Вячеслав Курицын
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2000
Вячеслав Курицын
Работа над цитатами
Запомнил из старого диалога А. Л. Зорина с Д. А. Приговым в журнале, кажется, “Театр”: дескать, яйцеголовые критики ругают поэтов определенной ориентации за бесконечные цитаты, но ведь крик “А-а-а-а”, который при боли или при оргазме — миллиард человек ранее такую букву кричали, куда уж затертее цитата, а всякий раз впечатляет.
А еще у меня есть в голове история про Белинского, написавшего рецензию на петербургское представление некоего французского актера оригинального жанра, чья фамилия по-французски состояла букв из шести, а на русский перводилась одной — “О”. Рецензия якобы была такая: “Талант короче фамилии”. Впрочем, источника этой истории я уже не помню.
Я к чему — у меня сегодня цитата короткая. Состоит из одного слова:
“Журналистка”…
Так в картонке, раздававшейся на церемонии вручения Букеровской премии, обозначили мою книжку “Журналистика” (СПб.: Иван Лимбах), которая состояла в шорт-листе Букера Малого. Хорошее название для эротического триллера. Но я человек серьезный, хиханьки-хаханьки не приемлю, а потому на “Журналистку” здорово обиделся. А потом мне еще не дали этого самого Малого Букера, я обиделся еще больше и буду сейчас вымещать злобу.
Как солидная премия с громким именем, имеющая реальную финансовую базу и обеспеченный интерес прессы, ухитрилась за шесть или семь лет утвердиться в качестве помпезно-маргинального мероприятия — не настолько помпезно-маргинального, как “Триумф”, но все же? Что порочного в самом механизме, если результат — имя победителя Большого Бу, автора Лучшего Русского Романа — почти всякий раз оказывается более или менее плачевным?
Апофеоза сия плачевность достигла именно в этом году. Даже Андрей Немзер (мне редко симпатичны его воззрения, но тут его красное словцо совпало с потребностями этой заметки) заявил, что шестерка финалистов такова, что ему — впервые за все букеровские годы — неинтересно, кто выиграет. И впрямь — Владимир Маканин, Виктория Платова, Александра Васильева, Леонид Гиршович, Юрий Буйда и Михаил Бутов люди, несомненно, достойные. Трое из них (Маканин, Гиршович и Бутов) даже состоят в моем личном списке Ста Писателей, который я пропагандирую на сайте “Современная русская литература” (Ошибка! Закладка не определена…). Но практически все сочинения-финалисты (я, впрочем, не читал Платову) выглядят случайно-абстрактными кусками письма, адресованными скорее редакторам и членам жюри, нежели реальным читателям. А “содержание текущего момента” в русской словесности состоит как раз в осознании литературой своей локальной природы: книга, написанная для внятного адресата, как правило интереснее книги, написанной “вообще”. В этом году у жюри был богатый выбор книг такого рода — “Голубое сало” Сорокина, “Поколение П ” Пелевина, “Дар слова” Эргали Гера, романы Бориса Акунина. Минуту поколебавшись, я добавил бы сюда “Закрытую книгу” Андрея Дмитриева и “Подлинную историю зеленых музыкантов” Евгения Попова. На этом фоне шорт-лист жюри выглядел полным провалом.
Широкая общественность, собравшаяся в “Метрополе” на финальный обед, переморщилась вдрызг, когда победителем объявили новомировца Михаила Бутова с романом “Свобода”. Я защищал Бутова как мог, говорил, что это вполне достойный автор и что текст его — нормальный выбор в сложившейся ситуации. Но в чем загвоздка. Бутов — человек с чувством локальной формы. У него есть как мининимум два превосходных жанровых — то есть предназначеных для потребления публикой, а не только лишь редакторами и членами — сочинения: рассказ “Памяти Севы, самоубийцы” и повесть “Идентификация”. А роман “Свобода” — текст бесформенный и необязательный, в нем действуют стандартные бутовские герои, механически перетащенные из рассказов в роман без какой либо прибавочной жанровой стоимости. И именно за эту бесформенность жюри Мишу и премировало.
Что же происходит? Вроде бы букеровский комитет старается, назначает в жюри видных филологов (что с того, что они не следят за современной литературой — профессионалы же, вроде, прочтут тексты за год и в тему въедут), пытливых славистов, хороших писателей (маловато, правда, уральцев, но вот в этом году в судьях состояла Ольга Славникова из Екатеринбурга, — правильно). Сомнительны представители общественности (почему Алла Демидова и Сергей Юрский, а не Иван Охлобыстин и сестры Кутеповы?), но и тут какая-то логика есть: общественность, как ни крути. А результат — петухам на смех.
У меня есть версия, которая мне самому кажется неприятной, но высказать ее все же следует. Дело, быть может, в слишком аморфном социальном статусе и сомнительном качественном составе литературной тусовки. Это люди, чьи системы вкусов-ценностей сформировались в неестественном пространстве советской толстожурнальной словесности и хромой академичности. Способы их существования, как правило, плохо связаны с новыми гражданскими реалиями. Они в этом не виноваты, разумеется, — вообще, на интеллигенцию, вымываемую из времени, смотреть очень больно. Но, увы, это туманная и случайная социальная конфигурация. Авторитет Букера базируется только на сакральных словах “литература” и “много долларов”, а не на социальной внятности. Вот есть премия Андрея Белого, которая вручается внятной социальной группой — определенной бригадой питерских интелектуалов. На букеровской церемонии я сидел за одним столом со Львом Рубинштейном, который был моим конкурентом по букеровскому шорт-листу, а чуть раньше те же наши книжки конкурировали в шорт-листе Белого, и питерскую премию Льву Семеновичу как раз дали. За столиком нашим стали сравнивать Букера и Белого. Рубинштейн разумно заметил, что денег-то у Белого меньше (а именно один рубль), зато престижу больше. Кого-то это замечание удивит, а мне оно вполне близко: там одни понятные люди дают понятно за что премию другим понятным людям, а Букер — напыщенный лототрон…
Кстати, о Малом Букере. Лонг- и шорт-лист этого года готовило не жюри, а общественный комитет, члены которого — издатели Иванов и Перова, журналисты Гаврилов и Александров, деятель Кузьмин — являют собой как раз более внятное гражданское образование: все это “постинтеллигенты”, которые занимаются интеллектуальной деятельностью внутри новых структур (интернет, собственные издательские проекты, газета нового типа), а, следовательно, имеют больше отношения к “духу эпохи”. Результат был налицо — очень качественные “листы”. В малом финале помимо меня и Рубинштейна состояли Г. Чхартишвили с “Писателем и самоубийцей”, Генис с “Довлатовым и окрестностями”, Вайль с “Гением места”, Михаил Алленов с “Александром Ивановым”, а также сборники В. Кривулина и В. Бибихина. Жюри выбрало Бибихина — самый, пожалуй, скучный вариант. Ну это ладно, зато был красивый шорт — одна из немногих удач за все букеровские годы.
Занятно, что провал Большого Букера совпал с самой пышной церемонией. Впервые она проходила в “Метрополе”. Много часов кряду наяривал симфонический оркестр. Игорь Шайтанов являл удивительный пример расфраченного пафосного конферансье прямиком из фельетона нэповской поры. Открывали бюст Майкла Кейна, основателю Русского Букера, что выглядело в роскошном ресторанном предбаннике в высшей степени странно… Ладно — всякому злобствованию бывает естественный предел.