Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2006
Ирина Станиславовна Семененко (р. 1957) — ведущий научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН.
Корпоративное гражданство (КГ) стало одной из узловых тем в дискуссии о механизмах, обеспечивающих устойчивое развитие[1]. В центре полемики — оценка экономической эффективности социально ответственной предпринимательской деятельности. Однако вопрос о том, насколько социально ответственная модель поведения компании работает на ее конкурентоспособность[2], имеет логическое продолжение: в какой мере сама деятельность корпоративного сектора в ее нынешних политических и правовых формах отвечает интересам общественного развития? Способствует ли ориентация бизнеса на модель корпоративного гражданства повышению управляемости и минимизации множащихся современных рисков?
Нарастающее недовольство последствиями глобализации и ролью ее флагманов — крупных транснациональных компаний — заставляет корпоративное сообщество особо заботиться о поддержании позитивного имиджа. Более половины опрошенных в 2000 году европейцев считали, что бизнес не уделяет достаточного внимания своим общественным обязательствам[3]; уровень доверия к корпорации как социальному институту оставался крайне низким. Давление со стороны общественного мнения испытывает и государство, которое сокращает разросшуюся за последние десятилетия сферу собственных социальных обязательств. Перераспределение ответственности за развитие социальной среды стимулирует активный поиск каналов и форм взаимодействия между бизнесом, властью и социальными группами интересов. Такое взаимодействие рассматривается сегодня как ключевой элемент повышения управляемости социальными процессами. В конечном счете речь идет о создании механизмов минимизации и преодоления рисков, подрывающих перспективы устойчивого и предсказуемого развития.
Корпоративное гражданство: становление понятия
Утверждение корпораций в качестве ведущих субъектов мирового развития активизировало дискуссию о корпоративном гражданстве. Этот термин широко используется как синоним корпоративной филантропии, социальной «включенности» корпорации, корпоративной социальной ответственности (КСО). В политическом контексте он употребляется как метафора социально ответственного и этически мотивированного поведения корпорации на направлениях, лежащих за пределами достижения сугубо экономических результатов. Однако такое смешение понятий не вносит ясности в дискуссию, тем более что бизнес и взаимодействующие с ним государственные структуры и некоммерческие организации в свете разных представлений об обязательствах сторон нередко вкладывают в понятия КСО и КГ различное содержание.
Несмотря на обширную литературу, посвященную корпоративному гражданству, в экспертном и деловом сообществе пока не сложились четкие и общепризнанные критерии его оценки. Во многом такая неясность объясняется отсутствием как достоверных параметров социально ответственной деятельности, так и консенсуса относительно понимания общественной роли корпоративного сектора. Очевидной потребностью становится концептуализация понятия.
В самом общем плане корпоративное гражданство — это стратегия бизнеса по взаимодействию с обществом в целях обеспечения эффективного и устойчивого развития и формирования собственной репутации как ответственного «корпоративного гражданина», полноправного участника такого развития. В рамках этого подхода бизнес рассматривается как ключевой участник не только рыночных, но и иных общественных отношений. Модель КГ ориентирует на трезвую и ответственную оценку влияния предпринимательской деятельности на общественное развитие и на окружающую среду, причем как в пределах национальных сообществ, так и на глобальном уровне. Помимо самих корпораций ключевую роль в выстраивании системы КГ играют институты государства, а также международные организации, в том числе сетевые НКО. В развитии системных и долгосрочных связей с корпоративными игроками заинтересованы субнациональные и наднациональные сообщества. Непосредственными участниками корпоративных отношений выступают местные сообщества и ассоциации граждан, потребители, инвесторы, акционеры и поставщики («внешние» стейкхолдеры), а также наемный персонал и менеджмент («внутренние» стейкхолдеры)[4]. Некоторые группы оказываются «стейкхолдерами поневоле» — из-за того ущерба, который им наносит или может нанести деловая активность компании.
Оценка социальной роли бизнеса и социальных издержек рыночной экономики — одна из ключевых тем политической повестки истекшего столетия и важнейший фактор размежевания политических сил. Как известно, развитый мир «с трудом и медленно приходил к пониманию простой закономерности: чтобы успешно и без сбоев развиваться, рыночные отношения должны быть укоренены в широком контексте социальных ценностей и ориентиров развития. Когда это понимание пришло, оно приняло формы Нового курса и социальной рыночной экономики»[5]. Фундаментом их реализации стала принципиальная договоренность сторон-участников трудовых отношений и государства, своего рода общественный договор по поводу регулирования социальных издержек развития рынка. В условиях перехода развитых стран к постиндустриальному обществу повестка не раз корректировалась под давлением растущего осознания рисков и угроз, связанных с разрушением окружающей среды и катастрофической бедностью большинства человечества. Первая волна пришлась на рубеж 1960-1970-х годов, когда политическим оппонентом ТНК стали массовые экологические движения. В конце 1980-х сложилась теория устойчивого развития и встал вопрос о механизмах его обеспечения. На рубеже тысячелетий в обсуждении вызовов глобализации все настойчивее звучит требование обеспечения глобальной управляемости. Реакцией на него и стала концепция корпоративного гражданства.
Корпоративное гражданство как зарождающийся институт — плоть от плоти «новой экономики», тех изменений в характере развития, которые произошли и продолжают происходить в условиях информационного общества. Речь идет об ускорении развития, «сжатии времени» и «виртуализации» расстояний, переходе к экономике знаний, инноваций и коммуникаций[6]. Чтобы преуспеть в стремительно меняющейся реальности, бизнесу необходимо не только предъявлять на рынке высокотехнологичные товары и услуги, но и выстраивать отношения доверия со стейкхолдерами. Те компании, которые умеют этого добиваться, не только предопределяют выбор потребителя в пользу своих товаров, но и закрепляют за собой лучших работников — тех, для кого этическая мотивация труда неотделима от профессиональной. Такие компании могут успешнее противостоять критике со стороны НКО, пристально наблюдающих за тем, как на практике реализуются декларируемые бизнесом ценностные установки[7].
Один из ведущих исследовательских центров по тематике корпоративного гражданства, работающий при Бостонском колледже, описывает КГ как «стратегию бизнеса, которая формирует лежащие в основе деятельности компании и в ее взаимодействии с обществом ценности». При этом подчеркивается, что ценности, которыми руководствуется компания в осуществлении такой деятельности, — это ее «ключевой актив»[8]. Эта тема стала особенно актуальной после серии разразившихся в США корпоративных скандалов, которые затронули компании, имевшие репутацию социально ответственных «корпоративных граждан». Но такая трактовка не вносит ясности в различия КСО и КГ — если, разумеется, не сводить проблему корпоративного гражданства к широковещательным декларациям о социально ответственном выборе бизнеса. Тем более, что большая часть делового сообщества традиционно придерживается более узкого понимания философии корпоративной социальной ответственности, выражаемого в формуле: КГ (КСО) = экономическая эффективность + выполнение налоговых обязательств + корпоративная филантропия + прозрачная отчетность. В среде самого бизнеса вообще нередко опускается уточняющее прилагательное «социальная» и широко используется понятие просто «корпоративной ответственности», приоритетным объектом которой является деловая среда.
Корпорация выступает как ключевой субъект мировой политики, и модель КГ также определяет поле и приоритеты корпоративного участия в решении глобальных проблем. В дискуссии о глобальной управляемости корпорации отводится роль одного из ключевых субъектов меняющейся системы международных отношений. Как участники сетевого взаимодействия с многочисленными и заинтересованными акторами, ТНК могут выстраивать политические сообщества для решения проблем глобального развития. Причем, используя новейшие практики корпоративного управления, они делают это более гибко и результативно, чем международные бюрократические структуры или национальные государства, поскольку система глобальной управляемости не предполагает создания привычных иерархических структур для принятия решений. Однако серьезной помехой на этом пути становится присущий бизнесу вечный поиск конкурентных преимуществ. Тем более, что безусловной корреляции между социально ответственным поведением компании и повышением ее конкурентоспособности не существует[9].
Открытым остается и вопрос о том, насколько этический выбор компании способен отразить коллективную волю всех корпоративных стейкхолдеров и примирить конфликты интересов различных групп. Применимы ли в рамках стратегии корпоративного управления принципы политической демократии? И может ли компания, претендующая на роль ответственного корпоративного гражданина, вести бизнес в тех странах, где систематически нарушаются права человека?
Для осмысления модели корпоративного гражданства полезно использовать синтез ценностно-ориентированного, акторного и институционального подходов. Первый позволяет ответить на вопрос о мотивации корпоративного поведения, выходящего за рамки получения экономических дивидендов. Второй выявляет приоритеты участников и механизмы взаимодействия между ними, а третий определяет саму корпорацию как институт современного социума и позиционирует корпоративных игроков в системе общественных институтов. Одновременно стоит задаться вопросом о том, является ли само понятие «гражданство» в этой формуле метафорой или же оно наделено конкретными системными признаками[10].
Анализ деятельности корпорации в терминах корпоративного гражданства применим лишь в том случае, если бизнес сознательно позиционирует себя в системе общественных и культурных отношений, а не рассматривает их в качестве «внешней среды»[11]. При таком подходе компания может сама предоставлять и обеспечивать социальные права, гарантировать соблюдение гражданских прав и выступать одним из каналов реализации политических прав. Концептуальной рамкой подобной перспективы может служить теория гражданства как института демократического общества. При этом в число «суррогатных граждан», не имеющих правового гражданского статуса, но участвующих в процессах принятия решений, попадают не только корпорации как «группы интересов особого рода»[12], но и такие субъекты глобального гражданского общества[13], как, например, новые социальные движения.
Другой стороной взаимодействия выступает государство. Именно дефицит ресурсов, призванных обеспечить управляемость институтами нации-государства, и недостаточный уровень легитимности наднациональных структур, таких, как ЕС, в глазах рядовых граждан, стимулируют диверсификацию каналов доступа групп интересов к процессам разработки и принятия решений. Взаимоотношения с органами власти различного уровня являются особым направлением корпоративной стратегии. Государство, со своей стороны, разрабатывает свои приоритеты и механизмы работы с бизнесом, которые могут вписываться в различные разновидности неокорпоративистской или плюралистической моделей взаимодействия[14]. При этом сама по себе институционализация диалога отнюдь не является, как известно, залогом его эффективности.
Таким образом, корпоративное гражданство — это модель ответственного общественного поведения компании, нацеленного на ее включение в системное взаимодействие с другими социальными институтами для совместного участия в осуществлении стратегии развития. Реализуя эту модель, компания разрабатывает и проводит в жизнь программы социально ответственных инициатив непосредственно в сфере экономической деятельности, а также в природоохранной и социальной сферах — по так называемой «тройной линии ответственности» (triplebottomline). Подобные практики объединяются в рамках понятия корпоративной социальной ответственности (КСО).Основное внимание здесь уделяется трудовым стандартам и нормам, работе с персоналом, природоохранным мероприятиям и защите прав человека.
В самом общем плане КСО определяет, как производство товаров и услуг в компании и организация ее внутреннего управления соотносятся с интересами, выходящими за рамки исключительно повышения прибыли.КСО является, таким образом, своего рода фундаментом, основой реализации модели КГ, причем как на уровне конкретных социально значимых инициатив, так и на уровне обеспечения их ценностной (социально ответственной) мотивации. С другой стороны, у доктрины КГ есть и сугубо политическое измерение, нацеленное на включение корпорации в системное взаимодействие с другими социальными и политическими институтами.
Корпоративная социальная ответственность и корпоративное гражданство в зеркале общественно-политической дискуссии
Философия социально ответственного корпоративного управления призвана минимизировать риски глобального развития и ответить на вызовы со стороны гражданского общества. Давление гражданских институтов нередко вносит коррективы в предпринимательские практики и корпоративные социальные программы. Особенно показательна в этом плане деятельность международных сетевых НКО, которые выявляют факты нарушений прав человека или экологической безопасности в принимающих ТНК странах и мобилизуют общественное мнение. Среди случаев такого рода — бойкот товаров, выпускаемых на предприятиях подрядчиков корпораций «Nike», «Disney», «McDonald’s», в странах Азии и Латинской Америки. Здесь же можно упомянуть громкие акции «Greenpeace» против компании «Shell», чьи планы по затоплению в Атлантикеотработавшей нефтяной платформы стали достоянием гласности, и протестные акции против деятельности этой же компании в Нигерии[15]. Подобные разоблачения, больно бьющие по имиджу компаний, стимулируют становление «прозрачной» социальной отчетности, пересмотр корпоративных кодексов поведения и открывают для стейкхолдеров дополнительные каналы влияния. Так, под давлением акционеров крупнейшие ТНК опубликовали отчет об экологических последствиях бурения нефтяных и газовых скважин в Национальном арктическом заповеднике на Аляске. Инициативы последних лет со стороны НКО ориентированы на систематическое отслеживание негативных практик в деятельности корпоративного сектора и предание таких фактов огласке в целях, как декларирует известная сетевая экспертно-аналитическая организация «CorporateWatch», «обуздать корпоративный произвол»[16]. Согласно данным опроса тысячи руководителей компаний из 33 стран мира, «первейшим стимулятором КСО оказываются негативные последствия, которые может вызвать пренебрежение репутацией фирмы»[17].
Пик скандалов вокруг злоупотреблений ТНК пришелся на 1990-е годы; тогда же явственно обнаружились пределы влияния гражданского общества и готовности корпоративного сектора к добровольному самоограничению. В частности, уже много лет НКО добиваются принятия Рамочной конвенции об ответственности корпораций, но, хотя насчитывается уже около четырех десятков соответствующих проектов, бизнес и большинство национальных правительств высказываются против введения обязательного регулирования на международном уровне. Фактически сложился консенсус по поводу того, что приоритеты социальной ответственности и механизмы ее реализации не могут быть абсолютно одинаковыми для компаний, действующих в разной социальной и институциональной среде. В то же время нет принципиального согласия по поводу параметров участия государства в системе международного регулирования. Тем более, что в ряде стран элементы КГ и КСО закреплены в законодательных актах, в то время как в нормах международного права, за некоторыми исключениями, они пока не получили отражения.
Законодательные меры, повышающие ответственность бизнеса за социальные последствия своей деятельности, если и принимаются, то на уровне национальном. Соотношение «мягкого» (рекомендательного) и «жесткого» (обязательного) регулирования зависит от традиций отношений бизнеса и власти и от активности некоммерческого сектора. Но для того, чтобы быть эффективным, регулирование должно опираться на широкую общественную поддержку и на понимание сферы ответственности каждого из участников, в том числе и на готовность самих корпоративных акторов «играть по правилам», независимо от того, какой мотивацией они руководствуются. В дискуссии о регулировании лоббистской деятельности и о перспективах корпоративного гражданства в России едва ли можно найти более весомые аргументы, тем более что у нас обращенные к бизнесу общественные ожидания связаны с решением острых социальных проблем[18].
Сама терминология и принципы, вокруг которых сегодня ведется дискуссия, в основном ориентированы на европейскую модель «компании участников», рассматриваемую как универсальная. Это, безусловно, затрудняет формирование общей повестки дня за пределами деклараций о намерениях, поскольку корпоративная философия во многом продолжает поддерживаться национальными традициями страны происхождения компании. Таково одно из ярких подтверждений противоречивости глобализации.