Как и было обещано в № 1(15) в редакционной заметке к подборке статей о проблемах национальной идентификации в Европе и Азии,
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2001
Как и было обещано в № 1(15) в редакционной заметке к подборке статей о проблемах национальной идентификации в Европе и Азии, сегодня “Неприкосновенный запас” вновь возвращается к этой теме и на этот раз рассматривает ее на российском материале.
Кажется, специфика российской национальной самоидентификации связана с ее негативным характером — попытками самоописания через то, чем мы не являемся. Другие попытки — попытки “позитивного” описания — слишком часто балансируют на грани, за которой начинаются разговоры об “особом пути”, и еще чаще сваливаются за эту грань, превращаясь в агрессивное отрицание того, что находится вовне. Круг таким образом замыкается.
Об этом и пишет в своей статье Борис Дубин, обращая внимание на роль Запада как того “чужого”, через противопоставление которому во многом формируется российская идентичность. Речь здесь идет не об агрессии, не об активном неприятии “забугорного”, а о неумении определить себя без ссылки на Запад, об обостренном, зачастую противоречащем самое себе чувстве зависимости от смутных внешних сил. Национальная мобилизация в современной России оказывается полностью зависимой от конструируемых образов-жупелов.
Именно поэтому — и вопреки многим расхожим представлениям — национализм в сегодняшней России слаб и бесперспективен. Идеологии “особого пути” так или иначе развиваются параллельно c мессианской религиозностью, но Николай Митрохин показывает бесперспективность этноконфессионального национализма в России. Ричард Вортман, однако, находит способ говорить о русской нации, избегая и “описания от противного”, и разговоров об “особом пути”. Русская нация существовала как самодостаточная сущность и по мере распада старой, династической модели подданства, по мере возникновения современной государственности она все больше эмансипировалась от личности монарха, обретала самостоятельность — а за ней следовала и неизбежная претензия на суверенитет. В этой ситуации власть, по сути, оказалась все тем же “чужим”, нация мобилизовывалась именно на отрицание, на борьбу с теряющим легитимность монархом. Попытки разрешить этот конфликт за счет отождествления нации с харизматической личностью монарха уже не приносили плода, нация искала максимального самовыражения в революции — точно также, как и элитарный философский интерес к исламской духовности, о котором пишет Игорь Алексеев, не мог излечить болезни вечного сопоставления с Западом.
“Неприкосновенный запас” и впредь рассчитывает обращаться к этой тематике. [HЗ]