Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2006
Корпорации — не новость наших последних лет. Лев Гудков еще в 1970-е годы обратил внимание социологов на такую историческую форму организации управления и производства в России, как приказы. Сибирский приказ, посольский приказ и другие демонстрировали разнообразие признаков организации (территориальный, функциональный и прочие) и единство принципов функционирования. К последним относится прежде всего автаркия. Привычка думать о самодержавном/тоталитарном строе в России как о полной зависимости всех и вся от центра, и только от него, мешает заметить, что такой строй с непременностью порождал внутри себя образования, устроенные на тоталитарных же началах, а потому в известном смысле независимые от этого центра. Они являли собой квазигосударства, в которых была своя экономика — собственные деньги, системы связи, транспорт, пресса, а также свой, как правило, обладавший абсолютной властью правитель, свое войско, свой суд и свои тюрьмы, то есть своя политическая система. («Здесь власть не советская, здесь власть соловецкая», — говорили начальники СЛОНа.)
Компании вроде Ост-Индской (что британской, что нидерландской), во многом осуществлявшие своими руками колонизацию и эксплуатацию колоний, были организованы похожим образом. Эти частные компании опирались на государственную власть, а она опиралась на них. (Энгельс называл это «свирепствующим государственным социализмом».) На них смахивала и североамериканская «UnitedFruit», оперировавшая в Латинской Америке.
Впрочем, и у нас такие системы были связаны с колонизацией, освоением новых территорий. Для этого создавались не только кажущиеся древностью приказы, но и более близкие нам, увы, образования вроде Гулага. Роль насилия и принуждения варьировалась. Она могла быть центральной, как в Гулаге, могла быть существенной в организациях типа «Гидропроекта», периферийной в организациях типа «Главсевморпуть».
Градообразующие предприятия формировали вокруг себя если не города, то поселки городского типа, продолжая традицию уральских поселков-городков при заводах, возникших в петровские и более поздние времена. Традиция предполагала, напомним, несвободу работников (они были крепостными завода) и их продовольственное самообеспечение. Они были своего рода крестьянствующими пролетариями. (В аракчеевских военных поселениях с их оборонной и геополитической функцией население составляли крестьянствующие солдаты.)
В 1990-е происходила приватизация при сохранении и внешних границ, и основ внутренней структуры существовавших корпораций. Технологии, в частности формы организации труда, сохранились, с ними в основном сохранились системы управления производственными процессами в нижних звеньях.
Как раз сейчас мы можем наблюдать определенные изменения в данной области. Во-первых, меняются высшее руководство и стиль управления. На смену старым «производственникам» приходят финансисты, маркетологи, менеджеры. Во-вторых (это называли развалом и растаскиванием), одни корпоративные субъекты распадаются, но создаются новые — путем мирных и немирных поглощений, покупок, уступок и так далее. Возникают новые многопрофильные корпорации, которые затем опять избавляются от непрофильных активов. Этот процесс не завершен и поныне.
Особо следует отметить явление, получившее название «сброс социалки». Советские корпорации (наряду, скажем, с итальянскими корпорациями времен дуче) брали на себя заботу о биологическом и социально-культурном воспроизводстве своей рабочей силы. А новые хозяева ради уменьшения издержек избавлялись от детских садов, столовых, домов культуры и других социальных объектов. Лишенные доходов городские (муниципальные) бюджеты, на которые свалилось это богатство/бремя, содержать его не могли. Корпоративная система разваливалась. Некоторые называли это либеральной экономической политикой. Когда за пять лет она привела к почти полной утрате квалифицированной рабочей силы при сохраняющейся потребности поддерживать социально слабое население, новые хозяева старых заводов (если они восстанавливали их работу, а не сдавали под вещевые рынки) стали возвращаться к испытанным формам. Теперь дающих деньги на бывшую заводскую медсанчасть стали называть «социально ответственными российскими бизнесменами».
Но восстановить в России советский рабочий класс вряд ли удастся. К этому нет многих важных предпосылок даже на старых предприятиях. Новые рабочие рассеяны по малым, прежде всего сервисным, компаниям. Там корпоративные начала — если сервисы «фирменные», то есть принадлежащие сетям, большим компаниям, — заключаются не в заботе о своем персонале, а в заботе о своем клиенте, что достаточно жестко вменяется в обязанность персоналу. Лояльность фирме, соблюдение фирменного этикета и стиля поведения — эти правила корпоративного поведения нынешний персонал усваивает с первых дней трудовой карьеры.
Знакомятся с новыми корпорациями и те, кто находится «снаружи». Опыт исследований Левада-центра говорит о том, что обычно работающим в таких новых корпорациях завидуют, поскольку заработки там выше, чем у бюджетников, но одновременно и сочувствуют. Ведь «человеческого отношения» там не жди. Чуть что — свободен, видишь — очередь на твое место.
А перед теми, кто находится еще дальше от этих предприятий и от работающих на них людей, корпорации предстают в виде торговых марок, рекламных образов, репутаций, символических значений и так далее. «BMW» и «Ford» — это не заводы и не рабочие (хоть теперь и те, и другие есть и у нас), это даже не «тачки», а бренды — для кого крутые, для кого отстойные.
Свой взгляд на отечественные корпорации у политиков. Для них корпорации — это коровы, как правило — дойные, но регулярно — и жертвенные. Существует мнение, что наше нынешнее государство решило покончить с крупной собственностью и сперва создает, а затем методически поглощает российские корпорации. Впрочем, приходилось слышать и другое мнение: идет противоположный процесс — это наши корпорации поглощают российское государство.