Хаотические заметки на полях чужой статьи
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2001
Александр Даниэль
Измена идеалам или подмена понятий?
Хаотические заметки на полях чужой статьи
Не знаю, кому как, а мне, человеку, выросшему на диссидентских полемиках 1960 1980-х гг., было чрезвычайно интересно читать статью Юрия Ярым-Агаева Подмена . Отсылка к тем баснословным годам присутствует не только в тематике текста, не только в многочисленных авторских ссылках на свой и чужой диссидентский опыт, не только в строе мысли и аргументации. Само появление этой статьи в сегодняшней России, в электронной почте сразу нескольких бывших активистов советского движения за права человека и нынешних функционеров правозащитных организаций слегка отдает старым добрым самиздатом. Что еще раз подтверждает сходную природу Самиздата (с большой буквы) и Интернета (опять же с большой). Почти непреодолим соблазн забыть о содержании статьи и порассуждать, например, о том, не связана ли была виртуальность Самиздата с тем, что независимость его содержания обеспечивалась приватностью его бытования: от человека к человеку. Пишущая машинка моя, бумага тоже моя и приятель, которому я дал прочесть перепечатанный мною криминальный текст, тоже мой. Отстаньте, господа чекисты: это просто специфическая форма эпистолярного жанра1. Кстати, в подзаголовке статья Ярым-Агаева определяется как открытое письмо основной жанр правозащитных текстов 1960 1980-х гг.
Но еще в советские времена самиздат, несмотря на внешние черты приватности, обрел огромный общественный смысл как альтернатива государственной монополии на распространение печатной продукции. Именно осознание самиздата как независимого социально-культурного института породило наметившуюся в середине 1960-х тенденцию писать это слово с большой буквы. А превращение самиздатской машинописи в тамиздатскую публикацию, в текст, отпечатанный типографским способом за рубежом, окончательно вывело его из приватной сферы в общественную.
Открытое письмо Ярым-Агаева, превратившись в журнальную статью (кстати, учитывая нынешнее место жительства автора, можно в каком-то смысле рассматривать ее появление в Неприкосновенный запас именно как зарубежную публикацию ), определенно перестает быть частным делом автора письма и его адресатов и требует отношения к себе как к общественной акции.
Правду сказать, мне было довольно просто определить собственное отношение к содержанию и основным концепциям этой статьи. А вот выбрать надлежащую тональность оказалось совсем не легким делом.
В самом деле, автор Подмены уважаемый и заслуженный активист правозащитного движения 1970-х гг., член настоящей Московской Хельсинкской группы и мой добрый знакомый. Впрочем, я не хотел бы примазываться к диссидентской славе оппонента и потому спешу оговориться: мы с Юрой Ярым-Агаевым пересекались отнюдь не на диссидентских тропах. Я познакомился с ним году примерно в 1979-м на поприще, знакомом многим интеллигентам той эпохи и совмещавшем благородное дело частного предпринимательства с не менее благородным трудом на ниве народного образования окучивании абитуриентов, поступавших в московские вузы, или попросту репетиторстве. Для меня это был традиционный летний приработок, для него, как и для многих диссидентов, отлученных от своей профессии, едва ли не единственный способ заработка. Впрочем, постфактум можно сказать, что диссидентская и правозащитная сюжетика в нашей славной бригаде репетиторов была представлена не одним Юрой. Организатор и вдохновитель всех наших репетиторских побед Костя Завойский стал впоследствии одним из ведущих корреспондентов правозащитной газеты Александра Подрабинека Экспресс-хроника , а автор этих строк занялся по мере сил исследованиями истории советского диссента в обществе Мемориал (как сказал бы, наверное, сегодня Ярым-Агаев, принялся делать карьеру на чужих страданиях). А в смежной команде, в отличие от нас приобщавшей молодежь не к физике и математике, а к гуманитарному знанию, бодро трудились такие люди, как ведущий редактор самиздатского исторического сборника и будущий политзаключенный Арсений Рогинский и бабушка русского правозащитного движения Лариса Богораз 2.
Хотелось бы, чтобы читатель понял: легкомысленные интонации последнего пассажа это вовсе не попытка поерничать над жизнью и поступками искренне мною уважаемых и в самом деле мужественных и честных людей. Их биографии полны трагических эпизодов; и лично мне судьба тех, кто, как Ярым-Агаев, оказался в эмиграции и не сумел вернуться в Россию, кажется куда более трагичной, чем бедствия тех, кто остался и попал в лагеря. Просто, сколько я помню себя, в диссидентской среде (разумеется, в той диссидентской среде, которую я знаю, у каждого своя диссидентская среда) не принято было всерьез относиться ни к самим себе, ни к собственному героизму . Поэтому я испытал удивление, почти шок, когда Юрий Ярым-Агаев, которого я помню как умного и ироничного человека, вдруг заговорил языком провозглашений и обличений.
Впрочем каждый человек заслуживает того, чтобы с ним полемизировали на том языке, который он выбрал, так что в дальнейшем я постараюсь придерживаться сугубой серьезности и, если понадобится, торжественности стиля. Да и в самом деле до шуток ли? В статье Подмена речь идет о грандиозном заговоре левого истеблишмента Запада не против России даже, а против будущего всего человечества. Ведь если бы не этот самый левый истеблишмент и порожденная им западная правозащитная бюрократия , то человечество давно покончило бы не только с коммунизмом, но и с социализмом 3.
Беда в том, что полемика с Ярым-Агаевым невозможна. В своем страстном и пространном памфлете, он ни разу (!) не привел ни одного имени4, не назвал ни одной общественной организации5, не сослался ни на один конкретный факт. А обвинения против неназванных врагов выдвинуты более чем серьезные. Не в подмене , нет подмена лишь средство достижения цели, а в предательстве идеалов. Поэтому и я вынужден полемизировать не с фактами, а с ходом мысли.
Для этого за ходом мысли надо проследить.
Что нового и интересного сообщил нам автор статьи Подмена ? Какой видится ему картина мира, в котором жили и действовали российские диссиденты?
Прежде всего, этот мир располагается не в России. Юрий Ярым-Агаев прямо и честно об этом заявляет, ставя, правда, определенную временную веху: центр движения реально перемещается за границу в начале 1980-х, т.е. тогда же, когда за границу переместился сам автор. Данная исходная позиция более чем естественна, и поэтому, независимо от нашего согласия или несогласия с тезисом, что все живое и прогрессивное в СССР к этому моменту сидело в лагерях, я готов принять как данность: в рамках данного текста понятия диссидент и эмигрант третьей волны синонимы. Но диссидентские представления и ценности вырабатывались не за рубежом, а в отечестве, на чем настаивает сам автор, и правильно делает: именно в данном обстоятельстве нравственная легитимация этих идеалов и ценностей.
Каковы же были, согласно Ярым-Агаеву, цели и чаяния советских диссидентов, сообщества, в котором он сам, видит Бог, играл в свое время далеко не последнюю роль? Как и когда совершилась подмена идеалов, кто ее совершил и зачем?
Значит, так.
В последние десятилетия существования советской власти население разделилось на две категории: большинство конформисты и приспособленцы, и меньшинство диссиденты и сочувствующие оным . Несмотря на это неравенство сил, советская власть почему-то обречена, а диссиденты самой судьбой предназначены прийти ей на смену. Понимая это, правящая элита готовит многоступенчатые планы отступления, смысл которых в том, чтобы в ходе неизбежного крушения коммунизма не допустить к власти диссидентов, точнее, ту небольшую группу среди диссидентов, которая в силу своих высоких моральных качеств и исключительного интеллектуального и творческого таланта на самом деле способна и достойна повести за собой Россию после падения коммунизма . Политбюро ЦК КПСС и КГБ СССР помогают в этом западные международные правозащитные организации ( западная правозащитная бюрократия , она же ЗПБ ) и продавшиеся им (controllable) диссиденты-эмигранты. Им противостоит Центр за демократию, организованный и возглавленный автором статьи6, а также президент США Рональд Рейган. В ужасе от того, что их план рушится, заговорщики пытаются скомпрометировать хороших парней из CFD и организуют публикацию не где-нибудь, а в самом журнале Nation (есть в США такой журнальчик, в самом деле весьма левый!), который называет Ярым-Агаева и его друзей агентами ЦРУ. В этой клевете участвуют (в каком именно качестве непонятно, да и не важно: эта публика на все способна) ЗПБ и controllable . Обвинения против CFD подхватываются советской прессой7, и все это каким-то образом помогает КГБ создать на родине автора новое конформистское и удобное правозащитное сообщество, или РПБ агентуру ЗПБ в новой России. Да, еще верхушка российской интеллигенции, боявшаяся при сильной встряске потерять свои привилегии , естественно, сочувствовала левым и конформистам.
Тех же, кто остался верен принципам морального сопротивления ( не лги, не предавай, не отступайся от своих друзей ), тех наиболее опытных и способных участников диссидентского движения, которые могли сыграть решающую роль в новой России, все это время мягко и ненавязчиво оттесняли от активной деятельности, лишали их заслуженного признания, отлучали от фондов, преследовали клеветой.
Читатель, слава Богу, имеет возможность сравнить мой пересказ с текстом статьи и самостоятельно решить, сильно ли я утрирую и адекватно ли пересказал ход мысли Ярым-Агаева.
Во всяком случае, полемика вокруг фактов здесь неуместна: автор видит события так, как он их видит, и даже если кто-то даст честное слово, что все было не совсем так или совсем не так, попросту не поверит (или найдет соответствующее объяснение, укладывающееся в его схему). Ну какой смысл доказывать ему, что, например, Владимир Дремлюга был-таки приглашен Гавелом в Прагу, а не поехал просто потому, что приглашение пришло слишком поздно. Кстати, по этой же причине в Прагу не поехал и Павел Литвинов, которого Ярым-Агаев вряд ли причисляет к числу тех, кто в нью-йоркских левых кругах слыл крайним консерватором скорее ведь наоборот, не так ли, Юрий Николаевич?8 Можно назвать по именам тех советских диссидентов, кто в 1988 попал на встречу западных правозащитников с советскими коллегами и получил там слово только благодаря твердой позиции делегатов Международной Хельсинкской федерации: но ведь мне на это будет отвечено, что те, кого западные хельсинкцы со скандалом пробивали на встречу, это и есть отступники, создавшие фальшивую Хельсинкскую группу в Москве9.
Есть у Ярым-Агаева и другие неточности, передержки и прямые ошибки. Но дело не в этом. Он сам несколько раз повторяет, что сознательно не называет имена. Он даже предлагает читателю самому определить, кто именно принадлежит к этой группе т.е. к РПБ . Занятие для читателя, безусловно, придумано увлекательное; но я согласен с автором в том, что гораздо важнее предложить ему общую картину событий.
Что ж, картина предложена. И, как говорил Зощенко, что же мы видим на этой интересной картинке?
Мы видим, надо сознаться, достаточно стройную схему. Мелкие сбои не в счет: их можно списать на торопливость пера и на искреннюю, не сомневаюсь в этом, горячность автора. А коль скоро модель предложена, следует прежде всего разобраться в исходной аксиоматике этой модели.
При этом я сознательно оставляю в стороне авторское видение нынешнего состояния российского правозащитного сообщества, его проблем, его болевых точек. Я не собираюсь утверждать, что таких проблем вовсе нет. Они конечно же есть, и какие-то из них восприняты не скажу объяснены автором Подмены достаточно чутко. Например, явление, которое одна моя американская знакомая (по классификации Ярым-Агаева типичный представитель ЗПБ) называет Human rights business ; перевода, полагаю, не требуется. Но в современной проблематике я не могу считать себя специалистом и поэтому не берусь судить, насколько это явление укоренено в современном российском правозащитном сообществе (можно, я все же не стану употреблять термин РПБ ?), определять виновных и прописывать рецепты. Ограничусь лишь тем, что является предметом моих профессиональных интересов диссидентской активностью советской эпохи до начала перестройки.
Основной постулат Ярым-Агаева касается смысла и назначения этой активности. С его точки зрения, у диссидентского движения были две основные цели: ниспровергнуть коммунизм и принять на себя бразды правления (или, точнее, подготовить условия для того, чтобы оные бразды попали в руки диссидентов будущих поколений).
Что ж, я знал немало людей, которые трактовали советский диссент именно таким образом. И это были не только сотрудники КГБ; заметная группа диссидентов в самом деле считала себя политическими революционерами.
Но ведь был и другой тип диссидентов людей, которые вовсе не собирались свергать общественно-политический строй, а хотели только одного: заниматься той или иной независимой от государства общественной активностью: гражданской, культурной, религиозной и т.п. И занимались ею. И власти, разумеется, их за это сажали не потому, что они были политическими противниками правящей группировки, и не потому, что они были идеологическими оппонентами коммунистической доктрины10, а потому, что таковыми считала их Советская власть. И была, конечно, по-своему права, ибо любая независимая общественная активность ей, Советской власти, органически противопоказана.
И были люди, которые отстаивали право других заниматься любой общественной активностью (хоть бы и политической, если она не нарушает законов), их, наверное, в отличие от прочих диссидентов, следовало бы называть правозащитниками.
Мне представляется, что именно эти диссиденты и эти правозащитники численно преобладали в движении (неточный и весьма условный, на мой взгляд, термин). И, самое главное, именно они задавали интеллектуальный и нравственный уровень диссента. Хорошо это было для России или плохо другой вопрос. Но я убежден, что по-иному и быть не могло: слишком высока была идиосинкразия мыслящей части советского общества по отношению к политике .
Таким видится диссидентство мне. Но, конечно же, Юрий Ярым-Агаев вправе видеть его по-другому. Это естественно, и я бы даже сказал, что никакой объективной истины здесь не существует сколько было диссидентов, столько существует взглядов на природу советского диссента. Единственное, чего хотелось бы ожидать от любого участника событий, пишущего на эту тему, это понимания того, что деление диссидентов на правильных и неправильных заведомо непродуктивно.
Что же до претензий советских диссидентов на приход к власти в освобожденной от коммунизма стране (ими самими или их идейными потомками), то, мне кажется, таких претензий вовсе не было. Или почти не было. На мой взгляд, диссиденты занимались совсем другим делом, бесконечно более важным, чем создание политической оппозиции, претендующей на власть: демонстрировали необходимость и возможность гражданского общества в стране, которая в течение десятилетий (если не столетий) просто не знала, что это такое. Или, как писал Андрей Амальрик, стали вести себя в несвободной стране, как свободные люди.
Но если так, то существует простое объяснение, не требующее предположений о сговоре нашего КГБ и ихнего левого истеблишмента , почему в России диссиденты не оказались у руля правления. По старому анекдоту: Почему ишак не ест вату? Потому что не хочет! .
Наконец, последнее о западных левых и близости их со многими советскими диссидентами. Это, пожалуй, отдельная мировоззренческая проблема. Мне лично эта публика западные левые скорее симпатична. Конечно, они кого угодно могут довести до белого каления своей зашоренностью и идеологической ограниченностью, но я чую в них какое-то внутреннее сродство с советскими диссидентами. Не по взглядам, нет, скорее по мироощущению. С западным консерватором ты зачастую скорее добьешься взаимопонимания, но все равно он какой-то чужой . А с западным левым можно спорить до хрипоты и ругаться до крика и взаимных оскорблений и при этом ощущать его в чем-то основном своим. Мы одной крови, ты и я! , как говаривал киплинговский Маугли.
Но это уже, разумеется, совсем субъективный взгляд. Да я и не претендую на объективность. Я всего лишь хочу, чтобы достойный и симпатичный мне человек подумал: может, близость многих русских эмигрантов третьей волны к левой части западного мировоззренческого спектра не стоит объяснять исключительно конформизмом и продажностью. Эмигранты, о которых я говорю, не менее талантливые, креативные и честные люди, чем единомышленники Ярым-Агаева (да, конечно, я знаю, что у него есть единомышленники в русской эмиграции). Ей-Богу, эти люди, если бы захотели продаваться, нашли бы на себя покупателя и в России зачем было бороться, сидеть, уезжать за тыщу верст киселя хлебать?
Советский диссент многообразен. И этими заметками я попытался предостеречь читателя статьи Юрия Ярым-Агаева от единственной ошибки. Он, читатель, может верить или не верить статье Подмена ; он может верить или не верить автору этих строк. Но он не должен верить никому, кто, рисуя разнообразные лики диссента, скажет: Вот, этот лик истинный. А этот фальшивый, подмененный .