Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2006
Аделаида Анатольевна Сванидзе (р. 1929) — историк, профессор МГУ имени М.В. Ломоносова, научный руководитель Отдела истории Средневековья и раннего Нового времени Института всеобщей истории РАН. Член Московского союза писателей.
Не секрет, что в центре общественного интереса всегда, а сегодня особенно — отношения человека и общества, причем идеальными справедливо считаются модели «общества с человеческим лицом» и «человека с общественным лицом».
Общественное поведение личности определяется сложным набором факторов. Здесь и материальные интересы, и социальное положение, этнические, религиозные и прочие традиции, половозрастные особенности и образовательный уровень, наконец, психофизические свойства. Философ Сергей Булгаков называл этот комплекс «социальной связанностью человеческих деяний».
При этом не раз замечалось — и не только историками, — что между человеком и обществом в целом всегда стоит некая, в той или иной мере малая или хотя бы ограниченная в масштабах группа, через членство в которой отдельная личность интегрируется в общество. Одна из таких групп — семья (род, клан), другая — так называемая «живая общность», то есть объединение добровольно организовавших ее людей. Ниже я буду говорить преимущественно о таком объединении, которое было характерно для всех эпох. Но в Средние века[1] такие объединения были особенно распространены, наиболее отчетливо выражены и представлены во множестве разнообразных форм.
Оно и понятно. Ведь средневековое общество было по своей природе патриархальным. Ручное производство, преимущественно деревенское существование и аграрный труд, неизжитость родоплеменных отношений предопределили слитность образа жизни, поведения (и его мотивов) и представлений средневекового человека. Люди жили тогда в условиях единения своего труда и быта, семьи и трудового коллектива, деятельности и ее осознания, наконец, частной и публичной жизни. Не только родичи и свойственники, но соседи, коллеги привлекались к решению личных проблем или сами вмешивались в их решение. Все это придавало жизни устойчивость, но связывало личность. Человек формировался в уважении к стабильности. Живя в единении с природой, он был уверен в повторении порядка вещей, неизменности «колеса жизни», постоянно изображаемого художниками того времени, — и в наши дни его можно видеть на многих старинных церковных фресках. Соблюдение надлежащего образа действий, канона, традиций, верности порядкам, принятым в известном кругу, и групповой солидарности было естественной, сущностной чертой менталитета того времени.
Другой его чертой, важной в связи с нашей темой, было четкое представление каждого человека о своем месте в обществе, связанное с иерархичностью общественного устройства. Эта иерархия, или вертикаль общественных позиций, была, во-первых, всеобщей и включала каждого человека. Во-вторых, она была закреплена системой сословных, внутри- и межсословных структур, слоев и группировок. В-третьих, она была политико-юридически оформлена, закреплена в виде комплекса этико-правовых норм, правообязанностей и привилегий. При этом все меж- и внутрисословные отношения выступали в личностной форме. Крестьянин имел господина, вассал — сеньора, подмастерье — мастера. Каждый индивид был обязан знать свое место в иерархии данного общества, страны, области, деревни, замка, монастыря и города — «знать свой шесток», «не садиться не в свои сани». И хорошо исполнять свое дело на своем месте. Этот порядок освящался христианской церковью и религией: ведь когда Адам пахал, то Ева пряла; и если Сим молился за всех, а Хам воевал за всех, то Иафет должен был содержать их, работать на всех.
Понятно поэтому, что человек эпохи Средневековья воспринимал себя и окружающих через соответствующую социальную роль, место в иерархии. И путь включения того или иного лица в эту сложную общественную систему пролегал как раз через такие социальные ячейки, как различные группы или общности.
Согласно словарю Даля, термины общность, общество, община определяются заложенным в них понятием об известном свойстве — свойстве одинаковости, совместного, общего. Как обозначения совокупности людей эти термины восходят к действию общать — объединяться, действовать согласно одинаковым целям или условиям, согласовывать (координировать) свои действия согласно этим целям и условиям, а также обмениваться информацией. В этом смысле средневековое общество предстает как совокупность таких многообразнейших общностей, построенных на определенных связях. Не случайно историки говорят о «коммунализме» средневековой жизни (лат.communis- «общий»). Философы — от Гегеля до Карсавина — вообще считали общности и группы способом организации общественного (социального) человека, добавим — что очень важно — и способом его самоорганизации в обществе.
В более или менее ограниченной по числу членов группе-общности все или большинство людей знают друг друга, там протекает повседневная жизнедеятельность человека, и именно там он взаимодействует с коллективом, через него или самостоятельно — с другими коллективами или группами и с обществом в целом. Прежде всего именно так человек реализуется как член общества и личность.
Конечно, всегда возникали как бы призрачные общности: толпа, собравшаяся вокруг зрелища или митингующая на площади, ярмарочная толпа, люди, собравшиеся в кабачке или в бане, — это тоже своего рода сообщество, зачастую со своими распорядками, ритуалами, лидерами. Но это общности-фантомы, они собирались на короткое время, разбегались, и собирались вновь, и вновь разбегались. Известны и более стабильные, но все же временные общности, также со своими правилами, лидерами, распорядками: например, воинское ополчение, собранное для отражения напавших врагов либо для ограбления соседей; ватага охотников, уходивших зимой промышлять в дальних лесах; группа купцов — складников, объединившихся, чтобы нанять корабль и совместно осуществить дальнее торговое предприятие. Известны постоянные общности, со своими серьезными правилами и правообязанностями членов, но не имеющие «границ» — ограничений в членстве: например, общности соседей по улице или кварталу, которые соблюдают известные правила общежития, в том числе принимают противопожарные меры; или общность прихожан одного храма, или группа монахов-отшельников, ушедшая на далекий остров от соблазнов мира.
Высшей формой средневековых общностей, широко распространенной, но при этом самой общественно важной, перспективной и наиболее престижной, была корпорация. Происходя от латинского слова corporatio, то есть сообщество, корпорация может быть определена как общество, союз, группа лиц, объединяемых общностью профессиональных, сословных или духовных интересов; от других типов общностей корпорация отличается замкнутым характером и формализацией, чаще всего — в виде правового оформления (устава или правил, зафиксированных в иной форме), обязательного для членов объединения.
Соответственно, корпоративный — это принадлежащий, свойственный, присущий какой-либо корпорации. Под корпоративностью понимаются обычно узкогрупповые, обособленные, присущие определенной корпорации интересы. Не случайно подавляющее число корпораций именовало себя братствами, а сочлены их называли друг друга братьями.
Именно замкнутость корпорации наиболее точно отражает стремление людей Средневековья не только совмещаться, соединяться в группы, но замыкаться в них и придавать своей общности институционально-правовое оформление, то есть законно вписываться в горизонтали и вертикали общества своего времени и своей страны.
Прежде всего, корпорациями были основные в Средние века слои — сословия: два высших — дворянство и духовенство, как бы «промежуточное» — бюргерство и, наконец, низшее — крестьянство. При известных условиях горожанин или свободный крестьянин могли пройти в состав дворянства, прежде всего низшего (ведь сословия еще подразделялись на отдельные слои и группы, о чем надо говорить особо). Но условия эти были очень сложными. Для их выполнения требовалось, во-первых, быть готовым оставлять на неопределенный срок свое хозяйство. Во-вторых, обладать значительным состоянием, которое позволило бы претенденту являться по вызову короля «конно, людно и оружно», то есть в полном боевом снаряжении, с полным набором оружия, с отрядом вооруженных спутников и по боевому убранными лошадьми. В-третьих (а возможно, это и во-первых), получить специальную грамоту от короля, дающую дворянские права, что требовало от претендента особых заслуг перед монархом или перед теми, с кем монарх считался. С другой стороны, дворянин мог потерять свои сословные права, если не выполнял должным образом службу или совершил деяния, несовместимые с правилами данного сословия. Крестьянский или городской парень, в силу неких необычных условий и собственных талантов выучившись хорошо грамоте и латыни, мог стать писцом в королевской канцелярии; а если к тому же он вызубрил церковную службу, то мог также попасть и в состав высшего клира. Но все эти случаи были редкостью. Дворяне и священнослужители, освобожденные от тягла за службу королю или Господу, имели много своих правообязанностей и свои модели поведения и редко, очень редко, лишь в исключительных случаях делились тем и другим с представителями низших сословий.
Горожане, в сумме своей составлявшие в каждой стране бюргерское сословие, также имели свои правообязанности. Они несли тягло (обычно в виде фиксированных сумм денег), однако, согласно средневековому правилу, «городской воздух делал свободным», что привлекало в города личнозависимое сельское население. Но собственно бюргером мог стать только человек, получивший полноправие в том или ином городе, для чего требовалось немало условий, в том числе имущественных. Очевидно, что горожане также неохотно делились своими позициями с чужаками.
Крестьянское сословие имело больше обязанностей, чем прав. Однако и стать крестьянином было непросто: для этого требовалось иметь землю и свое хозяйство. На подавляющей территории Европы большинство крестьян пользовалось землей на условиях наследственного, иногда в течение столетий, держания от господина, за которое несли ему повинности. Получить такое держание на давно колонизованных просторах той же Западной Европы, да еще войти в местную крестьянскую общину, которая распоряжалась угодьями (ведь без угодий крестьянин не мог хозяйствовать), опять же было непросто.
Люди, которые оставались за пределами сословий, — батраки, наемные работники, бедняки и просто нищие, воры, проститутки и так далее — никакими правами вообще не пользовались.
Очевидно, что средневековые сословия, особенно в «классический» период эпохи, то есть до ХIV-ХV веков, были в целом замкнутыми корпорациями, коллективно пользуясь правами и неся обязанности своего сословия и соблюдая свойственный ему менталитет. Они были непосредственно связаны с системой власти — высшей или на местах — и государственно оформлены. Но внутри сословий и как бы между ними была масса разнообразных корпораций, более напоминающих живые общности, поскольку они не только создавались, но и существовали практически вне компетенции властей, совершенно самостоятельно, автономно, как результат самодеятельности населения. О них-то и пойдет речь ниже.
Начнем с крестьянства. В средневековом обществе, по преимуществу аграрном, до 90% населения (за исключением разве лишь Фландрии, побережья Рейна, юго-восточной Англии да центральной Италии) проживало в сельской местности, занималось сельским хозяйством, дополняя его местными промыслами, и повсеместно было объединено в сельские, соседские общины. Соседские общины включали жителей одной деревни и/или группы расположенных близко друг к другу хуторов. Они сообща владели угодьями — лесом, водами, лугами и подчинялись принудительному севообороту, то есть были обязаны одновременно засевать свои поля и убирать с них урожай, ибо вслед за этим на поля выгонялся скот. Свои хозяйственные дела общинники решали на сходе домохозяев. Там рассматривались прошения пришлых людей о включении их в общину, для чего община должна была выделить им из своих угодий землю под строения и огород, а если это была община свободных домохозяев, то и пашню. Происходила жеребьевка покосов. Судились на сходах из-за потравы, кражи чужого скота, нарушения границ усадеб и так далее. В основе жизни общины было традиционное, устное, так называемое обычное право, то есть право, основанное на обычае, и все местное население знало его назубок. Это была мощная система, служившая орудием защиты крестьянства от злоупотреблений помещиков, например превышения ими традиционного оброка или ущемления прав личности хлебопашца. Известны петиции сельских общин, например, королю Франции, где общинники просили государя о справедливости, жалуясь на злоупотребления господ. И нередки случаи, когда король или высший суд Франции, который назывался парламентом (а собственно парламент во Франции назывался в ту эпоху Генеральными штатами), принимал сторону крестьян. Систематические нарушения помещиком обычного права его крестьян могли привести к их мятежу, к гибели самого господина или его чересчур ретивого управляющего. Сплошь и рядом такая община практически сливалась с церковным приходом и поэтому окармливала также местных церковнослужителей (не считая общих отчислений населения в пользу церкви).
Иную картину застаем в городе. Не только бюргерское сословие составляло своего рода корпорацию. Корпорацией был каждый город. Дело в том, что городские права и привилегии, равно как и обязательства, каждый город или группа городов одного района получали персонально. Если город получал хартию (грамоту), дающую ему полноправие, он мог иметь свою власть в виде мэра и городского совета, пользоваться привилегиями в области торговли, ремесла и прилежащей округи, иметь свой суд и свое право, свое воинское ополчение и финансы. И каждый город, в лице местного бюргерства, тщательно охранял свои права и привилегии от чужаков, нередко вступая для этого в союзы и затевая войны.
Являясь замкнутой корпорацией сам по себе, средневековый город был буквально заполнен разнообразными внутренними корпорациями — братствами.
Все ремесленники одной профессии объединялись в братства — цехи; которые, как очевидно, объединяли людей, но отнюдь не производства, поскольку каждый мастер имел свою мастерскую. Мастера совместно вырабатывали уставы своих цехов, которые утверждали в городском совете или даже у короля, имели выборных старейшин, общественную казну, своего святого патрона и часовню, в крайнем случае — свое место в приходской церкви, свое место в городской процессии и свой значок-знамя с нарисованными символами ремесла (например, ножницами, молотком или сапогами). Члены цеха созывались на цеховые собрания, имевшие властные и судебные полномочия по поводу внутренних дел; участвовали в коллективных праздничных пирушках (куда не допускались подмастерья и ученики), помогали обедневшим коллегам в случае их болезни или, например, свадьбы дочерей. Цеховые уставы декларировали равенство всех мастеров (цеховой эгалитаризм) и монополию цеха на производство определенного вида товаров. Старейшины следили за ассортиментом, качеством и количеством производимого членами цеха товара — с тем, чтобы не страдала репутация цеха на местных рынках и больших ярмарках, но также и потому, чтобы отдельные мастера, обзаведясь большим числом подмастерьев или учеников, не поднимались над общей массой цехового братства. Они же принимали экзамены у учеников и разбирали дела между мастерами и подмастерьями. Претендент на членство в цехе должен был иметь свидетельства о своем профессиональном мастерстве и благонадежной репутации, обладать имуществом, достаточным для того, чтобы открыть свою мастерскую, и хорошенько угостить членов цеха. Значительно легче было пройти в мастера детям и родственникам членов цеха.
Уже в XIII столетии в больших городах были сотни ремесленных цехов. Но к XIVвеку городские цехи настолько замыкаются, что попасть в них могли только родственники мастеров. Остальные ремесленники данной профессии были в приниженном положении. Это привело к тому, что обычные подмастерья, теряя надежду стать мастерами, создавали при своих цехах собственные союзы — корпорации подмастерьев, и их было немало. В мелких городках, где ремесленники одной специальности исчислялись единицами, они создавали один общий цех, на значке которого соседствовали те же сапоги, ножницы и прочие символы разных ремесел; в остальном же все было «как у людей». Но в принципе процесс складывания, оформления и замыкания новых цехов продолжался даже на рубеже раннего Нового времени, например в XVI веке.
Свои союзы или братства, которые обычно называли гильдиями, создавали и торговцы. Они объединялись по принципу объекта торговли (например, торговцы-суконщики или виноторговцы), направления своих торговых маршрутов (например, торгующие на Руси или на Ближнем Востоке), по степени состоятельности (крупные купцы-оптовики, мелкие торговцы, торговцы вразнос и так далее). Гильдейские братства также имели свои уставы и свои формы организации, сходные с теми, которые были в ремесленных цехах. А купцы-оптовики, занятые в большой, обычно дальней торговле, связанной с морскими путешествиями, записывали в свои уставы обязательство помогать тем собратьям, которые станут жертвами кораблекрушения или пиратов.
И такие же или сходные формы и свои уставы имели объединения лекарей и аптекарей, нотариусов, художников и строителей (отдельно — каменщиков и плотников), носильщиков и извозчиков, лодочников-перевозчиков и рыбаков. В свои братства, со своими уставами объединялись в городах также воры, нищие и проститутки — с той, однако, разницей, что их уставы никто не утверждал, значков они не имели и в процессиях не участвовали.
В XV, особенно в XVI-XVIIвеках создаются уже целые купеческие компании, в том числе привилегированные, то есть имевшие исключительные, монопольные права на торговлю в стране известным товаром или в известном месте. Такие компании, как лондонская богатейшая Ост-Индская компания, имевшая монополию на торговлю с Индией, принадлежали к числу так называемых «ливрейных», их члены-учредители могли носить ливрею наподобие дворян; да они и становились в большинстве случаев дворянами, покупая себе звания и роднясь с представителями знатных родов, промотавших свои состояния. Богатейшие привилегированные компании купцов и банкиров Генуи, Венеции и некоторых других итальянских городов имели в основе замкнутые семейные кланы — Барди, Фрискобальдини и другие, которые обрастали компаньонами со стороны, многочисленными служащими, имели свои филиалы-фактории по всей Западной Европе и ссужали деньгами иностранных монархов — взамен новых привилегий.
По своей структуре городские общности могли быть простыми и сложными. Если обычный цех объединял, к примеру, изготовителей карет, или мечей, или шляп, то знаменитый цех суконщиков «Лана» (во Флоренции) объединял более двадцати подчиненных ему цехов. Собственно суконщики были торговцами, и очень богатыми. Но они держали в руках производство сукон, процесс которого разбивается на десятков отдельных операций (от мытья и чесания шерсти-сырца, ее прядения — до окраски готовых тканей и их окончательной обработки, так называемой «аппретуры»). Корпорация «Лана», дом собраний которой и сегодня украшает центральную площадь Флоренции, торговала сукнами по всей Западной Европе, поэтому каждая из операций их изготовления требовала десятки рук. И по каждой из операций существовал свой цех. Эти цехи автономии не имели, они не были корпорациями, их члены были практически наемными работниками «Ланы». Однажды бедные чесальщики шерсти, чомпи, из-за тяжелых условий труда и низкой оплаты подняли во Флоренции знаменитое восстание (XIV век), которое было подавлено — и все осталось по-прежнему. Подобными структурами обладали цехи производителей льна, процесс производства которого также распадался на ряд самостоятельных операций.
Примером сложной корпорации иного рода служат, например, университеты, которые начиная с XII столетия располагались в городах Западной Европы. Так, университеты Болоньи или Парижа не были замкнутыми корпорациями, но имели свои уставы и привилегии, выводящие их из власти и компетенции городского права. Однако внутри университета существовала замкнутая корпорация профессоров и ряд студенческих землячеств, также со своими уставами и ограничениями. При университетах группировались цехи, создающие книги, главным образом пособия, необходимые студентам (или школярам, как их часто называли в то время). Прежде чем попасть в университетскую библиотеку, книги проходили путь от переписчиков до переплетчиков. Подарочная книга от писцов переходила к иллюминаторам разной специализации — художникам, которые разрисовывали заглавные буквы и делали иллюстрации, а от переплетчиков — к ювелирам, которые украшали переплет. Все эти специалисты были организованы в цехи, которые — кроме ювелиров — зависели и от университета, и от города.
В дворянской среде складывались свои корпорации. Чаще всего это были боевые союзы, братства по оружию, которые играли большую роль в формировании рыцарства. Среди воинских общностей — дружины государей, боевые братства молодых (иногда они возникали и среди молодых бюргеров, особенно иностранцев в чужом городе), «божьи воины» (предшественники еретиков и революционеров — таборитов в Чехии). Особенно замкнутый и формальный характер приобрели духовно-рыцарские ордена, которые возникли во время крестовых походов на Восток для освобождения от мусульман Гроба Господня, начавшихся в конце ХI века; ордена храмовников, госпитальеров, иоаннитов и другие нередко фигурируют в художественной литературе. Все они имели закрытый характер, свои уставы, строгие условия приема и поведения (в частности, их члены давали обет безбрачия), свое значительное имущество, в том числе земельные владения с крестьянами, особую форму одежды и знамена.
Существовали и духовные общности мирян, которые иногда назывались гильдиями и возникали во имя культа определенного святого или по какому-либо обету: например, гильдия Св. Гертруды в Стокгольме или широко известные масоны). Это были очень закрытые организации, которые, подобно духовно-рыцарским орденам, включали людей разного социального статуса, но обязательно входивших в элиту своего круга или сословия. Например, та же гильдия Св. Гертруды объединяла, помимо нескольких клириков, избранных столичных бюргеров (мэр, советники, кораблевладельцы, богатые купцы) и ряд дворян, особенно обладавших владениями в прилегающей области. Такого рода социально смешанные гильдии давали возможность представителям более низкого сословия или слоя составить полезные для карьеры знакомства и войти в более высокий слой, то есть повысить свой престиж и статус. Поэтому членства в такой гильдии добивались столь же упорно, как в более поздние времена — членства в одном из закрытых, элитарных клубов.
Некоторые общности не имели ни уставов, ни формальной организации, но тем не менее составляли корпорацию, войти в которую было очень трудно. Самый яркий пример такого рода — придворное окружение короля, принца, герцога. Нередко в их окружении наряду с преобладающей там светской и духовной элитой были люди не самого высокого звания, но остроумные, красивые, хорошие танцоры и музыканты, художники, вообще — люди, одаренные умением развлечь общество, украсить его праздники и повседневность, создать лестную репутацию двору.
Особый тип корпорации подчас возникал на базе какого-либо государственного учреждения, например французского парламента (уже говорилось выше, что это был высший судебный орган средневековой Франции). Попасть в это учреждение могли почти исключительно юристы очень высокой квалификации, высокообразованные, обычно из семьи с безупречной репутацией и не всегда особенно богатые; члены парламента могли создать себе состояние на этой службе, но злоупотребления карались очень жестко.
Видимо, излишне напоминать, что замкнутыми корпорациями были монастыри. Нередко их история начиналась с неформальной малой группы монахов, например из нищенствующих орденов — францисканцев или цистерцианцев, которые давали обет жить своим трудом и подаянием. Постепенно, однако, группа расширялась, обретала запретное имущество, и дело вершило построение монастыря, с церковью, трапезной, кельями монахов, погребами, складами, поварнями и огородами целебных трав, и все это — внутри могучих стен.
Очевидно, что средневековые корпорации, при всем многообразии своих форм, имели существенные сходные черты. Почти все они обладали известной общей собственностью, от недвижимости до привилегий и профессиональных знаний. Имели свою казну. Нередко все имущество или часть его завещалась собрату по общности либо корпорации в целом. Собратья оказывали друг другу содействие как в делах, так и (прежде всего) в случае разорения, болезни, сиротства, смерти кормильца. Не только сельская, соседская община, но и городской цех или гильдия, и духовные братства включали семейные группы и приветствовали наследование членства сородичами, вплоть до полного «замыкания» корпорации. Семейные связи широко использовались для закрепления в общностях и статусах, для продвижения в высшие слои и группы. Этот феномен — складывание кланов в корпорациях разного толка — исследован достаточно скрупулезно на примере университетской и чиновной среды, городских советов, цехов, гильдий и торговых компаний.
Корпорация выступала как охранительная организация, гибкая форма которой позволяла ей сочетать защиту профессиональных, духовных, правовых интересов человека того времени. В такой корпорации можно видеть особый образ или стиль жизни внутри эпохи. Его характерной чертой была групповая солидарность, которая опиралась на совместные интересы, деятельность и собственность и закреплялась через право и ритуалы.
Право корпорации — общинное, цеховое, гильдейское и так далее — являлось частным случаем общего средневекового права. Оно выступало в виде устного соглашения, обычая или письменного устава — регламента, составленного членами общества, но утвержденного властями. Право регулировало, а зачастую жестко регламентировало все стороны жизнедеятельности корпорации, внутренних отношений в ней и отношений с внешним миром, вплоть до поведения собратьев в своем кругу, за общим столом и на улице. Оно поддерживало и закрепляло общественно необходимый синтез свободы и обязательности, меры ответственности членов сообщества.
Очень важно, что подавляющее большинство корпораций строилось в принципе на автономных и демократических началах. Они создавались путем договора между учредителями или инициаторами, управлялись общим собранием своих членов и имели выборных ответственных лиц. Заложенные в принципах общинности, в том числе корпорации, автономность и демократизм были противовесом средневековой монархической государственности и феодально-сеньориальному единоначалию. Не случайно общности в виде тайных, закрытых поначалу партий служили ядром многих освободительных мятежей эпохи — от пассивного сопротивления росту эксплуатации со стороны господ и государства до еретических движений, коммунальной борьбы городов за свои права и широких крестьянских восстаний.
Трудно переоценить в жизни средневековых корпораций такие явления, как ритуалы и традиции. Среди главных ритуалов — введение в организацию и такие совместные действа, как трапеза-пирушка по разным поводам[2] или похороны собрата. Для совместного отправления религиозных служб и праздников приобретали собственные алтари, часовни и даже церкви. Большинство корпораций носило имя святого патрона, день которого отмечался особо. Кроме того, многие общности совместно проводили праздничные шествия, образовывали единую воинскую единицу и так далее.
Стабильные корпорации имели свои гербы или изображения символов ремесла, знамена или значки, подчас свою форму одежды, даже свой жаргон. Ритуалы и традиции завораживали человека, закрепляли его в особом кругу. Это были социальные знаки, указывающие на статус человека и обязывающие окружающих относиться к нему соответствующим образом. Но и сам человек был обязан вести себя в соответствии с этим статусом, с принятой в его организации групповой моралью. Так создавался нормативный образ своей общности и «своего брата» — в противовес стереотипу другой общности и чужака. При этом этические нормы общности нередко не действовали за ее пределами. Великодушный рыцарь мог ограбить проезжего торговца, а преданный собрат и честный компаньон во внешнем мире нередко проявлял себя как обманщик и насильник. Это была избирательная мораль.
Но вместе с тем в Средние века корпорации сплошь и рядом служили средством интеграции чужаков: будь то переселенцы, представители иных этносов или слоев. Вопрос состоял лишь во включении лица в соответствующую корпорацию.
Несомненно, что средневековые корпорации были школой общественной жизни: трудовых навыков, этикета, правового воспитания, навыков самодеятельности и демократизма. Общности были школой норм и, что еще важнее, мотивов нравственного поведения, особенно чувства долга и взаимопомощи. Они играли огромную роль в развитии гражданских свойств личности, ее способности сочетать личные и общественные интересы в те века, которые мало знающие их люди называют «темными».
Конечно, группа — будь то корпорация с жестким уставом или придворная общность без всякого писаного устава — ограничивала возможности самовыражения индивида. Но групповое давление отнюдь не означало полного растворения личности в группе. Ведь каждая общность была в конечном счете средством использования социальных позиций для достижения личных целей, что повышало результативность индивидуальной деятельности и достоинство индивида. Кроме того, общности, даже самые замкнутые корпорации, были все же подвижными в том смысле, что они изменялись по мере изменения условий. Наконец, каждый человек обычно входил в несколько разных по характеру и степени замкнутости общностей. Он был, скажем, членом дружины герцога и его придворным, членом рыцарского братства. Или он был бюргером, домовладельцем и главой семейства, сапожником и членом сапожного цеха, членом соседского уличного сообщества, воинского городского подразделения, иногда еще и членом городского совета или старостой церковного прихода. Эта множественность ролей расширяла возможности самовыражения личности, повышала ее самоуважение, что было особенно важно для человека простого труда.
Не случайно в XIII столетии появляется поэма о Петре-пахаре, а в XIV столетии бюргеры и, в ряде стран, также верхушка крестьянства входят в возникающие повсюду сословно-представительные учреждения — парламенты. И не случайно именно в Средние века, в самую «классическую» пору эпохи — с XII века (в Италии), начался подъем индивидуализма, который стал одной из основ социальной психологии Возрождения, с конца XV столетия охватившего всю Западную Европу.