Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2006
Евгений Аркадьевич Шварц (р. 1958) — директор по природоохранной политике Всемирного фонда дикой природы (WWF) России.
Евгений Шварц
Экология и экономическое развитие: антагонисты или союзники?
Конкуренция по показателям экологической ответственности товаров и товаропроизводителей последние пятнадцать лет неуклонно становится одним из ведущих направлений конкуренции на мировых рынках. Большое число знаковых событий (хотя временами и недостаточно известных или понятных отечественной публике, политикам и бизнесменам) дает все основания полагать, что экологическая ответственность товаропроизводителей и экологичность товаров будут одним из главных факторов конкурентоспособности в наступившем XXI веке. К их числу следует отнести развитие международных процессов, тесно связанных с экологизацией рыночных отношений в ключевых секторах экономики. Это, например, развитие добровольных систем экологической сертификации, механизмов установления и подтверждения легальности происхождения продукции лесопользования и использования морских биологических ресурсов; включение показателей экологической ответственности в рейтинги инвестиционной привлекательности, повышение роли экологического фактора в политике публичных закупок стран Европейского союза и инвестиционной политике частных пенсионных фондов и многое другое. Неприятие этого фактора с высокой вероятностью будет приводить к вытеснению с мировых рынков, по крайней мере — рынков развитых стран, товаров и производителей, не удовлетворяющих стандартам высокой экологической ответственности.
Отсутствие адекватного и современного государственного природоохранного регулирования в России не является конкурентным преимуществом в борьбе за инвестиции и новые рынки и в то же время воспринимается потребителями и правительствами развитых стран как осознанная политика «экологического демпинга». В свою очередь это вызывает формирование экологически обусловленных барьеров для российских товаров и товаропроизводителей на мировых рынках. Западные компании, вынужденные в результате требований правительств и потребителей нести дополнительные экологические издержки, хотят обеспечить равные или, если угодно, честные условия конкуренции в области экологической ответственности. Фактическое разрушение природоохранного регулирования в России после 17 мая 2000 года[1] привело к существенному ухудшению имиджа и репутации российского бизнеса и экономики в целом. Одновременно отсутствие подобного регулирования способствует консервации наименее энергоэффективных и отсталых производств и технологий.
Большинство инструментов, обеспечивающих доступ на экологически чувствительные рынки развитых государств, носит рыночный и некоррупционный характер (добровольные экологические сертификации, рейтинги, независимый экологический аудит). Но такие механизмы эффективно работают только среди компаний-лидеров по экологическим показателям, лидеров конкурентной борьбы. Как правило, именно они и делают специальную ставку на высокий экологический стандарт своих товаров и услуг как на осознанное конкурентное преимущество. Причем такие стратегии выбирают компании как из наиболее экологически чувствительных секторов рынка — «рынков экологически ответственного потребителя» («AssiDomain», «IKEA», «Unilever», «BodyShop» и другие), так и из менее чувствительных секторов — «рынков продавца дефицитных товаров» («BritishPetroleum», «NorskHydro», «Statoil»).
Государственное вмешательство необходимо в первую очередь для компаний-«заднескамеечников» — которые в отсутствие должного регулирования и контроля пытаются сохранить или даже расширить свое присутствие на рынке за счет откровенного «экологического демпинга». В ряде случаев независимый экологический аудит может замещать избыточный или, наоборот, дополнять и компенсировать недостаточный государственный контроль.
Прошедшие шесть лет показывают необходимость опережающей, проактивной государственной экологической политики в России. Сложившаяся структура российского экспорта с доминированием сырьевых ресурсов требует проактивных действий, прежде всего в области обеспечения экологической безопасности и ответственности экспорта и транспортировки нефти и газа. Наиболее актуальной задачей является создание системы обязательного страхования экологических рисков и компенсации ущербов при транспортировке нефти – аналогичной американской системе, в основе которой лежит «OilPollutionAct» (1990)[2], принятый, несмотря на сопротивление нефтяных корпораций, после катастрофы танкера«Exxon-Valdez». Сумма исков правительства США к компании «Эксон» составила 8,45 миллиарда долларов.
В России относительно «мягким» предупреждающим звонком о необходимости проактивных действий стала катастрофа железнодорожного состава под Ржевом (июнь 2005 года), с разлитием мазута в непосредственной близости от питьевых водозаборов Москвы. Впервые для многих российских управленцев открылась проблема отсутствия механизмов страховой, финансовой и экономической ответственности экспортеров и транспортных компаний, таких как «Российские железные дороги», «Транснефть» и другие[3]. Одновременно проявилась и проблема технического состояния инфраструктуры перевозки сырой нефти, неготовой к столь существенному росту нагрузки. Очевидно, что при продолжении существующей реактивной экологической политики и отсутствии целенаправленной работы по созданию экономических и страховых механизмов ответственности в государственном управлении и регулировании будет возрастать роль исключительно Министерства по чрезвычайным ситуациям.
Важно понимать, что современные экологические требования и стандарты являются не административными барьерами для реального сектора, а важнейшими инструментами повышения конкурентоспособности российской экономики. Игнорирование экологического фактора будет одним из наиболее существенных барьеров на пути диверсификации отечественной экономики. Продукция большинства секторов экономики кроме нефтегазового будет подвергаться дискриминации по экологическим показателям и проигрывать конкурентам, в том числе по показателям энергоэффективности. Наглядный пример — двигатель «шевроле-нива» (ВАЗ-2123) объемом 1,7 литра имеет мощность около 80 лошадиных сил, двигатель «opel» для этой же модели «шевроле-нива» объемом 1,8 литра имеет мощность 125, а двигатель «honda» модели «civic» — 90 лошадиных сил.Торможение диверсификации, помимо прочего, будет вести к сырьевой деиндустриализации России по аналогии с Саудовской Аравией.
Если сейчас Россия во многом является сырьевым придатком Европейского союза и в меньшей степени США, то в результате сохранения существующей реактивной политики наша страна будет играть эту роль уже в основном для экономики Китая, равно как и других азиатских драконов и дракончиков. Даже с учетом того, что валовой объем потребительского спроса на рынках Азиатско-Тихоокеанского региона догоняет аналогичные показатели Европейского союза[4], существенная часть российских поставок в Китай является ресурсом для углубленной переработки и дальнейшего экспорта в США и страны ЕС. Экологический фактор имеет меньшее значение только для наименее платежеспособного внутреннего потребителя в Китае. В Южной Корее и Японии ситуация уже в значительной мере иная и выравнивается по сравнению с экологической ответственностью европейского потребителя.
Мир вокруг меняется, и даже в столь консервативной сфере, как кредитно-финансовые институты. «Принципы Экватора», подписанные ведущими частными банками мира 4 июня 2003 года[5], ввели добровольное ограничение финансирования инвестиционных проектов в развивающихся странах с более низкими критериями экологической и социальной ответственности, чем это допускают международные финансовые институты[6]. Подписавшие «Принципы» банки занимают 75-80% рынка проектного финансирования в мире.
Параллельно с этим развивается проект «Финансовая инициатива» Программы по окружающей среде ООН[7], направленный на реализацию принципов устойчивого развития; активное участие в этом проекте принимает и Европейский банк реконструкции и развития.
Экологические показатели начинают явным образом инкорпорироваться в рейтинги инвестиционной привлекательности ведущих агентств и консалтинговых компаний мира (например, DowJonesSustainabilityIndex[8]). Игнорирование российскими компаниями этого фактора уже в ближайшие годы негативно скажется на их инвестиционной привлекательности, особенно с учетом масштабной задачи привлечения инвестиций в развитие добычи и транспортировки углеводородов и других природных ресурсов.
Наивно полагать, что наши восточные соседи будут существенно менее щепетильны в вопросах охраны окружающей среды. Действительно, на первом этапе китайского «экономического чуда» уровень экологических требований был «ниже плинтуса». Но основу конкурентоспособности товаров, произведенных в Китае, составляет в первую очередь низкая стоимость избыточной рабочей силы (результат индустриализации аграрной страны), а не «экологический демпинг». Ориентация китайской экономики на внешние рынки делает ее экспортно ориентированные сектора чуткими к требованиям «экологически чувствительных рынков» развитых стран. Осознание конкурентного потенциала экологической ответственности (что подтверждается активным развитием добровольной лесной сертификации в ряде регионов Китая), необходимость принципиального повышения энергоэффективности экономики и крайне неблагополучная экологическая ситуация в индустриальных центрах и районах страны привели к существенному усилению государственного природоохранного регулирования в Китае [9]. Одновременно с этим задачи повышения энергоэффективности экономики Китая и снижения экологических издержек развития были включены в стратегические планы развития до 2050 года. Произошедшая в ноябре 2005 года авария на химическом заводе в провинции Цзилинь является напоминанием, в том числе и руководству нашей страны, что накопленные за счет отсталых технологий и заниженных экологических требований угрозы еще долго будут сказываться и на эффективности экономики страны, и на ее репутации.
Некоторые эксперты и экономисты, близкие к экономическому блоку правительства, например ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов, пытаясь «нащупать» быстрые пути повышения инвестиционной привлекательности российской экономики, убеждены, что «продвинутая» в экологическом отношении Европа справляется со своими проблемами довольно своеобразно — путем перевода экологически грязных производств в развивающиеся страны[10]. Соответственно возникает вопрос — не является ли экологическая ответственность западных компаний, по сути, лишь публичной акцией, за которой стоит операция по перераспределению производственных мощностей в глобальном масштабе и созданию «мнимого» конкурентного преимущества — «экологичности»? При этом как-то забывается или не учитывается, что экологическая ответственность западных транснациональных и национальных компаний формируется не сама по себе, а под давлением потребителей, и именно на них в первую очередь ориентирована деятельность этих компаний. Поэтому в условиях современного транспарентного мира, когда нелегальные заготовки и вырубки девственных лесов, так же как загрязнение морей и суши нефтью, отслеживаются неправительственными организациями, в том числе с использованием самых современных спутниковых технологий, система «двойных стандартов» оказывается нежизнеспособной.
На обеспечение честного выполнения официально заявленной экологической и социальной политики крупнейших компаний направлена деятельность неправительственных организаций, в том числе международных — Всемирного фонда дикой природы (WWF) и «Гринпис». Другое дело, что экологические организации предъявляют сходные требования и к таким международным монстрам, как «Shell», и к национальным компаниям, которые в состоянии «веймарского синдрома» за любыми требованиями общества склонны видеть происки врагов и конкурентов.
Кроме того, по моему опыту, даже у международных гигантов существует серьезная управленческая проблема с обеспечением единого уровня реализации корпоративной политики и качества продукта в разных частях света или даже большой страны. После крупных международных скандалов, повлекших серьезные репутационные издержки, разница поведения «Shell» в Канаде и Нигерии постепенно сокращается. Компания «ТНК-BP» или принимает корпоративные экологические стандарты «ВР» (международные танкерные перевозки), или разрабатывает собственные, зачастую достаточно «продвинутые». Как только компания «IKEA» пришла в Китай, так в Дальневосточное отделение WWF России и крупнейшие лесопромышленные компании региона начали поступать запросы о наличии сертифицированной по FSC древесины[11]. Внедрение международными компаниями экологически продуманных подходов и политик вызывает безудержную истерию у тех, кто не хочет или не может меняться и конкурировать в новых условиях[12]. Но это уже другая проблема, о чем также предупреждали экологи, — проблема экономического роста и увеличения инвестиционной привлекательности страны решается посредством борьбы с коррупцией и развития финансовой системы, а не посредством снижения экологических требований и стандартов.
Можно, конечно, культивировать «веймарский синдром», везде искать и, соответственно, находить врагов России, но правильнее — проводить опережающую государственную экологическую политику. В ходе борьбы за оптимизацию маршрута магистрального нефтепровода Восточная Сибирь — Тихий океан (ВСТО) компания «Транснефть» и запуганные ею чиновники клеймили природоохранные организации как агентов мировой закулисы, в зависимости от ситуации — то Евросоюза, то США. В то же время любому специалисту известно, что ЕС по соображениям экологической безопасности настойчиво добивается переориентации части дополнительного экспорта российской нефти за пределы Балтийского моря. Конечно, никто не может запретить аналитикам Госдепартамента США писать докладные записки Джорджу Бушу-младшему (что было бы очень даже неплохо), чтобы Россия не строила нефтепровод в Китай — а то Китай шибко быстро развиваться будет. Но всерьез считать, только ради того, чтобы услужить «дяде в Вашингтоне», экологи препятствуют диверсификации экспорта российских углеводородов, при реализации которой придется пожертвовать Байкалом (80% пресной воды России и более 20% — мира), может только психически нездоровый танцор, которому это озеро сильно мешает[13].
За всей шовинистической шизофренией в действительности скрывалась и скрывается жесткая схватка частных интересов двух государственных монополий — «Транснефти» и РАО «Российские железные дороги». При этом собственно государственные инструменты защиты национальных интересов — законодательные требования обязательного страхования экологических рисков и компенсации потенциальных ущербов при перевозке экологически опасных грузов — отсутствуют. Соответственно, можно предположить, что обе компании в «подковерной» борьбе преследуют вовсе не национальные, а собственные интересы. После того как государственные природоохранные органы были запуганы и дезориентированы, можно ожидать начала формирования государственными монополиями частных армий для защиты «государственных интересов», явно по-разному понимаемых обеими сторонами.
Дальнейшая недооценка роли экологических требований и экологического регулирования в развитии экономики России будет способствовать формированию новых нетарифных барьеров, препятствовать диверсификации национальной экономики и продвижению российских товаров на экологически чувствительные рынки. Так, под влиянием потребителей и природоохранных организаций, а также для стимулирования компаний, не пользующихся «экологическим демпингом», в развитых странах будут соответствующим образом изменяться «правила общественных закупок» (publicprocurementpolicy), объем которых, например в Евросоюзе, составляет около 780 миллиардов евро в год. Аналогичным образом для обеспечения приоритетов устойчивого развития постепенно меняется инвестиционная политика частных пенсионных фондов — крупного и консервативного ресурса долгосрочных международных инвестиций.
Даже с учетом того, что основными продуктами российского сырьевого экспорта являются нефть и газ, к которым в условиях высоких цен на углеводороды могут предъявляться менее строгие экологические требования, даже в данном секторе роль экологического фактора будет существенно возрастать. Ведь помимо конкуренции за потребителя существует и конкуренция за наиболее дешевые и «длинные» деньги: кредиты и инвестиции. И в данном случае экологические риски рассматриваются инвесторами и кредиторами как ошибки и провалы менеджмента компании-заемщика. Вспомним, например, замороженный уже в течение нескольких лет кредит Европейского банка реконструкции и развития и экспортно-кредитных агентств Японии, США и Великобритании на сумму пять миллиардов долларов компании «SakhalinEnergy» (владельцы «Shell», «Mitsui», «Mitsubishi») для реализации проекта «Сахалин-II». Конечно, можно отказаться от конструктивного взаимодействия и выстраивания кредитной истории с экологически ответственными международными финансовыми институтами, считая, что им можно найти альтернативу в Китае или Индии. Но в этом случае, вероятно, речь будет идти уже не о кредитной истории, а, по сути, о продаже существенной части российских нефтегазовых активов.
Что же касается конкуренции за потребителей между компаниями нефтегазового сектора, то можно вспомнить и проблемы «Лукойла» с европейскими потребителями после нефтяных разливов на нефтепроводе в Республике Коми, и то обстоятельство, что после катастрофы танкера «Exxon-Valdez» на Аляске нет бензозаправочных станций компании «Exxon».
Примером активной политики в области природопользования является альянс Всемирного банка и Всемирного фонда дикой природы (WWF) по сохранению лесов и обеспечению устойчивости лесопользования, который послужил мощным стимулом для массового развития как процесса добровольной лесной сертификации, так и борьбы с оборотом продукции нелегального лесопользования (межправительственные процессы FLEGT в Юго-Восточной Азии и Африке и FLEG в Европе и Северной Азии[14]). Благодаря усилиям WWF России созданная в 1999 году Ассоциация экологически ответственных лесопромышленников России, входящая в «GlobalForestandTradeNetwork» — глобальную сеть торговли добровольно сертифицированной древесиной, объединяет 19 лесопромышленных компаний (14 членов и 5 наблюдателей) из всех основных лесопромышленных регионов России, 6 независимых сертификационных центров и консалтинговых компаний. Входящие в ассоциацию компании производят от 15 до 60% основных групп товаров лесопромышленного экспорта России. По наиболее экологически строгой системе добровольной лесной сертификации — FSC в настоящее время сертифицировано 6,4 миллиона гектаров (около 8% всех арендованных лесов России). В настоящее время Россия занимает третье место в мире по площади сертифицированных по FSC лесов. Она стала первой крупной лесной державой, где в 2005 году было открыто представительство FSC, а две компании («Европартнер» из Петербурга и «Бюро Веритас Русь») направили документы в FSC для аккредитации и получения права на самостоятельную сертификацию. Последнее позволит снизить цену сертификации и создаст новые рынки для данных компаний. С 2007-2008 годов корпорация «ИлимПалп» планирует поставлять на мировые рынки сертифицированную по FSC целлюлозу — для этого компания должна к 2007 году сертифицировать 7 миллионов гектаров лесов, или 50% всех арендованных компаний. В результате этой работы удалось не только сохранить позиции, но и начать процесс закрепления российской лесной продукции на рынках Англии, Германии, Нидерландов и других стран Европы с наиболее строгими требованиями потребителей по сертификации.
В этом смысле незавершенность российской административной реформы в сфере охраны окружающей среды создает серьезную проблему для проактивной экологической политики государства. Особенно наглядно это проявляется при определении политики в области экспорта российской нефти — несмотря на согласие Минтранса России с необходимостью создания российского варианта «OilPollutionAct» и поддержку его финансовых и страховых механизмов со стороны Министерства экономического развития и торговли, инициатива по подготовке и внесению этого законопроекта в правительство и Думу, безусловно, лежит на Министерстве природных ресурсов, в котором, судя по всему, просто боятся даже думать об этой проблеме.
Другой пример — неконструктивная позиция, пролоббированная бывшим руководством Минтранса (министром был Сергей Франк) и менеджментом государственного «Совкомфлота», направленная на противодействие созданию специальной территории — «особо уязвимого морского района» (ParticularSensitiveSeaArea— PSSA) на Балтике. Создание такого района было предложено Швецией от имени большинства государств Балтики в качестве инструмента для выработки более строгих, но общих для всех участников морских перевозок нефти и мазута правил. Противодействие, а потом «продавливание» Минтрансом России совместно с «известными Балтийскими государствами» — Либерией и Панамой — решения InternationalMaritimeOrganization (IMO) о приостановке и даже прекращении процесса создания новых PSSA привело ровно к противоположному результату. Принятие решения IMO о создании особо уязвимого района на Балтике ускорилось[15], но вдобавок появилась критика экологической ситуации на терминале «Транснефти» в Приморске.
При этом, не ставя под сомнение более высокие экологические стандарты Приморска по сравнению с финским портом Порво, представители природоохранных организаций Финляндии прямо указывали на следующее обстоятельство. Поскольку танкеры из Порво сбрасывают загрязненные балластные воды в непосредственной близости от Приморска, то более высокие стандарты в одной случайной точке не оказывают существенного влияния на состояние Балтийского моря в целом. Именно по этой причине предлагается принятие более строгих, но общих для всех стран региона норм и правил.
При профессиональном и грамотном учете экологического фактора во внешней политике было нетрудно предвидеть, что попытка в партнерстве с Либерией и Панамой блокировать создание PSSA во всем мире, тем более после катастрофы танкера «Престиж» с грузом российской нефти, вышедшего из эстонского терминала на Балтике, приведет к противоположному результату. Точно так же любому дипломату понятно, что выход из процесса, который будет развиваться и без участия России, лишает ее возможности защиты своих национальных интересов.
Заключение
Только преодоление рецидивов экстенсивного экономического развития, особенно опасных в условиях недостатка внешних инвестиций и депопуляции трех четвертей регионов страны, может и должно способствовать повышению конкурентоспособности национальной экономики и созданию благоприятных социально-экономических условий для жизни граждан.
Попытки решить проблемы экономического роста за счет «экологического демпинга» оказались несостоятельными и привели к запаздыванию необходимых реформ. Это особенно важно с учетом того, что по мере роста и стабилизации уровня доходов населения приоритетность экологической и природоохранной проблематики будет доминировать над формальными задачами экономического развития и удвоения ВВП.
«Перехватить» инвестиционные ресурсы и выиграть в экономическом соревновании со странами Центральной и Восточной Европы за счет снижения экологических стандартов и требований, как показывает практика, нельзя — примеры «вывода» грязных производств из стран Европейского союза почти отсутствуют. Современные условия глобальной конкуренции, как правило, препятствуют реализации рецидивов «двойных стандартов» в области экологической ответственности транснациональных компаний и бизнеса в целом. Инвестиционная привлекательность Китая в основном основана на дешевизне избыточной рабочей силы в условиях индустриализации, которые Россия пережила в довоенный период, а вовсе не на осознанной политике занижения экологических стандартов. Для российской экономики уповать на это — значит осознанно превращать себя в сырьевой придаток наименее экономически развитых северных районов Китая.
Проактивная экологическая политика требует адекватного современного государственного управления. Так, в 1990-е годы правительство Польши, столкнувшись с высокими экологическими требованиями на рынке продукции лесного сектора экономики, вместо раздувания шовинистической истерии пошло по пути государственной бюджетной поддержки процесса добровольной лесной сертификации и смогло существенно потеснить продукцию лесного сектора российской экономики на европейских рынках.
Незавершенность административной реформы в сфере охраны окружающей среды в свою очередь особенно наглядно проявляется при формировании российской экологической политики на международной арене. Несмотря на председательство России в «восьмерке» и Арктическом совете, равно как и на попытки построения энергетической сверхдержавы, за последние четыре года от нашей страны не прозвучало ни одной инициативы в сфере повышения экологической безопасности и ответственности. За 15 лет мы так и не ратифицировали Конвенцию об оценке воздействия на окружающую среду в трансграничном контексте (Эспо, 1991), хотя она защищает российские интересы в Баренцевом, Черном и многих других морях и регионах. Это тем более удивительно, что для строительства Северо-Европейского газопровода на Балтике мы вынуждены брать обязательство о соблюдении требований конвенции для подтверждения экологической безопасность данного проекта.
Решительный поступок Владимира Путина в защиту Байкала нуждается в поддержке в форме целенаправленной государственной экологической политики, в том числе и через восстановление государственного природоохранного управления и регулирования на национальном уровне.