Дебаты об экономике
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2003
Я не экономист. Я архитектор.
Но я знаю политическую
экономию лучше экономистов.
Л. Вальрас (Запись на клочке бумаги,
найденная в его личном архиве)
В предыдущем номере “НЗ” мы предупреждали наших читателей о том, что журнал выбрал непростой маршрут. Крутые повороты этого маршрута еще не закончились. Сегодня мы предоставляем вам новую тему для дебатов. Теперь не только о политике и культуре. Неприкосновенный запас пополнился — экономикой.
С этого номера мы начинаем публиковать материалы, посвященные очень разным вопросам и связанным по существу лишь одной “нитью” — экономическими отношениями, лежащими в их основе.
Зачем же, ну зачем, спросите вы, об этом писать? Неужели вам мало той экономики, которая хмуро поглядывает на вас на улице, сонно и уныло звучит из уст чиновников, льстиво заигрывает рекламой с экранов телевизоров, газет, Интернет-сайтов? Неужели вам этого мало?
Ни в коей мере. Более того, мы уверены, что будет весьма непросто найти человека, заявившего бы о своей влюбленности в эту науку и говорившего о ней часами с тем упоением, с которым истинный меломан готов обсуждать новые оттенки звучания любимого произведения в исполнении мастера. Экономика — это повседневность, и оттого к ней сложно испытывать яркие чувства. Но в то же время это — жизнь, возможно, даже в большей мере, чем какая-либо иная деятельность человека в обществе.
Давайте на минуту задумаемся над тем, а что же такое, собственно, экономика. Открыв любой учебник, можно прочитать, что это наука, изучающая отношения людей в условиях неограниченности потребностей и крайней, подчеркнем это особо, крайней ограниченности ресурсов для их реализации. Абстрактно? Общо? Отнюдь.
До тех пор, пока человек будет неиссякаемым источником потребностей и желаний, пока перед ним будет стоять проблема выбора, столь чуждая и неприятная многим нашим согражданам, экономические отношения будут неотъемлемой частью нашей жизни. Но если смерть и налоги — скорее неприятные неизбежности существования, то экономика в целом вполне может доставлять удовлетворение хотя бы как объект наблюдения и исследования, ибо возможности хранит в себе неисчерпаемые, а как утверждают некоторые знающие люди, всякий человек в душе зевака.
Безграничные возможности заключаются, в частности, в том, что главенствующая парадигма в экономике отнюдь не столь сильна, как в других науках. Одновременно существует несколько достаточно значимых течений, которые по-своему и иногда весьма своеобразно понимают и трактуют происходящие явления. Этому обстоятельству можно было бы не уделять столь пристального внимания, если бы не та нормативная роль, которую экономическая наука играет в принятии решений.
Например, неоклассическая концепция экономической науки (преподаваемая студентам большинства экономических факультетов в мире) основывается на том, что все экономические агенты действуют рационально, максимизируют свою целевую функцию (прибыли — для фирм, полезности — для индивидов) и независимо друг от друга на основе полной и относящейся к делу информации. В основе этого идеального мира лежат предпосылки о существовании и достижимости экономического равновесия, которые основывается на том, что цены (товаров и любых экономических ресурсов) обладают способностью мгновенно изменяться под воздействием внешних факторов и возвращать систему в равновесное состояние. Вполне закономерно, что одна из основных рекомендаций неоклассической школы заключается в невмешательстве в экономические механизмы установления равновесия, поскольку оно обеспечивает Парето-оптимальное распределение благ.
В соответствии же с кейнсианской доктриной, современная рыночная экономика сама по себе не обеспечивает полное использование ресурсов и цены не являются абсолютно гибкими, следовательно, в течение достаточно длительного периода времени в экономике может быть зафиксировано состояние неравновесия.
Монетаризм в свою очередь представляет собой альтернативную кейнсианству экономическую теорию, согласно которой валовый внутренний продукт и уровень цен зависят от денежной массы.
Несложно представить, в каких границах могут разниться рекомендации экономистов, а вслед за ними и государственная политика, при различных “режимах” экономической мысли. А в ситуации, когда, по сути, не до конца ясны характеристики исследуемого ей объекта, на экономику стоит обратить особое внимание.
Для нас экономика представляет интерес как естественный элемент общественных отношений, стоящий в одном ряду с политикой и культурой. Экономика очень тесно переплетается с другими сферами научной деятельности, вызывая зачастую естественное недовольство их законных представителей. Однако бесцеремонность нашей новой подопечной на этом только начинается. Давайте на одно мгновение задумаемся, как предлагает нам один из авторов этого номера, над тем, как часто в разговоре мы употребляем слова “эффективно”, “оптимально”, “рационально”. Откуда они взялись? Из теории оптимальных решений? Математики? Возможно. Но вот только подобную известность эти направления получили, восполняя потребность экономистов в формальном аппарате для исследования поведения экономических агентов в различных условиях окружающей среды (или, как еще говорят, природы).
Страсть экономики к формализации не знает границ. Она стремится распространить свое влияние на совсем уж не свойственные для себя области общественных отношений: социологию, психологию, политологию, право и другие, искренне полагая, что формальный аналитический аппарат способен переварить любую проблему, с которой сталкивается человек, ведь он существо рациональное. В результате предпринимаются попытки объяснить вопросы, ранее вообще не попадавшие в сферу внимания экономического анализа, такие как, например, самоубийства. Это явление получило название “экономический империализм”. Проблема заключается лишь в том, что, собственно, сами границы экономического анализа далеко не всегда определены. Воистину ожесточенные споры среди ученых вызывает сама методология экономической науки.
Публикуя в рубрике “Либеральной наследие” главу из фундаментального труда Тони Лосона “Экономика и действительность”, посвященную проблемам демаркации экономической науки и основам ее методологии, мы, возможно, рискуем повергнуть в недоумение тех читателей, которым никогда не приходилось сталкиваться с вопросами философии науки — хотя, прочитав сперва тексты первого тематического блока, вы вряд ли сочтете статью Лосона излишне абстрактной или эзотерической. Тем не менее, нам показалось бы непоследовательным не начинать дебаты об экономике в “НЗ” с основательного обсуждения того, что может и чего не может экономическая наука. Так или иначе, этот вопрос в той или иной форме будет звучать из номера в номер.
И, наконец, появление в нашем журнале нового колумниста — поэта, политика и экономиста в одном лице — указывает на то, какой бы мы хотели видеть эту новую составляющую нашего издания: доступной для неспециалистов и вписанной как в культурный, так и в политический контекст. Удастся ли нам, решать вам. [НЗ]