрочем, также одним лишь любителям. Тогда как основную массу научпопа все-таки пишут настоящие ученые – снисходящие до этого в перерывах между серьезными научными занятиями.
Разумеется, приведенная схема и прежде была далека от охвата всей полноты реальности. И раньше, и сейчас среди ученых с хорошей академической репутацией достаточно тех, кто никогда не учился не только на исторических, но и вообще на гуманитарных факультетах вузов. Довольно много нового знания вообще создается людьми, не обладающими широкой исторической эрудицией профессионального калибра, однако целеустремленными и сосредоточенными на разработке некоторого узкого материала. Классическим примером является, к примеру, Генрих Шлиман, однако актуальнее для нас множество прежде и ныне работающих краеведов, чьи результаты, при всех сложностях работы с ними, нельзя не признать уникальными. Также с давних времен – едва ли не от самого зарождения истории как области академического знания – со своими оригинальными наблюдениями рекрутировались в это ученое сообщество коллекционеры: нумизматы, библиофилы…
Что же касается книг – то разделение их на научные и научно-популярные в России также никогда не было слишком уж четким. Хорошим примером тут может считаться серия «Жизнь замечательных людей» издательства «Молодая гвардия». Научно-популярный их аспект не вызывает сомнения – одно то, что серия исключительно коммерческая и издается в ней лишь то, что заведомо будет раскуплено, говорит само за себя. При этом если, допустим, взять в ЖЗЛ биографии деятелей русской истории XVI–XVIII веков, то это будут книжки, написанные главным образом значительными академическими учеными, такими, например, как Евгений Анисимов или Вячеслав Козляков. Вроде бы все – согласно приведенной схеме, однако не вполне: довольно обычна ситуация цитирования ЖЗЛовских книжек в строго-научных публикациях – ссылки на них, полемика со сказанным на их страницах и так далее.
Иначе говоря, отношения любитель–профессионал и научпоп–наука и прежде не были однонаправленными. Научное знание до некоторой степени подпитывалось работами полупрофессионалов, любителей, а также работами профессионалов, адресованными любителям. Что, разумеется, ни в малейшей степени не умаляло заслуг выдающихся деятелей исторической науки, обладавших широчайшей исторической эрудицией и великолепным умением перемещаться мыслью и словом с одного уровня обобщения исторического материала на другой.
И вот теперь, как мне кажется, можно предвидеть, что некие количественные изменения вполне могут перерасти в новое качество. Суть их в том, что устранились, или во всяком случае резко понизились, технические барьеры, отделявшие профессиональное занятие историей от любительского. Это, безусловно, часть некой общей тенденции в современном мире: фотографу-любителю сегодня вполне доступно оборудование, позволяющее делать снимки профессионального качества, а любителю-музыканту – создать, а затем растиражировать технически профессиональную запись.
Иначе говоря, в современном мире контроль над эксклюзивной технологической стороной дела перестает являться признаком профессионального к нему подхода. Профессионализм сосредотачивается в самом человеке – в его интенциях, навыках, знаниях.
Что же касается исторических исследований, то и их не обошел ветер перемен. Разумеется, ключевым моментом здесь стало вступление в свои права эпохи всеобщей оцифровки. Огромная масса архивов выложена в Сеть и доступна каждому в любое время – а не только тому, кто потратит на изучение источников те часы, в которые другие люди сидят в офисах и стоят у станков. То же относится и к доступности научных публикаций. Причем характерно, что наиболее продвинуты по части оцифровки и выкладывания в Сеть как раз зарубежные собрания – те самые, куда прежде трудно было попасть, не имея академического направления. Вообще же – мир стал доступнее, и малобюджетные прогулки Сергея Доли по Лейтенскому полю это хорошо подтверждают.
Кроме того, Интернет до известной степени разрушает ведомственные монополии на организации площадок общения – в Сети несложно и недорого организовать и тематический блог, и форум, и даже свой научный журнал, обладающий необходимыми формальными атрибутами, – как, например, возникшее год назад в порядке частной инициативы издание «История военного дела: исследования и источники»[3].
Говоря короче, желающий посвятить какую-то часть себя изучению прошлого, сегодня имеет для этого неизмеримо больше возможностей, чем еще какие-то пятнадцать лет назад. Можно предположить, что подключение этого нового исследовательского и популяризаторского ресурса может повлиять как на чисто академические штудии, так и на отражающее ее научно-популярное зеркало, сдвигая наши привычные критерии и изменяя оценки. И в этом смысле странная книга о Семилетней войне – довольно показательный гость из будущего.