Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2009
Михаил Михайлович Соколов (р. 1977) — социолог, сотрудник Европейского университета в Санкт-Петербурге и Санкт-Петербургского филиала Государственного университета — Высшей школы экономики.
Михаил Соколов
Академический туризм: об одной форме вторичного приспособления к институтам интернациональной науки
Критики “академической миросистемы” многократно оплакали существующее разделение научного труда, в котором “ядро”, расположенное в немногочисленных европейских и североамериканских университетах, сохраняет монополию на производство и экспорт теоретических обобщений, а “периферия” довольствуется ролью их потребителя и источника сырых эмпирических данных[1]. Детальное изучение механизмов, увековечивающих подобное положение вещей, только начинается. Те из них, которые были в некоторой степени изучены, обнаруживают сходную парадоксальную природу: основной силой, непосредственно консервирующей status quo, оказывается не прямое давление со стороны агентов “академического колониализма”, а личные выгоды, которые более успешные “колонизируемые” извлекают из возникшего разделения труда. Локальный академический истеблишмент, строящий свою легитимность на факте получения западных степеней и поддержания тесных контактов с западными коллегами, по понятным причинам мало склонен к восстанию против источника собственного авторитета[2]. Группы, черпающие средства к существованию из преимуществ, которые дает им близость к местному “полю”, могут вовсе не утруждать себя освоением конвенций англо-саксонского академического письма или включением в конвейерный ритм производства статей для индексируемых журналов. Сопоставимые экономические выгоды за счет продажи своей рабочей силы многочисленным партнерам, заинтересованным в “русском” (или каком-то другом) случае, можно получить и с существенно меньшими, с точки зрения членов этих групп, личными издержками[3].
Оценочные суждения относительно того, взаимовыгодным ли является сотрудничество между учеными “ядра” и “периферии”, и если выгоды распределяются неравномерно, то кто именно выступает эксплуатирующей, а кто — эксплуатируемой стороной, должны быть основаны на детальном анализе конкретных форм такого взаимодействия. В этой статье рассматривается одна из частных разновидностей приспособления к институтам интернациональной науки, а также последствия этого для биографий вовлеченных в нее людей, организаций, в которых тем случилось работать, и самой науки. Другой целью статьи является развитие одной из линий анализа формальных организаций, намеченных в работах Эрвина Гоффмана.
Вторичные приспособления: Гоффман и теория формальных организаций
Противопоставление первичных и вторичных приспособлений (primary and secondary adjustments) к формальной организации было введено Эрвином Гоффманом в его исследовании “подпольной жизни” (underlife) психиатрической клиники[4]. Оно было нужно Гоффману, чтобы указать на следующее обстоятельство. Как сообщает любой учебник по менеджменту, одна из задач, которую всякая организации должна решать, состоит в поддержании в исполнителях соответствующей мотивации. Цели, преследуемые последними, могут быть классифицированы по степени их соответствия официальной идеологии организации, того языка самоописания, с помощью которого обосновывается необходимость ее существования. Любая формальная организация по определению, не претерпевшему изменений со времен Гоффмана, предполагает наличие эксплицитной цели. Все, что происходит в ней, должно быть потенциально оправдываемо[5] как процесс продвижения к этой цели.
Гоффман элегантно продемонстрировал, что любая идеология организации опирается на некоторые предположения относительно характера, свойств и мотивов ее сотрудников. Эти предположения могут быть более или менее истинными. Так, некоторые мотивы сотрудников полностью укладываются в доминирующий в рамках данного учреждения язык самоописания. Участие в научных исследованиях, например, способно приносить удовлетворение тем, кто хотел бы узнать, как устроен мир, — и подобное желание соответствует идеологии научных организаций, описывающих себя как места, в которых такое познание действительно осуществляется, а своих сотрудников — как индивидов, для которых именно оно является наиболее важным мотивом профессиональной деятельности.
Каждой форме социальной организации, однако, свойственно производить — часто вопреки воле своих создателей — возможности для извлечения выгод, никак не вписывающихся в ее доминирующую идеологию. Религиозные церемонии в обществах, в которых контакты между не состоящими в родстве мужчинами и женщинами сурово ограничены, организуются не для флирта между прихожанами, ярмарки и массовые празднества — не для карманников, а залы ожидания и станции метро — не для тех, кому негде больше вздремнуть в тепле. Однако, когда появляются они, появляются и те, кто учится их использовать в целях, не совпадающих с официальными целями их существования.
Гоффман называет “первичными приспособлениями” разновидности использования данной организации, предусмотренные ее официальной идеологией. “Вторичными приспособлениями” он предлагает считать способы извлечения из нее выгод, которые ее идеологией не оговариваются[6]. В смысле их отношения к официальной идеологии института, вторичные приспособления могут быть расположены в континууме между “невинными” и “опасными”. “Невинные” приспособления не несут в себе непосредственной угрозы для реализации тех целей, которые провозглашает идеология организации. В отличие от них, “опасные” приспособления оказываются не совместимыми с ее основными задачами. Тот факт, что некоторые сотрудники организации стали таковыми ради выгод, которые им могут дать “опасные” вторичные приспособления, является глубоко компрометирующим для организации и автоматически вызывает подозрение в том, что ее основные функции не исполняются.
Так, образовательные институты, официальная идеология которых утверждает, что они существуют для того, чтобы отбирать наиболее приспособленных к исполнению определенных ролей и снабжать их всеми необходимыми для этого навыками, фактически могут из года в год наполняться студентами, которые в мыслях не имеют приступать к исполнению этих самых ролей, и укомплектовываться преподавателями, которые все равно не способны их чему-либо научить. И для тех, и для других вторичные приспособления, предоставляемые университетом, оказываются привлекательнее первичных. Вместе со статусом студента абитуриенты получают длящийся несколько лет мораторий перед вступлением во взрослую жизнь, отсрочку от армии и благоприятные возможности на локальном матримониальном рынке. Положение преподавателя, от которого зависит получение и сохранение этого статуса, дает возможность извлекать из подобного контроля определенный финансовый доход. Позиция администратора, распоряжающегося университетской недвижимостью и заключающего хозяйственные договора с подрядчиками, некоторым позволяет сколотить неплохое состояние.
Все подобные возможности, предоставляемые университетом, не только не оговариваются его официальной идеологией, но и открыто ей противоречат. Прием на основании финансовых возможностей, а не способностей претендентов явно конфликтует с идеологией, утверждающей, что организация отбирает самых талантливых и мотивированных. Выставление им оценок на платной основе не согласуется с претензиями на обеспечение квалификации выпускников. Все эти явления, описываемые обобщенным термином “коррупция в высшем образовании”, относятся к “опасным” версиям вторичных приспособлений[7]. Представленные на всеобщее обозрение доказательства того, что нечто подобное имеет место в стенах организации, способно поставить под угрозу ее финансирование со стороны вышестоящих учреждений и в дальнейшем — спрос на ее услуги.
Та разновидность вторичного приспособления к академическим институтам, которая далее анализируется в этой статье, может, однако, квалифицироваться как преимущественно “невинная”.
Академический турист — первое знакомство
Люди, занимающиеся наукой, много путешествуют. Они уезжают учиться по обмену, посещают конференции, семинары и летние школы, бывают в экспедициях, проходят стажировки за границей, дают консультации в других городах, устраивают лекционные гастроли и просто работают в университетах, разбросанных по всему миру. Обычно передвижения в пространстве рассматриваются как одно из средств, служащих основным целям научной деятельности. Взаимодействие лицом к лицу с коллегами, работающими на другом конце света, связывает всю республику ученых в единое целое, обеспечивая регулярные обмены информацией и умножение “культурного капитала” профессионального сообщества.
Однако информация — не единственное, что получают в качестве награды за затраченные усилия перемещающиеся в пространстве ученые. Перемене мест свойственно приносить естественное удовольствие. Что не менее существенно, в современном мире путешествие является одним из основных символов высокого социального статуса. Разделение постиндустриального общества на странствующую элиту и привязанные к определенному месту массы превратилось в один из важных элементов как профессионального, так и обыденного социологического теоретизирования[8]. Помимо непосредственного их использования как маркера социального статуса, путешествия обеспечивают многочисленные преимущества в доступе к другим атрибутам, так же задействованным в распределении престижа. Так, географические перемещения гарантируют превосходные возможности для шоппинга, позволяя обзаводиться модными вещами, приобретение которых в России потребовало бы значительно бóльших затрат.
Стремлению путешествовать, в тех редких случаях, когда оно вообще упоминается исследователями отечественной науки в качестве мотива выбора академической карьеры, отводится второстепенная роль. Однако академический туризм сам по себе предоставляет достаточные преимущества для того, чтобы сделать эту область деятельности привлекательной даже для тех, кто не видит в ней никаких других достоинств — особенно в сравнении с другими открытыми возможностями. Вот как выразил эту мысль один из коллег автора, отвечая на вопрос о том, почему он стал социологом:
“Все равно после университета я бы больше 300 баксов в месяц не заработал[9]. А так хоть мир посмотришь. Лучше, чем киснуть в офисе маркетологом или еще кем-то… На встрече выпускников, когда все станут пальцы кидать, есть чем похвастать”.
Далее в этой статье рассматривается профессиональная карьера академического туриста — идеалтипической фигуры, вымышленного персонажа, для которого передвижения в пространстве являются единственным мотивом занятий наукой. “Познание” для академического туриста является своего рода операцией прикрытия, средством введения в заблуждение относительно его истинных целей. Он делает вид, что занимается наукой прежде всего для того, чтобы добиться поддержки со стороны организаций и индивидов, от которых зависит его географическая мобильность. Научные результаты, которые он получает, имеют для него ценность лишь постольку, поскольку они могут стать средством привлечения подобных спонсоров, способом заинтересовать их в себе и добиться от них приглашения с принятием на себя как можно большей части расходов. Это не значит, что он безразличен к развитию своей профессиональной карьеры. Напротив, академический турист имеет самую сильную предрасположенность добиваться признания у коллег, поскольку, чем выше его профессиональный статус, тем легче ему добиться приглашения в любое место по своему выбору, и тем с бóльшим комфортом он сможет поехать туда и жить там. Однако любые его академические достижения имеют для него лишь сугубо инструментальную ценность.
Карьера академического туриста
Рассмотрим шаг за шагом вероятные этапы профессиональной биографии нашего скитальца. Нормальное развитие карьеры ученого подразумевает постепенный сдвиг в форме сопутствующего ей туризма. Первые мероприятия, на которые ездит студент, — это, как правило, летние или зимние школы и семинары. Их спонсоры, за очень редким исключением, не требуют от посещающих никаких достижений, помимо некоторой эрудиции (чаще всего являющейся решающим фактором при оценке студенческих заявок) и минимального вовлечения в жизнь профессионального сообщества (нужного, чтобы своевременно получить информацию о предстоящем мероприятии, найти научного руководителя, чьи рекомендации будут приняты, и уговорить его написать таковые). Роль научного руководителя на первых этапах карьеры академического туриста огромна. Именно от него поступает бóльшая часть информации, и именно его социальные сети и репутация используются, пока не приобретаются свои собственные. В выборе научного руководителя (и всех последующих руководителей, ради помощи которых академический турист обычно легко отказывается от собственных амбиций) он руководствуется в первую очередь этими критериями.
Чему академический турист учится прежде всего? Оценка его работ возможными спонсорами в студенческие годы в наибольшей степени определяется степенью его знакомства с ключевыми темами (вернее, ключевыми словами) в научной теории и методологии. Оригинальных эмпирических результатов в этом академическом возрасте никто еще не требует. Как и вся его интеллектуальная биография, выбор областей специализации определяется его основным мотивом. Темы, которыми занимается академический турист, должны быть достаточно популярны для того, чтобы обеспечить его необходимым количеством спонсоров и поводов для посещения разных концов света. Область его интересов и стиль его работы, соответственно, не могут не быть модными — и, чтобы это условие было выполнено, академический турист должен пристально следить за конъюнктурой академического рынка. Он менее внимателен к тем предметам, которые не избрал для специального изучения, и, фактически, может учиться очень неровно в плане оценок, рассматривая необходимость сдавать экзамены по “непрофильным” дисциплинам как неизбежное зло.
Можно и не упоминать, что едва ли не больше времени, чем профилирующим предметам, он отводит языкам. Для его дальнейшей судьбы выбор изучаемых языков столь же важен, как и выбор области специализации, поскольку путешествовать в стране, с жителями которой не можешь объясниться, — сомнительное удовольствие даже для такого, как он. Английский абсолютно необходим и может считаться лучшим возможным выбором в качестве первого иностранного языка. Немецкий имеет свои преимущества, в особенности в северо-западных регионах России, в силу существования многочисленных программ обменов, поддерживаемых Федеративной Республикой. Однако после того как Германия более-менее изучена, и рейды в непосредственно соседствующие с ней государства Шенгенского соглашения совершены в той степени, в какой начинающему академическому туристу позволяет его финансовое положение, требуется начинать учить какой-то другой язык. Приблизительно то же самое относится к французскому. Преимущества, которые дает широкое распространение испанского, компенсируется относительной бедностью говорящих на нем стран и меньшими шансами найти в них спонсора.
Стоит оговориться, что путешествовать по России академический турист может, и не изучая языков, и те, кого она привлекает больше, чем другие страны, часто так и делают. В этом случае, им приходится иначе расставлять образовательные приоритеты. Академическим туристам, ориентированным прежде всего на путешествия за рубежом, необходимо овладеть дискурсом, используемым в интернациональной дискуссии. Настроенным на передвижения по России академическим туристам приходится начинать с накопления интеллектуальной валюты, имеющей хождение на внутреннем рынке. Различие между тем, что эти две группы изучают, хотя и имеет тенденцию постепенно сокращаться, но по-прежнему остается огромным.
Интеллектуальная траектория академического туриста, таким образом, в значительной степени определяется предпочитаемыми им пространственными траекториями. Так, решение об участии в конференции или ином научном мероприятии принимается им обычно на основании привлекательности того места, где это происходит:
“Университет, из которого мне пришло приглашение на семинар, обладает весьма интригующим адресом, не говоря уже о названии “Miami University, Oxford, Ohio”. Страсть американцев называть все одними и теми же словами на этот раз сыграла со мной злую шутку. Прежде, чем я разобралась, где это находится и куда мне нужно купить билет, я успела пособираться в Англию, в связи с чем было назначено свидание с английскими поклонниками и куплена новая куртка. Потом собиралась в Майами (в связи с чем посидела, на всякий случай, на диете). Оказалось, что лететь надо в штат Огайо. На фоне Флориды действительный пункт назначения выглядел жалко. Сомнения мои по поводу “лететь — не лететь” развеялись, лишь когда я поняла, что мой прилет совпадает с главным политическим событием Америки последних четырех лет: с выборами президента. Шанс понаблюдать торжество демократии в самом ее сердце, в момент наивысшего накала политических страстей, я упускать не стала”.
Некоторые предложения принимаются не потому, что место, из которого они исходят, привлекательно, а потому, что оно может служить удачным перевалочным пунктом для более далеких экспедиций: “Я бы не поехала в Берлин на полгода, но оттуда на “EasyJet” можно улететь в любой конец Европы буквально за гроши”.
Первые самостоятельные исследования — которые академический турист, как правило, проводит еще на старших курсах в университете — открывают перед ним новые возможности. Теперь он может посещать конференции, активно обзаводясь собственной сетью спонсоров и собственными источниками необходимой информации. Благодаря им, он начинает активно перемещаться по всевозможным стажировкам. В этой, как и во всех других ситуациях, социальные сети академического туриста играют огромную роль в его жизни. Приглашения и рекомендации чаще всего получаются именно от знакомых. Более того, контакты по всему миру могут невероятно расширить доступную ему территорию. Дома знакомых можно использовать как перевалочные пункты. Это экономит много денег, которые иначе ушли бы на гостиницы, но одновременно накладывает ответные обязательства гостеприимства. В результате, собственный дом академического туриста превращается постепенно в подобие постоялого двора, в который он в свою очередь превращает дома своих многочисленных знакомых, — к взаимному удовольствию, если те разделяют его стремления[10]. Стоит заметить, что в такой системе возобновляемого взаимного обмена несомненные преимущества имеет тот, кто живет в месте, привлекательном для других начинающих академических туристов, и благодаря этому встречает больший спрос на свои услуги. Умение быстро расположить и заинтересовать в себе потенциального спонсора едва ли не важнее для академического туриста, чем научные результаты. Именно академические туристы развили искусство “академического флирта” до немыслимых высот.
На стадии профессионального роста, когда академический турист становится самостоятельным исследователем, способным получать приглашения из разных мест и рано или поздно попасть в практически любую точку практически любой из экономически развитых стран, он встает перед дилеммой[11]. Дальнейший профессиональный рост может сделать его передвижение более свободным и комфортным, открыв такие формы, как лекционные гастроли и поездки на переговоры в качестве администратора от науки с обязанностями принимающей стороны обеспечивать почетного гостя апартаментами и экскурсионной программой. Он даже может достичь предела своих карьерных мечтаний — стать полубожественным мэтром, который может сделать практически любому университету в любой точке света предложение по поводу чтения одной-двух лекций в удобное для него самого время, от которого тот не сможет отказаться.
Вместе с тем, достижение этого более высокого статуса требует значительных вложений времени и сил, не позволяющих ему отдаться любимому занятию прямо сейчас. Все академические туристы в начале своей карьеры стремятся как можно скорее достичь профессионального уровня, который даст им возможность много путешествовать. Однако после того как этот уровень достигнут, происходит постепенная дифференциация между теми, кто избирает максималистскую и минималистскую стратегии. Первые соглашаются ждать, работая на будущее, которое может и не наступить; вторые соглашаются принять ограничения, связанные с их настоящим статусом, ради того, чтобы их одиссея началась уже сейчас. Взвешивая все “за” и “против”, кажется, что у академического туриста гораздо больше оснований выбрать второе решение.
Тем, кто не хочет ждать, приходится столкнуться со множеством издержек. Ограниченный бюджет обрекает их на наименее комфортные способы транспортировки и размещения. Поездки на автобусах, ночи на скамейках и питание всухомятку являются неизменными атрибутами этого образа жизни. Но этот же образ жизни обеспечивает выбирающих его множеством приключений и опытом соприкосновения с той социальной средой, с которой они иначе никогда и никак не соприкоснулись бы:
“По дороге неожиданно оформилась мысль, которая и до этого как-то аморфно забредала в мою социологическую голову, но до сих пор не достигала необходимой отчетливости: “Наверное, если автобус — это самый дешевый вид транспорта, то на нем ездит определенный социальный слой”. И как только мысль прозвучала, “Greyhound” предстал взору во всей своей красе. У входа на автобусную станцию толпились самые что ни на есть придонные негры в репперских штанах. За мной встал нервный человек в широкополой шляпе с героиновыми зрачками. Человек суетился и ругался. Необходимость стоять в очереди явно его напрягала. До меня долетел обрывок фразы “…son of a bitch”. Я обрадовалась, что это он не мне, но на всякий случай отошла от него подальше. Потихоньку меня стал охватывать ужас. До автобуса оставалось 4 часа. Перспектива провести их на станции пугала самым откровенным образом. Наконец, я купила билет, и новая порция неприятностей почти погрузила меня в отчаяние. Это был билет с двумя (!) пересадками. Пересаживаться надо было ночью в Индианаполисе и Дейтоне. Стыковки — один и три (!) часа. Надежда поспать в автобусе рухнула”.
Ограничения, которые налагает образ жизни академического туриста на его интеллектуальную производительность, серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. Путешествия отнимают время, но еще больше времени отнимает подготовка к ним — завязывание и поддержание товарищеских отношений с коллегами, бесконечная переписка по электронной почте, написание заявок на travel-grants и отчетов по ним, стояние в очередях за визами и изучение прайс-листов авиакомпаний. Жизнь, вмещающая в себя все эти активности, оставляет очень мало времени для вдумчивого чтения книг, кропотливого сбора эмпирических данных и их тщательного анализа — всего того, что, в конечном счете, стоит за любым научным открытием. В отличие от вальсов, социальную науку нельзя постоянно писать в дилижансе.
Для всех, кто согласился пожертвовать будущим ради настоящего, есть и еще один сдерживающий фактор в интеллектуальной биографии. Выигрышные с точки зрения перемещений в пространстве темы — это самые модные и массовые направления исследований. В интеллектуальной географии науки большинству предметных областей соответствуют вполне определенные пространственные привязки. Круг специалистов по каждой проблеме ограничен, и, соответственно, ограничен выбор мест, куда можно за счет знакомства с этими специалистами отправиться. Лишены этого недостатка только сверхпопулярные области типа “глобализации” или “идентичности”, в силу этого обстоятельства наиболее привлекательные для таких, как наш герой.
К несчастью, самые модные области редко являются одновременно самыми перспективными с точки зрения завоевания репутации. К моменту, когда какая-то научная специализация становится широко популярной среди грантодателей и аспирантов, все наиболее важные открытия в ней, как правило, уже сделаны, и вновьпришедшим остается массовое производство вторичных текстов, остающихся вполне заслуженно безвестными. Репутации завоевывают те, кто открывает совершенно новые области, — но их научные контакты и, соответственно, перемещения в пространстве в наиболее продуктивный период их биографии неизбежно ограничены. В это время есть попросту слишком мало людей, вообще понимающих, чем они занимаются, и часто вообще никого, готового заплатить за встречу этих немногих[12].
Стиль жизни академического туриста существенно ограничивает и его продвижение по карьерной лестнице в академических учреждениях. Вечные разъезды делают его малопригодным для роли как преподавателя, так и администратора. Он может быть приглашенным профессором, но вряд ли когда-нибудь станет штатным. Точно так же ограничены и доступные для него возможности дополнительных заработков, скажем, в сфере маркетинга или консультирования. Работа в этой сфере требует той же стационарности, что и преподавание: владения ситуацией на месте, постоянного поддержания контактов, которых он, постоянно отсутствующий и ненадежный, никогда не сможет добиться.
Академический туризм, институты науки и разделение труда в академической миросистеме
Как часто типаж академического туриста встречается в жизни? И какие следствия для научных организаций может иметь то, что часть сотрудников рассматривает их как разновидность туристического агентства?
В оценке значимости этого мотива для функционирования профессии поводом для размышления могут послужить следующие подробности. Несмотря на прогресс информационных технологий, которые, по большому счету, сделали перемещения в пространстве и встречи лицом к лицу для обмена идеями необязательными, количество научных мероприятий, на которые участники съезжаются со всего света, не уменьшилось. С чисто функциональной точки зрения, конференцию можно с достаточным успехом заменить видеочатом. Но с тех пор, как такая возможность появилась, темпы роста количества ежегодно устраиваемых конференций не сократились, как не сокращались они все последние десятилетия, несмотря на то, что стоимость авиабилетов понижалась куда медленнее стоимости электронных коммуникаций.
Возвращаясь к тому, с чего это статья начиналась, мы можем задаться вопросом: вносит ли академический туризм какой-то вклад в поддержание глобального разделения интеллектуального труда? Академический турист — очень обаятельный типаж, но, увы, ответ вряд ли, вероятно, окажется положительным. Разные виды приспособлений к формальной организации сосуществуют в причудливой экологии: некоторые из них почти симбиотичны, другие никогда не уживаются вместе. Академический туризм находится в отношениях естественного притяжения с некоторыми, куда менее невинными, видами вторичных приспособлений и в отношениях естественного отталкивания — с приспособлениями первичными. Успешность всяких вторичных приспособлений к формальной организации часто оборачивается неуспешностью приспособлений первичных: на интернациональные мероприятия часто попадают те, у кого наибольший опыт попадания на таковые, а не те, кому они могли бы принести наибольшую пользу. И наоборот, академические туристы могут косвенно содействовать коллегам, чьи способы эксплуатации институтов науки существенно менее невинны. От молодого ученого ожидается, что он будет много путешествовать в поисках новых знаний и новых профессиональных контактов. Именно это и делает академический турист. Путешествуя и готовясь к новым странствиям, он вольно или невольно обзаводится и знаниями, и контактами. С точки зрения внешнего наблюдателя, его траектория в академическом пространстве может выглядеть несколько странно: он может, например, жертвовать более перспективными связями и поездками ради менее перспективных — однако эта странность редко оказывается совершенно необъяснимой в терминах интеллектуальных исканий. Много путешествующие, со многими связанные и часто даже интенсивно публикующиеся, академические туристы камуфлируют куда более взрывоопасные, с точки зрения официальной идеологии, приспособления своих коллег. Наличие нескольких представителей этого вида в институте может обеспечить его руководство постоянным притоком материалов для отчета по научно-исследовательской работе и раздела “Интернациональные контакты” на сайте. Обезопасив себя с этой стороны, остальные сотрудники могут смело погрузиться, например, в торговлю дипломами и степенями.
Преобладание академических туристов в данном национальном сообществе ученых ставит это сообщество в целом в невыгодное положение в плане наращивания своего интернационального интеллектуального влияния и в еще одном отношении. Академические туристы с готовностью осваивают идеи, производимые в других академических системах, во всяком случае, в тот момент, когда эти идеи получили уже достаточное признание там, куда они хотят попасть. У них гораздо меньше стимулов к тому, чтобы производить собственные идеи или навязывать их другим. Развивая идеи профессора Х, ничего не стоит попасть писать диссертацию под его руководство и оттуда осваивать Европу или Америку. Развивая свои идеи, можно со временем надеяться привлечь собственных аспирантов — но это принесет плоды в виде географической мобильности, только когда (и если) эти аспиранты сами станут профессорами по всему миру. В академическом мире всегда находится гораздо больше людей, готовых найти деньги на то, чтобы слушали их, чем на то, чтобы послушать кого-то самим.
Из всего сказанного следует еще одно миросистемное соображение: академический туризм будет более распространенным стилем научной жизни в сравнительно бедных странах. Чем богаче страна, тем больше людей, способных позволить себе путешествовать, и тем меньше значимость передвижений в пространстве как статусного символа; чем богаче страна, тем больше возможностей повидать мир, не прибегая к академическим институтам, в том числе и для тех, кто посвятил себя им. Академический туризм будет процветать там, где он окажется единственной возможной разновидностью туризма. Постсоветская Россия была как раз таким местом, и академический туризм наложил на развитие социальных наук в ней свой отпечаток, который долго еще не сотрется.
Благодарности
Соображения объема не позволяют автору этой статьи поблагодарить всех, кто финансировал его путешествия, составлял в них компанию, преподавал ему премудрости экономичной транспортировки или предоставлял кров и рабочее место. Я ограничусь упоминанием двух людей, без которых эта статья, по разным причинам, никогда не получилась бы такой, какой она получилась: Елены Богдановой (Центр независимых социологических исследований, Санкт-Петербург) и Татьяны Головой (университет Магдебурга). Все недостатки статьи, разумеется, целиком и полностью на совести автора.
____________________________________________________________
1) Например: Alatas S.F. Academic Dependency and the Global Division of Labour in the Social Sciences // Current Sociology. 2003. № 51(6). Р. 599-613.
2) См., например, исследование канадского случая: Silva E. Maple Leaf, British Bough, American Branch: Canadian Higher Education in Developmental Perspective // Spitzberg I.J. (Ed.). Universities and the International Distribution of Knowledge. N.Y.: Praeger, 1980.
3) Это наблюдение заимствовано из выступлений профессора Даниила Александрова (ГУ-ВШЭ).
4) Goffman E. Asylums: Essays on the Social Situation of Mental Patients and Other Inmates. N.Y.: Anchor Books: 1963. P. 188-194.
5) В русском языке, к несчастью, отсутствует адекватный перевод прилагательного accountable, которое использовали в этом контексте Гоффман и Гарфинкель.
6) Разумеется, граница между первичными и вторичными приспособлениями во многих местах оказывается расплывчатой. Большинство организаций имеют более чем один язык самоописания. Несмотря на то, что личное обогащение ученых никак не связано с идеологией, оправдывающей существование науки как таковой, университет волен временами определять себя как фирму, конкурирующую на рынке образовательных услуг, а своих преподавателей — как наемную рабочую силу, движущуюся по законам экономического спроса и предложения. И все же, несмотря на все эти потенциальные источники неясности, в стенах большинства учреждений существует достаточный консенсус в отношении того, что укладывается в рамки официальной идеологии, а что — нет.
7) Этот пример может быть использован для того, чтобы указать на различие между вторичными приспособлениями, как они здесь понимаются, и тактиками в понимании де Серто. Тактики используются слабыми для того, чтобы противостоять стратегиям доминирующих агентов, устанавливающих институциональные правила игры. К вторичным приспособлениям, однако, и доминирующие, и доминируемые прибегают в равной мере, причем первые, как правило, куда успешнее, чем вторые. Люди, разрабатывающие официальные правила функционирования современных российских университетов, зачастую извлекают наибольшие выгоды из обхода этих самых правил.
8) Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества. М.: Весь мир, 2003.
9) Университет был закончен в 1999 году.
10) Здесь, как и во всем остальном, мотивы академического туриста определяют не только стиль его работы, но и стиль жизни в целом. На характер его межличностных отношений неизбежно накладывает отпечаток то, что его обычно нет дома и связь с ним можно поддерживать только по электронной почте. Этот отпечаток лежит даже на его внешнем виде, как правило, строго удовлетворяющем всем требованиям универсальной молодежной моды, позволяющей выглядеть своим в любой точке земного шара, оставаясь при этом в рамках весьма ограниченного бюджета.
11) Горизонт большинства академических туристов из числа социальных ученых ограничен странами, достаточно успешными экономически (и открытыми политически), чтобы поддерживать спонсоров, которые могли бы обеспечить прием. Только антропологи часто забираются дальше, но привлекательна ли для академического туриста карьера полевого этнографа — достаточно спорный вопрос. Этнографические экспедиции длятся долго, а специализация на каком-то регионе, обязательная для исследователя в этой области, существенно ограничивает территорию, которую эти экспедиции могут покрыть. В каком-то смысле, антропологи приобретают второй дом в изучаемой стране — и это совсем не та цель, которую наш рвущийся из своего первого дома турист преследует.
12) Такова знакомая история возникновения научных школ, рассказываемая в: Mullins N. Theories and Theory Groups in Contemporary American Sociology. N.Y.: Harper and Row, 1977; или, с меньшим числом деталей, но на более широком историческом материале в: Коллинз Р. Социология философий: Глобальная теория интеллектуального изменения. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002 (1998).