Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2003
Александр Николаевич Тарасов (р. 1958) — заведующий отделом ювенологии Центра новой социологии и изучения практической политики «Феникс», эксперт Информационно-исследовательского центра «Панорама». Специализируется: как социолог — на проблемах молодежи и меньшинств, как политолог — на конфликтологии и политическом радикализме, как культуровед — на проблемах «массовой культуры», СМИ и «конфликтах культур».
Вся левая сцена в современной России — вне зависимости от того, насколько научно и обоснованно зачисление тех или иных политических сил в категорию «левых», — распадается на две большие, примерно равные части: Коммунистическая партия Российской Федерации (КПРФ) и tuttiquanti.
КПРФ: псевдокомпартия
Самой крупной и самой известной силой левой сцены является, разумеется, КПРФ. Однако принадлежность этой партии именно к левым — дань традиции и названию; подавляющее большинство других левых, а также и независимые от власти политологи не склонны относить КПРФ к левым, более того, есть даже мнение, что КПРФ является скорее партией правой, традиционалистской и националистической, — и это мнение достаточно хорошо аргументировано.
Нет сомнения, что КРПФ, вопреки названию, вовсе не является коммунистической партией. По своим целям, установкам, идеологии, стратегии и тактике и даже по «социальному происхождению» КПРФ является партией, сочетающей социал-демократизм с популизмом и национализмом. Это — картина, не типичная для стран «первого мира», но широко распространенная в мире «третьем», например в Латинской Америке. Есть классические примеры такого рода партий — перонисты в Аргентине, апристы в Перу. И те, и другие не раз приходили к власти — и никаких революций не происходило, никто частную собственность не упразднял и социализм не учреждал.
Лидер КПРФ Геннадий Зюганов, являющийся формальным теоретиком партии, тоже не коммунист. В своих книгах Зюганов обильно ссылается на Библию и отцов церкви, русских религиозных философов начала XX века и на идеологов «новой правой» и неолиберализма — от Льва Гумилева и до Фрэнсиса Фукуямы, но (по крайней мере в текстах, написанных им самим) ни в коем случае не на Маркса и Ленина. Рядовые избиратели, голосующие за коммунистов, впрочем, книг Зюганова не читали, а во времена предвыборных кампаний КПРФ паразитирует на протестных настроениях и старается не напоминать избирателям, что, по Зюганову, «в России лимит революций исчерпан».
Избиратель является одной из самых серьезных проблем КПРФ. Основная масса электората КПРФ голосует за зюгановцев «по привычке» и имеет пенсионный возраст. За пределами этой группы КПРФ может рассчитывать на успех лишь в регионах «красного пояса», где подконтрольные КПРФ губернаторы и прочая местная власть мобилизуют во время предвыборных кампаний всю силу «административного ресурса». Более молодые избиратели, настроенные резко оппозиционно к нынешней власти, как показывает опыт последних лет, уже разочаровались в КПРФ — и либо (реже) голосуют за кого-нибудь другого, либо (чаще) не голосуют вовсе, перестав воспринимать выборы как что-то серьезное. Но даже и традиционный пенсионерский электорат КПРФ выступает в действительности не за коммунизм и социалистическую революцию, а за политику государственного патернализма по отношению к малообеспеченным слоям населения. Именно поэтому зюгановский избиратель дружно проголосовал за Путина на последних президентских выборах: в Путине он увидел человека, готового идти по пути госпатернализма.
На выборах КПРФ традиционно аккумулирует голоса трех разных категорий избирателей: во-первых, сторонников коммунистических и социалистических идей, голосующих «за название», во-вторых, тех, кто просто ностальгирует по СССР и жаждет стабильности «как при Брежневе», а в-третьих, прямо пострадавших от реформ, то есть собственно протестного электората. В сумме это всегда дает около четверти всех голосов. Но ситуация меняется. Сторонники коммунистических идей все больше сомневаются в «коммунистичности» самой КПРФ и — главное — в эффективности в России парламентских методов борьбы. Ностальгирующие потихоньку физически вымирают. Остается протестный электорат, но именно эти избиратели наиболее неустойчивы: уже были примеры того, как их голоса у КПРФ отбирали, например, Лебедь и Жириновский. Кроме того, протестный электорат — самый распыленный электорат: именно эти люди голосуют за различных радикалов (как левых, так и правых), а также против всех.
Внутри КПРФ проблем не меньше. Поскольку партийная дисциплина свята, КПРФ эти проблемы тщательно замалчивает, то есть не выносит сор из избы. Но проблемы никуда не делись. Первая — постоянное сокращение численности партии. Руководство КПРФ и сейчас еще иногда вспоминает о «500 тысячах членов». Этих 500 тысяч не было никогда, но были времена, когда в партии действительно состояло никак не меньше 200 тысяч. Сейчас едва ли есть 50. Поскольку КПРФ — это «партия пенсионеров», многие активисты за прошедшие 10 лет просто умерли. Другие «утратили связь с организацией» по причине более чем преклонного возраста. То есть, говоря по-простому, одни уже не ходят, а другие уже не соображают. Кто-кто из них еще числится в партийных списках, а кто-то уже нет.
Все попытки Зюганова навербовать в партию молодежь оказались малоудачными. Идеология КПРФ для молодежи непривлекательна. Разные комсомолы за последние 10 лет неизбежно откалывались от КПРФ, уходя влево и яростно критикуя Зюганова за «оппортунизм» и «ревизионизм». Последнее детище КПРФ — Союз коммунистической молодежи (СКМ, «сокомол») — производит достаточно жалкое впечатление. Присутствие его хоть сколько-то заметно лишь там, где КПРФ находится у власти и способна потому содержать «своих» комсомольцев на бюджетные деньги. Поэтому руководители отделений «сокомола» оказываются зачастую детьми местных КПРФовских функционеров, ориентированы они на бюрократический карьерный рост и совершенно не готовы к реальной оппозиционной деятельности. Если такие «комсомольские вожаки» попадают за рубеж и встречаются там с молодыми левыми активистами, обе стороны испытывают сильный культурный шок: «сокомольцы» приходят в смущение от «анархичности», «безответственности» и «мелкобуржуазного поведения» западной левой молодежи, а ту, в свою очередь, ужасает «буржуазный конформизм и бюрократизм» «сокомольцев».
При этом в КПРФ, как водится, обманывают сами себя. Рядовые «сокомольцы» (например, из Калуги или Уфы) в частном порядке могут рассказать вам, как к приезду какого-нибудь члена Президиума ЦК КПРФ «старшие товарищи» обеспечивают массовость «сокомольского» собрания. Схема одна: берется техникум, где директор и большинство преподавателей (пенсионного или предпенсионного возраста) — члены КПРФ, и учащихся в принудительном порядке загоняют на собрание пред светлые очи партийных начальников из Москвы. Кто не пойдет — не сдаст экзамены. В результате обе партийные стороны расстаются, довольные друг другом. Те же немногие, кто пришел в зюгановский комсомол по идейным соображениям, насмотревшись на такую практику, из КПРФ уходят — либо удаляются от политики вообще, либо создают свои микроскопические левые (левацкие) организации. Формально в СКМ состоит около 50 тысяч человек, но в подавляющем большинстве это — «мертвые души», никак в общественной жизни не участвующие. К тому же 30 тысяч из них — это организация, действующая в Краснодарском крае. Она создана на деньги губернатора, набор в организацию во многих учебных заведениях осуществлялся в принудительном порядке, под угрозой репрессий — и обслуживает эта организация исключительно интересы губернатора края, не подчиняясь решениям ЦК СКМ и даже отказываясь переводить в Москву членские взносы. Бессилие руководства СКМ видно уже из того факта, что оно вынуждено безропотно мириться с таким «сепаратизмом» краснодарской организации.
Быстрее всего приходят в упадок те организации КПРФ, где по традиции было много рабочих с промышленных предприятий. Поскольку финансово КПРФ на местах в значительной степени зависит от «красных директоров», в многочисленных конфликтах между рабочими и администрацией КПРФ неизменно принимает сторону администрации. Так «партия рабочего класса» успешно подрывает свои позиции именно в рабочем классе. Профсоюзные активисты с мест рассказывают, как и почему рабочие окончательно перестали поддерживать КПРФ. В Самарской области, например, один «красный директор» печатал на средства своего завода листовки в поддержку КПРФ — и лично, тайком, на собственном автомобиле отвозил их в соседний район. В то же время у себя на заводе он вел себя как самый крутой капиталист и пытался уничтожить профсоюз. В Ясногорске Тульской области, где рабочие захватывали машиностроительный завод, чтобы не допустить липового банкротства, местная КПРФовская власть — по требованию «красных директоров», и задумавших это банкротство, — развернула против рабочих настоящий полицейский террор. Вообще, там, где КПРФ оказывается у власти, но при этом не контролирует (как в Краснодарском крае) все и вся на 100%, партия Зюганова быстро и успешно лишается популярности у населения. Так, недолгий период нахождения у власти в Нижегородской области Геннадия Ходырева привел к тому, что на недавних выборах в областное собрание впервые не был избран ни один коммунист!
В самой КПРФ — вопреки официальным заверениям — нет единства. Режим секретности позволяет маскировать серьезные внутрипартийные противоречия (например, между существующим руководством и более радикальной группой, возглавляемой секретарем МГК КПРФ Александром Куваевым). Поэтому на поверхность выходят только те конфликты, которые связаны с финансовыми спорами в партии и которые поэтому невозможно скрыть. Дело в том, что одним из основных источников финансирования КПРФ является кремлевская администрация, то есть как раз те люди, которых КПРФ публично именует «антинародным режимом». Схема финансирования проста: часть денег, выделяемых предприятиям ВПК в качестве «оборонного заказа», направляется через ряд фондов в казну КПРФ. Крупнейшие публичные конфликты в руководстве КПРФ — со спикером Госдумы Геннадием Селезневым и с вице-спикером и исполнительным председателем Народно-патриотического союза России (НПСР) Геннадием Семигиным — хотя и камуфлировались под «идеологические», но в действительности были порождены тем, что в начале Селезнев, а затем Семигин попытались «оседлать» поток кремлевских денег и, таким образом, получить в КПРФ реальную власть. Нетрудно догадаться, что, имея столь мощный рычаг давления на КПРФ, Кремль может диктовать этой «оппозиционной» партии правила игры. Именно этим и объясняется самоустранение Зюганова от борьбы во втором туре выборов 1996 года.
На сегодняшний день КПРФ — это глубоко нереволюционная, типично парламентская партия, представляющая интересы (в первую очередь) той части советской номенклатуры, которая при дележе государственной собственности в 1990-е оказалась «оттерта от пирога». В экономическом отношении КПРФ зависит частично от Кремля, частично от бюджетных денег, частично от «красных директоров» (приблизительно в 40 регионах КПРФ является, по сути, исполнителем приказов «директорского лобби»). Она все более теряет свой традиционный электорат и становится все менее привлекательной для нетрадиционного, но протестного.
Попыток изменить правила игры, навязанные Кремлем, ожидать не приходится. Для таких попыток нужно иметь массовую базу, готовую к внепарламентским действиям, а такой базы у КПРФ нет. Нет у КПРФ и опыта внепарламентской борьбы, а также и кадров, готовых к такой борьбе. КПРФ переживает затяжной кризис и медленно, но неуклонно деградирует как политическая сила.
Tuttiquanti
За пределами КПРФ левая сцена России представлена следующими относительно немногочисленными отрядами: радикальные коммунисты, анархисты, троцкисты, «новые левые», радикальные экологисты («зеленые»), «антиглобалисты», «пролетаристы», «новая контркультура». Несколько особняком стоят национал-большевики, сочетающие определенный набор крайне левых идей с правыми, но на практике тяготеющие больше к левым организациям.
Самым несерьезным течением являются анархисты. Когда-то, во времена «перестройки», анархисты имели на территории России довольно крупные и мощные организации, выпускали массу периодических изданий (журнал «Община» долго считался лучшим неформальным журналом), вели активную пропаганду, вызывали интерес и уважение у молодежи. Все это в прошлом. Маленькие группки анархистов, действующие сегодня в России, носят опереточный характер, никому не страшны, и будущего у них нет.
Изредка выпускаемые анархистами издания поражают убогостью языка (зачастую русский литературный язык в них подменен панковским сленгом), декларативным тоном, узостью тем, инфантилизмом (что, впрочем, неудивительно, поскольку рассчитаны они в основном на подростков и зачастую такими же подростками делаются) и интеллектуальной скудостью. Это легко объяснить: та немногочисленная молодежь, которая приходит сегодня в анархистские группы, в основном состоит из панков (или так называемых припанкованных), обычно не блещущих интеллектом, плохо учащихся, умственно и эстетически неразвитых. Вдобавок ко всему молодежная анархосреда сильнейшим образом поражена пьянством и наркоманией.
Куда многочисленнее и активнее молодежные организации радикальных коммунистов - комсомолы. Правда, единого комсомола в России нет — в стране действует 12 разных комсомолов, часть из которых сотрудничает друг с другом, а часть — активно конфликтует. Первоначально комсомолы возникали как молодежные организации «взрослых» компартий. Так, Российский коммунистический союз молодежи (РКСМ) возник как молодежная организация КПРФ, а отколовшийся от него РКСМ(б), то есть Революционный коммунистический союз молодежи, — как молодежная организация Российской коммунистической рабочей партии (РКРП). Точно так же Авангард красной молодежи (АКМ) возник как молодежная организация «Трудовой России», но пользуется очень высоким уровнем автономии.
Но затем все перепуталось. РКСМ ушел от КПРФ в «свободное плаванье» (а недавно лидер РКСМ Игорь Маляров[1] совместно с внуком Брежнева Андреем заявил о создании ими «Партии новых коммунистов»), и его потрясла целая серия расколов (большинство ныне действующих комсомолов создано как раз «раскольниками», ушедшими из РКСМ). Создание КПРФ нового «карманного» комсомола (СКМ) еще более запутало картину. Дело в том, что во многих регионах СКМ создать не удалось, зато «враждебный» КПРФ «отколовшийся» РКСМ продолжает де-факто выступать как молодежное крыло КПРФ. Бывают еще более странные случаи, когда одни и те же люди входят и в СКМ, и в АКМ и комсомольские организации фактически балансируют между несколькими компартиями, поддерживая тех «старших товарищей», кого в настоящий момент поддерживать выгодней.
Кроме того, в последние года полтора наблюдается активное сближение АКМ с Национал-большевистской партией (НБП) — в первую очередь оперативное (сотрудничество при организации уличных акций), но также и идеологическое. Причем не АКМ оказывает идейное воздействие на НБП, а, наоборот, НБП успешно перековывает АКМовцев в духе национал-большевизма. В результате в сентябре-октябре 2003 года в отличие от предыдущих лет левые молодежные организации провели в Москве не один марш «Антикапитализм», а два отдельных. В первом участвовали НБП, АКМ и примкнувшие к ним мелкие сталинистские группы, а во втором — троцкисты, «антиглобалисты», «новые левые» и, как ни странно, СКМ (вообще КПРФ молчаливо поддержала второй марш, а не первый, несмотря на ее известный сталинизм). Формальным поводом для раскола явилась именно недостаточно интернационалистская позиция НБП и АКМ. Симптомы раскола (или хотя бы недовольства эволюцией организации) наблюдаются и внутри самого АКМ: АКМовская рок-группа «Эшелон» играла на мини-рок-концерте во время конкурирующего (интернационалистского) марша.
В социальном, культурном и интеллектуальном отношении существующие комсомолы очень неоднородны. Самый первый «призыв» в них (сегодня это — руководство) составляют еще функционеры советского комсомола — ВЛКСМ (в России и сегодня действует организация с таким названием во главе с Андреем Езерским, но она никого, кроме «вождей», не представляет и никакой поддержкой у молодежи не пользуется). «Второй призыв» — это, как правило, дети руководителей местных парторганизаций КПРФ (РКРП и т.д.). Так же, как и «первый призыв», они нацелены на карьерный рост и более всего хотят, чтобы их заметили во «взрослой» организации и взяли «наверх». «Третий призыв» — дети из семей, сильно пострадавших от неолиберальных реформ. Как правило, их родители сами придерживаются левых взглядов — и дети из этих семей, вполне естественно, идут бороться с капитализмом в ряды разных комсомолов. Чаще всего это молодежь из семей научных работников, ИТР и квалифицированных рабочих, хотя бывают и исключения.
Российские комсомолы известны бесконечными склоками, скандалами, расколами, взаимными обвинениями и разоблачениями. РКСМ и РКСМ(б), а также отколовшаяся от них Российская маоистская партия (РМП) печально прославились пьянством. Одной из особенностей комсомолов является большое количество доморощенных «теоретиков», претендующих на «новое слово» в марксизме. При этом общий теоретический уровень комсомольцев невысок, хотя в целом, конечно, он выше, чем у анархистов.
Одной из причин, почему сегодня молодые приходят в такие комсомолы, является ненависть к капитализму и стремление прибиться к какой-либо крупной организации, против капитализма выступающей. Если ближайшей такой организацией оказывается КПРФ — молодой человек вступает в СКМ, если РКРП — в РКСМ(б), и так далее. Как правило, спустя несколько лет молодые люди, пришедшие в такой «партийный» комсомол, разочаровываются в «старших товарищах» как в «фальшивых врагах капитализма» — и уходят в другие, «более революционные» комсомолы, либо создают свои собственные (как РМП), либо вообще уходят из политики.
Что касается «взрослых» мелких компартий, то деятельность их менее заметна, особой активности они не проявляют и страдают теми же кадровыми и «возрастными» болезнями, что и КПРФ. Сегодня в России насчитывается 18 мелких компартий. Из них самой крупной является РКРП — Российская партия коммунистов (РКРП-РПК), число членов которой колеблется, по разным оценкам, от 10 до 12 тысяч человек. Это — партия ортодоксального «советского марксизма-ленинизма» с откровенным уклоном в сталинизм (особенно этим страдает наиболее крупное крыло партии — собственно РКРП; до 2002 года РКРП и РПК действовали как самостоятельные партии). Несмотря на показной радикализм, РКРП-РПК ориентируется на пример КПРФ, то есть старается стать «официальной» оппозиционной парламентской партией. В некоторых регионах России (в частности, в Тюменской и Кемеровской областях) есть районы, где РКРП-РПК фактически играет ту же роль, какую в остальной стране играет КПРФ. В теоретическом плане единственными серьезными отличиями РКРП-РПК от КПРФ являются неприятие социал-демократической ориентации, а также установка на восстановление парламентским путем советской власти и государственной собственности на средства производства (при этом, как ни парадоксально, РКРП-РПК является организацией менее сталинистской, чем КПРФ, поскольку считает, что при Сталине подлинная власть Советов в СССР была ликвидирована).
Из остальных мелких компартий политическую активность проявляют только возглавляемая Виктором Анпиловым «Трудовая Россия» да — в очень незначительной степени — две ортодоксально-сталинистские партии с почти одинаковыми названиями: Всесоюзная коммунистическая партия большевиков (ВКПБ, лидер — Нина Андреева) и Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков) (ВКП(б), лидер — Александр Лапин). Кроме того, в Петербурге активно действует Региональная партия коммунистов (РПК, РегПК), отколовшаяся от РКРП-РПК в момент их слияния. РегПК придерживается последовательно антисталинистских и интернационалистских позиций и надеется выработать идеологию, совмещающую большевизм с достижениями западной левой мысли второй половины XX века. В связи с этим РегПК активно участвует в «антиглобалистском» движении, смело взаимодействуя с троцкистами и даже с национал-большевиками.
Остальные мелкие компартии являются, по сути, небольшими политическими сектами и никакого общественного или идеологического влияния не имеют.
Куда меньшей численностью обладают сегодня в России троцкистские организации. Большинство троцкистских групп, возникших в стране в конце 1980-х — начале 1990-х, распалось. Микроскопические секточки, состоящие из 2-3 человек, можно не принимать во внимание. Фактически в России действуют всего две троцкистские организации: Революционная рабочая партия (РРП) и «Социалистическое сопротивление» (именовавшееся до недавнего времени Комитетом за рабочий Интернационал (КРИ), почему членов этой организации до сих пор зовут «кришниками»). Причем РРП по всей России насчитывает 60 человек, недавно раскололась на две фракции и потому ни на какие самостоятельные действия не способна. Все, что РРП делает, — это поддерживает свой сайт в Интернете и периодически участвует в разных общелевых митингах и демонстрациях.
Другое дело — «Социалистическое сопротивление». Это быстро растущая троцкистская организация, привлекательная для молодежи, довольно успешно проводящая акции в разных городах (например, в Воронеже — кампанию против «Макдоналдса»). Особенно эта группа привлекательна для студенческой молодежи (преимущественно гуманитариев), и чем дальше, тем увереннее «Социалистическое сопротивление» формирует свой облик молодежной группы, достаточно интеллектуальной и тесно связанной с европейскими образованными левыми.
Традиционно троцкисты имеют репутацию догматиков и сектантов. «Социалистическое сопротивление» — как раз удивительно (для троцкистов) не догматичная и малосектантски настроенная организация. Она активно взаимодействует с другими левыми молодежными организациями (даже с заклятыми врагами троцкистов — со сталинистами, и даже не с марксистами, а с анархистами), является ведущей силой в общелевом антифашистском молодежном объединении ЛАС («Левое антифашистское сопротивление») и сотрудничает с Партией труда России и движением «Альтернативы» в рамках «антиглобалистского» проекта «Мир — не товар». И хотя в организацию приходит молодежь из разных слоев общества, подавляющее большинство — это студенты, преимущественно из интеллигентских семей.
Довольно популярны у молодежи радикальные экологисты («зеленые»). «Зеленые» радикалы в России группируются в основном вокруг Социально-экологического союза и российских ответвлений «Гринпис» и «Хранителей Радуги». Причем «Хранителей» можно смело назвать анархо-экологистской организацией, то есть самой левой из перечисленных.
Радикальные экологисты отличаются от других течений левой молодежи повышенной «текучестью кадров». К «зеленым» часто приходят старшеклассники, в голове у которых — идейная каша и которыми движет единственное (вполне понятное и естественное) желание: как-то остановить или хотя бы ограничить тот произвол, который творится в природоохранительной области, то есть остановить разорение и разворовывание чиновниками и бизнесменами заказников и заповедников, варварскую вырубку леса, незаконную охоту, захват земель и тому подобное. Многие из этих новобранцев, надо признать, люди искренние, но не очень грамотные и очень наивные. Часто их взгляды нельзя назвать левыми. Но столкнувшись с повальной коррупцией на местах, с защитой властями явных нарушений природоохранного законодательства, с нежеланием бизнесменов соблюдать санитарные нормы и с демонстративным нанесением ими ущерба здоровью сограждан ради прибылей, с полицейским произволом и преследованиями, наконец, эти молодые люди становятся убежденными врагами капитализма.
Часто они настолько левеют, что уходят из экологистских организаций — например, в анархисты. То есть группы радикальных «зеленых» выступают зачастую как «школы политической борьбы» для молодежи. Поэтому реальный масштаб их воздействия на молодежную среду куда больше их формальной численности. Например, у «Хранителей Радуги» нет фиксированного членства, организация имеет лишь 2-3 десятка функционеров, но по «хранительским» правилам членом организации может называть себя каждый, кто принимал участие хотя бы в одной крупной акции «Хранителей Радуги». В ежегодных лагерях протеста «Хранителей» участвует до тысячи человек (а бывает, что за лето организуется 2 или даже 3 лагеря). А всего через акции «Хранителей Радуги» прошло 5-6 тысяч человек.
Еще одним течением молодежной левой являются «новые левые». Своего расцвета это течение достигло в середине 1990-х годов, но с тех пор переживает спад. Из крупных организаций «новых левых» в России сохранилась только «Студенческая защита», но и она все больше превращается из левой политической молодежной организации в обычный альтернативный официальным студенческий профсоюз. Кроме того, членство в «Студенческой защите», естественно, ограничивается периодом учебы в вузе (в крайнем случае — в аспирантуре), то есть в организации наблюдается большая «текучесть кадров».
Однако через «Студенческую защиту» с середины 1990-х прошло несколько десятков тысяч человек — и в большинстве своем эти молодые люди получили определенный опыт антикапиталистической и антиправительственной политической деятельности, многие из них во время своего пребывания в «Студенческой защите» вступили в левые молодежные организации и занимают там сегодня различные посты.
Интеллектуальный уровень «Студенческой защиты» традиционно высок, однако от середины 1990-х годов членская база «Студенческой защиты» отличается тем, что ранее в организации состояли в основном «технари» и гуманитарии, а теперь самые крупные группы действуют преимущественно на естественнонаучных факультетах (то есть у биологов, химиков, физиков). В подавляющем большинстве — это дети из семей научных работников и преподавателей вузов и школ.
Еще одним направлением являются быстро входящие в моду «антиглобалисты». Термин этот некорректен: сами «антиглобалисты» на Западе им не пользуются, именуя себя «новым антикапиталистическим движением», «новым антикорпоративным движением» или — чаще всего — «движением за глобальную демократизацию» (ДГД). Фактически ДГД выступает не против глобализации, а против такого варианта глобализации, который ТНК навязывают всему миру. В России «антиглобалисты» предпочитают в последнее время называть себя «альтерглобалистами».
В России ДГД делает лишь первые шаги, но исключительно быстро набирает популярность среди молодежи. Все три группы ДГД — и «АТТАК-Россия», и «Мир — не товар», и «АТТАК-Москва» — хотя и основаны профессорами, состоят в основном из молодежи (преимущественно студентов и аспирантов). В рамках ДГД сотрудничают и анархисты, и троцкисты, и комсомольцы, и радикальные «зеленые», и даже молодые социалисты и социал-демократы. В ДГД участвуют также некоторые альтернативные профсоюзы.
Малозаметны сегодня «пролетаристы». «Пролетаризм» — это специфическое постсоветское явление, порожденное собственно средой образованных и интеллектуально развитых промышленных рабочих и соединяющее на основе принятия тезиса о классовом превосходстве пролетариата над остальными классами отдельные положения классического марксизма с отдельными положениями троцкизма и анархо-синдикализма. Ближайшими аналогами «пролетаризма» можно считать французский «увриеризм» и итало-германский «операизм» 1960-1970-х годов.
В период перестройки «пролетаристы» были очень активны, и крупнейшая из «пролетаристских» организаций — Общественно-политическое объединение «Рабочий» (ОПОРа) — насчитывала 2500 человек. В настоящее время из «пролетаристских» организаций уцелела только ОПОРа, численность ее сократилась до нескольких десятков человек, никакой активности, за исключением Перми, ОПОРа не проявляет.
Наконец, существует еще одно левое молодежное течение, условно именуемое «новой контркультурой». Течение состоит из небольших групп молодежи, действующих де-факто в полуподполье или вообще в подполье. Они не стремятся привлекать к себе внимание, поскольку, судя по всему, считают путинский режим полуфашистским (или даже полностью фашистским). Они не относятся ни к одному из известных левых течений, существующих в западных странах. Явление представлено в основном кружками молодежи, группирующимися вокруг ряда печатных изданий (в основном журналов) и ряда рок- и рэп-групп.
Суммарно численность всех левых групп и организаций, не входящих в КПРФ, приблизительно равна численности блока самой КПРФ. Но в силу крайней раздробленности и идейной разобщенности эти группы не способны, конечно, составить конкуренцию КПРФ на уровне «серьезной» политики.
Однако если КПРФ и другие наследники КПСС (мелкие компартии) переживают кризис и в целом непривлекательны для молодежи, то как раз альтернативные традиционному «советскому» крылу левые организации — ДГД, радикальные экологисты, некоторые троцкисты, «новая контркультура» — находятся на подъеме и активно пополняются интеллектуально развитой молодежью.
Нельзя сказать, что в России есть левая сцена, подобная той, что существует в западноевропейских странах. Однако ситуация, очевидно, развивается — хотя и очень медленно — именно в этом направлении.