Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2003
Лев Борисович Усыскин (р. 1965) — PR-консультант, публицист, писатель. В 2001-2002 годах — член редакции «НЗ».
В течение последних 10-12 лет жизненные обстоятельства давали мне возможность исключительно плотно и разнопланово соприкасаться с представителями определенного класса российских компаний, их сотрудниками, руководителями и владельцами.
Специфицировать этот класс, пожалуй, можно через три основных параметра: это компании, возникшие «с нуля» (а, скажем, не на базе приватизированных активов), нынешние обороты таких компаний составляют от миллиона до пяти, редко — десяти миллионов долларов в год, и наконец, эти компании работают на конкурентном рынке (то есть не являются монополистами — естественными, неестественными, противоестественными, локальными или глобальными — не важно). Так вот, наблюдая жизнь подобных организаций, я, разумеется, не мог не отметить некоторое количество повторяющихся моментов самого разного рода — как не мог не предположить, что за ними скрываются определенные доказуемые закономерности. Однако взыскуемые доказательства — удел социологов, психологов, экономистов и иных специально обученных виртуозов. Моя же роль — в простом перечислении увиденного: как знать, может, и сподвигнет оно кого-либо на более содержательную деятельность.
ОТКУДА ДРОВИШКИ…
Большинство упомянутых компаний фактически возникло между 1990-м и 1994 годами, причем пик, по-видимому, приходится на год 1993-й: достаточно взглянуть на вал поздравлений с десятилетним юбилеем, захлестнувший сейчас деловые издания средней руки. И это вполне закономерно — практически каждая из них завоевала первоначальное право на жизнь, предложив пустому, по сути, рынку какой-либо новый товар либо услугу. И девяносто третий, с накачанным гиперинфляцией необузданным потреблением всего и вся, был для многих козырным шансом.
Здесь же, впрочем, приведем и некоторую оговорку — каковых, чувствую, будет немало и дальше — десятилетние юбилеи справляют фактические компании: люди, связи между ними, капитал, публичные наименования и торговые марки, — но не формально-юридические структуры. Дело в том, что в первые годы своей деятельности большинство интересующих нас фирм практиковало частую перерегистрацию юридического лица с минимальным сохранением формальной преемственности. Не надо быть Сократом, чтобы понять, что делалось это с целью повышения налоговой безопасности бизнеса, — и позже мы коснемся этой темы подробнее. Прекращается же перманентное начинание жизни с чистого листа в тот момент, когда развившаяся компания выходит на взаимодействие с крупными бизнес-структурами — кредитными департаментами больших банков, крупными, зачастую — иностранными, корпоративными заказчиками, серьезными тендерными комиссиями. В этих случаях история компании является конкурентным преимуществом, перевешивающим дополнительные затраты на причесывание бухгалтерии — да и затраты эти становятся посильны для окрепшей фирмы.
Чем занимаются рассматриваемые нами компании? Да чем угодно, в сущности. Импортом и поставками канцелярских товаров, консалтингом и услугами по рекламе, строительством и монтажом систем связи, продажами компьютеров и специализированных программных комплексов, изданием книг и трансляцией музыки в эфир. Пожалуй, из нашего рассмотрения стоит исключить лишь особо капиталоемкий бизнес (производство на крупных заводских площадках), финансовые услуги разного рода, а также торговлю высоколиквидными, дорогостоящими и криминалоемкими товарами: нефтепродуктами, автомобилями, ювелирными изделиями — про эти отрасли я ничего не знаю и, стало быть, на них мои наблюдения не распространяются.
В целом, всю массу наших компаний можно разделить на две группы: продающие товар и оказывающие услуги. В общем случае вторые имеют ряд преимуществ перед первыми: им не нужны значительные оборотные средства — это раз. У них выше прибыльность — это два. И три — у них меньше головной боли, связанной с логистикой в нашей беспокойной стране.
Вышесказанное выливается в некоторые типичные различия корпоративных историй. Допустим, как «сервисные», так и «товарные» компании родились из удачных бизнес-идей, на ура подхваченных рынком. Однако уже в следующий момент рост оборота, опережающий прибыль, потребует от «товарных» компаний дополнительных инвестиций в складские запасы, а от «сервисных» — расширения штата. Соответственно, решая эти проблемы, те и другие получат совершенно разный бизнес-опыт. В качестве примера рассмотрим ситуацию в «товарной» компании. По ряду очевидных причин банковское кредитование для них в начале-середине 1990-х было в целом недоступно. По сути, им оставалось три реальных источника расширения оборотных средств: товарные кредиты поставщиков (самый предпочтительный!), чреватые серьезными неприятностями неформальные займы у недружественных лиц (например, у «бандитской крыши») и столь же неформальные займы у лиц дружественных (родственников, проверенных и верных друзей). Последнее было тогда (да и сейчас, по-видимому) довольно широко распространено — можно даже сказать, что вложение под фиксированный процент в приятельский бизнес и по сегодня остается единственным пристойным (в смысле доходность-риск) способом инвестирования частных сбережений граждан. Многие компании, кстати сказать, принимают займы и от собственных сотрудников, повышая попутно их трудовую мотивацию и лояльность.
Однако проходит еще время, и проблема привлечения инвестиций зачастую сменяется прямо противоположной. Заработанных компанией денег постепенно оказывается достаточно и для возвращения ранее взятых кредитов, и для удовлетворения личных потребностей хозяев (кстати, обычно весьма скромных — ну, там, загородный коттедж, ну, два-три хороших автомобиля на семью, ну, перевезти родителей поближе, послать сына учиться в Англию — в общем-то, и все, если по-крупному). Что же касается расширения оборота — то его теперь сдерживают конкуренция и ограничения спроса, а не отсутствие средств. Тем самым назревает диверсификация бизнеса — вложения в новую, незнакомую отрасль или даже передача денег под чужое управление. Довольно серьезная проблема в условиях весьма низкого уровня взаимного доверия в сегодняшней России. Говоря конкретнее, речь идет о не слишком больших суммах — от ста тысяч до миллиона долларов. Большие можно без особого риска и с приличной доходностью вложить, допустим, в недвижимость, даже не будучи экспертом в этой области, а вот такие, «пятизначные» — только в банковские векселя и прочие низкодоходные инструменты. Вообще, можно предположить, что как только в России появится надежный способ вложить в чужое дело сто тысяч долларов под двадцать процентов годовых — владельцы адвокатских контор, рекламных агентств и компаний по монтажу кондиционеров выстроятся тут же в не слишком короткую очередь.
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР
В подавляющем большинстве случаев компании интересующего нас типа имеют двух фактических хозяев. Меньшая часть — одного. Исчезающе редко — трех и более. Формально совладельцами бизнеса могут быть еще какие-то лица: родственники основных хозяев и так далее, — но настоящих хозяев, контролирующих в компании все, — двое.
Любопытно, что чаще всего это отнюдь не друзья детства. Они познакомились уже на предпринимательской стезе, но нашли друг в друге отнюдь не только деловых партнеров. Я хочу сказать, что отношения между этими двумя людьми часто имеют для каждого из них самостоятельную ценность — отдельную от ценности их общего бизнеса, а то и превосходящую этот бизнес. Типологически, наверное, это аналогично отношениям между прошедшими горнило боевых действий сослуживцами.
Хозяева управляют своим бизнесом самостоятельно (а не с помощью наемного директора). О связанных с этим проблемах — проблемах перехода от героического менеджмента к регулярному — написаны тома, этим кормятся тысячи консультантов, и не станем лезть на их поле, тем более что существует масса интересных вещей, не попавших в сферу их интересов.
Так, например, характерно распределение ролей в компании между ее хозяевами. При общем высоком уровне неопределенности и дублирования функций обычно все-таки имеется некоторое разделение труда[1]: говоря по-простому, один из хозяев более погружен в технологические аспекты деятельности, тогда как другой — в маркетинговые. Можно предположить, что и сама их пара сформировалась благодаря этой взаимной дополнительности — дополнительности психологической предрасположенности к роду занятий.
Что за спиной у этих людей? Почти что в обязательном порядке — хотя бы один персональный скелет в шкафу. Когда-то компания занималась совсем другим бизнесом, и у нас был еще третий партнер, но этот бизнес стал загибаться, и нас посетила чудесная идея заняться автосигнализациями, а наш третий партнер хотел продолжать торговать компьютерами, и нам пришлось расстаться с ним и с несколькими ветеранами-компьютерщиками, но он хотел, уходя, забрать треть наших денег, а мы по-тихому перерегистрировались и не дали, потому что деньги шли от автосигнализаций, в которых он никак не участвовал, а наоборот даже — мешал работать своими скандалами. Это он нам должен быть благодарен, что мы полгода кормили его самого и его бездельников-программистов… Короче, он забрал два своих личных компьютера, и они все ушли — и с тех пор мы работаем спокойно, без скандалов. Такую или примерно такую историю могут рассказать в любой, по сути, компании…
Другие характерные действующие лица и исполнители. Во-первых, ветераны — сотрудники, работающие в компании с момента основания. Чаще всего это секретарши, технический персонал — люди не амбициозные, ориентированные, что называется, на привычку к месту и к начальнику. Амбициозные же сотрудники первого призыва давно покинули компанию с тем самым третьим совладельцем или же в ходе других пертурбаций на заре ее деятельности.
Еще один типичный персонаж — особо доверенное лицо. Обычно это наемный сотрудник, изредка — владелец символической доли капитала, что ничего не меняет по сути. Это наиболее продвинутый работник — он способен понять любой аспект деятельности компании и его допускают до всего, за исключением нескольких ключевых персональных контактов: здесь его, напротив, старательно «экранируют». Почему? Потому, что этот человек — первый кандидат на организацию самостоятельного аналогичного бизнеса. (Известно, что в России некапиталоемкий бизнес чаще всего размножается клонированием.) Тем не менее уровень доверия хозяев к этому человеку исключительно высок — и для него это доверие также является важной самостоятельной ценностью, настолько важной, что позволяет в течение длительного времени не замечать, что оклад не столь разительно, как статус, отличает его от коллег.
ЭХ, НАЛОГИ — ПЫЛЬ ДА ТУМАН…
Для тех немногих счастливцев, кто не сталкивался с прозой корпоративного налогообложения, скажу несколько слов о том, как наши герои платят подати.
Дабы не повторяться, сперва сошлюсь на статью Вадима Радаева «Российский бизнес на пути к легализации»[2], в которой дан очерк технологии занижения таможенных платежей. Я же поясню, как «оптимизируются» остальные существенные налоги: на прибыль, на добавленную стоимость и налоги на фонд оплаты труда, то есть на зарплату сотрудников.
Ключевым моментом здесь является пресловутая «обналичка» — перечисление безналичной выручки компании в какую-нибудь фирму-однодневку в обмен на не учитываемые бухгалтерией наличные деньги. Иногда источником «нала» является компания, получающая его естественным образом, — казино, предприятие розничной торговли и тому подобное. Однако чаще всего дензнаки попадают в зарегистрированную по утерянному паспорту фирмочку «Гамма-альфа» прямиком из банковского хранилища — согласно разнарядкам закупки сельхозпродукции у населения или еще по каким-то шедеврам банковской нормативной базы. Бенефициарами обналичивающего бизнеса обычно являются сами банковские работники высокого ранга — вплоть до самих владельцев банковских учреждений.
Формальным основанием для безналичного перечисления является фиктивный договор поставки этой самой однодневкой чего-то такого, что наша компания обычно продает своим клиентам либо использует в своем производстве. Тем самым с точки зрения бухгалтерской отчетности у компании возрастают затраты. Поскольку налогооблагаемая прибыль — это разница между доходом и затратами, ее с помощью указанной операции можно сделать сколь угодно малой, нулевой и даже отрицательной (то есть бухгалтерская отчетность компании показывает фиктивный убыток). Аналогично обстоит дело и с НДС — налогом на добавленную стоимость. В бюджет положено перечислять разницу между НДС, полученным от покупателей, и НДС, уплаченным поставщикам. Липовому поставщику-обналичнику деньги перечисляются по документам, в которых НДС указывается «в полный рост», — тем самым и эта разность стремится к нулю.
Остаются налоги, пропорциональные затратам компании на оплату труда. С ними также бороться не сложно. Поскольку компания теперь располагает значительным объемом неучтенной наличности, можно оплачивать труд штатных сотрудников «по-черному», проводя через официальную бухгалтерию лишь символические оклады в пятьсот-тысячу рублей.
Таким образом, компании — герои наших записок налогов почти не платят[3]. Вернее — могут почти не платить, но все же платят и даже не вполне символические суммы — обычно несколько процентов от оборота. Руководствуются же при этом неким неформальным чувством приличия, что ли — представлениями о том, как все поступают, как надо себя держать, чтоб не слишком высовываться. В общем, как и во времена Ивана III, налогообложение на Руси во многом носит договорно-традиционный характер.
Одним из следствий такового порядка вещей является вырождение бухгалтерского учета. Источник важнейшей управленческой информации в цивилизованном бизнесе, наш бухучет не имеет никакого отношения к реальному состоянию дел в компании. Избыточно-многочисленные по мировым меркам штаты наших бухгалтерий в поте лица занимаются фантомными, по сути, операциями и проводками — списанием в производство товарно-материальных ценностей, якобы закупленных у обналичивающей компании, например. Реальные же финансы часто контролирует специальный, облеченный особым доверием сотрудник, не состоящий в штате бухгалтерии, — эту «интимную» позицию, кстати говоря, часто занимает кто-то из родственников учредителей компании либо лицо, близкое к ним, что называется, с младых ногтей.
Нельзя не сказать и о том, что описанная ситуация имела место отнюдь не с самого начала. Когда-то давно предложения по дешевому (2-3% общей суммы) обналичиванию не были столь доступны, а для большинства новых бизнесов, обслуживавших по преимуществу клиентов с шальными деньгами, налоговые издержки вполне могли бы быть компенсированы ростом цен — ни оборот, ни прибыльность при этом заметно не упали бы[4]. Однако потом вступили в силу объективные законы группового человеческого поведения в условиях конкуренции: возникло хорошее предложение по обналичиванию, кто-то им воспользовался — пришлось этим же воспользоваться и конкурентам этого «кого-то». И постепенно весь сектор рынка принял новые правила, и не следовать им теперь — значит ничего не продать вовсе[5].
Тем самым, причиной повального перехода на наличный оборот было появление (полу)криминального института обналичивающих фирм, тесно связанного с банковской системой. То есть в каком-то смысле не бизнесмены развратили государство, а государственные структуры «развратили» бизнес. Развратили из рук вон низким качеством банковского надзора, убогой нормативной базой, вопиющим аморализмом принятых на госслужбу лиц, отсутствием воли относительно развития безналичных расчетов в стране.
Впрочем, в каком-то смысле, налицо элемент достаточно сознательной политики власти. Поясню, что я имею в виду.
Какой-нибудь отставной советский ОБХССник, поднаторевший в 1970-х на разоблачении «цеховиков», скажет, что вывести на чистую воду такую вот обналичивающую систему в принципе не сложно. Можно и доказать фальшивость всех фальшивых бумаг, и зацепить участников — если не главных, то уж ключевых во всяком случае, — можно довести все это до суда и победить в суде. Точно так же можно доказать несоответствие формальных доходов и расходов граждан[6]. Но есть одно «но»: это довольно трудоемкие и дорогостоящие операции, требующие участия большого количества специалистов, значительных транспортных и прочих накладных расходов. Иначе говоря, нельзя переловить всех, но всегда можно поймать кого-то конкретного, если надо. И все это знают. Всякий российский предприниматель понимает, что, как сказал Ходорковский еще в 1995 году в одном из своих интервью газете «КоммерсантЪ»: «в принципе, государство может с каждым из нас сделать все, что угодно».
Таким образом, перед нами не что иное, как принцип управления — принцип управления слабым государством через мягкий вариант террора. Большая часть активных граждан как бы взята в заложники — их не подвергают репрессиям, но могут подвергнуть в любой момент. Этот «любой момент» с какой-то мистической неизбежностью наступает всякий раз, когда уровень амбиций предпринимателя подымается над некоторой чертой, обозначенной для него чиновником, — причем не только амбиций политических, затрагивающих этих чиновников прямые интересы, но и амбиций деловых в чистом виде, — своим «классовым» чутьем российский чиновник понимает, что сильный национальный бизнес в гораздо меньшей степени станет считаться с его произволом, чем бизнес слабый, неконкурентный и зависимый. И тогда — прощайте взятки, прощай фиктивное трудоустройство родных чиновника на «сладкие» должности и, в конечном счете, прощай безделье при исполнении прямых обязанностей. Тем самым, можно сказать обобщенно, что недопущение полноценного развития российского бизнеса является витальной доминантой российской бюрократии. Ради этой цели она, в конечном счете, готова пойти на все.
Однако беда, скорее всего, случится лишь с немногими предпринимателями — статистическая масса выживет, и на этом всегда основывалось и основано сейчас наше чувство социальной защищенности. Именно благодаря этому наш бизнес выживает и даже, порой, развивается.