(к юбилею первой Белорусской республики)
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2008
Юрий Александрович Дракохруст (р.1960) — политолог, журналист. Автор многочисленных публикаций в белорусской, российской и европейской прессе.
Юрий Дракохруст
Белорусская Народная Республика как улыбка Чеширского кота (к юбилею первой Белорусской республики)
История Белорусской Народной Республики выглядит частью своеобразного эксперимента, как будто поставленного для удовлетворения любопытства исследователей становления наций: какой минимальный набор предпосылок необходим, чтобы это самое становление произошло.
Итак, Белорусская Народная Республика (БНР) была провозглашена в Минске 25 марта 1918 года, через три недели после подписания Брестского мира, по которому часть белорусских губерний отторгались от России, и буквально за несколько дней до прихода в город немецких войск. Согласно декларации об учреждении нового государства, в состав БНР включались все территории, где этнические белорусы составляли большинство: Могилевская губерния, а также части Минской, Гродненской, Виленской, Витебской и Смоленской губерний бывшей Российской империи. Правительство новообразованного государства (Рада) направило любезное обращение императору Германской империи, в котором благодарило за «освобождение Белоруссии германскими войсками от тяжелого давления, насилия и анархии» и просило помощи в установлении ее государственной независимости в союзе с Германией. Однако немцы с «географической новостью» не слишком церемонились, быстро разогнав Раду. Потом, правда, приняли половинчатое решение: признать не признали, поскольку существование БНР противоречило Брестскому договору, но некоторую деятельность Раде дозволили. Разумеется, не признала Белорусскую республику и советская Россия. Независимость БНР была признана лишь Литвой, Латвией, Эстонией, Финляндией, Украинской народной республикой, Чехословакией и Турцией, то есть государствами, независимость которых сама представлялась в тот момент весьма зыбкой и спорной.
Конец Первой мировой войны стал и концом БНР. После капитуляции Германии советское правительство денонсировало Брестский договор, Красная армия вступила на территорию новорожденной республики. 10 января 1919 года советские войска заняли Минск, а к середине февраля почти на всей территории нынешней Белоруссии была установлена власть большевиков. Слуцкое восстание, поднятое в конце 1920 года под лозунгом восстановления БНР, было быстро подавлено Красной армией.
В общем-то, обычная картина — похожим было становление новых государств, скажем, в Литве, Латвии, Эстонии и на Украине. Правда, на Украине молодая государственность просуществовала немного дольше, а в балтийских странах она и вовсе сумела устоять и консолидироваться настолько, что даже пресечение этой государственности в 1940 году в историческом плане мало что изменило: как только представилась возможность, эти страны первыми вышли из состава СССР (причем сделали это, так сказать, под идеологическим знаменем государственности, созданной в 1918 году). В Белоруссии почти все было не так. Просуществовавшая всего несколько месяцев, не создавшая сколько-нибудь устойчивых государственных институтов республика уже в 1919 году парадоксальным образом передала историческую эстафету своим заклятым врагам — российским большевикам. 1 января 1919 года в Смоленске была учреждена Белорусская Советская Социалистическая Республика (БССР). БНР, при всей ее слабости, оказалась достаточно сильной (по меньшей мере, символически) для того, чтобы в Кремле посчитали за лучшее создать муляж уничтоженной республики.
В этом вряд ли можно усмотреть случайность. Скорее, есть определенная закономерность в том, что БНР просуществовала меньше, чем аналогичные республики. Вернуть большевики хотели всех, но, кого и когда, зависело от способности новообразованных государств противостоять намерениям Москвы. В БССР ее предшественница трактовалась как «марионеточное образование, созданное белорусскими буржуазными националистами». Однако в первые годы советская власть относилась к БНР достаточно серьезно, многих членов Рады БНР, эмигрировавших на Запад, советские агенты сумели уговорить передать свои мандаты правительству БССР.
После Второй мировой войны, массового участия белорусов в партизанском движении, нацистского террора, коллаборационистской деятельности некоторых деятелей БНР первая белорусская республика, казалось, навсегда осталась в истории. Десятилетиями память о первом в новейшей истории независимом белорусском государстве было достоянием небольших группок интеллектуалов. Словом, улыбка Чеширского кота из кэрроловской «Алисы в стране чудес». Однако в 1991 году «кот» вдруг материализовался из своей «улыбки». По крайней мере, именно так трактуют это в своих воспоминаниях многие участники провозглашения независимости Республики Беларусь. Однако эта версия представляется все же несколько сомнительной, особенно в свете последующих событий, когда триумфаторы 1991 года оказались бессильны против Александра Лукашенко, «человека ниоткуда», олицетворявшего советский реванш. Так что, возможно, в 1991 году круг триумфаторов на самом деле был несколько шире.
Идеологически период с 1991 года до прихода к власти Лукашенко выглядел как повторение 1918-го: существование БНР, пусть и достаточно невнятное, и ее безусловный конец. БНР была «как бы» уничтожена вновь. Реванш «советскости» проявлялся во всем: начиная с изменения школьных программ по истории и заканчивая изменением через референдум государственной символики — упразднением бело-красно-белого флага и герба «Погоня» (символов БНР, которые в 1991 году оппозиции все же удалось сделать государственными) и заменой их на слегка подновленные символы БССР.
В первые годы правления Лукашенко могло сложиться впечатление, что власть вообще рассматривает независимость своей страны как временное явление, а свое правление — как подготовку к реинтеграции. Но выяснилось, что однажды полученную независимость невозможно отдать. То есть невозможно не технически, а психологически и политически. И по мере того, как реинтеграция превращалась в ритуальную игру, а точнее, в механизм выбивания из Москвы разнообразных благ, с идеологией стала происходить удивительная эволюция.
Нынешняя государственная идеология Белоруссии стоит того, чтобы на ней остановиться особо. Своей конструкцией она ставит в тупик как россиян, так и граждан других стран — бывших республик СССР. Например, согласно государственной идеологии, современная Белоруссия берет свое начало от республики в составе СССР, созданной большевиками в 1919 году. Самым великим достижением белорусского народа считается победа в Великой Отечественной войне — победа, достигнутая опять же в составе единого государства, где большинство составляли вовсе не белорусы. Наконец, Беловежские соглашения, ликвидировавшие это самое единое государство, рассматриваются, ну, если не как преступление, то как серьезная ошибка, совершенная против воли народов, в том числе и белорусского. Как можно строить государство, а тем более нацию, основываясь не на своих уникальных ценностях, не на своей уникальной, отдельной от других народов истории (истинной или придуманной — это уже другой вопрос), а на ценностях и истории, общей у этого государства и нации с другими, в частности, с русским народом, и без того близким белорусам этнически и культурно? Ведь устойчивость такой конструкции — вопрос совсем не академический для ее создателей и потребителей. Когда, скажем, в 2002 году Владимир Путин предложил Белоруссии не морочить голову себе и другим, а банально влиться в состав Российской Федерации «шестью губерниями», что же лежало в основе гневного «нет», прозвучавшего из Минска? На чем основывалась белорусская позиция в жестких энергетических войнах 2004-го и 2006 года? Язык, на котором говорит большинство и российского, и белорусского народов, — один, история — общая, ценности —общие (причем это утверждает не российская, а сама белорусская власть) — почему бы и государству не быть общим? И вот тут вступает в силу весьма остроумный трюк. Ключ к нему — во фразе Лукашенко: «Белорусы — это русские со знаком качества». В ней, на самом деле, нет ни грана этнического превосходства, это констатация превосходства идеологического. История общая, но отношение к ней — очень разное. Россияне предали свою великую советскую историю, свое предназначение, продались капитализму и олигархам, а белорусы остались ей верны. И объединиться теперь со своими русскими падшими братьями — это пасть и самим, утратить свою верность и чистоту. Тут можно усмотреть и определенную игру с архетипами: Белая Русь, значит, чистая, сохранившая чистоту, в отличие от своей старшей непутевой сестры.
Разумеется, эта «картина мира» редко излагается напрямую, она лишь иногда прорывается, как, например, в процитированной выше фразе Лукашенко. Но в основе позиции, и шире — в основе нациестроительства, лежит именно она. В нефтегазовых конфликтах 2004-го и 2006 года острие белорусской официальной пропаганды было всякий раз направлено не на Россию как таковую, и даже не на Кремль, а на «жирных котов» из «Газпрома», на российских олигархов, которые, движимые, разумеется, исключительно жадностью, стремятся ограбить белорусский народ, захватить его собственность, властвовать над ним. Отсюда, кстати, и демонстративная, бросающаяся в глаза советскость белорусской жизни. В 2006 году на открытии здания новой национальной библиотеки Лукашенко заявил: «Ленин и Сталин — символы белорусского народа». Трудно представить себе произносящим нечто подобное не только, скажем, Ющенко, но и Назарбаева, Каримова, Путина. И дело тут не только и не столько в личных симпатиях, питаемых белорусским лидером к этим историческим персонажам. Лукашенко для его идеологической конструкции эти персонажи нужны, другим правителям, даже более авторитарным и репрессивным, — нет.
Любопытно, что эта идеологическая конструкция работает и, тем самым, ставит в тупик соседей. И не только их. Вопреки страхам отечественной оппозиции и надеждам многих россиян, эта «полуроссия» вовсе не желает становиться просто Россией. Вопреки надеждам южных и северных соседей и страхам некоторых белорусских либералов, этот «реликт СССР» столь же упорно не желает становиться «нормальным» национальным государством, со своими собственными, отдельными от России и оппонирующими ей, культурными и историческими мифами.
Впрочем, на здании белорусской государственной идеологии в последнее время стали появляться трещины. Уже некоторое время назад в официальный дискурс было допущено, правда, в очень умеренной и осторожной форме, Великое Княжество Литовское — один из идеологических символов оппозиции, держава, просуществовавшая полтысячелетия, в состав которой входила и современная Белоруссия. А в марте нынешнего года, накануне 90-й годовщины создания БНР, первый канал национального телевидения и главная президентская газета «Советская Белоруссия» сообщили своим читателям, что БНР была хоть и сложной и неоднозначной, но важной и достойной страницей национальной истории, предшественницей и предвестницей БССР, от которой берет начало современная Белоруссия. «Улыбка», как выясняется, никуда не исчезла.
Тут напрашивается аналогия с сюжетом советской истории — возвращением в позднесталинское время антуража императорской, дореволюционной России, которое началось еще в войну с возвращения воинских погон. При этом ядро идеологии оставалось незыблемым, изменение, включение новых (точнее, старых) элементов вовсе не предполагало изменения отношения к историческим «хозяевам» этих элементов. Это не компромисс, не уступка, а перехват символа, «удлинение в прошлое» своей легитимности.
«Флирт с историей» сегодняшней белорусской власти имеет и свои конкретные мотивы. Описанная выше остроумная идеологическая конструкция неплохо действовала и действует в годы экономического подъема, в немалой степени (есть разные оценки того в какой) обусловленного массированной экономической помощью со стороны России. Однако в последние годы объем этой помощи явно сокращается. При 100 долларах за тысячу кубометров газа неосоветской идеологической конструкции может быть вполне достаточно. При 200—400 долларах, при замедлении и даже падении темпов роста жизненного уровня (а то и самого этого уровня) могут потребоваться идеи более сильные.
Второй фактор, который обусловливает «флирт с историей», — это смена поколений в белорусской власти. Уходит советское поколение, для которого советское прошлое — это его собственная жизнь, пора юности и зрелости. Приходит постсоветское поколение, для которого лукашенковские «символы белорусского народа» не более чем идеологические конструкты, не очень совпадающие с их собственным жизненным опытом. Опыт этот не такой, как у их польских или литовских сверстников, и даже не такой, как у русских или украинских, но он все же постсоветский, а не советский. Но если эти конструкты не действуют на них, на это новое поколение белорусской власти, то где гарантия, что они будут действовать на других через 5—10 лет, в ситуациях, сильно отличающихся от нынешней?
Правда, существует проблема: будет ли традиционная парадигма нациестроительства работать в Белоруссии? Судя по нынешним результатам деятельности оппозиции, исходящей из этой парадигмы, ответ скорее отрицательный. Но можно исходить и из иных оценок политической ситуации и настроения белорусского общества. Общество, судя по некоторым социологическим данным, к идеологическому повороту (хотя бы отчасти) готово. В опросе, проведенном накануне 90-й годовщины провозглашения БНР Независимым институтом социально-экономических и политических исследований, 46% опрошенных ответили, что годовщина «великое событие, которое следует отметить», и лишь 29% посчитали, что такое незначительное событие отмечать незачем.
Тот выбор, который нехотя, через силу, но все же неумолимо делают и элиты, и общество в целом, свидетельствуют о том, что, во-первых, независимость нельзя потерять, а во-вторых, что набор вариантов ее идеологического оформления не очень велик.