Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2007
Владимир Валентинович Лапкин (р. 1954) — старший научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН.
Владимир Игоревич Пантин (р. 1954) — ведущий научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН.
Владимир Лапкин, Владимир Пантин
Динамика образа России и циклы реформ-контрреформ*
Несовпадение шага Пространства и такта Времени — вечная
судьба и трагедия России, но и закономерность ее истории…
Георгий Гачев. Ментальности народов мира
Образ страны — и Россия здесь не исключение — есть результат своеобразного сплава традиции и социокультурных перемен, обусловленных изменением ее внутреннего и внешнего положения. Трансформация этого образа во времени обусловлена рядом факторов; прежде всего — динамикой исторических обстоятельств, переменами в культуре и в системе доминирующих ценностей, а также сдвигами в глобальной политической ситуации и в соотношении сил на международной арене. Для примера возьмем трансформацию в XX веке образа Германии. Этот пример важен еще и потому, что многие из проблем, с которыми столкнулась модернизирующаяся Германия в тот период, сегодня остаются чрезвычайно актуальными и для России, а динамика образа Германии в XX веке была не менее сложной, чем динамика образа России.
Со второй половины XIX века восприятие этой страны претерпевало драматические метаморфозы: вместо “страны мыслителей и поэтов” возник образ милитаризованной и угрожающей соседям военной державы с образцовой бюрократической организацией и муштрой, с помощью которой в различных сферах общественной жизни насаждались казенные дисциплина и порядок. В итоге накануне Первой мировой войны Германия воспринималась как воплощение агрессивного духа прусского милитаризма. Поражение в войне и социальные потрясения начала 1920-х годов радикально изменили отношение к Германии; тогда возник образ “слабой и бедной” побежденной страны, обремененной глубокими социальными противоречиями, экономическими проблемами и перманентной политической нестабильностью. Но уже с начала 1930-х — по мере возрастания мощи нацистского режима — Германия вновь меняет свой образ, превращаясь для окружающего мира в агрессивную и стремящуюся к мировому господству державу, полагающую себя империей (рейхом) “высшей расы”, а прочие народы — неполноценными и достойными рабской участи. Заметим, что в этот период, особенно в первые годы “третьего рейха”, образ Германии “изнутри” представлялся существенно иным: речь шла о необходимости “справедливого передела жизненного пространства” в интересах обделенных им немцев, о восстановлении приемлемых условий существования германской нации и об устранении несправедливости послевоенного переустройства Европы. Этот драматический разрыв между “внешним” и “внутренним” образами был преодолен лишь в результате разгрома Германии в 1945 году. После краха “тысячелетнего рейха” и особенно с образованием ФРГ представления о Германии претерпевают еще одну разительную метаморфозу: в центре Европы в качестве ключевого элемента ее грядущей интеграции обнаруживается процветающее, миролюбивое, демократическое и социальное государство, выступающее надежным союзником лидера мировой экономики и глобального демократического процесса — США. Вместе с тем, ценой столь удивительного и стремительного превращения оказывается существенная социокультурная и ценностная унификация германского общества, его глубокая и всесторонняя интеграция во всевозможные глобальные структуры, утрата многих фундаментальных черт специфической цивилизационной основы германской нации.
Очевидно, что образ России и внутри страны, и за рубежом на протяжении последних двух столетий также претерпевал значительные, подчас драматические, изменения, причем они продолжаются и сейчас. В связи с этим весьма актуальны следующие вопросы: как и за счет каких культурных механизмов такие изменения происходят? Есть ли закономерность в динамике этих изменений и каковы те основные факторы, которые лежат в ее основе?
Вопросы эти не только побуждают к более глубокому теоретическому осмыслению проблемы, но и имеют вполне конкретное практическое значение. Дело в том, что формирование благоприятного образа России и усилия по совершенствованию ее имиджа за пределами страны являются настоятельной потребностью внутренней и внешней политики власти. А для успешной реализации этих задач необходимо учитывать фундаментальные факторы, влияющие на формирование и динамику этого образа. Среди таковых в первую очередь отметим “промежуточное”, “пограничное” геополитическое и культурное положение России между Западом и Востоком. Благодаря этому положению образ России внутри страны и за ее пределами как бы двоится и колеблется: недаром русский философ и богослов Георгий Флоровский отмечал, что “в народно-государственном теле России имеются островки и оазисы и Европы, и Азии”, существующие не в качестве “колониальных придатков”, но как “живые члены единого тела”. Вместе с тем модернизационные процессы необратимо меняют образ России. Так, вместо образа России деревенской и “лапотной” в XX веке постепенно утвердился образ России городской, индустриальной, а вместо образа косной, неграмотной и отсталой в культурном отношении страны сформировался образ страны с образованным населением, способным создавать высокие образцы современной культуры и техники.
Однако изменения образа России, произошедшие за последнее столетие, отнюдь не сводятся лишь к “прогрессистским” трансформациям ее культуры и строя жизни. Даже при первом ретроспективном взгляде динамика ее образа оказывается существенно более сложной и неоднозначной. Она включает также периодические колебания и определенную повторяемость некоторых устойчивых сюжетов. Оставляя в стороне многообразные кратковременные колебания, связанные с быстро меняющейся политической и экономической конъюнктурой, можно выделить некоторые устойчивые долговременные циклические тренды изменения образа России. Эти тренды во многом обусловлены циклами реформ и контрреформ, которые, наряду с другими волнообразными процессами, характеризуют политическое развитие России на протяжении XIX-XX веков. За этот период Россия пережила целый ряд таких циклов, в ходе которых периоды либерализации, усложнения социальной и политической системы, формирования гражданского общества многократно сменялись периодами подавления прав и свобод, усиления государственного контроля во всех областях общественной жизни, упрощения социальной и политической системы, принудительного формирования идеологического, культурного, политического единообразия.
Циклы российских реформ — контрреформ, о которых идет речь, многократно описаны, поэтому ограничимся лишь их перечислением. За либеральными реформами Александра I следовали контрреформы Николая I, реформы Александра II сменялись контрреформами Александра III, после реформ Витте и Столыпина в качестве реакции на прежнюю стратегию модернизации последовал “военный коммунизм”, за НЭПом — сталинский “великий перелом” и Большой террор, за хрущевской “оттепелью” — брежневский “застой” и новые реформы, начатые Горбачевым. В начале XXI века на завершающей стадии либеральных реформ Россия вступила в период “стабилизации”, который во многих отношениях представляет собой переход к новым контрреформам.
Цикличность российского развития предполагает неизменность ряда существенных параметров, устойчиво воспроизводящихся после очередного пароксизма либерализации и реформ. Среди них — самодержавный характер власти, неустойчивое разделение власти и собственности, преобладание государственного патернализма и так далее. Вместе с тем каждый цикл реформ и контрреформ существенно меняет характер российского общества и его политической системы, привнося принципиально новые черты: качественно меняется состав правящей элиты, возникают новые экономические, социальные и политические институты, меняются цели и методы осуществления внутренней и внешней политики. Несмотря на неизбежные социальные потрясения, потери и откаты назад, следует отметить, что эволюционный характер этого циклически-волнообразного развития каждый раз приводит российскую социально-политическую систему в новое состояние. Более того, подобно реформам, в данной системе контрреформы также выполняют определенную эволюционную задачу. Контрреформы — следствие реформ, они продолжают модернизацию, но односторонне и неорганично, зачастую путем нового закрепощения общества, формирования мобилизационной системы хозяйствования и всемерного усиления государственного вмешательства в приватную сферу.
Разумеется, циклические перемены непосредственно влияют на образ страны как внутри самой России, так и за ее пределами. В периоды либеральных реформ и российское общество (прежде всего его интеллектуальная и культурная элита), и российское государство в лице бюрократии преимущественно рассматривают себя в тесной связи с Европой, европейской культурой и, шире, с Западом. В российском образованном обществе, среди бюрократической и деловой элиты, в некоторых массовых группах крепнет ощущение принадлежности к “цивилизованному миру”, к развитым странам, которые, как правило, отождествляются с Западом. Значительная и влиятельная часть российского общества в годы либеральных реформ рассматривает Россию как страну, в основном принадлежащую к западной цивилизации или близкую ей. На Западе в такие периоды Россия воспринимается преимущественно как отставшая и “сбившаяся с пути”, но в целом не представляющая особой опасности страна, которая тяготеет к развитию в фарватере западной цивилизации. Для реформ Александра I, Александра II, Витте и Столыпина, а также для эпохи “перестройки” и “радикальных реформ” Горбачева и Ельцина сказанное вполне очевидно. Но даже в периоды НЭПа или хрущевской “оттепели”, когда советское руководство отнюдь не собиралось идти по пути Запада и, напротив, вынашивало планы его сокрушения, на Западе доминировали представления о грядущей трансформации СССР в направлении рынка и демократии (“теории конвергенции”). В то же время любые попытки России в ходе либеральных реформ восстановить пошатнувшиеся или утраченные позиции великой державы воспринимаются Западом весьма болезненно. Всякий раз России дают понять, что она не должна отклоняться от “предписанной” траектории развития и что ей необходимо усваивать стандарты, принятые в западном мире. Однако Россия и в подобные периоды пытается демонстрировать самостоятельность во внешней политике, рискуя при этом оказаться в прямой конфронтации с западными державами. Вспомним, к примеру, такие опасные ситуации, как перспектива войны России со всей Европой после разгрома Турции в 1877-1878 годах, ультиматум лорда Керзона советскому правительству в 1923 году или карибский ядерный кризис 1962 года. Все они имели место именно в периоды относительной либерализации в нашей стране. И это взаимное непонимание России и Запада, наряду с разочарованием российского общества в проведенных реформах и изменением мировой экономической и политической конъюнктуры, оказывается дополнительным фактором неоднозначности и изменчивости образа страны.
Напротив, в периоды нелиберальных или антилиберальных контрреформ российское государство, а вслед за ним и большая часть общества склонны акцентировать “особость” России и ее культурно-цивилизационные отличия как от Запада, так и от Востока. В эти периоды в государственной риторике усиливаются мотивы великодержавия, “самобытности”, имперской мощи России, а также ее особой и даже мессианской роли в мировом процессе. На Западе в эти периоды Россия видится преимущественно как самостоятельная, но враждебная и непредсказуемая держава, политическая и экономическая жизнь которой существенно отличается от жизни западных стран. Ее воспринимают со смешанным чувством страха, недоверия и, как ни парадоксально, известного уважения к ее военной и политической мощи. Так было, например, в периоды контрреформ Николая I и Александра III, в период позднего сталинизма в 1945-1953 годах, во время брежневского “застоя”. Однако при переходе к фазе либеральных реформ это восприятие трансформируется, прежнее опасливое уважение сменяется полупрезрительным раздражением, и вместо образа мощной, но враждебной державы вновь возникает образ отсталой, нуждающейся в “присмотре” и “воспитании” со стороны Запада страны.
Основная причина отмеченной двойственности и зыбкости образа России заключается в упоминавшемся промежуточном геополитическом и геокультурном положении России между Западом и Востоком. Воспринимая многочисленные культурные импульсы, идущие с Запада, Россия вместе с тем не в состоянии полностью отождествить себя с ним. Поэтому стремление реформаторов принудить ее к полному и всеобъемлющему усвоению ценностных, институциональных и иных основ западной цивилизации закономерно приводит к противоположному результату. Дело здесь не просто в отсталости, незрелости или нежелании “стать Западом” (хотя все это в той или иной степени тоже имеет место), а, прежде всего, в иной, чем на Западе, системе базовых ценностей, ином менталитете, иной структуре социальных отношений. Так, в России институт частной собственности никогда не был глубоко укоренен в силу устойчивого и воспроизводящегося на протяжении веков сращивания власти и собственности. Свобода в ее западном понимании в сознании большинства населения подменялась “волей”, “вольностью”. Отношение к праву и законности тоже всегда было иным, чем на Западе; главным традиционно считалось не соответствие действий того или иного субъекта закону, а “справедливость” и “правда” (праведность).
Все это и многое другое явилось следствием иной, чем на Западе, политической культуры, иных базовых ценностей, иных способов достижения общественного согласия и стабильности в обществе. Поэтому изменение образа России в периоды контрреформ является не случайным, а закономерным обстоятельством; оно отражает реакцию общества на попытки принудить его к имитации западной идентичности, западной системы ценностей, западной системы социальных институтов. В то же время по мере прохождения ряда циклов реформ и контрреформ ценностные и институциональные основы западного и российского общества постепенно сближаются, а это делает возможным и необходимым все более интенсивное общение России с западными странами. Соответственно, постепенно, в циклически-колебательном режиме модифицируется и образ России как внутри страны, так и за ее границами. Более того, исчерпание потенциала изоляционистских стратегий в современных условиях делает для современной российской власти необходимым укрепление положительного образа страны, без чего государственная политика не может быть эффективной. Однако успех такого целенаправленного формирования имиджа России во многом определяется тем, насколько при этом учитывается ее текущее положение в рамках очередного цикла реформ-контрреформ, конкретная фаза развития, которую переживает страна. В зависимости от этого использование одних и тех же способов и инструментов формирования имиджа будет давать принципиально различные результаты.
Обращаясь к культурным механизмам чередования реформ и контрреформ и связанного с этим периодического изменения образа России, подчеркнем важное обстоятельство. В отличие от большинства стран Запада и Востока в России на протяжении XIX-XX веков наблюдается глубокий культурный разлом, пронизывающий всю идеологическую и социально-политическую сферу, а именно размежевание радикального либерализма и не менее радикального государственного патернализма (“государственный социализм” советского периода представлял лишь крайнюю форму этого патернализма). Радикальный либерализм, как правило, тесно связан с западничеством и вестернизацией, а государственный патернализм — с отходом от Запада и ориентацией на “особый” путь развития. Соответственно с точки зрения радикального либерализма и с точки зрения государственного патернализма Россия выглядит совершенно по-разному: если в первом случае Россия –страна с западной культурой, которая должна развиваться по пути стран Запада, то во втором случае — это, прежде всего, великая евразийская империя, которая должна развиваться своим “особым” путем.
С начала XIX века расщепление на либерализм и государственный патернализм, на западничество и славянофильство, на “капитализм” и “социализм” становится характерной чертой российской интеллектуальной и политической жизни. Это расщепление временно затушевывается после революции 1917 года, но в поздний советский период возникает вновь в виде разделения на непримиримые группировки “западников” и “почвенников”, “реформаторов” и “консерваторов”. Ни одна из этих односторонних составляющих культурной жизни (ни одно из этих “отвлеченных начал”, как сказал бы Владимир Соловьев) не в состоянии ни разрешить возникающие перед Россией проблемы, ни заимствовать сильные стороны у оппонентов. Поэтому чередование либеральных (или псевдолиберальных) реформ и антилиберальных, но социал-патерналистских (или псевдосоциальных) контрреформ становится неизбежным явлением отечественной истории последних веков.
Циклические изменения образа России, находящиеся в корреляции с циклами реформ и контрреформ, во многом обусловлены преимущественно бинарным типом российской культуры. Характеризуя этот тип культурных систем и его отличие от “тернарных систем”, присущих современному западному обществу, Юрий Михайлович Лотман писал:
“Идеалом бинарных систем является полное уничтожение уже существующего как запятнанного неисправимыми пороками. Тернарная система стремится приспособить идеал к реальности, бинарная — осуществить на практике неосуществимый идеал. В бинарных системах взрыв охватывает всю толщу быта”.
Иными словами, преодоление или хотя бы смягчение колебаний и потрясений, свойственных развитию российской культуры и российской политической системы, сопряжено с изменением глубинных структур менталитета, ведущих к воспроизведению непримиримых бинарных оппозиций типа “индивидуальная свобода — державная мощь”, “западничество — почвенничество”, “либерализм — государственный патернализм”, “рыночная экономика — государственная монополия”, “дружественный Запад — враждебный Запад”, “интеграция — изоляция”. В то же время постепенное усложнение современного российского общества, а также усиление его информационного, экономического, культурного взаимодействия с другими странами делают необходимым и неизбежным медленное изменение культурных структур и стереотипов в направлении расширения разнообразия (дифференциации) и роста терпимости — как на уровне отдельных индивидов, так и в масштабах всего общества. Все это, безусловно, влияет и будет в дальнейшем влиять на формирование образа России как внутри страны, так и за рубежом.
Перспектива возможного вхождения России в очередную фазу контрреформ со всей остротой ставит сегодня проблему преодоления циклизма российского развития в его прежнем виде, смягчения противостояния между радикальным либерализмом и радикальным государственным патернализмом. Фактором, противодействующим намечающейся склонности к изоляционизму и способствующим формированию положительного образа страны в мире, может стать позиция нового поколения российских граждан, для которого все более характерными оказываются установки на самореализацию и личные достижения.