Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2011
Леонид Маркович Исаев (р. 1987) – преподаватель кафедры всеобщей и отечественной истории Национального исследовательского университета – Высшей школы экономики.
Леонид Исаев
“Перманентная революция”: арабский мир в поисках стабильности
Арабская весна 2011 года стала настоящим испытанием на прочность для всех без исключения политических лидеров региона. Президенты Туниса и Египта, Зин аль-Абидин бен Али и Хосни Мубарак, потеряли свои посты. Государство Муамара Каддафи в Ливии рухнуло, в то время как режим Башара Асада в Сирии балансирует на грани коллапса. Правление династии аль-Халифа в Бахрейне напрямую зависит от поддержки со стороны могущественного саудовского соседа, а Йемен вновь столкнулся с угрозой распада. Всеми этими проблемами, вкупе с уже традиционными для арабского мира конфликтами в Сомали, Судане и Ираке, придется заниматься старейшей международной организации – Лиге арабских государств (ЛАГ)[1].
Багдадская история
Как известно, намечавшийся на 28–29 марта 2011 года 23-й саммит ЛАГ на уровне глав государств в Багдаде был перенесен сначала на май, а потом и вовсе на 2012 год. В прежние времена Ирак уже дважды принимал арабских лидеров. Саммит 1978 года памятен тем, что на нем, по инициативе бывшего иракского президента Саддама Хусейна, Египет был исключен из Лиги за подписание мирного договора с Израилем. А в 1990-м тот же Саддам Хусейн созвал в своей столице внеочередной саммит, чтобы заручиться поддержкой арабских государств накануне вторжения в Кувейт.
Предстоящая встреча в Багдаде была чрезвычайно важна для принимающей стороны. Во-первых, в ней видели определенный вотум доверия Ираку после арабской изоляции, начало которой положило поражение Саддама Хусейна в войне с Кувейтом в 1990 году. Во-вторых, иракцы надеются, что проведение саммита на их территории позволит им восстановиться в качестве ведущего государства региона; это стремление стало особенно актуальным на фоне политически парализованного Египта. И, наконец, официальный Багдад хотел бы продемонстрировать всему миру, и США в частности, готовность своей армии и полиции к окончательному выводу американских войск, намеченному на конец 2011 года.
Однако возможность проведения масштабной встречи в Багдаде, сотрясаемом ежедневными взрывами, у многих с самого начала вызывала сомнения, в первую очередь из-за соображений безопасности. На внеочередном саммите ЛАГ в Сирте (Ливия) в октябре 2010 года лидер ливийской революции Муамар Каддафи предлагал перенести запланированную на март 2011 года встречу в Каир, где располагается штаб-квартира ЛАГ. Его позиция, которую поддержал президент Алжира Абдель Азиз Бутефлика, основывалась на том, что Ирак de facto еще не является суверенным государством, поскольку оккупирован Соединенными Штатами. Однако большинство арабских лидеров этого мнения не поддержали.
Ситуация еще более запуталась после бегства президента Туниса Бен Али в Саудовскую Аравию и того резонанса, который это событие вызвало во всем арабском мире. Тунис доказал, что за сравнительно непродолжительное время деспотичный режим, казавшийся непоколебимым на протяжении десятилетий, может стать демократическим, если народ выступит массово[2]. Подобный поворот событий застал ЛАГ врасплох, поскольку еще в феврале 2011 года ни у кого не было и мысли об отмене багдадского саммита. Но в середине марта председательствующий на совете представителей арабских государств при ЛАГ в Каире оманец Халифа бен Али аль-Хариси объявил о переносе встречи в верхах на неопределенный срок. Он аргументировал это решение тем, что череда антиправительственных выступлений требует серьезного анализа, определения их причин, а также выработки дальнейших действий, позволяющих избежать хаоса[3].
Надежды иракского правительства собрать у себя представительное собрание были серьезно поколеблены. Они окончательно рухнули, когда в середине апреля 2011 года страны Аравийской шестерки[4] обратились в секретариат Лиги с предложением отменить мероприятие в Багдаде из-за того, что протестующие в Бахрейне шииты получают помощь от иракских властей. Более того, шиитское правительство Ирака обвинялось в сговоре с Ираном и ливанской организацией “Хизбалла” с целью сместить суннитскую династию аль-Халифа. В результате эмир Бахрейна обратился к соседям за военной помощью.
В свою очередь, иракское правительство подвергло жесткой критике монархии Персидского залива и призвало другие арабские страны не менять ранее принятого единогласного решения относительно проведения саммита ЛАГ именно в Багдаде. В принципе, официальный Багдад был готов перенести саммит, однако категорически выступал против его отмены. Вопрос был отложен до 15 мая 2011 года, когда министрам иностранных дел предстояло не только решить судьбу багдадской встречи, но также выбрать нового генерального секретаря ЛАГ в связи с завершением полномочий его предшественника.
Между тем, ситуация в арабском мире продолжает оставаться крайне напряженной, и не исключено, что проведению саммита в Багдаде в марте 2012 года вновь что-то помешает. А пока шиитское правительство Ирака чувствует, что аравийские сунниты глубоко унизили его. Считая приход шиитов к власти в Ираке незаконным, а также подозревая их в тесных связях с единоверцами в Иране, монархии Персидского залива использовали протесты в арабском мире в своих внешнеполитических интересах, не позволив Ираку официально продемонстрировать свое миролюбие. Соответственно, попытки перенести багдадский саммит в будущем будут интерпретироваться шиитами как преднамеренное стремление изолировать их от арабской политики. Не исключено, что аравийские монархи использовали исключительно важный для Ирака вопрос о саммите и для того, чтобы надавить на шиитские власти страны, вынудив их ослабить поддержку шиитов, протестующих в Бахрейне.
Интересно, что не менее оскорбленными ощущают себя и иракские курды, усматривающие в требовании отменить саммит в столице Ирака удар по курдскому президенту Джалалу Талабани, которому, если бы все шло по плану, предстояло стать первым этническим неарабом, возглавившим высший орган Лиги арабских государств. Кроме того, саммит на уровне министров иностранных дел, традиционно собирающийся накануне встречи в верхах с целью ее подготовки, должен был возглавить министр иностранных дел Ирака Хошияр Зибараи, также этнический курд. Вот слова иракского парламентария-курда Махмуда Османа:
“…Некоторые недружественные по отношению к Ираку государства Персидского залива изначально были настроены против проведения саммита ЛАГ в Багдаде и использовали бахрейнский вопрос в качестве предлога для его отмены”[5].
В свою очередь, иракские сунниты не упустили возможности в очередной раз покритиковать правящее шиитское большинство, возложив на него ответственность за отмену багдадской встречи. Так, лидер суннитского парламентского блока Ийяда Аллави, заявил:
“[Вмешавшись в кризис в Бахрейне,] Ирак потерял шанс на проведение саммита ЛАГ и укрепление отношений с арабскими странами, которые поддерживали иракский народ, прощая иракский внешний долг”[6].
Таким образом, само по себе требование отменить саммит в Багдаде заметно оживило иракскую политику, подогрев и без того острые разногласия между соперничающими политическими группировками.
Правительство Бахрейна, согласно его неоднократным декларациям, полно решимости и впредь подавлять протесты шиитов, что является залогом самого существования династии аль-Халифа. В то же время министерство обороны Ирана недавно в очередной раз заявило о готовности прийти на помощь союзникам в любой части света. Подобная динамика может обернуться тем, что шиитское правительство Ирака, став изгоем в глазах арабов-суннитов, лишится иного выбора, кроме как взять курс на сближение с соседним Ираном. Это, в свою очередь, только углубит региональные разногласия между суннитами и шиитами, а также арабами и иранцами.
За шесть десятилетий истории ЛАГ арабские саммиты отменялись не раз. Причиной, как правило, выступало потенциальное отсутствие кворума, обусловленное бойкотом со стороны арабских лидеров того государства, которому предстояло принять саммит. Так, под угрозой срыва был саммит ЛАГ на высшем уровне, все-таки состоявшийся в Дамаске в 2008 году. Однако, в отличие от прежних локальных ссор и привычных личностных неприятий, нынешний конфликт, имеющий явную религиозную подоплеку, может открыть новый виток масштабного внутриарабского противостояния на Ближнем Востоке.
Турецкий вопрос
Бахрейнский кризис осложнил и без того напряженные отношения между целым рядом арабских стран и Ираном. Еще на 22-м саммите ЛАГ в Сирте в марте 2011 года предложение Амр Муссы о создании арабской “соседской зоны”, в которую должны будут войти Турция и Иран, подверглось серьезной критике со стороны наиболее влиятельных членов Лиги в лице Саудовской Аравии и Египта. Таким образом, “мнения участников саммита ЛАГ по данному вопросу разделились на противников “интеграции” Ирана в арабский мир, с одной стороны, и ее сторонников, с другой”[7]. По сути, вопрос так и остался открытым. Однако с учетом вышеупомянутых событий вряд ли стоит ожидать в ближайшее время установления более тесных взаимоотношений между Ираном и Лигой.
А вот кому действительно удалось за последние месяцы серьезно укрепить свои позиции на Ближнем Востоке, так это Турции. Уже год назад в Сирте присоединение этой страны к арабской “соседской зоне” не подвергалось сомнению, а жесткая критика турецким правительством строительства израильских поселений в Восточном Иерусалиме полностью соответствовала настрою Лиги. Неудачи, которыми на протяжении последних лет оканчиваются переговоры об интеграции Турции в Европейский союз, а также приход к власти умеренно-исламистской Партии справедливости и развития все больше отдаляют Анкару от Европы и все заметнее сближают ее с арабским миром.
Революции, охватившие арабские государства, выводят Турцию на ключевую позицию на Ближнем Востоке. Европа оказалась в затруднительной ситуации. Попытки отрезать Турцию от арабского мира, вполне удачно предпринимаемые европейцами и американцами на протяжении ХХ столетия, ныне заканчиваются провалом. Очевидно, что официальная Анкара больше не намерена ждать снисхождения со стороны Брюсселя и полна решимости вести собственную политику в отношении Ближнего Востока. А членство в НАТО и вовсе развязывает руки турецким исламистам: Турция уже неоднократно демонстрировала свою принципиальность партнерам по Североатлантическому альянсу. Так, в 2008 году, во время российско-грузинского конфликта, Анкара, умело воспользовавшись Конвенцией Монтрё о статусе проливов 1936 года, перекрыла пролив Босфор для прохождения американских военных судов в акваторию Черного моря, что не позволило бы им оперативно вмешаться в ход боевых действий, если бы подобное желание у Америки возникло.
Все бóльшую принципиальность демонстрирует Турция и в отношении Ближнего Востока, называя свою интеграцию в арабскую политику “естественным ходом истории”[8]. В свою очередь, обновление турецкой политики с энтузиазмом воспринимают в Сирии, Иордании и особенно в послереволюционном Египте. Турция рассматривается здесь как модель государства, адаптировавшего мусульманскую веру к требованиям развитого индустриального общества. Внешнеполитические стратегии, которые основывались и основываются на призывах к конструктивному диалогу, снижению уровня насилия в регионе и недопустимости внешнего вмешательства, применявшиеся и применяемые Турцией в отношении режимов Бен Али, Мубарака, Каддафи и Асада, еще более укрепили ее авторитет. В разгар “арабской весны” Анкара продемонстрировала гораздо большее понимание потребностей региона, нежели Брюссель или Вашингтон. Турецкий премьер-министр Тайип Эрдоган еще в феврале призывал Хосни Мубарка покинуть пост президента Египта, потом сопротивлялся давлению НАТО в отношении бомбардировки Ливии, а теперь негативно отзывается о введении санкций против режима Башара Асада в Сирии. И, конечно же, он продолжает открыто осуждать израильскую оккупационную политику применительно к палестинским территориям, невзирая на недовольство США.
Сегодня отношения Израиля с его главными партнерами на Ближнем Востоке в лице Египта и Турции – двух стран, ранее в наибольшей мере способствовавших поддержанию status quo в регионе, – находятся в точке замерзания. После гибели пяти египетских полицейских на Синайском полуострове под обстрелом с израильских вертолетов Египет отозвал своего посла из Тель-Авива, а израильское посольство в Каире было разгромлено возмущенными жителями города. Вероятно, этот инцидент усилит антиизраильские настроения в городах Египта и станет одним из главных сюжетов начинающейся здесь предвыборной гонки.
Весьма кстати пришлось и официальное обнародование доклада независимой комиссии ООН, расследовавшей инцидент с захватом израильскими спецслужбами Флотилии свободы, которая в 2010 году под турецким флагом направлялась в Палестину. Инициаторы расследования возложили вину за гибель людей на обе стороны: Израиль был обвинен в чрезмерном применении силы, а Турция в провокационных действиях. Тем не менее, премьер-министр Беньямин Нетаньяху отказался приносить туркам извинения по поводу гибели турецких граждан; результатом этого стало почти полное свертывание сотрудничества между Анкарой и Тель-Авивом, в том числе и на дипломатическом уровне. С осуждением доклада ООН и Израиля выступила Организация исламского сотрудничества, генеральный секретарь которой Экмеледдин Ихсаноглу пообещал поддержать иск, поданный Турцией в Международный суд в Гааге.
Все это, в свою очередь, вызывает волну негодования в Израиле, подкрепляемую опасениями касательно усиливающейся роли “Братьев-мусульман” в Египте, которых, по данным опросов, поддерживают 85% жителей страны. Скорее всего, новое правительство Египта возьмет курс на укрепление связей с Турцией, что сделает обе эти страны менее зависимыми от Соединенных Штатов. Такой сдвиг позволит заново интерпретировать вопрос о создании арабской “соседской зоны” в ходе саммита ЛАГ в 2012 году – особенно в том случае, если победителем президентской гонки в Египте окажется инициатор этой концепции, бывший генеральный секретарь Лиги Амр Мусса. Не исключено, что консолидация антиизраильских сил на Ближнем Востоке побудит еврейское государство занять более гибкую позицию в поиске путей ближневосточного урегулирования. Тем более, что политическую систему Израиля ощутимо сотрясли долго не утихавшие акции протеста в крупнейших городах страны.
“Egypt first”[9]
Немалую роль в очерчивании контуров будущего сыграет фигура седьмого генерального секретаря ЛАГ, египтянина Набиля аль-Араби, избранного на этот пост в мае нынешнего года. Сам факт того, что арабам удалось достичь консенсуса в этом вопросе, выглядит многообещающим, особенно на фоне непопулярной внешней политики прежнего египетского руководства, которая с каждым годом теряла поддержку арабских государств. Министр иностранных дел Катара, который также намеревался номинироваться на пост генерального секретаря ЛАГ, снял свою кандидатуру в пользу египтянина, заявив, что “теперь египетский кандидат – это и катарский кандидат, кандидат от всех арабов”[10]. Аль-Араби удалось стать компромиссным кандидатом во многом благодаря тому, что в ходе египетской революции он поддержал оппозиционные силы. Изначально видную должность сулили египетским государственному министру по парламентским вопросам Муфиду Шехабу и министру иностранных дел Ахмеду Абуль Гейту, однако падение режима Мубарака поставило крест на их карьерах. Существенно и то, что египетский кандидат получил одобрение со стороны Алжира и Ирака, хотя первая из этих стран на протяжении шести последних лет призывает к выборам генерального секретаря ЛАГ на ротационной основе, а вторая первоначально намеревалась выдвинуть на багдадском саммите кандидатуру иракца Кайса аль-Аззауи.
Безальтернативное избрание Набиля аль-Араби генеральным секретарем можно считать своеобразным вотумом доверия послереволюционному Египту со стороны арабских государств, приветствовавших перемены в его внешней политике. При этом арабские министры иностранных дел были весьма осторожны в своем выборе. На момент назначения седьмому руководителю Лиги было уже 75 лет. Ясно, что он вряд ли будет претендовать на второй срок. Таким образом, к поискам нового главы Совет ЛАГ вернется уже через пять лет, на протяжении которых страны, во времена Мубарака ставшие недругами Египта – Алжир, Катар, Сирия и другие, – будут внимательно следить за изменением египетской внешнеполитической линии.
С момента ухода в 2001 году Амр Муссы из египетской дипломатии МИД Египта неуклонно терял свой престиж. Между тем, с самого основания Лиги в 1945 году лидирующая роль Каира здесь никогда не ставилась под сомнение[11]. Даже после того, как Египет был исключен из нее в 1978 году, арабы больше нуждались в Египте, поддерживающем отношения со всеми участниками ближневосточного конфликта, нежели сами египтяне в арабах, выбравших изоляционистскую позицию. В последние десять лет от Хосни Мубарака ожидали более решительных действий в отношении целого ряда нерешенных арабских проблем. Именно пассивность египетского президента, его нежелание менять сложившееся в регионе положение вещей и привели к ухудшению отношений с соседями.
Набиль аль-Араби, став министром иностранных дел в кабинете Эссама Шарафа в марте 2011 года, в корне изменил вектор внешней политики официального Каира. Во-первых, в отличие от своего предшественника, он четко обозначил приоритеты египетского внешнеполитического ведомства. В прежние времена выражением официальной позиции преимущественно выступали популистские лозунги, изображавшие Египет ведущей силой арабского Востока и не имевшие ничего общего с происходившим на практике. Во-вторых, аль-Араби взял курс на нормализацию отношений с Тегераном, что особенно актуально ввиду очередного витка противоречий, порожденных ситуацией в Бахрейне. В-третьих, Египет открыл контрольно-пропускной пункт Рефах на границе с сектором Газа. Данное решение станет, вероятно, серьезным испытанием для египетской экономики, поскольку в Египет хлынул поток палестинских беженцев. Однако с внешнеполитической точки зрения оно уже позволило минимизировать дипломатический конфликт с Катаром, продолжавшийся с января 2008 года, когда Египет закрыл границу с сектором Газа во время обстрела этой территории израильтянами. Все перечисленное позволило Египту в целом и руководителям его внешней политики в частности в кратчайшие сроки заслужить доверие со стороны всех двадцати двух арабских государств.
Кроме того, еще на ранней стадии своей дипломатической службы аль-Араби, в отличие от многих египетских дипломатов, сопровождавших в 1978 года Анвара ас-Садата в Кэмп-Дэвид, выражал обеспокоенность подписанием мирного соглашения с Израилем, которая, хотя и не была принята во внимание египетским президентом, наглядно охарактеризовала его как принципиального и решительного человека. Более того, аль-Араби стал первым генеральным секретарем Лиги арабских государств, который занял этот пост, не имея никакой протекции со стороны египетского руководства. По сути, руководителем главной арабской организации его сделала египетская революция.
По-видимому, наиболее серьезным испытанием для нового лидера станут последствия гражданской войны в Ливии, членство которой в Лиге было приостановлено весной 2011-го. Кстати, начало этой войне положила резолюция Совета ЛАГ № 7360 от 12 марта 2011 года, адресованная Совету безопасности ООН с целью вынудить Муамара Каддафи покинуть свой пост под предлогом удовлетворения требований оппозиции. Понятно, что Амр Мусса в последние месяцы пребывания на посту генерального секретаря ЛАГ действовал фактически как кандидат на пост президента Египта, выборы которого должны состояться осенью нынешнего года. Такая установка прежде всего и объясняла его решительную позицию относительно режима Каддафи, крайне не популярного среди египтян. Впрочем, окончательно решать ливийскую проблему предстоит уже его преемнику.
К несчастью, в случае с Ливией ЛАГ оказалась заложницей собственных решений. После того, как Лига окончательно порвала с Триполи, приостановив членство Ливии в своих рядах и инициировав установление Советом безопасности ООН “бесполетной зоны”, у нее попросту не осталось иного выбора, кроме словесной поддержки повстанцев. Выступить в защиту Каддафи означало бы признать собственную неправоту, а вмешательство в конфликт на стороне Бенгази создало бы опаснейший прецедент, противоречащий принципам Соглашения о взаимной обороне и экономическом сотрудничестве 1950 года. Неслучайно с посреднической миссией к Каддафи ездили президент ЮАР и генеральный секретарь Африканского союза, но не представители Лиги арабских государств, – несмотря на то, что целый ряд статей резолюции Совета безопасности ООН № 1973 наделяет генерального секретаря ЛАГ, как и генерального секретаря ООН, координирующими полномочиями.
Безысходность ситуации, сложившейся вокруг Ливии, подтвердила и встреча представителей Европейского союза, Организации исламского сотрудничества, ООН, Африканского союза и ЛАГ в Каире в начале июня 2011 года. Принятому на ней рабочему документу, предусматривающему прекращение огня, проведение гуманитарных операций и передачу власти в руки переходного правительства, так и не суждено было воплотиться в жизнь. Каддафи уже неоднократно давал понять, что не намерен уходить в отставку и будет сражаться до конца; тем самым он ставит ЛАГ в тупиковую ситуацию, вынуждая ее оставаться сторонним наблюдателем происходящего, пассивно дожидаясь победы мятежников.
Дождавшись, наконец, захвата Триполи, Совет ЛАГ, собравшийся в Каире 28 августа нынешнего года, восстановил членство Ливии и признал Национальный переходный совет (НПС) в качестве официального правительства страны. Однако победившие повстанцы уже столкнулись с фундаментальной проблемой, которая со временем будет лишь обостряться, Пока им не удается выработать стратегию национального единства, и далеко не факт, что нынешнее правительство сумеет сделать то, что удалось Каддафи в 1969 году. Изголодавшиеся по влиянию на государственную политику племена Киренаики и Феццана вряд ли захотят разделить политическую власть с триполитанскими кланами, которые, в свою очередь, будут всячески бороться за нынешние привилегии. Ситуация осложняется также и тем, что специфика ливийского социально-политического устройства требует весьма неординарной общенациональной идеи (в свое время таковой являлась идея Джамахирии, предложенная Каддафи), которая на данный момент просто отсутствует. Объединявшая же оппозиционеров цель ниспровержения общего противника после захвата Триполи ныне достигнута и более неактуальна.
Кроме того, приняв помощь со стороны НАТО, новый ливийский режим
de facto обрек себя на существенную зависимость от стран Запада (прежде всего, Франции), ограничив собственную самостоятельность в вопросах как внешней, так и внутренней политики. Это, в свою очередь, может осложнить отношения между Ливией и другими арабскими странами – в частности, с Алжиром, Сирией и, возможно, Египтом (в зависимости от результатов предстоящих выборов). Аналогичная ситуация уже имела место при обсуждении проведения саммита ЛАГ в Багдаде, когда целый ряд членов Лиги подверг сомнению суверенитет Ирака.
_________________________________________
1) Пакт Лиги арабских государств был подписан 22 марта 1945 года.
2) Подробнее см.: Исаев Л.М. Демократическая зима в Северной Африке // Неприкосновенный запас. 2011. № 3(77). С. 176–188.
3) См.: Заседание совета ЛАГ по подготовке министерской встречи открылось в Каире в отсутствие Ливии // ИТАР-ТАСС. 2011. 28 февраля (www.itar-tass.com/c45/58429_print.html).
4) Аравийской шестеркой принято называть группу из шести арабских стран, входящих в Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ), – Бахрейн, Катар, Кувейт, Объединенные Арабские Эмираты, Оман и Саудовская Аравия.
5)
См.: Nasrawi S. On the Way to a Summit // Al-Ahram Weekly. 2011. № 1044.6)
Ibid.7) Исаев Л.М. Саммиты ЛАГ: (не) время для споров // Азия и Африка сегодня.
2010. № 9. С. 49.8) Jenkins G. Tayyip Triumphant Sets Sights on Middle East // Al-Ahram Weekly.
2011. № 1052.9) Именно из этой формулы исходил египетский президент Гамаль Абдель Насер, рассматривая вопросы, которые касались всего арабского мира.
10) См.: Глава МИД Египта Набиль аль-Араби избран новым генсеком ЛАГ // РИА “Новости”. 2011. 15 мая (http://ria.ru/world/20110515/375009521.html).
11) Пять из шести генеральных секретарей Лиги арабских государств были египтянами. Исключение составил тунисец Шадли Клиби, занявший этот пост в период исключения Египта из ЛАГ.